Глава 2 ОПРОВЕРЖЕНИЕ ВТОРОГО ПУНКТА ОБВИНЕНИЯ: СОКРАТ НЕ РАЗВРАЩАЛ МОЛОДЕЖЬ

некоторые поверили, будто Сократ развращает молодежь,— Сократ, который, кроме упомянутых качеств, прежде всего обладал больше всех на свете воздержапием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, совершенно легко имел все в достаточном для него количестве.

о себе, то будут людьми нравственными. А между тем он никогда не брался быть учителем добродетели; но, так как все видели, что он таков, то это давало надежду людям, находившимся в общении с ним, что они, подражая ему, станут такими. 4

Однако и тело он сам не оставлял без заботы и тех, кто не заботился о нем, не хвалил. Так, он осуждал тех, которые чрезмерно наедаются и потом чрезмерно работают \ а находил полезным есть столько, сколько душа принимает с удовольствием, чтобы переваривать пищу удовлетворительно: такой распорядок он считал и довольно здоровым и не ме- 5

шающим заботиться о душе. Но при этом он не любил пышности и щегольства ни в одежде, ни в обуви, ни в других жизненных потребностях.

И корыстолюбцами он не делал своих собеседников: от всяких страстей он отвращал их, а с тех, в кто желал общения с ним, не брал денег. В таком бескорыстии он видел заботу о свободе; а кто берет плату за свои беседы, тех он презрительно называл продавцами самих себя в рабство, так как они обязаны разговаривать с теми, с кого берут плату. Он 7 удивлялся, как это человек, объявляющий себя учителем добродетели, берет деньги и не видит громадной пользы для себя в приобретении доброго друга, а боится, что тот, кто достигнет нравственного совершенства, не воздаст величайшей благодар- $ ности своему величайшему благодетелю.

10 к насильственным действиям. Я, напротив, думаю, что люди образованные, чувствующие в себе способность давать в будущем полезные советы согражданам, меньше, чем кто-либо другой, бывают склонны к насильственным действиям: опи знают, что насилие сопряжено с враждой и опасностями, а путем убеждения можно достигнуть тех же самых результатов без опасности, пользуясь любовью; кого заставляют силой, тот ненавидит, как будто у него что-то отняли, а на кого воздействуют убеждением, тот любит, как будто ему сделали одолжение. Поэтому несвойственно образованным людям действовать насилием: такие поступки свойственны людям,

а обладающим силой, но без разума. Затем, кто осмеливается действовать насилием, тому нужно иметь сообщников, и немало; а кто может убеждать, тому не нужно никого: он уверен, что и один он может убеждать. Да и к убийствам прибегать таким людям приходится очень редко: кто захочет убивать человека вместо того, чтобы он, оставаясь в живых, был его послушным орудием? 12

Однако, говорил обвинитель, двое бывших друзей Сократа, Критий4 и Алкивиад5, очень много зла наделали отечеству. Критий при олигархии8 превосходил всех корыстолюбием, склонностью к насилию, кровожадностью, а Алкивиад при демократии среди всех отличался невоздержностью, заносчиво- 13

стыо, склонностью к насилию.

кратом. Как известно, оба они по натуре своей были самыми честолюбивыми людьми в Афинах: они хотели, чтобы все делалось через них и чтобы им достигнуть громкой славы. А они знали, что Сократ живет на самые скромные средства, вполне удовлетворяя свои потребности, что он воздерживается от всяких удовольствий п что со всеми собеседниками своими при дискуссиях делает, что хо- 15 чет. Можно ли сказать, что люди такого рода, как я их выше охарактеризовал, видя это, в своем стремлении к общению с Сократом руководились желанием вести жизнь, какую он вел, и иметь его воздержность? Или же они надеялись, что благодаря общению с ним могут стать очень ловкими ора- 16

торами и дельцами? Я, с своей стороны, убежден, что если бы бог дал им на выбор или всю жизнь жить, как Сократ, или умереть, то они предпочли бы умереть. Это видно было по их действиям: как только они почувствовали свое превосходство над товарищами, они сейчас же отпрянули от Сократа и предались государственной деятельности, ради которой они и примкнули к Сократу. 17

По поводу этого, пожалуй, можно сказать, что Сократу не следовало учить своих собеседников политике, не научив их сперва властвовать собою. Цротив этого я не возражаю. Но все учителя, как я вижу, не только показывают ученикам собственным примером, как они сами исполняют свое учение, но и словом стараются склонить их к приня- 18

тию своих мнений. И, Сократ, я знаю, являл собою друзьям образец высоконравственного человека и вел превосходные беседы о добродетели и о других обязанностях человека. И они, я знаю, пока были в общении с Сократом, умели властвовать собой,— не из страха, что Сократ накажет их или побьет, но потому, что тогда они действительно считали такой образ действий самым лучшим. 19

Пожалуй, многие, называющие себя философами, возразят, что никогда справедливый не может стать несправедливым, владеющий собою — нахалом и, вообще, кто научился чему-нибудь, чему можно учиться, никогда не может обратиться в незнающего.

во воздерживаться. Поэтому и отцы удаляют сыновей, хотя бы они были и нравственными, от людей испорченных: они убеждены, что общение с хорошими людьми служит школой доброй нравственности, а общение с дурными — ведет к ее уничтожению. Об

этом свидетельствуют и поэты7,—один говорит:

У благородных добру ты научишься; если ш с дурными

Будешь, то прежний свой ум ты потеряешь тогда,

другой:

Но добродетельный муж то бывает хорош, а то дуреп. 21

Да, и я согласен с ними: как, не повторяя стихов, забываешь их, так, вижу я, и слова учителей забываются при невнимательном отношении к ним. А когда забудешь наставления, забудешь и те впечатления, при которых душа стремилась к нравственному совершенству; а забывши их, не мудрено 22

забыть и о нравственном совершенстве. Я вижу также, что люди, погрузившиеся в пьянство и поддавшиеся увлечениям любви, уже не могут заботиться о том, что нужно делать, и воздерживаться от того, что не нужно делать: многие, которые могли беречь деньги, пока не были влюблены, влюбившись, уже не могут беречь их; а истратив деньги, уже не избегают таких способов наживы, которых 23

прежде избегали, считая их позорными. Так что же невозможного в том, что человек, прежде нравственный, потом становится не нравственным, и могший раньше поступать справедливо, потом не может? Ввиду этого мне кажется, что все хорошие, благородные навыки можно развить в себе упражнением, а особенно нравственность: вожделения, насажденные в одном и том же теле с душой, склоняют ее не быть нравственной, а поскорее угождать им и телу. 24

Так вот, пока Критий и Алкивиад находились в общении с Сократом, они могли благодаря союзу с ним одолевать низменные страсти; когда же они оставили его, то Критий бежал в Фессалию8 и там вращался в обществе людей, склонных скорее к беззаконию, чем к справедливости; Алкивиад, которого из-за его красоты ловили в свои сети многие женщины из высшего общества, а вследствие его влияния в родном городе и у союзников многие именитые люди портили угодливостью, который пользовался уважением у народа и легко достиг нервен- ства, перестал наблюдать за собою, подобно тому, как атлеты, легко достигшие первенства на гимнастических состязаниях, манкируют упражнениями.

23 При таких обстоятельствах, величаясь родом, превозносясь богатством, надменные влиянием, испорченные многими лицами и сверх всего этого давно уже оставив Сократа, что мудреного, что они стали 26

высокомерными? И после этого за ошибки, сделанные ими, обвинитель считает ответственным Сократа? А что Сократ сделал их нравственными людьми, когда они были молоды и когда человеку особенно свойственно безрассудство и невоздержность, ва это Сократ, по мнению обвинителя, не заслужи- 27

вает никакой похвалы? Нет, в других случаях судят не так.

ю Справедливость требует так судить и о Сократе: если бы он сам поступал дурно, то было бы основание считать его негодным человеком; а если он всегда вел жизнь нравственную, то разве справедливо, чтоб он нес ответственность за пороки, которых у него не было?

во Но даже если он сам не делал ничего дурпого, но одобрял их скверное поведение, то и в таком случае он может заслуживать упрека. Заметив, что Критий влюблен в Евфидема0 и соблазняет его, чтобы быть с ним в таких отношениях, в каких находятся люди, пользующиеся телом для любовпых наслаждений, Сократ старался отвратить его от этой страсти: он указывал, как унизительно и недостойно благородного человека, подобно нищему, выпрашивать милостыню у своего любимца, которо- му он хочет казаться дорогим, моля и прося у него подарка, да еще совсем нехорошего. Но, так как

so Критий не внимал таким увещаниям и не отставал от своей страсти, то, говорят, Сократ, в присутствии многих лиц, в том числе и Евфидема, сказал, что у Крития, как ему кажется, есть свинская наклон- 31

ность: ему хочется тереться об Евфидема, как поросята трутся о камни. С этого-то времени и стал ненавидеть Сократа Критий: будучи членом коллегии Тридцати и попав в законодательную комиссию с Хариклом10, он припомнил это Сократу и внес в законы статью, воспрещающую преподавать искусство слова: он хотел поставить ему препопу, по, не зная, как к нему придраться, взвел на него упрек, который публика бросает огульно философам11, и старался выставить его в невыгодпом свете перед публикой: я и сам никогда не слыхал таких речей от Сократа, и никто, сколько мие из- 32

вестно, не говорил, что.

ss государства». Когда Критию и Хариклу донесли об этом, они призвали Сократа, показывали ему закон и запретили разговаривать с молодыми людьми. Сократ спросил их, можно ли предложить им вопрос по поводу того, что ему непонятно в этом объявлении. Они отвечали, что можно.

94 Хорошо, сказал Сократ, я готов повиповаться законам; но, чтобы незаметно для себя, по неведению, не нарушить в чем-нибудь закона, я хочу получить от вас точные указания вот о чем: почему вы приказываете воздерживаться от искусства слова,— потому ли, что оно, по вашему мнению, помогает говорить правильно или неправильно? Если — говорить правильно, то, очевидно, пришлось бы воздерживаться говорить правильно; если же — гово- рить неправильно, то, очевидно, надо стараться говорить правильно.

35 Харикл рассердился и сказал ему: Когда, Со

крат, ты этого не знаешь, то мы объявляем тебе вот что, для тебя более понятное,—чтобы с молодыми людьми ты вовсе не разговаривал.

На это Сократ сказал: Так, чтобы не было сомнения, определите мне, до скольких лет должно считать людей молодыми.

Харикл отвечал: До тех пор, пока им не дозволяется быть членами Совета12, как людям еще неразумным; и ты не разговаривай с людьми моложе тридцати лет.

гв И когда я покупаю что-нибудь, спросил Сократ,

если продает человек моложе тридцати лет, тоже не надо спрашивать, за сколько он продает?

О подобных вещах можно, отвечал Харикл, но ты, Сократ, по большей части спрашиваешь о том, что энаешь; так вот об этом не спрашивай.

Так, и не должеп я отвечать, сказал Сократ, если меня спросит молодой человек о чем-нибудь мне известном, например, где живет Харикл илп где находится Критий?

О подобных вещах можпо, отвечал Харикл.

Тут Критий сказал: Нет, тебе придется, Сократ, отказаться от этих сапожников, плотников, кузнецов: думаю, они совсем уж истрепались оттого, что вечно они у тебя на языке.

Значит, отвечал Сократ, и от того, что следует ва ними",—от справедливости, благочестия и всего подобного?

Да, клянусь Зевсом, сказал Харикл, и от пастухов; а то смотри, как бы и тебе не уменьшить числа коров.

88 Тут-то и стало ясно, что им сообщили рассуж

дение о коровах и что они сердились за него на Сократа.

Итак, какого рода было знакомство Крития с Сократом и в каких отношениях они были друг с дру-

J0 гом, сейчас сказано. Но я утверждаю, что никто йе может ничему научиться у человека, который не нравится. А Критий и Алкивиад все время, пока были в общении с Сократом, были в общении с ним

не потому, чтобы он им нравился, а потому, что они с самого начала поставили себе целью стоять во главе государства. Еще когда они были о Сократом, они ни с кем так охотно не стремились беседовать, как с выдающимися государственными деятелями. Так, говорят, Алкивиад, когда ему не было еще двадцати лет, вел такую беседу о законах о опекуном своим Периклом, стоявшим тогда во главе государства.

Скажи мне, Перикл, начал Алкивиад, мог ли бы ты объяснить мпе, что такое вакон?

Конечно, отвечал Иерикл.

Так объясни мпе, ради богов, скаэал Алкивиад, когда я слышу похвалы некоторым ва их уважение к закону, я думаю, что такую похвалу едва ли имеет право получить тот, кто пе впает, что такое закон.

Ты хочешь узнать, Алкивиад, что такое вакон, отвечал Перикл: твое желание совсем не трудно исполнить: ваконы — это все то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать и чего не следует.

Какою же мыслью народ при этом руководится,— хорошее следует делать или дурное?

Хорошее, клянусь Зевсом, мой мальчик, отвечал Перикл, конечно, пе дурное.

А если пе парод, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать,—это что?

Все, отвечал Перикл, что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется вакопом.

Так, если и тиранн14, властвующий в государстве наиишст гражданам, что следует делать, и это закон?

Да, отвечал Перикл, все, что пишет тиранн, пока власть в ого руках, и это называется ваконом.

А насилие и беззаконие, спросил Алкивиад, что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?

Мне кажется, да, сказал Перикл.

Значит, и все, что тиранн пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?

Мне кажется, да, отвечал Перикл; я беру назад свои слова, что все, что пишет тиранн, не убедивши граждан, есть закон.

« А все то, что пишет меньшинство, не убедивши

большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?

Мне кажется, отвечал Перикл, все, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши,— все равно, пишет он это, или нет,—будет скорее насилие, чем закон.

Значит, и то, что пишет весь народ, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, а не убедивши их, будет скорее насилие, чем закон?

4в Да, Алкивиад, отвечал Перикл, и мы в твои годы

мастера были на такие штуки: мы заняты были этим и придумывали такие же штуки, которыми, по-видимому, занят теперь и ты.

Алкивиад на это сказал: Ах, если бы, Перикл, я был с тобою в то время, когда ты превосходил самого себя в этом мастерстве!

47 Итак, как только они заметили свое превосход

ство над государственными деятелями, они уже перестали подходить к Сократу: он и вообще им не нравился, да к тому же, когда они подходили к нему, им было неприятно слушать его выговоры за их провинности. Они предались государственной деятельности, ради которой и обратились к Сократу.

4S Но Критон, Херефонт, Херекрат, Гермоген, Сим-

мий, Кебет, Федонд и другие собеседники Сократа искали его общества не с тем, чтобы сделаться ораторами в Народном собрании или в суде, но чтобы быть благородными людьми и хорошо исполнять свои обязанности по отношению к семье, слугам, родным, друзьям, отечеству, согражданам. И никто из них ни в молодости, ни в пожилых годах пе делал ничего дурного и не подвергался никакому обвинению.

40 «Но Сократ,—говорил обвинитель,—учил презри

тельно обращаться с отцами: он внушал своим со* беседникам убеждение, что он делает их умнее от-* цов, и указывал что по закону можно даже отца заключить в оковы, если доказать его умопомешательство 15: это ему служило доказательством в пользу законности того, чтобы образованный человек so держал в оковах необразованного». На самом деле Сократ был того мнения, что человек, заключающий в оковы другого за недостаток у него образования, может быть на законном основании сам заключен в оковы людьми, знающими то, чего он не знает. Ввиду этого он часто исследовал вопрос о различии между незнанием и сумасшествием: сумасшедших, думал он, следует держать в оковах как для их собственной пользы, так и для пользы их друзей; а что касается не знающих того, что нужно знать, то справедливость требует, чтобы они учились у знающих, w «Но Сократ,— говорил обвинитель,— внушал сво

им собеседникам неуважение не только к отцам, но и к другим родственникам: он указывал, что при болезни или судебном процессе помогают не родственники, но в первом случае врачи, а во втором — 52 ловкие защитники». По словам обвинителя, также и о друзьях Сократ говорил, что нет никакой пользы от их расположения, если они не будут в состоянии оказывать помощь; только те, говорил будто бы он, заслуживают уважения, которые знают то, что нужно знать, и умеют это выразить словами. Таким образом, он будто бы впушал молодым людям убеждение, что он сам умнее всех и способнее сделать и других умными, и чрез это приводил их в такое настроение, что в их глазах все другие не имели никакой цены в сравнении с ним. Да, и я знаю, он выражался так об отцах и других родственниках и о друзьях; мало этого, оп говорил еще то, что, по исходе души, в которой только и происходит процесс мышления, тело самого близкого человека поскорее выносят и скрывают под землей. 64 «Даже и при жизни,— говорил он,— всякий, хоть и любит себя более всего, от своего собственного тела сам отнимает все ненужное и бесполезное и другому предоставляет это делать. Так, например, люди сами у себя обрезывают ногти, волосы, мозоли и врачам предоставляют отрезывать и отжигать (больные части) со страданием и болью, да еще считают себя обязанными за это платить им и гонорар; слюну выглевывают изо рта как можно дальше, потому что, оставаясь во рту, пользы она не приносит им никакой, а гораздо скорее приносит 55 вред». Да, это он говорил, по не в том смысле, что отца надо зарыть живым, а себя разрезать на куски; но, доказывая, что все неразумное не заслуживает уважения, он внушал каждому стремление быть как можно более разумным и полезным, чтобы тот, кто захочет пользоваться уважением отца, брата или кого другого, не сидел сложа руки, полагаясь па свое родство, а старался быть полезным тем, от кого хочет заслужить уважение. 66 Говорил про него обвинитель еще то, что он из

самых знаменитых поэтов выбирал самые безнравственные места и, приводя их в виде доказательства, внушал своим собеседникам преступные мысли и стремление к тирании, например, из Гесиода16 стих:

Дело отнюдь пи одно не позор, а позор лишь безделье.

Цитируя этот стих, он будто бы говорил, что поэт советует не гнушаться никаким делом, пи бесчестным, ни зазорным, но и за такие дела браться м с целью наживы. Но на самом деле, когда Сократ в дискуссии приходил к соглашению, что быть работником — полезно человеку и хорошо, а быть бездельником — вредно и дурно, и что работать — хорошо, а бездельничать дурно, то он говорил, что люди, делающие что-нибудь хорошее, работают и что они — работники, а играющих в кости или делающих что-нибудь скверное и вредное он обзывал бездельниками. При таком понимании окажется верным изречение:

Дело отнюдь ни одно не позор, а позор лишь безделье.

м По словам обвинителя, Сократ, часто цитировал

место из Гомера17 о том, что Одиссей

Если царя где встречал или воина знатного родом, Став перед ним, он его останавливал кроткою речью: «О многочтимый! Тебе не пристало дрожать, словно

Лучше на место садись и других усади средь народа». Если ж кричавшего громко он мужа встречал из народа» Скиптром его ударял и бранил его грозною речью: «Сядь, злополучный, недвижно и слушай, что скажут

другие,

Те, кто мудрее тебя; ты ж негоден к войне и бессилен И никогда ни во что не считался в бою, ни в совете».

Эти стихи он толковал будто бы в том смысле, что поэт одобряет, когда бьют простолюдинов и бед- so няков. Но на самом деле Сократ этого не говорил: в таком случае, думал он, и ему самому пришлось бы быть битым; он говорил, что людей, ни словом, ни делом не приносящих пользы, не способных помочь в случае надобности пи войску, ни государству, ни самому народу, особенно если сверх того они еще и наглы, необходимо всячески обуздывать, как бы богаты они ни были. Нет, напротив того, во Сократ, как всем было известно, был другом народа и любил людей. Много было людей, усердно искавших общения с ним, и в Афинах и за границей, но он ни с кого не требовал платы за свои беседы, но со всеми щедро делился своими сокровищами; некоторые из них дорого продавали другим то немногое, что получили от него даром 18, и не были друзьями народа подобно ему: кто не мог платить им деньги, 61

с теми они не хотели вести беседы. Сократ был украшением родному городу во всем мире,— в гораздо большей степени, чем в Спарте Лих 10, прославившийся этим: Лих во время Гимнонедий19 угощал иностранцев, приезжавших в Спарту, а Сократ, в течение всей жизни тратя свои сокровища, приносил громадную пользу всем желающим: кто пользовался его обществом, уходил от него нравственно улучшенным. 62

Итак, по моему мнению, Сократ при таких достоинствах заслуживал скорее почета, чем смертного приговора, от сограждан. Да если посмотреть на это дело с точки зрения законов, то придешь к тому же заключению. По законам смертная казнь назначена в наказание тому, кто уличен в воровстве, в похищении платья, в срезывапии кошельков, в прорытии стен20, в продаже людей в рабство21, в свято-

в* татстве; а Сократ больше всех на свете был далек от таких преступлений. Далее, перед отечеством он никогда не был виновен ни в неудачной войне, ни в мятеже, ни в измене, ни в другом каком бедствии. В частной жизни он тоже никогда ни у кого не отнимал имущества, никого не повергал в несчастие; никогда он даже обвинения не навлек на С4 себя ни в чем вышеупомянутом. Так как же он может подлежать суду по этой жалобе? Вместо того чтобы не признавать богов, как было сказано в жалобе, он почитал богов больше, чем кто-либо другой, как всем было известно; вместо того чтобы развращать молодежь, в чем его обвинял тот, кто возбудил судебный процесс, он своих друзей, имевших порочные страсти, отвращал от них, как всем было известно, а внушал им стремиться к прекрасной, высокой добродетели, благодаря которой процветают и государства и семьи. А при таком образе действий разве не заслуживал он великого почета У сограждан?