ПРОБЛЕМА МЕТОДА В СОВЕТСКОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Проблема метода правового регулирования относится к одной из сложных и малоразработанных в советской юридической науке. Она, несомненно, нуждается в дальнейшем исследовании, ибр имеет не только теоретическую, но и первостепенную практическую значимость.

Система советского социалистического права в целом и все составляющие его отрасли выступают важным и действенным инструментом, при помощи которого Советское государство как социальная управляющая система высшего порядка регулирует ход общественного прогресса. «Именно в том, что право в социалистическом обществе служит задачам построения коммунизма, и состоит высшая социальная ценность права как политического, классового явления»[322]. Поэтому многообразные средства правового воздействия на поведение людей нуждаются в непрерывном совершенствовании, с тем чтобы, исходя из потребностей общественного развития, эффективно воздействовать на него в нужном направлении.

Если попытаться оценить в целом постановку проблемы метода правового регулирования на страницах нашей литературы, то можно отметить два обстоятельства. Во-первых, вопрос о методе правового регулирования все еще во многих случаях ставится и решается в традиционном, т. е. чисто юридическом, аспекте. Между тем в работах ряда юристов заложены основы нового, с нашей точки зрения, весьма перспективного и многообещающего направления в исследовании проблем советского социалистического права. Речь идет о таком направлении, которое центр тяжести переносит на анализ социального назначения и роли права, его связей с системой научного управления социалистическим обществом[323].

«Исследование права, — справедливо отмечает С. С. Алексеев, — как инструмента социального управления существенно расширяет правовую проблематику, позволяет высветить в правовых явлениях новые грани, по-новому подойти к решению ряда традиционных вопросов.

Во-вторых, исследователи, занимающиеся этой проблемой, подходят к оценке метода правового регулирования преимущественно с точки зрения доказательства того, может или не может он служить критерием дифференциации отраслей советского социалистического права. Думается, что такой чисто «отраслевой» подход к оценке метода правового регулирования, акцентирующий внимание на поисках специфики этого метода применительно к интересующей исследователя отрасли права, не позволяет учитывать весьма важных общих свойств, присущих этому явлению.

В юридической литературе по рассматриваемой проблеме существуют две основные точки зрения. Одна группа ученых исходит из того, что главным и единственным критерием разделения отраслей системы советского права является предмет правового регулирования. «Советской правовой наукой, — писал Н. Г. Александров, — давно уже признано, что именно предмет правового регулирования, т. е. определенный вид регулируемых правом общественных отношений, служит основным (если не единственным) признаком, отличающим одну отрасль права от другой»[325].

Некоторые ученые признают, что метод правового регулирования если и зависит от предмета, то далеко не во всех случаях, ибо в огромном числе случаев одновременные по конкретному характеру общественные отношения регулируются различными методами, а разнородные — одним и тем же методом[326]. Ряд представителей этого направления в науке советского права отрицают за методом самостоятельное значение, хотя и признают, что в сочетании с предметом метод правового регулирования способствует более точному разграничению отраслей советского социалистического права[327].

Мы разделяем эту позицию, однако лишь в той ее части, которая относится к оценке определяющей роли предмета правового регулирования как главного критерия разграничения отраслей советского права.

Для того чтобы та или иная группа правовых норм превратилась в отрасль, нужна не только известная качественная обособленность, но и то, чтобы эта группа норм оформилась по степени своей организации в систему такого порядка, который соответствовал бы ее положению как элемента системы права в целом. Понятно, что такое превращение может иметь место лишь после того, как регулируемые данной группой правовых норм общественные отношения приобретут устойчивые признаки определенной социальной системы. И дело здесь вовсе не в количественном факторе, как может показаться на первый взгляд, ибо для социальной системы количество ее элементов определяющей роли не играет. Главное — в структуре этой системы, в характере связей между ее элементами, в наличии объединяемых ею систем нижестоящего порядка.

Так и с отраслью права. Прежде чем стать таковой, она должна пройти ряд стадий в своем системном формировании. Очевидно, если представить этот процесс схематически в общих чертах, нормы должны объединяться в правовые институты, представляющие собой социальные системы. Дальнейшее развитие этого вида норм при наличии государственного интереса должно привести к упрочению связей между ними, что в конечном счете приведет к образованию структуры на один порядок выше, т. е. отрасли права. Следовательно, отрасль права — это система высокого порядка, и ее образование связано со значительным во времени и по масштабам процессом эволюционного развития.

Отрасль права, с нашей точки зрения, следует рассматривать как систему правовых институтов, объединенных общностью предмета правового регулирования, которая по своему уровню может выступать в качестве элемента системы советского социалистического права. Характерная особенность отрасли состоит в том, что она взаимодействует с другими отраслями как системами одного и того же порядка, в результате чего возникает система на один порядок выше отрасли, т.

В юридической литературе существует и другая точка зрения по рассматриваемому вопросу. Не отрицая значения предмета правового регулирования как главного критерия дифференциации отраслей права, некоторые авторы подчеркивают существенное значение для этой дифференциации также и метода правового регулирования, представляя его как «второочередной, но также необходимый признак при классифика-

^                                          40

ции отраслей советского права» .

Отсюда делается вывод о том, что отрасли советского права различаются между собой не только по предмету, но и по методу правового регулирования, следовательно, каждая отрасль советского социалистического права обладает специфическим методом. Формулируя определение отрасли советского социалистического права, Д. А. Керимов исходит из того, что это «объективно сложившаяся внутри единой системы права в виде ее обособленной части группа правовых институтов и норм, регулирующая общественные отношения на основе определенных принципов и специфическим методом, в силу чего приобре-

тающая относительную самостоятельность, устойчивость и автонол/ ность функционирования»[329].              I

Более того, согласно рассматриваемой точке зрения, наличие своего собственного метода есть показатель самостоятельности отрасли права. Довольно категорично на этот счет высказался В. Ф. Яковлев: «Если исследователь принимает какую-то группу норм за самостоятельную отрасль права, но не может выявить специфику метода их регулирования, то он, скорее всего, видит отрасль там, где ее нет»[330].

Конечно, категоричность суждений оказывает на читателя известное эмоциональное воздействие. Но как тогда, с точки зрения автора, объяснить тот факт, что, несмотря на все усилия, до сих пор не найдено удовлетворительной характеристики методов, по крайней мере, большинства отраслей советского права. Можно ли сказать, что выявлена специфика метода, скажем, советского трудового права? Собственно говоря, усилиями советских цивилистов, а также ряда административи- стов проделана большая работа по исследованию специфических черт метода гражданского и административного права, хотя, с нашей точки зрения, многие из высказанных на этот счет положений носят дискуссионный характер, а иные вызывают возражения.

При анализе этой концепции и сопоставлении ее с действительным положением дел обращают на себя внимание два примечательных обстоятельства. Первое проявляется в плане теоретическом и заключается в признании сторонниками втой концепции того, что специфика методов регулирования различных отраслей права выступает с неодинаковой степенью отчетливости. Другое обстоятельство касается уже практического аспекта проблемы и связано с тем, что фактически в одной и той же отрасли советского социалистического права применяется несколько методов регулирования, а не один, как это следует из главной посылки рассматриваемой концепции.

Обратимся к краткому анализу упомянутых обстоятельств. Структурное построение системы советского социалистического права в отличие от иных, действующих в нашем обществе социальных управляющих систем характеризуется горизонтальным расположением составляющих ее элементов, т. е. отраслей. Это значит, что все отрасли как элементы аналогичного порядка занимают один и тот же уровень в системе права, составляя определенный слой в пределах этого уровня.

Следовательно, нет никаких основании для утверждения приоритета одной отрасли перед другой, скажем, земельного права перед финансовым, административного перед трудовым и т. д. Поэтому каждая отрасль в качестве элемента одного и того же порядка в системе права обладает равным положением и не может рассматриваться как отрасль первого или второго ранга. Единственное исключение в силу особенностей своего предмета составляет конституционное (государственное) право, которое, определяя важнейшие стороны других отраслей социалистического права, занимает первый ряд в этом слое[331].

Из этого с необходимостью следует, что дифференциация отраслей права по предмету и методу должна сопровождаться четкой специализацией не только предмета данной отрасли, но и метода правового регулирования, соответствующего этому предмету. Ничего подобного, однако, не наблюдается. Если обособление предмета той или иной отрасли обычно достигается с приемлемой степенью определенности, то, как только дело доходит до метода, ясность, хотя бы в главных и основных чертах, по общему правилу, утрачивается.

Последовательный сторонник рассматриваемой концепции

С.              С. Алексеев признает, что не в каждой отрасли метод регулирования дает себя знать столь ярко и выпукло, как, например, в административном праве[332]. Однако, к сожалению, автор не поясняет этот весьма необычный факт. Почему, собственно говоря, оказывается выделенным метод административного права, а не конституционного? Ведь по общему признанию, конституционное право занимает определяющее место в системе советского социалистического права. Впрочем, несколько позднее С. С. Алексеев указывал, что «наиболее ярко особенности метода правового регулирования выражаются в таких отраслях права, как административное и гражданское. В административном праве метод правового регулирования характеризуется в основном тем, что стороны отношений выступают в качестве субъектов «власти» и «подчинения», т. е. занимают юридически неодинаковое, юридически неоднопорядковое положение. Напротив, в гражданском праве субъекты действуют на началах юридического равенства, занимают одинаковое, юридически однопорядковое положение»[333].

Основной методологический прием, на котором строится рассматриваемая концепция, заключается в том, что при определении понятия метода правового регулирования вообще, а также при конструировании методов различных отраслей права используются исключительно два «кирпичика» — гражданский и административный методы. Именно на их основе, на соотношении методов гражданского и административного права многие авторы возводят конструкцию метода «своей» отрасли.

Так, А. И. Процевский пишет: «Определение специфических юридических средств, которыми пользуется любая отрасль права, в том числе трудовое, зиждется на двух простейших способах регулирования: а) гражданско-правовом — с принципом свободы договора и* диспози- тивностъю юридических норм и б) административно-правовбм — с его императивными нормами. В трудовом праве проявляются свойства обоих указанных способов, поскольку в одном случае государство прямо и непосредственно регулирует поведение людей, в другом — устанавливает лишь некоторые нормы поведения, оставляя место дня самостоятельного урегулирования взаимоотношений сторон (так называемая “автономия”)» .

С нашей точки зрения, в этой позиции содержится ряд неточностей. Во-первых, неправильно считать, что диспозитивность свойственна только гражданскому праву. Управомочивающих норм немало и в административном праве. Во-вторых, любая отрасль права основана не на двух, а на трех первичных способах регулирования, к которым относятся дозволение, предписание и запрет. В конструкции же А. И. Процевского запрету вообще не нашлось места, что не соответствует действительности, ибо, как известно, трудовое право включает в себя и нормы запрещающие.

Итак, «строительным материалом» выступают только методы административного и гражданского права. Нам, например, не удалось обнаружить ни малейшей попытки определить, скажем, метод семейного права, используя элементы метода земельного или финансового права; метод трудового права — на основе элементов метода государственного и колхозного права и т. д. Весьма примечательно, что во всех без исключения случаях таким «сырьем» являются только элементы метода гражданского и административного права.

Это любопытное явление С. С. Алексеев объясняет тем, что «трудовое, колхозное, семейное право представляют собой “молодые” отрасли. Поэтому при их формировании были в определенной степени восприняты некоторые элементы, свойственные “старым” отраслям — административному и гражданскому праву»[334]. Вряд ли такое объяснение можно признать убедительным, ибо остается неясным само основание, по которому отрасли права подразделяются на «молодые» и «старые», хотя за очень небольшим исключением развитие отраслей социалистического права началось, по сути дела, одновременно после победы Октября.

Кроме того, некоторые из «молодых» отраслей, в частности трудовое право, по сравнению с такой «старой» отраслью, каким именуется административное право, оформилось значительно раньше и рельефнее. Достаточно напомнить, что Кодекс законов о труде появился в числе одного из первых кодексов советского права, тогда как административное право — «старая» отрасль — кодекса до сих пор не имеет.

Единственной «молодой» отраслью, возникшей позже других (хотя чем дальше, тем больше это обстоятельство становится чисто условным), может считаться колхозное право. Но тогда возникает вопрос: почему в отношении этой отрасли не выступает в роли «старой» отрасли возникшее раньше, скажем, трудовое право?

Позднее С. С. Алексеев привел уже аргументы другого рода, но также вызывающие возражения. Характеризуя систему советского права, автор вслед за государственным правом, которое, как он пишет, составляет общую юридическую основу советской правовой системы, выделил две «полнокровные» отрасли, выполняющие непосредственно Регулятивные функции— административное и гражданское право. «Чуть особняком, — отмечает С. С. Алексеев, — располагается такая профилирующая отрасль, нацеленная в основном на выполнение правоохранительных задач, как уголовное право. Легко заметить, что в комбинации этих трех отраслей в какой-то степени проступает идеальная структура права— две основные подсистемы: регулятивная, разветвляющаяся на две полярные ветви (административное и гражданское право), и «охранительная»[335].

Значит, из всех отраслей советского социалистического права только две отрасли — административное и гражданское — непосредственно выполняют регулятивные функции. С этим согласиться нельзя, ибо в противном случае пришлось бы неизбежно признать, что нормы остальных отраслей советского права (трудового, земельного и др.) не выполняют функций непосредственного регулирования поведения людей.

Из приведенной конструкции нельзя не сделать вывода, что административному и гражданскому праву отводится роль «поставщика» элементов метода для других отраслей, уступающих названным отраслям в степени регулятивного воздействия. Но тогда нужно будет признать, что не предмет определяет метод, с чем согласны все представители данной концепции, а метод одной отрасли определяет метод другой. В данном случае элементы метода двух «полнокровных» отраслей являются определяющими, видимо, придающими «регулятивную силу» нормам других отраслей права.

Вот почему вообще остается неясным вопрос, почему метод одной отрасли необходимо обязательно определять через метод другой, если каждая отрасль в системе советского социалистического права занимает одинаковое положение, один и тот же уровень в этой системе.

Думается, что совершенно правильно это обстоятельство объяснил

С.              И. Вильнянский, который подметил, что «понятие метода регулирования было выдвинуто для характеристики гражданского права, но поскольку при помощи этого критерия делается попытка отмежевать гражданское право от других отраслей советского права, им пользуются как основой или дополнительным критерием для построения системы советского права. Понятие “метода” до сих пор остается неясным и вообще ничего не объясняет, так как в конце концов все признают, что в каждой отрасли права применяется не один, а несколько методов»[336].

С нашей точки зрения, наиболее правильный путь состоит в определении метода правового регулирования в целом, его системных

свойств, после чего уже можно будет обратиться к анализу его конкретных проявлений в сфере действия той или иной отрасли советского социалистического права.

С.              И. Вильнянский правильно отметил, что фактическое положение дел складывается именно таким образом, что в каждой отрасли права применяется не один, а несколько методов правового регулирования. Взять, к примеру, трудовое право. Как известно, его развитие и состояние в современный период знало и знает немало фактов, когда определенные виды трудовых правоотношений регулировались, например, методами, свойственными уголовному праву (установление уголовной ответственности за прогул без уважительных причин). Отношения, связанные с применением мер дисциплинарной ответственности, регулируются с помощью элементов метода административного права. Отношения, вытекающие из трудовых договоров, испытывают влияние метода гражданского права и т. д.

В принципе, аналогичным образом обстоит дело и с другими отраслями советского права, даже с теми, у которых, как говорят, метод регулирования обозначен наиболее ярко и выпукло, например с административным правом. В этой отрасли используются элементы метода гражданского права, уголовного и др.

Это очевидное обстоятельство прямо или косвенно вынуждены признать и самые решительные сторонники концепции особого метода для каждой отрасли. Так, например, определяя подведомственность споров, регулируемых семейным законодательством, С. С. Алексеев пишет: «Те из них, которые вытекают из административных отношений, разрешаются, как правило, в административном порядке, а споры, возникающие из брачно-семейных отношений, подведомственны суду»50. Подобное положение явно несовместимо с основной идеей концепции. Отрасль одна, следовательно, должен быть и единый метод, но на деле его не оказывается, поскольку общественные отношения в области семейного права регулируются гражданско-правовым и административно-правовым методами.

За последнее время ряд представителей отдельных отраслей советской правовой науки пришли к отрицанию существования особого метода для каждой отрасли права и делают правильный, с нашей точки 3Рения, вывод о наличии различных способов регулирования соответствующих отношений внутри одной и той же отрасли права. Так,

Алексеев С. С. Общая теория социалистического права. Вып. 1, с. 213.

А.              С. Пашков, подчеркивая наличие у трудового права комбинированного метода, в итоге приходит к следующему заключению: «Советское трудовое право является наглядным подтверждением того положения, что внутри одной и той же отрасли права могут применяться различные приемы регулирования общественных отношений в зависимости от конкретно-исторических условий»51.

С такой позицией согласны и авторы курса «Марксистско- ленинская общая теория государства и права», которые считают убедительно доказанным тот факт, что «метод правового регулирования не может быть взят за исходное, так как один и тот же метод применяется для регулирования разных по своему характеру общественных отношений. Так, свободное волеизъявление характерно не только для области гражданского права, но и для сферы государственного права (например, при участии граждан в выборах органов государственной власти)»52.

Вместе с тем попытки некоторых авторов доказать наличие у той или иной отрасли специфического метода оказываются либо явно неубедительными, не подкрепленными даже элементарными аргументами, либо противоречащими самой основе разделяемой ими концепции.

Покажем это на примерах. В 1971 г. вышел в свет учебник «Финансовое право» под ред. проф. Е. А. Ровинского, в котором на стр. 33 сказано: «По предмету и особенностям метода правового регулирования финансовое право занимает в системе советского права место самостоятельной отрасли». Однако об особенностях метода финансового права не сказано ни слова.

Разделяя мнение сторонников выделения прокурорско-надзорного права в самостоятельную отрасль, Л. А. Николаева полагает, что данная отрасль имеет свой предмет и специфический метод. Эту специфику метода она понимает следующим образом: «Если исходить из тех общих элементов, которые в общей теории права включаются в понятие метода правового регулирования: порядка установления прав и обязанностей; степени определенности предоставленных прав и обязанностей субъектов, характера взаимоотношения субъектов, характера правовых средств воздействия, основания и процедуры их применения, то все эти свойства присущи прокурорскому надзору»[337]. Но ведь от автора как раз и требовалось показать специфику всех этих элементов, которые вообще, с точки зрения С. С. Алексеева, составляют содержание правового метода. Как видим, эта специфика осталась нераскрытой, а читателю предлагают просто в нее поверить.

Обосновывая существование прокурорского права как самостоятельной отрасли, В. Г. Мелкумов исходит из того, что метод правового регулирования включает в себя: 1) характер оснований установления прав и обязанностей; 2) степень определенности предоставленных прав и «автономности» действий их субъектов; 3) характер взаимоотношения субъектов; 4) характер юридических мер воздействия, способов, оснований и процедуры их применения.

Руководствуясь этими сформулированными в общей теории права положениями, автор следующим образом представляет специфику названных элементов метода применительно к прокурорскому праву. Так, особенность первого элемента метода, по мнению В. Г. Мелкумова, состоит в том, что «права и обязанности субъектов отношений, регулируемых прокурорским правом, непосредственно определяются ст. 113 Конституции СССР, а также Положением о прокурорском надзоре в СССР, утвержденным Указом Президиума Верховного Совета СССР 24 мая 1955 года»[338]. Трудно, однако, уловить, в чем же здесь специфика, ибо права и обязанности субъектов многих других отношений также непосредственно определяются Конституцией и специальными законодательными актами. Например, ст. 120 Конституции СССР и Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении, принятые Верховным Советом СССР 19 декабря 1969 г., также непосредственно определяют права и обязанности субъектов отношений в области здравоохранения. На этом основании спрашивается, можно ли говорить о существовании элемента метода «здравоохранительного» права, ибо если в первом случае права и обязанности устанавливаются Конституцией и Положением, то во втором — Конституцией и Основами законодательства. Правомерно ли усматривать специфику первого элемента метода в зависимости от формы нормативного акта, которым закрепляются права и обязанности участников отношений? Думается,

что нет, поскольку тогда нужно будет признать столько разновидностей первого элемента метода, сколько существует форм нормативных актов, так как права и обязанности участников различных правоотношений обязательно устанавливаются соответствующим актом.

Специфику второго элемента метода прокурорского права

В.              Г. Мелкумов видит в четком и детальном регламентировании прав и обязанностей прокуроров, а также в единстве их прав и обязанностей. Названные особенности, как известно, распространяются не только на прокуроров. Не будет преувеличением сказать, что четкое регламентирование прав и обязанностей касается всех должностных лиц советского государственного аппарата, для которых характерно также единство их прав и обязанностей.

Кстати, как нам представляется, автор весьма своеобразно понимает единство прав и обязанностей прокуроров, указывая, чтб соответствующие статьи Положения о прокурорском надзоре не проводят различия между правами и обязанностями. Они сформулированы так, пишет автор, что «позволяют иметь в виду одновременно и права, и обязанности» .

Но, во-первых, сказанное автором касается отнюдь не всех статей Положения о прокурорском надзоре в СССР (например, ст. 14 Положения прямо формулирует обязанность прокурора принимать и рассматривать заявления и жалобы граждан). Во-вторых, что же это за четкое формулирование прав и обязанностей, которое автор выдает за специфику метода прокурорского права, если статьи построены так, что нельзя понять, где права и где обязанности. Скорее всего, мы имеем здесь дело как раз с нечеткими формулировками нормативного акта.

Неопределенным выглядит у автора и третий элемент метода прокурорского права. В. Г. Мелкумов отмечает, что субъекты отношений, регулируемых данной отраслью права, «не находятся в подчиненном друг другу положении. Здесь, как правило, нет равенства субъектов, сохраняющего свою силу независимо от функций сторон в конкретном отношении»56. Следовательно, это такие отношения, в которых отсутствуют элементы власти и подчинения и элементы равноправия субъектов. Но это неточно, ибо властное полномочие прокурора, скажем, в области общего надзора, которыми оперирует В. Г. Мелкумов, проявляется именно в обязанности поднадзорного органа отреагировать в уста-

новленный законом срок на соответствующий акт прокурора — протест или представление. Ссылка на слова В. И. Ленина об отсутствии у прокурора административной власти вовсе не означает отсутствия у прокурора властных полномочий вообще.

И наконец, характеризуя четвертый элемент метода прокурорского права, В. Г. Мелкумов пишет: «Специфика правовых средств и мер воздействия, а также способов, оснований и процедуры их применения состоит в том, что прокурор в подавляющем большинстве случаев непосредственно сам не применяет никаких существующих средств защиты, но может прибегнуть к любому из них, ставя перед соответствующим органом вопрос о применении присущих ему средств правового воздействия»[339]. Согласившись с этим, мы неизбежно должны будем признать, во-первых, что протесты и представления прокурора по общему надзору не являются средствами защиты права, во-вторых, что, скажем, привлечение виновного лица к уголовной ответственности прокурор в «подавляющем большинстве случаев» осуществляет не сам, а через какие-то иные органы. Нетрудно видеть, что оба эти предположения фактически противоречат действующему законодательству о прокурорском надзоре.

Неудачную попытку обосновать специфику метода земельного права предпринял и Б. В. Ерофеев. Он пишет: «Методы правового регулирования, присущие советскому земельному праву, сочетают в себе элементы, свойственные административному праву, с элементами, свойственными праву гражданскому. Но административные и гражданско-правовые методы регулирования сочетаются в земельном праве не механически. Они имеют новое содержание и представляют собой неразрывное целое, свойственное только земельному праву и отличающее его от любой другой отрасли права»[340]. Прием, о котором уже говорилось, когда самостоятельный метод, в данном случае земельного права, конструируется из методов «традиционных» отраслей— административного и гражданского. Но если метод третьей отрасли создается таким путем, то, совершенно очевидно, требуется ответить на вопрос, каково соотношение привлеченных методов, каков удельный вес каждого из них, в чем состоит специфика их «сплава», дающего качественно новый метод, присущий только земельному праву.

Посмотрим, как поступает в данном случае Б. В. Ерофеев. Он отмечает, что в подавляющем большинстве земельных правоотношений стороны неравноправны, ибо один субъект — носитель власти, а второй подчинен этой власти и обязан выполнять даваемые ею предписания[341]. Следовательно, делается вывод: это подавляющее большинство отношений в земельном праве регулируется административно-правовым методом. Что же касается удельного веса гражданско-правового метода, то здесь автор вступает в противоречие со своей же конструкцией. «Правда, — признает Б. В. Ерофеев, — существуют и такие земельные правоотношения, которые основаны на равноправии и взаимной непод- чиненности их участников (например, соседские правоотношения между пользователями смежных участков). Но, во-первых, эти отношения играют значительно менее важную роль и имеют очень малый удельный вес. Во-вторых, такие отношения, как правило, не являютсй самостоятельными, а сопутствуют отношениям, основанным на подчинении сторон»[342] (курсив наш. — В. С).

Спрашивается, как же понимать тогда объявленное автором объединение административного и гражданского методов в новое качество — самостоятельный метод советского земельного права, если гражданско-правовой метод не является самостоятельным? Автор же вопреки желанию очень убедительно показал, что земельное право своего метода не имеет, поскольку он практически ничем не отличается от метода административного права, а само земельное право, по логике вещей, есть не более чем часть права административного, о чем, кстати, все время говорят сторонники признания особого метода у каждой отрасли.

Анализ высказанных в нашей литературе мнений о существовании специфического метода для каждой отрасли советского социалистического права не может не привести к выводу о том, что все усилия, предпринятые сторонниками рассматриваемой концепции, пока не привели к достаточно определенным результатам, которые были бы способны дать более или менее четкое представление об особенностях метода регулирования той или иной отрасли. В этом нетрудно убедиться на примере метода государственного права. Я. Н. Уманский пишет: «Предмету советского государственного права соответствует и прису-

щий ему метод правового регулирования. Для норм советского государственного права, закрепляющих и регулирующих отношения, составляющие основу экономической и политической организации советского общества, характерен метод конституционного закрепления. Отличительной чертой этих норм, не свойственной ни одной другой отрасли права, является то, что они не имеют юридических санкций»6] (курсив наш. —В. С.).

Но это положение автора расходится с действительностью, ибо нормы без санкций существуют в самых различных материальных и процессуальных отраслях советского права. Мы разделяем мнение

О.              С. Иоффе, который считает, что если гипотеза и диспозиция относятся к числу обязательных элементов структуры правовой нормы, то санкция составляет ее необязательный, факультативный элемент. В зависимости от конкретных задач, выполнение которых государство связывает с данной нормой, ее охрана может быть обеспечена посредством либо санкции, либо определенных других юридических норм, либо при помощи всей системы действующего права[343].

Но самое примечательное в позиции Я. Н. У майского состоит в том, что, назвав спецификой государственно-правовых норм отсутствие в них санкции, автор тут же признает: «Вместе с тем по этому признаку не во всех случаях можно определить принадлежность данной нормы к отрасли государственного права, поскольку нормы государственного права, направленные на регулирование других общественных отношений, складывающихся, например, в области организации и деятельности органов государственной власти, а также прав и обязанностей депутатов и др., во многих случаях содержат соответствующие санкции»[344] (курсив наш. — В. С.).

Весьма сомнительно, чтобы на основе таких противоречивых рас- суждений можно было бы составить ясное представление о специфике метода советского государственного права.

Мы не случайно уделили значительное место анализу высказываний представителей различных отраслей советской юридической науки, стремящихся доказать наличие своего метода у той или иной отрасли советского социалистического права. Дело в том, что за последнее вре- мя, как никогда раньше, на страницах печати все чаще можно встретить

аргументацию в пользу признания самостоятельности целого ряда «новых» отраслей права. Было бы, конечно, ошибочным объяснять усилившийся ныне процесс «конструирования» новых отраслей права исключительно личными мотивами тех или иных авторов. По-видимому, эти высказывания субъективно отражают глубинные тенденции и потребности развития системы советского социалистического права в период коммунистического строительства, объективную необходимость совершенствования правового регулирования общественных отношений.

Собственно говоря, здесь действуют, в принципе, те же объективные факторы, которые обусловливают повышение руководящей роли Коммунистической партии в руководстве все усложняющимися и расширяющимися процессами общественной жизни Советского Социалистического государства и всех органов, входящих в систему его аппарата, советского социалистического права как действенного социального регулятора общественных отношений. Естественно, что это положительным образом сказалось на развертывании научных исследований фундаментальных вопросов советского права.

Однако поскольку вопрос о признании самостоятельности соответствующей отрасли относится к одному из коренных вопросов общей теории права, то его постановка и решение представляются делом не только сложным, но и в высшей степени ответственным, полностью исключающим поверхностный, поспешный подход. Между тем анализ приведенных высказываний свидетельствует о том, что многие из них не отличаются требуемой глубиной, стремлением обстоятельно раскрыть и показать специфику метода соответствующей отрасли, в силу чего эти высказывания, как правило, неубедительны. Порой создается впечатление какого-то формального отношения к решению проблемы метода, которая «решается» подчас путем простого упоминания о наличии своего метода у интересующегося данной отраслью ученого.

Вот почему мы не разделяем взгляда Д. А. Керимова о доказанной ста факта существования своего метода регулирования у каждой отрасли. Автор отмечает, что «задача исследования системы права отнюдь не сводится лишь к провозглашению метода правового регулирования дополнительным, вспомогательным классификационным признаком, положенным в ее основу, что можно уже считать убедительно доказанным»[345].

Во-первых, представители рассматриваемой концепции стремятся разрешить проблему метода правового регулирования исключительно в юридическом плане. При этом не учитывается тот существенный факт, что право — явление не только юридическое, но и социальное, следовательно, коренные проблемы, к числу которых относится и проблема метода, как выходящие за чисто юридические рамки, целесообразно ставить и решать в более широком, социально-правовом, плане. Отсюда возникает необходимость исследования взаимодействия права и социальных управляющих систем, на вооружении которых и находится метод правового регулирования как система средств, используемых для целенаправленного воздействия на окружающую среду.

Во-вторых, первоочередные поиски особенностей метода правового регулирования, особенно если учесть неразработанность проблемы правового метода вообще, для каждой отрасли советского права не являются плодотворными также и потому, что не учитывают системных свойств советского права как разновидности социальной системы. Очевидно, что метод правового регулирования, прежде всего и главным образом, связан с системой советского социалистического права в целом, которое, воздействуя на среду, требует и соответствующих способов такого воздействия. Следовательно, для того чтобы выявить характерные черты особенного, необходимо предварительно исследовать свойства общего, каковым в данном случае является метод правового регулирования, взятый применительно к такому целостному явлению, как система советского социалистического права.

С.              С. Алексеев следующим образом объясняет положение, сложившееся с исследованием метода правового регулирования. Отметив слабые стороны позиции, признающей у каждой отрасли права свой метод, он пишет: «Не все структурные звенья системы права имеют столь рельефные особенности в методе, как, например, административное и гражданское право. Отсюда попытки сузить номенклатуру таких подразделений правовой системы, как трудовое, колхозное, семейное, земельное и финансовое право. А это у многих юристов породило неверие в метод как классификационный критерий. К тому же и сам метод пришлось рассматривать как сложное, многоэлементное явление (особенности общего юридического положения субъектов, способов формирования прав и обязанностей, мер их обеспечения и др.), что превратило метод в сгусток всех юридических особенностей отрасли, а не только в характеристику способа воздействия в строгом смысле»[346] (курсив наш. —В. С.).

С этим нельзя не согласиться. Действительно, во всех рассуждениях о методе правового регулирования меньше всего уделялось внимания его характеристике как способа воздействия на поведение людей, способа достаточно сложного, имеющего ясно выраженное системное строение. Необходимо учитывать и еще одно в высшей степени важное обстоятельство, а именно то, что метод правового регулирования, имеющий материальное закрепление в нормах советского социалистического права, применяется социальными управляющими системами, входящими в аппарат Советского социалистического государства.

Интересные соображения о сущности метода правового регулирования высказал А. М. Витченко. Он рассматривает метод прйёового регулирования в двух аспектах: как основной, или общий, метод, присущий системе права в целом, и как отраслевой метод правового регулирования.

По мнению автора, «общий метод правового регулирования есть совокупность специфических юридически-нормативных средств воздействия права на общественные отношения, позволяющих отграничить правовое регулирование от других форм воздействия права на общественные отношения»[347].

Что касается отраслевого метода, то, по мнению А. М. Витченко, — «это совокупность юридических приемов, средств, способов, отражающих своеобразие воздействия отрасли права на общественные отношения, направленных непосредственно на формирование и выражение вовне возможного и должного поведения субъектов регулируемых данной отраслью права отношений»[348]. Автор предложил свою классификацию правовых методов, положив в ее основу различные

критерии. В конечном счете в зависимости от удельного веса группы приемов, составляющих содержание данного метода, А. М. Витченко различает: а) метод запретов; б) метод субординации или властного приказа; в) диспозитивный метод; г) договорно-поощрительный метод;

д)              метод рекомендаций68.

Концепция А. М. Витченко, с нашей точки зрения, имеет ряд уязвимых сторон. Во-первых, правильно указывая на существование общего метода правового регулирования, он, к сожалению, не раскрыл его связи с отраслевым методом. Во-вторых, при характеристике отраслевого метода автор оперирует только материалом, относящимся к административному, гражданскому, трудовому, колхозному, уголовному и процессуальному праву. Такая избирательность остается неясной, ибо, как известно, кроме названных в систему права включаются и иные отрасли. В-третьих, осталась нераскрытой связь отраслевого метода и других видов правового метода — метода запрета, субординации и т. д., которые выделены автором. Ведь если речь заходит об отраслевом методе, то это обязывает выявлять специфику метода каждой отрасли.

Таким образом, краткое рассмотрение сущности наиболее распространенной концепции, исходящей из наличия у каждой отрасли своего метода правового регулирования, обнаруживает существенные изъяны, которые дают основание сформулировать ряд принципиальной важности вопросов. Именно эти вопросы требуют ответа при анализе проблемы метода правового регулирования.

Во-первых, если рассматривать советское социалистическое право как целостную социальную систему, против чего никто не возражает, то непонятно, почему поиски специфических черт метода правового регулирования касаются только одного уровня структуры — отрасли? Почему из четырех уровней структуры взят только один, в то время как все признают, что метод закреплен в нормах права?

Во-вторых, чем объяснить то обстоятельство, что, признавая обусловленность метода предметом правового регулирования, тем не менее, метод соответствующей отрасли конструируется не иначе как из элементов только двух отраслей — гражданского и административного права? Если это допустимо по отношению к методу, то почему бы не применить это к предмету правового регулирования, определив предмет одной отрасли через предметы административного и гражданского права?

В-третьих, правомерно ли, что при характеристике метода правового регулирования он чаще всего рассматривается как способ воздействия на поведение лишь субъектов правоотношения? Правильно ли ограничивать действие метода только поведением субъектов правоотношений, или его можно распространить и на поведение субъектов права?

Нетрудно видеть, что рассматриваемая концепция ясного ответа на эти вопросы не дает. Между тем анализ этих вопросов, несомненно, поможет раскрыть социальную природу, понятие и особенности метода правового регулирования, что и будет предпринято в последующих разделах данной монографии.