Глава 2 ИСТОРИЯ: ГЕРОИ, ЦАРИ И ЭНЗИ

Начнем с темной, отрицательной и бесперспективной стороны предмета — того факта, что сами шумеры не вели исторических хроник в общепринятом понимании этого слова, т. е. в виде постепенного процесса развития и его основополагающих причин. Шумерские ученые и литераторы не располагали ни зрелым интеллектуальным инструментом для четких обобщений, ни эволюционным подходом, лежащим в основе исторических оценок и толкований. Ограничиваясь взглядом на современный им мир, воспринимаемый как непреложная истина, они по­лагали, что культурные явления и исторические события приходят в мир уже в готовом виде, как они есть, ибо они спланированы и даны всемогущими богами. Поэто­му едва ли даже самым вдумчивым и образованным шу­мерским мудрецам могло прийти в голову, что некогда Шумер был пустынной болотистой местностью с мало­численными поселениями, разбросанными тут и там, и только постепенно превратился в шумное, процветающее сообщество. На это ушли многие поколения борьбы и тяжелого труда, и ведущую роль сыграли человеческая воля и решимость, человеческие планы и эксперименты, изыскания и открытия.

И даже архивно-летописный тип истории сначала следовало изобрести кому-то и где-то, чтобы удовлетво­рить некую насущную потребность по той или иной причине. У шумеров такая практика возникла не в ре­зультате пристального интереса к записям событий и происшествий, как таковым. Ими руководила религиоз­ная убежденность в том, что энзи — цари и правители городов-государств — могли обеспечить долгую жизнь себе, а также благополучие и процветание своим под­данным путем строительства, ремонта и отделки храмов, почитаемых обителью богов. До изобретения письмен­ности усилия царей и принцев по строительству, хотя, несомненно, и сопровождались зрелищными обрядами и символическими ритуалами, не оставляли письменно­го следа потомкам. Но когда получила развитие клино­пись из своей более ранней пиктографической стадии, кому-то из храмовых жрецов или писарей, должно быть, пришло в голову письменно запечатлеть строительный акт и вотивные подношения своего правителя, так, что­бы об этом все знали и помнили в отдаленном будущем. Вот тогда-то — а, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, произошло это во второй четверти 3-го тысячелетия до н. э. — и родилась, можно сказать, письменная история.

Конечно, первые здания и вотивные надписи содержа­ли очень краткие посвящения, представляющие малую историческую ценность. Но постепенно писари станови­лись увереннее, оригинальнее и общительнее. И к XXIV в. до н. э. появляются такие сложные и самобытные истори­ческие свидетельства, как запись о военных предприяти­ях Эаннатума; свидетельство Энтемены о многолетней гражданской войне между Лагашем и Уммой; ценнейшие записи Урукагины о первых социальных реформах, осно­ванных на понятиях свободы, равенства и справедливости; лирическое послание Лугальзаггеси, прославившего мир и процветание, счастье и безопасность — отличительные знаки периода его правления в Шумере.

Всего таких вотивных надписей и посвящений насчи­тывается почти тысяча, хотя, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев они очень кратки и лаконичны. Во всяком случае, именно эта группа надписей, более или менее современная событиям, о которых они повествуют, оказалась первоисточником политической истории Шуме­ра, пусть даже неполной и проблематичной. Похоже, сами историки древнего Шумера часто пользовались этими ис­точниками в помощь составлению собственных литератур­ных документов.

Другими основными и важными современными источ­никами оказались, довольно неожиданно, хозяйственные и административные документы, представляющие в ос­новном то, что принято называть формулами (схемами) данных. Сделки и контакты, отраженные в этих докумен­тах, должны были фиксироваться вовремя из практических соображений, и уже примерно с 2500 г. до н. э. наиболее искушенные писари начали разрабатывать типовые схемы таких договоров. К счастью для нас, они не стали указы­

вать единственно количество лет от стартовой точки отсче­та, как, например, начало нового правления или династии, но после ряда экспериментов предпочли остановиться на указании срока со дня даты какого-либо особого религи­озного или политического события. Этот метод фиксиро­вания обеспечил нас исторической информацией первей­шей важности. Чтобы более точно датировать свои архивы, писари также составляли списки всех дат и имен текуще­го правления или цепи правлений, и эти древние списки позволяют современному ученому расположить события, указанные в формулах данных, в правильном хронологи­ческом порядке.

Нет сомнений в том, что во многом благодаря этим формулам данных и спискам дат был составлен один из ценнейших шумерских исторических документов, так называемый Царский список, в котором перечислены имена большинства царей Шумера и сроки их правле­ния.

Еще одним высокопоказательным источником явля­ется так называемая «царская переписка», т. е. письма, которыми обменивались правители и их чиновники. Они впервые появляются уже в XXIV в. до н. э., но часть пи­сем особой исторической ценности принадлежит прави­телям Третьей династии Ура. Из этих писем становятся ясны мотивы, склонности, соперничество и интриги, которые происходили за кулисами и которые придают живость и человеческое присутствие, хотя порой весьма неблаговидное, вотивным надписям и формулам данных. Довольно интересно, что эти царские письма дошли до нас не в своей оригинальной форме, а в копиях, подго­товленных профессорами и студентами шумерских ака­демий, эдубб, несколько веков спустя — явное свиде­тельство их значения и ценности в те далекие дни.

Прозаический, с фантастическим налетом историогра­фический документ, который может обнаружить свою чрезвычайную важность для ранней истории и хронологии Шумера, — это так называемая Туммальская надпись, уни­кальная компиляция, касающаяся, во-первых, реставра­ции Туммаля, святилиша богини Нинлиль в Ниппуре, и во-вторых — строительства разных частей храма Энлиля в том же городе.

Существуют еще две высокопоэтические композиции, которые можно назвать историографическими, хотя бы в некоторой степени. Обе сосредоточены на самых боль­ших катастрофах шумерской истории: уничижительное и разрушительное нашествие на страну жестоких варварс­ких кочевых орд с гор на восток. В первом, более длин­ном, произведении из двух, «Проклятие Агаде», шумер­ский поэт и святой объясняет катастрофу как результат безбожных, кощунственных действий Нарамсина, чет­вертого правителя династии Аккада. Вторая поэма посвя­щена большой победе Утухегаля, царя Эреха, над Тири- ганом, последним царем кутиев (гутиев), и счастливому возвращению царствия Шумер.

Девять шумерских эпических сказаний, объемом от чуть более сотни строк до свыше шестисот, сегодня изве­стны либо полностью, либо частично, и пять из них пред­ставляют немалую ценность, особенно для самых ранних периодов истории Шумера, от которых практически не осталось современных письменных документов. Четыре из пяти сказаний связаны с героическими фигурами Энмер- кара и Лугальбанды, и их содержание примечательно тем, что проливает свет на близкие взаимоотношения между Шумером и Араттой, неизвестным городом в Северном Иране, который до сих пор геофафически не идентифи­цирован. Пятое из историографических шумерских сказа­ний, «Гильгамеш и Агга (из) Киша», представляет особую ценность для истории политических образований. Оно не только помогает проникнуть в покрытый мраком период шумерской истории, когда ранние шумерские города-го­сударства враждовали между собой, но также хранит упо­минание о первой политической ассамблее, «двухпалатном конгрессе», состоявшемся двадцать четыре века тому на­зад на животрепещущую тему о войне и мире.

Один довольно неутешительный литературный жанр, с точки зрения политической истории, это «ламентация», вид поэтического произведения, в котором оплакивались скорбный вид Шумера и его городов во времена бедствий и поражений.

Наконец, каплю исторической информации можно извлечь даже из таких литературных жанров, как мифы, гимны и литература «мудрости». Ни один из них не яв­ляется исторически ориентированным, но там и сям в них встречается, неумышленно и случайно, какая-то ис­торическая информация, более нигде не обнаруженная.

Так, например, из царских гимнов мы узнаем о том, что злейший враг Шумера — кутии — все еще доставляли хлопоты и являлись угрозой во времена Третьей динас­тии Ура, несмотря на прославленную победу Утухегаля. Или же из мифа становится известно об отношениях Шумера с остальным миром; или же в пословице может быть по какой-то причине упомянуто имя правителя.

Но вотивные надписи и формулы данных, царские письма и списки правителей и династий, эпические пес­ни о победах и горькие ламентации о поражениях — все это едва ли можно считать историей в привычном для нас понимании. Более того, за примерно два первых ты­сячелетия существования Шумера не осталось практи­чески ни одного письменного документа, и вотивные надписи более поздних периодов найдены всего в не­скольких местах, а потому мы имеем однобокий взгляд на картину событий, о которых они повествуют. Что до поэтических произведений, то они содержат лишь заро­дыш исторической правды, и современный ученый час­то оказывается в растерянности, пытаясь отделить зерно от плевел, реальное от вымышленного и таким образом вычленить исторически ценный остаток.

Все, что могут сделать современные шумерологи, — это анализировать и интерпретировать частичные, зату­шеванные, зыбкие данные и пытаться восстановить хотя бы несколько существенных политических событий и ход исторического развития по собственному разумению, пониманию, видению и представлению. Это, в свою оче­редь, ведет к большему субъективизму и неоднозначно­сти, чем это желательно, а иной раз и позволительно. При таких обстоятельствах наблюдается существенное расхождение взглядов даже среди специалистов в этой области. Очерк о шумерской истории, предложенный в данной книге, ничуть не меньше страдает от частных предрассудков, заблуждений и недостатков автора; но это лучшее, что он смог сделать, исходя из данных, по­лученных на 1963 г. И если этих ошибок, как преувели­чений, так и упущений, слишком много, пусть будущие поколения и шумерские боги учтут смягчающие обстоя­

тельства и судят автора милосердно и с состраданием. Излагая ту малость, что он знает, или думает, что знает, о шумерской истории, он всего лишь следует древней шумерской пословице: «Тот, кто знает, зачем ему это скрывать?»

Шумер, или лучше страна, известная как Шумер, на протяжении 3-го тысячелетия до н. э. была впервые за­селена между 4500-м и 4000 гг. до н. э., по крайней мере, таков был консенсус археологов Ближнего Восто­ка до недавнего времени. Эта дата была получена путем отсчета от 2500 г. до н. э., приблизительной и вполне обоснованной даты, рассчитанной на основании пись­менных документов. К ней прибавили от 1500 до 2000 лет, т. е. временной отрезок, достаточный для страти­графического накопления всех ранних культурных нара­боток, начиная с девственных почв, т. е. с самого начала обитания человека в Шумере. Считается, что в то вре­мя Шумер был огромной болотистой равниной, на ко­торой тут и там встречались низкие островки наносных образований от постепенных отложений ила, наносимо­го реками Тигр, Евфрат и Карун. До того большая часть Шумера предположительно была покрыта водами Пер­сидского залива, простиравшегося гораздо дальше, чем сегодня, и это делало обитание человека невозможным.

Все это было согласованной теорией в археологических кругах до 1952 г., когда два геолога, Лиз и Фэлкон, опуб­ликовали статью, повлекшую революционные изменения в датировках первых шумерских поселений. В этом иссле­довании, озаглавленном «Географическая история Месо­потамских равнин», они приводили геологические данные того, что Шумер был сушей уже задолго до 4500—4000 гг. до н. э., и поэтому люди вполне могли заселять эти земли намного раньше, чем было принято считать. Велись спо­ры о том, почему не удалось обнаружить реальных следов таких древнейших поселений в Шумере: возможно, часть суши уходила под воду одновременно с выходом на повер­хность морского дна. Поэтому самый низкий уровень культурных отложений в Шумере может сейчас быть скрыт под водой, не доступный археологам, введенным в заблуж­дение более высоким ее уровнем и уверенным поэтому, что они докопались до девственных почв. Если это под­твердится, следовательно, самые древние культурные слои до сих пор погребены и нетронуты, и не исключено, что дата первых шумерских поселений сдвинется на тысячу или около того лет.

Как бы там ни было, вполне доказано, что первые поселенцы в Шумере были не шумеры. Убедительное доказательство кроется не в археологии и не в антропо­логии, которые предлагают весьма неоднозначные и не­окончательные результаты по этому вопросу, а в линг­вистике. Название двух жизненно важных рек, Тигр и Евфрат, или идиглат и буранун, как они читаются в кли­нописи, не шумерские слова. И названия самых значи­тельных городских центров — Эриду (Эреду), Ур, .Пар­са, Псин, Адаб, Куллаб, Лагаш, Ниппур, Киш — также не имеют удовлетворительной шумерской этимологии. И реки, и города, вернее, деревни, которые позже вы­росли в города, получили названия от людей, которые не говорили на шумерском языке. Точно так же названия Миссисипи, Коннектикут, Массачусетс и Дакота указы­вают, что первые поселенцы Соединенных Штатов не го­ворили по-английски.

Название этих дошумерских поселенцев Шумера, ко­нечно, неизвестно. Они жили задолго до изобретения письменности и не оставили никаких контрольных запи­сей. Ничего не говорят о них и шумерские документы более позднего времени, хотя есть убеждение, что, по крайней мере, некоторые из них были известны в 3-м ты­сячелетии как субары (субарийцы). Об этом мы знаем почти наверняка; они были первой важной цивилизу­ющей силой в древнем Шумере — первыми землепаш­цами, скотоводами, рыбаками, его первыми ткачами, кожемяками, плотниками, кузнецами, гончарами и ка­менщиками. И снова догадку подтвердила лингвистика. В 1944 г. Бенно Ландсбергер, один из самых проница­тельных умов в исследованиях клинописи, опубликовал статью в журнале под патронажем университета Анкары. В ней он провел анализ нескольких культурно значимых «шумерских» слов, т. е. слов, взятых из шумерских до­кументов 3-го тысячелетия до н. э. и потому считавших­ся шумерскими, и показал, что все свидетельствует об их нешумерском происхождении. Все эти слова состоят из двух и более слогов — в шумерском языке большинство корней односложны, — и их модель сходна со словами Тигр, Евфрат и нешумерскими названиями городов. Сре­ди этих слов были фермер (энгар), пастух (удул), рыбак (шухудак), плуг (апин) и борозда (апсин). пальма (нимбар), дата (сулумб), мастер по металлу (тириба), кузнец (си- муг), плотник (нангар), корзинщик (аддуб), ткач (ишбар), кожевник (ашгаб), гончар (пахар), каменщик (шидим) и даже купец (дамгар), слово, которое практически универ­сально воспринималось семитским знаком. Отсюда сле­дует, что базовые земледельческие техники и промыш­ленные ремесла впервые были принесены в Шумер не шумерами, а их безымянными предшественниками. Лан- дсбергер назвал этот народ протоевфратами, немного не­складным названием, которое тем не менее уместно и пригодно с лингвистических позиций.

В археологии протоевфраты известны как обейды (убейды), т. е. народ, оставивший культурные следы, впервые найденные в холме Эль-Обейд недалеко от Ура, а позднее в самых нижних слоях нескольких холмов (тел- лей) на всей территории древнего Шумера. Среди нахо­док были такие каменные орудия труда, как мотыги, тесла, ручные мельницы, ступки и ножи, и глиняные из­делия, как серпы, кирпичи, гири, мутовки, статуэтки и совершенно особый и характерный вид расписной гли­няной посуды. Таким образом, в подтверждение лингви­стическим данным, протоевфраты, или обейды, являлись земледельцами, основавшими ряд деревень и городов по всей территории, и развили довольно стабильную, бога­тую сельскую экономику.

Обейды, однако, не долго оставались единственной и доминирующей силой в древнем Шумере. С запада к территории Шумера примыкают Сирийская пустыня и

Аравийский полуостров, родина семитских кочевников с незапамятных времен. В то время как обейдские посе­ленцы благоденствовали и процветали, некоторые из этих семитских кочевых орд начали просачиваться в их поселения и в качестве мирных эмигрантов, и как воен­ные завоеватели. Конечно, у нас до сих пор нет прямых явных доказательств этого губительного вторжения. Но в первую очередь таковы выводы на основании всей по­следующей истории Шумера. Снова и снова на протяже­нии тысячелетий семитские кочевники вторгались в осед­лые центры Шумера и покоряли их, и нет оснований полагать, что этого не происходило также и в 4-м тыся­челетии до н. э. К тому же древнейшие шумерские над­писи содержат несколько семитских заимствований, а в составе шумерского пантеона есть немало божеств се­митского происхождения. Некоторые такие заимствова­ния могут уходить далеко в глубь времен. Наконец, первая династия Шумера, существование которой исто­рически подтверждено хотя бы в некоторой степени, так называемая Первая династия Киша, установленная, со­гласно самим древним, непосредственно после потопа, начиналась с целого ряда правителей с семитскими име­нами. Ни одно из этих доказательств не является окон­чательным, но в целом кажется резонным сделать вывод о том, что семиты были преемниками протоевфратов в Шумере и что в результате смешения этих двух культур в Шумере возникла первая сравнительно высокая циви­лизация, где доминировал семитский элемент.

Как бы там ни было, вполне вероятно, что сами шуме­ры не появлялись в Шумере приблизительно до второй половины 4-го тысячелетия до н. э. Где их родина, пока остается неизвестным. Судя по циклу эпических сказаний об Энмеркаре и Лугальбанде, вполне вероятно, что ранние шумерские правители имели необычно тесные, довери­тельные отношения с городом-государством Араттой, рас­положенным где-то в районе Каспийского моря. Шумер­ский язык — язык агглютинативный, в какой-то степени напоминающий урало-алтайские языки, и этот факт тоже указывает в направлении Аратты. Но независимо от того.

откуда пришли шумеры и какой тип культуры они с собой принесли, ясно одно: их приход привел к невероятно пло­дотворному этническому и культурному смешению с ко­ренным населением и послужил творческим импульсом, немаловажным для истории цивилизации. В ходе последу­ющих веков Шумер достиг новых высот политического и экономического благополучия и пережил некоторые из наиболее ярких достижений в искусствах и ремеслах, мо­нументальном строительстве, религиозной и этической мысли, создании устных мифов, эпоса и гимнов. А сверх того, шумеры, язык которых постепенно стал основным в стране, изобрели систему письма, ставшую эффективным средством коммуникации и сделали первые шаги на пути введения формального обучения.

Первым правителем Шумера, чьи деяния подверглись записи, пусть и краткой, был царь по имени Этана (из) Киша. Он взошел на трон, по-видимому, в начале 3-го тысячелетия до н. э. В Царском списке о нем говорится как о том, «который стабилизировал все земли». Если до­пустить, что это утверждение, найденное в документе, датированном тысячелетие спустя после правления Эта­ны, отражает достоверные сведения, можно предполо­жить, что он установил свое господство не только в Шу­мере, но и в каких-то соседних территориях, т. е. был своего рода первый создатель империи. То, что Этана был примечательной и незаурядной фигурой в ранней истории Шумера, подтверждается указанием чисто ле­гендарного свойства в том же Царском списке, что этот царь «был человеком, который взошел на небеса», а так­же семито-аккадской поэмой начала 2-го тысячелетия до н. э., содержащей тот же мифический мотив. Соглас­но этой легенде, для которой, не исключено, будет ког­да-нибудь найден ее шумерский прототип, Этана был набожным, богобоязненным царем, отправлявшим боже­ственный культ преданно и добросовестно, но был про­клят бездетностью и не имел наследника своего имени. Его заветным желанием было поэтому добыть «растение рождения», но оно находилось на небесах вне досягае­мости смертного. Для того чтобы попасть на небеса, Этана заручился помощью орла, спасенного им из ямы, куда его бросила змея, чью дружбу предал и чьих дете­нышей сожрал. Эта легенда пользовалась популярностью среди резчиков печатей, судя по количеству печатей с изображением смертного, поднимающегося к небесам на крыльях орла. Конечно, Этана на небесах не остался, ибо, судя по недавно переведенной погребальной песне с таблички из Музея имени Пушкина, а также по уже давно известной семнадцатой табличке аккадского эпо­са о Гильгамеше, мы застаем Этану в Нижнем мире, куда неизбежно попадают все смертные, независимо от их славы, кроме, конечно, Зиусудры, героя сказания о по­топе. Но все эти легендарные традиции только помога­ют убедиться, что Этана был могучей и внушительной фигурой, чья жизнь и подвиги захватили воображение древних певцов и поэтов.

За Этаной, согласно Царскому списку, следуют семе­ро правителей, и несколько из них, судя по именам, были скорее семиты, нежели шумеры. Восьмым был царь Энмебараггеси, о котором у нас есть кое-какая истори­ческая, или, во всяком случае, в духе саги, информация, как из Царского списка, так и из других литературных шумерских источников. Более того, совсем недавно на маленьком фрагменте алебастровой вазы молодой шуме- ролог из Багдада обнаружил надпись из трех строк, от­куда, несомненно, следует, что он был вовсе не мифи­ческим царем, а реальным лицом из плоти и крови. К моменту, когда Энмебараггеси взошел на трон в Кише, другой шумерский город-государство, далеко к югу от Киша, заявил свои права на престол в Кише, т. к. вско­ре после правления Этаны царь по имени Мескиаггашер, представленный в Царском списке как «сын Уту» (шу­мерского бога солнца), основал честолюбивую и могуще­ственную династию в городе Эрех, известный в те дни как Эанна, «Дом Ана» (бога неба). Судя по довольно неоднозначному и расплывчатому пояснению, сопутству­ющему его имени в Царском списке, согласно которому «он вышел в моря (и) взошел на горы», он пытался рас­пространить власть на земли вокруг Шумера и далеко за его пределами. Как бы там ни было, его сын Энмеркар, который, согласно Царскому списку, сменил его на тро­не и которому в эпических сказаниях дан эпитет «сын Уту» — тот же, что и его отцу в Царском списке, — был, несомненно, одной из самых выдающихся личностей раннего Шумера. Согласно Царскому списку, он постро­ил город Эрех, а согласно эпическим сказаниям, он про­вел кампанию против Аратты, расположенной где-то вблизи Каспийского моря, и подчинил ее Эреху.

Один из героических гонцов Энмеркара и его боевой соратник в борьбе с Араттой был Лугальбанда, который наследовал Энмеркару на троне Эреха. Поскольку он яв­ляется главным героем по меньшей мере двух эпических сказаний, он, скорее всего, также был почтенным и вну­шительным правителем; и неудивительно, что к 2400 г. до н. э., а возможно, и ранее, он был причислен к бо­жествам шумерскими теологами и обрел место в шумер­ском пантеоне. К сожалению, ни Царский список, ни эпические сказания не дают никакой информации о его политических и военных успехах, только о его участии в кампании Энмеркара против Аратты.

Лугальбанду, согласно Царскому списку, сменил Ду- музи, правитель, ставший главным персонажем шумерс­кого «обряда священного брака» и мифа об «умирающем боге», глубоко поразившим Древний мир. Действитель­но, женщины Иерусалима к ужасу пророка Иезекииля все еще оплакивали его смерть в 6-м веке до н. э. (Иезе­кииль, 8:14). Один из месяцев еврейского календаря но­сит его имя и по сей день, а пост и плач в его семнадца­тый день, несомненно, являются отголоском шумерских времен в далеком прошлом. Почему шумерские теологи избрали Думузи главным героем именно этого обряда и мифа, остается неизвестно. Отчасти это должно объяс­няться тем глубоким впечатлением, которое Думузи про­изводил при жизни и как человек, и как правитель, но пока у нас нет исторических данных, подтверждающих это мнение.

Вслед за Думузи, согласно Царскому списку, правил Гильгамеш, правитель, чьи деяния завоевали ему такую широкую славу, что он стал основным героем шумерс­кой мифологии и легенд. Поэмы о Гильгамеше и его подвигах писались и переписывались на протяжении веков не только на шумерском языке, но и на большин­стве других самых крупных языков Западной Азии. Гильгамеш стал героем par excellence Древнего мира — искателем приключений, храбрецом, но фигурой траги­ческой, символом человеческого тщеславия и неуемной жажды известности, славы и бессмертия — до такой сте­пени, что современные ученые часто воспринимали его легендарным персонажем, а не реальным человеком и правителем. У нас до сих пор нет современных ему до­кументов, хотя есть слабая надежда на то, что раскоп­ки, которые сегодня ведутся в Эрехе, могут рано или поздно что-то прояснить. В 1955 г., однако, на свет по­явились первые десять строк давно известной Туммаль- ской надписи, проливших новый свет на Гильгамеша и его эпоху. Действительно, этот короткий отрывок сумел прояснить политическую ситуацию тех ранних лет шу­мерской истории столь необычным и существенным об­разом, что об этом следует сказать немного подробнее.

Согласно Царскому списку, первые три шумерские династии после потопа были династиями Киша, Эреха и Ура, именно в этом порядке. Но из шумерского эпи­ческого и гимнического наследия стало известно, что последние два царя династии Киша — Энмебараггеси (о ком, как говорилось ранее, у нас есть запись того вре­мени) и его сын Агга были современниками Гильгаме­ша, пятого правителя Эреха, с которым они вели непри­миримую борьбу за господство в Шумере. Поэтому в среде писарей был общепринятым тот факт, что Первая династия Киша и Первая династия Эреха по большому счету современники. Что касается Первой династии Ура, от которой до нас дошли несколько надписей, то практически все ученые считали, что ее основатель, Ме- саннепадца, жил гораздо позже, чем Гильгамеш из Эре­ха, и оценки временного интервала между этими двумя правителями колебались от всего сорока до целых че­тырехсот лет. И новое свидетельство, заключенное все­го в десяти строках, явилось неожиданным открытием: Месаннепадда был в действительности старшим совре­менником Гильгамеша, даже сын Месаннепадды Мески- агнунна был современником Гильгамеша. И именно Месаннепадда из Ура завершил Первую династию Киша, а не Гильгамеш или какой-либо иной правитель Первой династии Эреха, вопреки утверждениям Царс­кого списка о том, что «Киш Зыл поражен оружием; царствие его было перенесено в Эанну».

Документ, ставший основанием для новых доказа­тельств, — это ранее упомянутый историографический текст, содержащий тридцать четыре строки и известный как Туммальская надпись (Туммаль — название посвящен­ного богине Нинлиль района в Ниппуре, где, несомненно, помещалось ее главное святилище). За исключением пер­вых десяти строк, Туммальский текст был известен почти полностью уже с 1914 г., когда Арно Пёбель в своей книге «Исторические тексты» опубликовал текст, помещенный на двух табличках. Начиная с одиннадцатой строки, он звучит так:

Второй раз Туммаль был разрушен,

Гильгамеш построил Нумунбурру дома Энлиля,

Ур-лугаль, сын Гильгамеша,

Сделал Туммаль выдающимся.

Привел Нинлиль в Туммаль.

В третий раз Туммаль был разрушен,

Нанна построил «Высокий Парк» дома Энлиля. Мескиаг-Нанна, сын Нанны,

Сделал Туммаль выдающимся,

Привел Нинлиль в Туммаль.

В четвертый раз Туммаль был разрушен,

Ур-Намму построил Экур.

Шульги, сын Ур-Намму,

Сделал Туммаль выдающимся.

Привел Нинлиль в Туммаль.

В пятый раз Туммаль был разрушен,

От года Амар-Сина

До (года) Ибби-Сина, царя

Энамгаланна, в качестве эна Инанны в Эрехе

Избранный,

Нинлиль приаел в Туммаль.

По слову Лу-Инанпы, ашгаб-галя Энлиля,

Ишби-Эрра построил Экурраигигаллу,

Хранилище (склад) Энлиля.

Из этого текста, даже при недостающем первом фраг­менте, было ясно, что автор, живший во времена Ишби- Эрры, остнователя Первой династии Исина, намеревал­ся подвести краткий исторический итог строительству разных зданий храмового комплекса Энлиля в Ниппуре и особенно реставраци Туммаля Нинлиль. Более того, довольно неожиданный стилистический ход, к которому прибег автор, дал возможность воссоздать общий харак­тер содержания недостающих первых пяти строк, хотя и без конкретных имен. Так, если известный текст начи­нался со следующих пяти строк:

Второй раз Туммаль был разрушен,

Гильгамеш построил Нумунбурра дома Энлиля,

Ур-лугаль, сын Гильгамеша,

Сделал Туммаль выдающимся,

Привел Нинлиль в Туммаль.

И представляется резонным сделать вывод, что пре­дыдущие пять строк звучали так:

В первый раз был разрушен Туммаль,

X построил здание У при Доме Энлиля.

Ъ, сын X,

Сделал Туммаль выдающимся,

Привел Нинлиль в Туммаль.

Что касается вводного фрагмента документа, воссоз­дать его не было возможности, хотя простой здравый смысл подсказывал, что в его начале указано, кто же именно построил Дом Энлиля и Туммаль.

К счастью, нет более необходимости в догадках, вос­создании и реставрации: все десять утраченных строк были найдены среди табличек собрания Хилпрехта в Университете Ф. Шиллера. Я впервые ознакомился с этими табличками в ходе двухнедельного пребывания в Йене осенью 1955 г. Тогда же Инес Бернхардт, ассис­тент хранителя этого собрания, скопировала их для тома

литературных текстов, который увидел свет в 1961 г. Оба текста сохранились частично, но, к счастью, они дополняли друг друга таким образом, что в результате удалось восстановить все до одного знаки первых деся­ти строк документа. Вот эти строки:

Энмебараггеси, царь,

В этом самом городе (т. е. Ниппуре) построил Дом Энлиля. Атга, сын Энмебараггеси,

Сделал Туммаль выдающимся,

Привел Нинлиль в Туммаль.

В первый раз Туммаль был разрушен,

Месаниепадда построил Буршушуа Дома Энлиля. Мескиагнунна, сын Месаннепадды,

Сделал Туммаль выдающимся,

Привел Нинлиль в Туммагть.

И далее текст продолжается:

Второй раз Туммаль был разрушен,

Гильгамеш и т. д.

Таким образом, если предположить, что Туммальский документ исторически достоверен, мы находим подтвер­ждение тому, что правление Месаннепадды и даже его сына Мескиагнунны в Ниппуре предшествовало Гильга- мешу. А поскольку они были преемниками Агги, кото­рый и сам был современником Гильгамеша, о чем гово­рилось выше, становится очевидным, что и они тоже были современниками Гильгамеша. Таким образом, ис­торические события, обозначенные и стоящие за строка­ми обретенного Туммальского документа, можно восста­новить следующим образом.

В борьбе за власть над всем Шумером Месаннепад- да, основатель Первой династии Ура, перехватил конт­роль над Ниппуром у Агги, последнего правителя Пер­вой династии Киша. На самом деле он, вероятно, напал на сам Киш и стал непосредственным виновником па­дения Агги, что объясняет то обстоятельство, почему Месаниепадда назван «царем Киша», а не «царем Ура» на его собственной печати, ведь титул «царь Киша» уже долгое время пользовался особым почетом. Но к тому времени, когда Ниппур попал под его власть, Месанне- падда, по-видимому, был уже стар, и поэтому успел только построить новое здание — Буршушуа — в хра­мовом комплексе Энлиля. Его сыну Мескиагнунне сле­довало восстановить Туммаль для Нинлиль. Но правле­нию Мескиагнунны был положен конец Гильгамешем, который, будучи еще молодым, очевидно, имел сложные отношения с правителем Киша Аггой, а также с его от­цом Энмебараггеси. Но к тому времени и Гильгамеш, видно, был уже в преклонных летах; во всяком случае, заново отстраивал Туммаль уже не он. а его сын Урлу- галь.

Поскольку Месаннепадда, основатель Первой династии Ура, был старшим современником Гильгамеша, правивше­го, по-видимому, где-то около 2600 г. до н. э. (к 2500 г. до н. э. его уже канонизировали), дата его правления пример­но на сто лет раньше, чем полагали ученые, основываясь на имеющихся, но далеко не окончательных эпиграфичес­ких свидетельствах. Это, однако, приводит к другой хро­нологической проблеме, которую сегодня решить невоз­можно, но следует хотя бы иметь в виду. В ходе раскопок известного Царского кладбища в Уре была найдена печать из белого ракушечника со словами «Мескаламдуг, царь» и другая печать со словами «Акаламдуг, царь Ура». Ни один из этих правителей не упомянут в Царском списке, поэто­му нет возможности узнать, правили ли они до или после Месаннепадды. Археолог Леонард Вулли заявил, что, по­скольку несколько печатных оттисков с именем Месанне­падды были извлечены из кучи мусора в той зоне Царско­го кладбища, где были найдены печати Мескаламдуга и Акаламдуга, эти два царя должны хронологически предше­ствовать Месаннепадде. Возможно, так оно и было, но есть большая вероятность ошибки там, где дело касается тол­кования археологических и стратиграфических свиде­тельств, и вероятность того, что Месаннепадда был пред­шественником двух царей, исключать нельзя.

Жестокая трехсторонняя борьба за первенство между царями Киша, Эреха и Ура, должно быть, сильно осла­била Шумер и подорвала его военную мощь. Во всяком случае, согласно Царскому списку, на смену Первой ди­настии Ура пришло иноземное владычество царства Аван, эламского города-государства, расположенного недалеко от Суз. Как и когда Шумер оправился от этого удара, неизвестно. Царский список сообщает, что «Аван был сражен оружием» и что его царство «было перене­сено в Киш». Но никаких записей о правителях этой династии, Второй династии Киша, пока не найдено, и это обстоятельство совместно с тем фактом, что за Вто­рой династией Киша последовала еще одна эламская династия — царство Хамази, — указывает на то, что шумеры еще не вернули былую силу. Династию Хамази, согласно Царскому списку, сменила Вторая династия Эреха, о которой тоже пока нет письменных сведений. Но именно за ней пришел правитель, которого можно по праву считать спасителем Шумера. Его имя Лугаланне- мунду, царь Адаба, кому Царский список приписывает невероятно долгий срок правления — девяносто лет. От него остался документ, в котором говорится, что он был великим завоевателем и военным вождем, державшим под контролем весь Плодородный полумесяц, от Среди­земноморья до Загроса. Конечно, эта надпись дошла до нас только в копии, которая на тысячу лет моложе са­мих событий. Но содержание ее аккуратно, точно, убе­дительно детализировано и звучит вполне подлинно и достоверно.

Лугаланнемунду, согласно документу, был «царь четы­рех четвертей (вселенной)», правитель, «который заставил иностранные земли регулярно платить ему дань, принес мир (дословно «заставил лежать на пастбищах») народам всех земель, построил храмы всем великим богам, восста­новил Шумер (в его прежней славе), правил всем миром». Далее текст перечисляет тринадцатьэнты и города-государ­ства, где они правили; объединившись, они восстали про­тив него и были повержены. Небезынтересно заметить, что большинство змзы, даже эламских царств, носят семитские имена. Затем Лугаланнемунду захватил кутиев, известных по более поздним документам самых опасных врагов Шу­мера, и еще ряд стран — но, к сожалению, текст на этом практически прерывается.

Основная часть документа посвящена строительству в Адабе храма с названием Энамзу, посвященного вер­ховному божеству города, богине-матери Нинту; храм был особенно замечателен семью воротами и семью дверьми со своими особыми именами, например, «Вы­сокие ворота», «Великие ворота», «Ворота (божествен­ных) Велений», «Высокие двери», «Двери Освежающей Тени» и т. д. Когда строительство храма завершилось, рассказывает далее документ, Лугаланнемунду посвятил его богине, принеся в жертву жирных быков и жирных овец «семь раз по семь», и каждый визирь, или суккал- мах, страны «Кедровой горы», Элама, Мархаши, Гути- ев, Субира, Марту, Сутиев и Эанны (старое название царства Эрех) по очереди прибывали с пожертвования­ми в храм Адаба, чтобы принять участие в праздничной церемонии. Это довольно необычное описание посвя­щения завершается надеждой, что богиня Нинту обес­печит долгую жизнь энзи этих семи стран, если они и дальше будут приносить дары и жертвы Энамзу Адаба.

Так, из этой надписи явствует, что Лугаланнемунду был одним из могущественнейших и динамичных прави­телей Шумера. Судя по списку и местоположению под­властных ему земель — страна «Кедровой горы», Элам, Мархаши и Гутии на востоке, Субир на севере, Марту на западе, Сутии и Эанна в центре и на юге, — он вполне мог называться правителем «четырех четвертей» вселен­ной. Что касается времени его правления, то оно при­ходится, вероятно, на XXVI в. до н. э., что по меньшей мере на полвека предваряло власть тех шумерских царей, даты правления которых можно достаточно точно вычис­лить на основании лагашских источников, ибо эти цари сменяли один другого в тесной последовательности, и свободного интервала для столь мощной и представи­тельной фигуры, как Лугаланнемунду, в этой цепочке не осталось.

Начиная приблизительно с 2500 г. и заканчивая око­ло 2350 г. до н. э. до нас дошла целая серия посвятитель­

ных надписей, позволяющих восстановить более-менее последовательно и непрерывно историю Шумера, хотя бы ее ключевые фигуры и события. Она начинается с го­рода-государства в юго-восточной части Шумера, Лага- ша, который по неизвестным нам причинам не упомя­нут в Царском списке, но который играл важную роль в политической истории Шумера в период между 2450-м и 2300 гг. до н. э. Конечно, Лагаш был не единственным царством, представлявшим страну Шумер на отрезке времени, равном полутора столетиям. Там было свыше полдюжины других сосуществующих земель, например, Мари, Адаб, Эрех, Ур, Киш и Акшак. Но к сожалению, мы мало знаем о том, что их связывало, т. к. до нас не дошло практически ничего, кроме имен правителей, и только изредка попадается документ, отражающий суще­ственное политическое и военное событие. С другой сто­роны, у нас есть несколько сот посвятительных надпи­сей из Лагаша, и, хотя многие из них лаконичны и повторяют друг друга, но есть и несколько чрезвычайно ценных для истории этого периода. Конечно, выходит, что на события того времени мы смотрим глазами лагаш- ца, но, судя по тем случаям, когда информацию можно сверить с другими источниками, лагашские историки уважительно относились к истине и излагали факты вполне достоверно, хотя набожный и религиозный ха­рактер их исторического стиля иногда туманен и труден для понимания. Таким образом, ход исторических собы­тий позволяет нам восстановить в основном именно ла­гашские источники, краткий очерк которых и предлага­ется читателю.

Немногим позже 2500 г. до н. э. на шумерскую сцену выходит правитель по имени Месилим, принявший ти­тул царя Киша и, похоже, контроль над всей страной — в Лагаше был найден набалдашник и в Адабе — несколь­ко предметов с его надписями. Но самое важное то, что Месилим был ответственным арбитром в жестоком по­граничном споре между Лагашем и Уммой. Спустя при­мерно поколение после правления Месилима, около 2450 г. до н. э., человек по имени Ур-Нанше воцарился на престоле Лагаша и основал династию, длившуюся пять поколений. Мы не знаем, откуда явился Ур-Нанше или как он пришел к власти. Есть даже вероятность того, что он по происхождению был не шумером, а семитом из страны, известной под названием Тиднум, к западу от Шумера. Как бы там ни было, после себя он оставил по­рядка пятидесяти надписей на табличках, плакетках, дверных петлях, кирпичах и гвоздях, повествующих в основном о строительстве храмов, рытье каналов и вая­нии статуй божеств. Но одно из неоднократно повторя­ющихся предложений содержит политические и эконо­мические сведения весьма неожиданного свойства, хотя следует сделать оговорку, что приводимый здесь перевод не является окончательным. Положение гласит: «Кораб­ли Дильмуна привезли ему (Ур-Нанше) лес как дань иностранных земель», и это означает, что Ур-Нанше обладал достаточной властью, чтобы держать под конт­ролем ряд зарубежных территорий за пределами Персид­ского залива. Однако до сих пор нет других свидетельств в подтверждение столь далеко идущего заявления, и, по- видимому, целесообразно пока отложить этот вопрос как нерешенный.

Один из сыновей Ур-Нанше, Акургаль, наследовал ему на троне в Лагаше. В начале своего правления он, вероят­но, вступил в конфликте гражданами Уммы, и царствова­ние его было недолгим. Его сменил сын Эаннатум, чьи завоевания сделали его самой могущественной фигурой тех времен, тем более что он отважился принять, по край­ней мере, на несколько лет титул царя Киша, что само по себе означало господство над всем Шумером. Правление свое-он начал довольно мирно — строительством и восста­новлением тех областей своего царства, которые были разрушены, вероятно, уммитами в дни Акургаля. Но поз­же он провел ряд победоносных военных мероприятий против Элама на востоке, Уммы на севере, Эреха и Ура на западе, не говоря уже о нескольких городах, местоположе­ние которых пока не выяснено. Что послужило причиной этих войн, неизвестно, кроме истории с Уммой. Понять эту борьбу помогает довольно подробный документ, под­готовленный одним из летописцев племянника Эаннату- ма — Энтеменой. Этот документ позволяет следующим образом воссоздать причины и драму конфликта между Лагашем и Уммой, а также в какой-то момент положитель­ную роль в ней Эаннатума.

В те дни, когда Месилим был царем Киша и, как ми­нимум, номинальным сюзереном Шумера, между горо­дами Лагаш и Умма возник пограничный конфликт. Оба города явно признавали Месилима своим владыкой. Он начал разбирать тяжбу, проводя границу между двумя го­сударствами в соответствии с оракулом Сатарана, боже­ства, ответственного за улаживание жалоб. Более того, он установил стелу с надписью, чтобы обозначить спорное место и предотвратить дальнейшие споры.

Однако решение, с которым, очевидно, согласились обе стороны, было в пользу Лагаша. Во всяком случае, в скором времени Уш, энзи Уммы, нарушил условия дого­вора; дата этого события не обозначена, но есть указа­ния на то, что это нарушение произошло незадолго до того, как Ур-Нанше основал в Лагаше свою династию. Уш снес стелу Месилима в знак того, что он не связа1 текстом написанного на ней договора, пересек границу и захватил самую северную часть территории Лагаша под названием Гуэдинна.

Эта земля оставалась в руках уммитов до правления внука Ур-Нанше, Эаннатума. Он напал на них, одержал победу и установил новую границу, призванную обеспе­чить благополучие Гуэдинны; для будущих надписей он восстановил там прежнюю стелу Месилима, установил несколько собственных стел и возвел ряд зданий и свя­тилищ некоторым наиболее почитаемым шумерским бо­гам. Более того, чтобы свести к минимуму возможный источник разногласий между Уммой и Лагашем в буду­щем, он со стороны пограничной канавы Уммы отделил полоску земли в качестве нейтральной, ничьей, террито­рии. Наконец, Эаннатум, пытаясь, вероятно, немного ус­покоить чувства уммитов, а также будучи настроен на новые завоевания в других направлениях, согласился от­дать им под пашню поля на территории Гуэдинны и даже глубже к югу. Но соглашался сделать это только при условии, что они будут платить лагашским правите­лям долю своего урожая за право пользоваться землей, обеспечивая, таким образом, себе и своим преемникам значительное вознаграждение.

Эаннатум продолжил завоевания, одержав победу над Эламом и некоторыми южными городами Шумера, таки­ми, как Умма, Эрех и Ур, и Северным Шумером, находив­шимся под контролем города Киш и соседнего Акшака. Конечно, Киш ослаб, потерпев поражение от руки Энша- кушанны, который представил себя в качестве «эна Шуме­ра» и «царя страны»; и именно Зузу, царь Акшака, повел наступление войск севера на Лагаш. Эаннатум разбил вой­ско противника и гнал его «от Антасурры» (северной гра­ницы Лагаша) к самому Акшаку, нанося тяжелые потери.

Теперь Эаннатум был на гребне славы; он чувствовал себя в силах даже принять титул «царя Киша», подразу­мевавший господство над Шумером в целом; или, по словам древнего автора, «Эаннатуму, энзи Лагаша... Инанна (верховное божество Киша), потому как люби­ла его, дала царство над Кишем дополнительно к власти энзи в Лагаше». В Шумере наступил краткий период мира, и Эаннатум берет таймаут для прокладки канала, дав ему высокопарное название Луммагимдуг, «достой­ный Луммы». Лумма — имя, данное Эаннатуму в Тидну- ме семитским народом марту, что к западу от Шумера.

Но прежде чем строительство канала было заверше­но, стены его были обложены кирпичом, Эаннатум уже вновь был в состоянии войны. На сей раз он защищал­ся, едва умудряясь сдерживать врага и избегая пораже­ния. Сначала его атаковали с востока эламиты, и, хотя он и отбросил их на свою территорию, ему не удалось закрепить успех и самому вступить в Элам: к тому вре­мени в Лагаш вторглись его застарелые враги с севера, из Киша и Акшака. Едва он успел оттеснить их с лагаш- ских земель, как вернулись эламиты со своими новыми союзниками; затем снова последовало вторжение войск Киша и Акшака, и тоже с союзниками в лице царства Мари, расположенного далеко к западу. В жестоких боях

у Асухура, восточной границы Лагаша, и Антасурры, его северной границы, Эаннатум одержал решающие побе­ды над противником. Снова последовала недолгая пере­дышка, и Эаннатум готов был возобновить строительную деятельность, укрепляя стены канала Луммагимдуг и со­оружая гигантский резервуар для воды. Но, несмотря на его победы и его гордый титул «покоритель всех стран Нингирсу», у Эаннатума был, похоже, несчастливый ко­нец, потому что его преемником стал не один из сыно­вей, а его брат Энаннатум. Это указывает на вероятность того, что умер он не естественной смертью, но пал в бою, что обернулось катастрофой для Лагаша, от кото­рой страна так уже полностью и не оправилась.

Энаннатум, унаследовав правление в Лагаше, вскоре был втянут в серьезный конфликт с уммитами, ибо, не­смотря на поражение при Эаннатуме, потребовалось менее поколения, чтобы вновь обрести уверенность в себе, если не былую силу. В любом случае, Ур-Лумма, сын неудачливого Энакалле, аннулировал унизительный договор с Лагашем и отказался платить Энаннатуму дань, наложенную на Умму. Более того, он начал осушать по­граничные канавы, валить и сжигать стелы Месилима и Эаннатума с их раздражающими надписями, разрушать строения и святилища, построенные Эаннатумом вдоль пограничной канавы с целью предупредить уммитов о запрете ступать на территорию Лагаша. Теперь он воз­намерился пересечь границу и войти в Гуэдинну. Для уверенности в победе он просил и получил военную по­мощь от «иноземцев» к Северу от Шумера.

Два войска встретились в месте Гана-угигга Гуэдинны, недалеко к югу от границы. Уммиты и их союзники вы­ступали под командованием самого Ур-Луммы, лагашцев вел Энтемена, поскольку его отец Энаннатум был к тому времени уже глубоко пожилым человеком. Лагашцы побе­дили: Ур-Лумма бежал, преследуемый Энтеменой, и боль­шая часть его войск была захвачена и истреблена.

Но победа Энтемены оказалась эфемерной. Вслед за поражением и возможной гибелью Ур-Луммы на сцену выходит новый противник: это Иль, глава храма в горо­де Халлаб, расположенном к северу недалеко от Уммы. Иль, по-видимому, терпеливо выжидал, чем кончится борьба Ур-Луммы с Энтеменой. Но как только она за­кончилась, он напал на победителя Энтемену, воодушев­ленного первым успехом, и вторгся глубоко на террито­рию Лагаша. Конечно, он не сумел удержать завоевания на юге от уммаско-лагашской границы, но ему удалось стать энзи Уммы.

Иль начал демонстрировать свое презрение к требова­ниям Лагаша почти тем же образом, как и его предше­ственник, Уш. Он лишал пограничные канавы воды, столь необходимой для орошения прилежащих полей и угодий, и соглашался платить мизерную часть дани, наложенной на Умму прежним договором Эаннатума. И когда Энтеме- на направил к нему посла, требуя объяснений столь недру­жественных действий, он высокомерно заявил, что вся Гуэдинна является его территорией и доменом.

Конфликт Иля и Энтемены, однако, не вылился в военное противостояние. Вместо этого был найден ком­промисс, к которому их вынудила третья сторона, веро­ятно, снова нешумерский правитель с севера, объявив­ший себя владыкой всего Шумера. В целом решение было принято в пользу Лагаша, т. к. прежняя граница Месилима—Эаннатума между Уммой и Лагашем была восстановлена и утверждена. С другой стороны, ничего не говорится о компенсации уммитского долга Лагашу за неуплаченную дань; и, похоже, с них сняли ответ­ственность за обеспечение водой Гуэдинны, теперь это должны были делать сами лагашцы.

Энтемена был последним великим энзи династии Ур- Нанше; его сын Энаннатум II правил очень недолго и до­бился немногого, судя по тому факту, что до сих пор было найдено всего одно упоминание о нем — дверная петля, посвященная восстановлению пивоварения Нингирсу. После него энзи Лагаша стал Энетарзи, по-видимому узур­патор; от времени его правления до нас дошло большое ко­личество административных документов, а не посвяти­тельных надписей. Было найдено и письмо, адресованное Энетарзи Лузиной, бывшим в Нинмаре санга, с сообщени-

ем о поражении банды из шестисот эламитов, напавших на Лагаш и разграбивших его.

После Энетарзи энзи в Лагаше стал Лугаланда, который, как и его предшественник, оставил нам только админист­ративные документы и не оставил посвятительных надпи­сей; поэтому мы практически ничего не знаем о его прав­лении. Вслед за Лугаландой к власти пришел Урукагина, прославившийся не военными подвигами — на деле он был, пожалуй, первым пацифистом в мире, — а соци­альными и этическими реформами, самыми ранними в до­кументальной истории человека. К сожалению, его прав­ление было недолгим и имело грустный конец, когда Лугальзаггеси, честолюбивый и воинственный энзи сосед­ней Уммы, сжег, разграбил и разрушил практически все. святыни Лагаша. Эти злодеяния Лугальзаггеси подробно изложены в довольно необычном документе, написанном лагашским писцом и теологом, несомненно, по воле Уру- кагины, который, по всей видимости, пережил катастро­фу. Конец документа исполнен веры в справедливость бо­гов Урукагины, который, хотя и очень трогательно, практически поведал о своем бездействии. Там сказано: «Так как уммит разрушил кирпичи (?) Лагаша, он совер­шил грех против бога Нингирсу; он (Нингирсу) отрубит руку, поднятую на него. Это не грех Урукагины, царя Гир- су. Да заставит его (Лугальзаггеси) Нидаба (личная) боги­ня Лугальзаггеси, энзи Уммы, отвечать за все грехи». Со­здается впечатление, что Урукагина фактически не оказывал сопротивления своему агрессивному шумерско­му собрату из Уммы, настолько сильна была в нем вера в справедливость богов и воздаяние их злодею, однако в чем оттого польза жертве, неясно. В любом случае, карьера Лугальзаггеси, начавшаяся покорением Лагаша и на какое- то время увенчавшаяся феноменальным успехом, закончи­лась позорно.

Лугальзаггеси оставил нам одно важное сообщение, текст, по кускам собранный Германом Хилпрехтом бо­лее полувека назад из сотен фрагментов вазы. В нем Лу­гальзаггеси гордо назвал себя «царем Эреха (и) царем Страны», заставившим подчиниться все иностранные

земли, так что в его владениях, простиравшихся «от Нижнего моря вдоль рек Тигр и Евфрат до Верхнего моря», царили исключительно мир, счастье и процвета­ние. Но как было сказано, все это длилось недолго; спу­стя каких-нибудь два десятка лет военного успеха и триумфа его с колодкой на шее поместили у ворот Нип- пура, чтобы каждый прохожий оскорблял и плевал в него. Его победителем был семит по имени Саргон, основатель могущественной династии Аккада, начавшей, сознательно или нет, семитизацию Шумера, которая в конечном итоге положила конец шумерскому народу, по крайней мере его видимой политической и этнической целостности.

Саргон Великий, как его знают современные историки, был одним из наиболее выдающихся политических деяте­лей Древнего Ближнего Востока, военным вождем и гени­ем, равно как и творческим администратором и строите­лем с чувством исторической важности своих деяний и достижений. Его влияние так или иначе проявилось во всем Древнем мире, от Египта до Индии. В последующие эпохи Саргон стал легендарной фигурой, о котором поэты и барды слагали саги и волшебные повести, и они действи­тельно содержали зерно истины. К счастью, в случае Сар- гона нам нет необходимости прибегать к более поздним хроникам и повестям в поисках исторических фактов, т. к. у нас есть его собственные документы с описанием его наиболее значительных военных мероприятий и достиже­ний. Саргон, как и его два сына, Римуш и Маништушу, наследовавшие ему, увековечил свои победы, установив в храме Энлиля в Ниппуре испещренные надписями соб­ственные статуи, а также стелы с описанием себя и своих поверженных врагов. Конечно, ни одна из этих статуй и стел не дожила до сего дня, кроме случайных диоритовых обломков оригинала: даже раскопки в Ниппуре не воспол­нили этого разочарования, и, конечно, может статься, что они были разрушены еще в древности. Но к везению со­временных историков, несколько веков спустя после их освящения в храме Энлиля анонимный ученый и исследо­ватель скопировал все надписи со статуй и стел с такой тщательностью и точностью, которые сделали бы честь любому современному археологу и эпиграфисту. Там были даже пометки с указанием, были ли эти надписи нане­сены на саму статую или на ее пьедестал, что выражалось такими фразами: «(это) надпись на статуе» или «на пьеде­стале написано... Для чего он изготовил копии, совер­шенно неизвестно; возможно, храму и его убранству гро­зила опасность разрушения, и имелось в виду сберечь что-то для потомков. Если так, то он преуспел даже боль­ше, чем мог ожидать, ведь его драгоценные таблички были найдены почти целыми Ниппурской экспедицией, и их содержание стало достоянием потомков благодаря усили­ям ученых Арно Пёбеля и Леона Легрэна.

Саргон, хотя и семит, начал карьеру в качестве вы­сокого чиновника, а именно подателя кубка (виночер­пия ), при шумерском царе Киша по имени Ур-Забаба. Это был тот самый правитель, которого честолюбивый Лугальзаггеси сверг и, возможно, убил, когда он встал на его пути к власти после разрушения Лагаша. Первой целью Саргона было убрать Лугальзаггеси с политиче­ской сцены. Для этого он предпринял неожиданное на­падение на столицу Лугальзаггеси, Эрех, «сразил его» и разрушил его стены. Защитники Эреха, похоже, бежали из города и, собрав сильное подкрепление — согласно записи, им на помощь пришли пятьдесят энзи из про­винций, — выступили против Саргона. В кровавой бит­ве тот одолел их. Только тогда, кажется, Лугальзаггеси, которого не было в Эрехе, вероятно, в связи с далекой военной кампанией, появился на сцене со своей арми­ей. И в этот раз Саргон вышел победителем, причем в такой степени, что смог заковать Лугальзаггеси в цепи, или, скорее, в шейные колодки, и доставить к вратам Ниппура.

Захватив Лугальзаггеси, Саргон вернул самую южную часть Шумера, где подвластные Лугальзаггеси энзи еще надеялись сдержать его натиск. Сначала он атаковал Ур в самой в крайней точке юго-запада, затем район Энин- мар, простиравшийся от города Дагаш до берегов Пер­сидского залива, где омыл оружие, несомненно, празд­нуя победу ритуальной церемонией. Возвращаясь с моря, он напал на Умму, оплот Лугальзаггеси, и разрушил ее стены, и тем завершил завоевание Южного Шумера. Те­перь он обратился на запад и север и подчинил земли Мари, Джармути и Иблы, вплоть до «Кедрового леса» и «Серебряной горы», т. е. областей Аман и Таврида. Да­лее мы встречаем его на пути в Восточный Шумер, он берет Элам и соседний Барахши и уносит их богатства.

Такова история ниппурских копий надписей на ста­туях и стелах Саргона, которые, однако, охватывают только часть его правления. Судя по гораздо более по­здним легендам и хроникам, завоевания Саргона продол­жались; он, вероятно, даже отправлял свои армии в Еги­пет, Эфиопию и Индию. Чтобы держать под контролем столь громадную империю, он поставил военные гарни­зоны на ряде ключевых позиций. В самом Шумере, где восстания происходили постоянно, он назначил сопле­менников семитов на высшие административные посты и укомплектовал гарнизоны городов аккадскими войска­ми. Для себя и своего огромного штата чиновников и солдат — он хвастался, что «ежедневно при нем ели хлеб 5400 человек», — он построил город Агаде недалеко от Киша, города, где он начинал свою феноменальную ка­рьеру в качестве подателя чаши правящего Ур-Забабы. В короткий срок Агаде стал самым зажиточным и блес­тящим городом Древнего мира. Сюда стекались дары и дань из четырех частей саргоновских владений, а в его гаванях стояли суда из далекого Дильмуна, Магана и Мелуххи (т. е., вероятно, Индии, Египта и Эфиопии). Большинство жителей Агаде были, несомненно, семита­ми, связанными с Саргоном узами родства и языка, и от названия Агаде, или Аккада, по библейской версии (Бы­тие, 10:10), произошло слово «аккадцы», означающее сегодня месопотамских семитов в целом.

Саргона сменил его сын Римуш, к которому империя перешла раздираемая восстаниями и бунтами. В жесто­ких боях с участием десятков тысяч воинов он подчинил, вернее, переподчинил города Ур, Умму, Адаб, Лагаш, Дер и Казаллу, а также страны Элам и Барахши. Он пра-

вил, однако, только девять лет, после чего к власти при­шел его «старший брат» (возможно, близнец) Маништу- шу, продолживший такую же военную и политическую модель правления. Более того, как и его отец Саргон, он водил свои победоносные войска в отдаленные земли, во всяком случае, так может показаться из отрывка одного текста, в котором сказано: «Когда он (Маништушу) пе­ресек Нижнее море (т. е. Персидский залив) на судах, тридцать два царя объединились против него, но он на­нес им поражение, и разграбил их города, и низложил их владык, и разорил (всю (?) сельскую местность (?)] вплоть до серебряных приисков».

Маништушу правил пятнадцать лет, и ему наследовал сын Нарамсин, при котором Агаде достиг пика славы и могущества, и ему же суждено было увидеть его горький, трагический конец. Его военные успехи были многочис­ленны и прибыльны: он победил мощную коалицию вос­ставших царей Шумера и прилегающих земель, подчинил район к западу вплоть до Средиземного моря, а также Тав­рию и Аман. Он распространил свое владычество на Арме­нию и восстановил статую победы возле современного Диербакира, одолел Луллуби на Северном Загросе и уве­ковечил победу грандиозной стелой. Он превратил Элам в частично семитизированное вассальное государство и по­строил много зданий в Сузах. Он вернулся с трофеями из Магана после победы над его царем Манием. Неудиви­тельно, что он чувствовал себя достаточно сильным, что­бы добавить эпитет «царь четырех четвертей» к своим ти­тулам, и что у него было довольно оснований причислить себя к божествам в качестве «бога Агаде».

Но потом на Нарамсина и его Агаде обрушилось роко­вое бедствие, грозившее существованию всего Шумера: беспощадное и разрушительное вторжение кутиев, жесто­кого варварского кочевого народа с восточных гор. Об этом мы узнаем в первую очередь из историографической поэмы, которую можно назвать «Проклятие Агаде: возмез­дие Экура». Она была создана шумерским поэтом, жив­шим несколько веков спустя после этой катастрофы, ког­да Агаде уже давно пребывал в руинах и запустении. Этот документ замечателен не только своим правдивым описа­нием Агаде до и после падения, но это и самая ранняя попытка дать оценку историческому событию с позиций господствовавшего в то время мировоззрения. В поисках причин этого унизительного и бедственного нашествия кутиев автор приходит к несомненному, по его мнению, ответу и сообщает нам о кощунстве Нарамсина, до того неизвестного из других источников. По словам автора, Нарамсин осадил Ниппур и творил всевозможные безбож­ные и кощунственные действия в святилище Энлиля, и за это Энлиль наслал на страну кутиев, приведя их из горной обители, чтобы разрушить Агаде и воздать по заслугам за свой любимый храм. Более того, восемь из главнейших бо­жеств шумерского пантеона, чтобы как-то успокоить дух их правителя Энлиля, наложили на Агаде проклятие веч­ного запустения и безлюдья. Так, добавляет автор в конце произведения, и случилось: Агаде с тех пор оставался по­кинутым и пустынным.

Наш историограф начинает свой труд с введения, где противопоставлены слава и сила Агаде в дни процвета­ния и разруха и запустение после падения. Первые не­сколько строк произведения звучат так: «После того как, нахмурив лоб, Энлиль предал народ Киша смерти, как Бык Небес, и как высокий вол превратил дом Эреха в пыль; после того, в должное время, Энлиль дал Сарго- ну, царю Агаде, власть и царство от верхних земель до нижних земель», тогда (перефразируя наиболее доступ­ные для понимания отрывки) стал город Агаде богатым и сильным, под нежным и постоянным руководством его верховного божества Инанны. Его здания были полны золотом, серебром, медью, оловом и ляпис-лазурью; его старые мужи и жены давали мудрые советы; его юные дети были полны радости; музыка и пение звучали по­всюду; все окрестные земли жили в мире и безопаснос­ти. Нарамсин придал еще более величия святилищам и поднял стены его до уровня гор, ворота же оставались при этом открытыми. Сюда приезжали кочевые марту, люди, что «не знают зерна», с запада, привозя отборных быков и овец. Сюда приезжали мелуххиты, «люди чер­ной страны», привозя свои экзотические товары. Сюда приезжали эламцы и субарийцы с востока и севера с ношей, точно «вьючные ослы». Сюда приезжали все принцы, вожди и шейхи равнины, привозя дары каждый месяц и на Новый год.

Но вот пришла беда, или, как об этом говорит автор: «Ворота Агаде, они валялись разбитые... святая Инанна оставляет нетронутыми их дары; Ульмаш (храм Инанны) охвачен страхом, (ибо) нет ее в городе, ею покинутом; как дева бежит из покоев, святая Инанна покинула храм свой в Агаде; как воин с оружием поднятым, напала она на город жестокой битвой, заставила его развернуться грудью навстречу врагу». И в очень короткий срок, «в пять дней, не десять дней», власть и царствие оставили Агаде; боги отвернулись от него, и Агаде лежал пустын­ный; Нарамсин мрачный сидел в одиночестве, в рубище; его колесницы и суда стояли без дела, всеми забытые.

Как же это случилось? По версии нашего автора, На­рамсин за семь лет своего твердого правления действовал вопреки слову Энлиля: он позволил солдатам напасть и разорить Экур и его рощи, разрушил постройки Экура медными топорами и кирками, так, что «дом лежал сра­женный, точно мертвый юноша». И вообще, «все земли лежали повержены». Более того, у ворот, называемых «Во­рота Несжатых Злаков», он жал зерно. «Ворота Мира» он разрушил кирками. Он осквернил святые сосуды и срубил священные рощи Экура; он превратил в пыль его золотые, серебряные и медные сосуды. Он погрузил все имущество Ниппура на суда, что стояли прямо у святилища Энлиля, и вывез в Агаде.

Но все это он проделал не ранее, нежели «совет по­кинул Агаде» и «здравый разум Агаде превратился в бе­зумие». Тогда «Энлиль, неистовый потоп, что не имеет равных, из-за того, что дом его любимый подвергся на­паденью, приведшему к разрухе»; он устремил взгляд к горам и призвал вниз кутиев, «народ, кому контроль не­ведом»; «он землю укрыл, как саранча», так, что никто не мог избежать его силы. Сообщение, и по морю, и по суше, стало невозможным по всему Шумеру. «Гонец не

мог пуститься в путь; моряк не мог на судне плыть... бандиты обжили дороги; створки ворот страны превра­тились в глину; все окрестные земли готовились к худ­шему за стенами своих городов». В результате страшный голод постиг Шумер. «Великие поля и долины зерна не давали; не ловилась рыба в затонах; сады, орошенные, ни вина не давали, ни меда». Из-за голода цены подско­чили до такой степени, что за ягненка давали только пол­силы масла, или полсилы зерна, или полмины шерсти (таблицу мер см. на рис. 4).

Горе, нужда, смерть и запустение угрожали захлест­нуть практически все «человечество, слепленное Энли- лем». Тогда восемь самых главных божеств шумерского пантеона, а именно Син, Энки, Инанна, Нинурта, Иш- кур, Уту, Нуску и Нидаба, решили, что пора умерить ярость Энлиля. В молитве к Энлилю они поклялись, что Агаде — город, разрушивший Ниппур, — будет сам ра­зорен, как Ниппур. И вот эти восемь божеств «обрати­ли лица к городу, прокляли Агаде разрушением»:

Город, ты, что смел напасть на Экур, что Энлиля (презрел), Агаде, ты, что смел напасть на Экур, что Энлиля (презрел), Пусть роши твои превратятся в кучу пыли.

Пусть глиняные (кирпичи) вернутся к своей основе,

Пусть станут они глиной, проклятые Энки,

Пусть деревья твои вернутся в свои леса,

Пусть они станут деревьями, проклятые Нинильду.

Ты водил на бойню быков — поведешь вместо них

своих жен.

Ты резал овец — будешь ты резать детей,

Твои бедняки — придется топить им своих драгоценных

детей,

Агаде, пусть твой дворец, построенный с сердцем веселым, Развалинами обернется....,

По местам, где свершал ты обряды и ритуалы,

Пусть лиса, выходя на охоту, свой хвост волочит....,

Пусть на тропах твоих судоходных ничего не растет, лишь

трава,

На дорогах для колесниц пусть ничто не растет, лишь

плакун-трава,

И еще сверх того, на твои судоходные тропы и пристани Ни один человек не взойдет, из-за диких козлов,

паразитов (?),

Пусть в долинах твоих, где росли сердцу милые травы,

Не растет ничего, лишь «осока слез»,

Агаде, вместо вод сладкоструйных твоих, воды горькие

пусть потекут.

Кто скажет «Я бы в городе том поселился», не найдет в нем

пригодного места,

Кто скажет «Я бы в городе том отдохнул», не найдет там удобного ложа.

Так в точности, заключает наш историк, и случилось:

На его корабельных тропах ничего не растет, лишь трава,

На дорогах для колесниц ничего не растет,

лишь плакун-трава,

И еще сверх того, на его судоходные тропы и пристани

Ни один человек не ступает, из-за диких козлов,

паразитов (?),

змей и горных скорпионов,

На равнинах его, где росли сердцу милые травы,

Не растет ничего, лишь «осока слез»,

Агаде, вместо вод сладкоструйных его, воды горькие

потекли,

Кто сказал «Я бы в городе том поселился», не нашел в нем

пригодного места,

Кто сказал «Я бы в городе том отдохнул», не нашел там

удобного ложа.

Поражение Нарамсина в борьбе с кутиями повлекло за собой политическое замешательство и анархию в Шу­мере, хотя сын Нарамсина, Шаркалишарри, пытался ис­править часть нанесенного отцом вреда, судя по нескольким посвятительным надписям, в которых он называет себя «строителем Экура, дома Энлиля». Но если так, то было слишком поздно: теперь его владения ограничивались городом Агаде и его ближайшими окре­стностями. Он носит титул только «царя Агаде» и более не осмеливается использовать высокий эпитет отца «царь четырех четвертей». Конечно, он оглашает победы над кутиями, эламитами и амореями, но это были, скорее всего, оборонительные битвы, принятые для защиты во­рот Агаде. Все указывает на то, что именно правители кутиев находились у политической власти в течение семи из восьми десятилетий, последовавших за смертью На­рамсина; похоже, они были вправе назначать и смещать правителей шумерских городов на свое усмотрение. Так или иначе, а возможно, из-за того, что считали энзи Ла- гаша лояльным и сговорчивым, кутии отдавали предпоч­тение Лагашу, который почти полвека был главным городом южной части Шумера и временами контролиро­вал Ур, Умму и, возможно, даже Эрех. В любом случае, к концу периода «господства кутиев» в Лагаше правит династия энзи, которая следует политическому и религи­озному курсу великого реформатора Урукагины, отдавав­шего «кесарю кесарево» во имя лучшего служения богам.

Основатель этой новой лагашской династии энзи был Ур-Бау, оставивший нам несколько посвятительных над­писей с перечнем зданий многочисленных храмов Лагаша. Он также контролировал Ур, или, по крайней мере, ока­зывал на него достаточно сильное влияние, чтобы поса­дить свою дочь верховной жрицей Нанны, божества-по­кровителя Ура. У Ур-Бау были три зятя — Гудеа, Ургар и Намхани (он же Наммахни) — и каждый из них стал энзи Лагаша. Довольно неподвижное лицо и бесстрастные чер­ты Гудеа знакомы современным студентам по его много­численным статуям. Некоторые из них испещрены длин­ными сообщениями о его религиозной деятельности, связанной со строительством и перестройкой наиболее значительных храмов Лагаша. Из них мы узнаем, что, не­смотря на господство кутиев. Гудеа имел торговые связи практически со всем «цивилизованным» миром того вре­мени. Он получал золото из Анатолии и Египта, серебро — из области Тавриды, кедр — из Амана, медь — из Загроса, диорит — из Египта, сердолик — из Эфиопии, лес — из Дильмуна. Не имел он проблем и с мастерами из Суз и Элама, работавшими по отделке храма. На двух цилиндрах Гудеа, раскопанных в Лагаше более семидесяти пяти лет назад, найден текст самого длинного из известных нам ли­тературных произведений почти в четыреста строк. Это повествование ритуального и гимнического характера уве­ковечивает перестройку главного храма Лагаша — Энин- ну. Г удеа даже сообщает об одной военной победе — над государством Аншан, что находилось на юге рядом с Эла­мом. Он также говорит о создании ряда культового и сим­волического оружия, например, шарура, и набалдашников с пятьюдесятью головами. Это может указывать на его зна­чительную военную активность, хотя, вероятно, только в качестве вассала кутиев. Гудеа, как и его тесть Ур-Бау, так­же контролировал город Ур, где были найдены три его над­писи.

Гудеа сменил его сын, Ур-Нингирсу, и его внук, Уг- мен, правивший между ними менее десятилетия. Им на смену пришел, вероятно, Ургар, другой зять Ур-Бау, но правление его было совершенно мимолетным. Далее последовал третий зять, Намрани, ставший, похоже, энзи не только Лагаша, но и Уммы. То, что он столковался с кутиями, а потому может считаться предателем Шумера, совершенно точно, т. к. в одной из своих надписей при­вязывает дату своего правления к дням, когда «Ярлаган был царем Кутии». Но к тому времени в Шумере по­явился спаситель, Утухегаль из Эреха, свергший кутий- ское иго и вернувший царство Шумеру. Об этом расска­зывается в историографическом типе повествовательной поэмы, сложенной либо во времена самого Утухегаля, либо вскоре после него. Она начинается жестоким поно­шением кутиев, «змеи (и) скорпиона гор», их жестокого нападения на Шумер и правдиво описывает победонос­ное выступление Утухегаля против царя кутиев Тирига- на, взятого в плен и доставленного закованным и ослеп­ленным к Утухегалю, чтобы тот «поставил стопу ему на шею».

Несмотря на громкую победу, Утухегаль недолго удер­живал власть в Шумере. Есть указания на то, что после семи лет его правления трон узурпировал Ур-Намму, один из его честолюбивых управляющих, ставший основателем последней из основных шумерских династий, известной как Третья династия Ура. Ур-Намму, правивший шестна­дцать лет, оказался способным военным вождем, великим строителем и выдающимся администратором. Он создал первый свод законов в письменной истории человечества.

Ур-Намму начал свое правление нападением и убий­ством Намхани, зятя Ур-Бау из Лагаша. Тот, очевидно, вторгся на территорию Ура, несомненно, при поддерж­ке своих кутийских (кутских) покровителей. Объявив себя хозяином Ура и Лагаша, он попытался установить господство во всем Шумере; его надписи были найдены в Эрехе, Ниппуре, Адабе и Ларсе, а также в Уре. Воз­можно, ему даже удалось распространить контроль на прилегающие к Шумеру земли, если судить по одной из его формул данных, где он хвастается, что «проложил прямой путь из нижних земель в верхние».

Ур-Намму, исходя из утверждения о том, что «его бро­сили на поле сражения, как разбитый сосуд», вероятно, погиб в битве кутиями, которые, несмотря на убедитель­ную победу Утухегаля, продолжали досаждать Шумеру в течение всего периода правления Третьей династии Ура. Его сменил сын, Шульги, правивший сорок восемь лет относительного мира и процветания Шумера. Шульги рас­пространил свою власть на Элам и Аншан к востоку и на кочевые народы района Загросских гор. Он даже устано­вил контроль над Ашшуром и Ирбилем на субарийской территории далеко к северу от Шумера. То, что он испы­тал серьезные трудности, пытаясь усмирить и подчинить субарийцев, видно из письма, которое один из его чинов­ников по имени Арадму переслал ему откуда-то из Суби- ра. Арадму были даны указания Шульги «держать в хоро­шем состоянии дороги в страну Субир», укрепить границы страны, «разузнать пути в стране» и «советоваться с собра­нием мудрых против гнилого (?) семени (?)» — последний термин был, очевидно, условным эпитетом какого-то не названного по имени субарийского вождя, отказавшегося признать авторитет Шульги. Но Арадму считал ситуацию безнадежной; «гнилое семя», похоже, было богато и влия­тельно и так напугало и деморализовало Арадму, что тот мог только взывать о помощи к Шульги. У нас также есть ответ Шульги на это письмо, в котором Шульги подозре­вает Арадму в измене и прибегает и к угрозам, и к лести, пытаясь удержать Арадму от присоединения к субарийс­ким повстанцам.

Шульги, как недавно отмечалось, сознательно ста­рался следовать по стопам Нарамсина, четвертого пра­вителя семитской династии Аккада. Как и тот, он при­нял титул «царя четырех четвертей» и уже при жизни причислил себя к лику божеств. Его жена была энергич­ной, деятельной семиткой по имени Абисимти; она пе­режила Шульги и оставалась вдовствующей царицей при трех преемниках Шульги, двое из которых, по крайней мере, — Шу-Син и Ибби-Син — носили се­митские имена. Но хотя Шульги представляется ориен­тированным на семитов, он был большим почитателем шумерской литературы и культуры и главным патроном шумерской школы, эдуббы (см. главу 6). В своих гимнах он похваляется своей образованностью и эрудицией, приобретенными в эдуббе в дни молодости, и заявляет, что прошел весь курс и стал умелым писарем.

Шульги наследовал его сын Амар-Син; он правил все­го девять лет, но ему удалось вернуть контроль над Шуме­ром и его провинциями, включая отдаленный Ашшур на севере. Его брат Шу-Син, сменивший его на троне, тоже правил девять лет. Именно в ходе его правления впервые произошло серьезное наступление на Шумер семитского народа, известного как амореи из Сирийской и Аравий­ской пустыни. Шу-Син счел необходимым построить огромную укрепленную стену, чтобы удерживать варваров- кочевников у залива, но эта мера оказалось малоэффек­тивна. В первые годы правления Ибби-Сина, пятого и последнего представителя династии Ур-Намму, амореи предприняли основное нашествие, и их атаки совместно с эламцами на востоке вынудили Ибби-Сина возвести боль­шие стены и укрепления вокруг столицы. Ура, а также шумерского религиозного центра — Ниппура.

Ибби-Син сумел удержаться в качестве правителя Шу­мера в течение двадцати четырех лет. Но все его правление прошло под знаком шаткости и даже крайности положе­ния; большую часть времени он был вынужден оставаться в самом Уре, в котором часто свирепствовал голод. В ре­зультате нашествия амореев и набегов эламцев его импе­рия едва шаталась и крошилась, и правители других круп­ных городов Шумера предпочитали оставить своего царя и рассчитывать на собственные силы. Об этом плачевном состоянии вещей мы узнаем в основном из переписки

Ибби-Сина с главами провинций, в результате чего выри­совываются портреты довольно трагической фигуры Ибби-Сина и амбициозных и лицемерных функционеров.

Сегодня мы располагаем текстом из трех писем его царской переписки. Первое из них содержит донесение от Ишби-Эрры о результатах экспедиции по покупке зерна, порученной ему Ибби-Сином. Письмо проливает свет на вторжение амореев в Западный Шумер и на труд­ности, которые причиняли Ибби-Сину эламцы. Ишби- Эрра начинает свое послание с сообщения об успешной покупке семидесяти двух тысяч гур зерна по хорошей цене в один шекель за гур\ но, узнав, что враждебные амореи вторглись в Шумер и «захватили великие крепо­сти одну за другой», он отвез зерно не в столицу, Ур, а в Исин. Если царь пошлет за ним теперь шесть сотен судов вместительностью сто двадцать гур каждое, продол­жает он, то он доставит зерно в разные города Шумера, но при этом его следует назначить ответственным «за места, где суда должны причалить». Письмо заканчива­ется просьбой к Ибби-Сину не поддаваться эламцам — вероятно, они осаждали Ур и его окрестности, — пото­му что зерна достаточно, чтобы хватило голодным оби­тателям «дворца и его городов» в течение пятнадцати лет. В любом случае, молит он, царь должен сделать его глав­ным в Ниппуре и Исине.

То, что Ибби-Син полностью доверял Ишби-Эрре и действительно вверил ему Ниппур и Исин, становится ясно по его ответу, который хотя и не был еще опубли­кован, но недавно представлен Торкилдом Якобсеном. К несчастью Ибби-Сина, Ишби-Эрра оказался столь же неверным, сколь был деловым и компетентным, ему уда­лось не только отстоять Исин и Ниппур, но и узурпи­ровать трон своего господина. Об этом мы узнаем, ко­нечно, не из переписки Ишби-Эрры и Ибби-Сина, а из письма последнему Пузур-Нумушды, главы города Ка- заллу, и из ответа ему Ибби-Сина.

Согласно письму Пузур-Нумушды, Ишби-Эрра занял прочное положение правителя Исина, который он превра­тил в свою царскую резиденцию. Более того, он подчинил

Ниппур и распространил свое влияние вдоль всего Тигра и Евфрата, от Хамази на севере и к востоку до Персидско­го залива. Он взял в плен тех наместников Ибби-Сина, которые сохраняли верность своему царю, и вернул на службу тех, кто предположительно был смещен Ибби-Си- ном за неверность. Трогательная беспомощность и жалкая нерешительность Ибби-Сина очевидны в его ответе Пузур- Нумушде. Хотя он прекрасно понимает, что тот и сам на грани предательства, т. к. он не пришел на помощь верным наместникам Ибби-Сина, хотя для этой цели в его распо­ряжении находились отборные войска, но ничего не мог поделать, только просить сохранять ему верность. Он дает сомнительные гарантии, что Ишби-Эрра, «который не шу­мерского семени», не сможет осуществить надежду стать хозяином Шумера, что эламцы будут разгромлены, ибо «Энлиль поднял амореев с их земель, и они победят элам- цев и захватят Ишби-Эрру». Невероятно, но речь идет о тех самых амореях, что досаждали Шумеру со времен Шу- Сина, предшественника Ибби-Сина.

С усилением независимости и влияния Ишби-Эрры Шумер оказался под властью двух царей — Ишби-Сина, чьи владения ограничивались столицей, Уром, и Ишби- Эрры, державшим под контролем большинство городов Шумера, сидя в своей столице, Исине. Но на двадцать пятом году правления Ибби-Сина эламцы, наконец, взя­ли Ур и увели Ибби-Сина в плен, оставив гарнизон удер­живать город. Несколько лет спустя Ишби-Эрра напал на гарнизон и выдавил его из Ура, став, таким образом, царем всего Шумера со столицей в Исине.

Ишби-Эрра основал династию Исина, правившую свыше двух столетий, хотя последние правители не были его прямыми потомками. Теоретически Исин претендо­вал на господство над всем Шумером и Аккадом. Реаль­но, однако, страна была разбита на ряд самостоятельных городов-государств, и централизованная империя уже более не существовала. Почти век Исин и впрямь оста­вался самым могущественным из этих государств; под его контролем были Ур, старая столица империи, и Нип­пур, остававшийся шумерским духовным и интеллекту­

альным центром весь период. Четвертый правитель ди­настии Исина, Ишме-Даган, похвалялся в гимнах тем, что вернул Ниппуру его былую славу; до его правления город, похоже, пережил жестокое нападение врага, воз­можно ассирийцев с севера. Его сын и наследник, Ли- пит-Иштар, заявил о своем главенстве над основными божествами Шумера и принял гордый титул «царя Шу­мера и Аккада». В начале его правления он ввел новый шумерский свод законов, ставший образцом известного свода Хаммурапи, хотя последний написан на аккадском, а не на шумерском я -ыке.

Но на третьем году правления Липит-Иштара честолю­бивый и динамичный правитель по имени Гунгунум взо­шел на трон Ларсы, города к югу от Исина, и начал стро­ить политическую мощь города с ряда успешных военных предприятий в районе Элама и Аншана. Всего несколько лет спустя тот же Гунгунум уже взял под контроль Ур, ста­рую столицу империи, имевшую большое значение для престижа и могущества Исина. Конечно, это был «мир­ный» захват — Уру угрожало новое вторжение амореев, — но с того времени Исин утратил значение важной полити­ческой силы, хотя и не отказывался от прежних претензий еще более века. В конечном итоге он подвергся нападению и захвату Рим-Сина, последнего правителя Ларсы, прида­вавшего этой победе настолько большое значение, что все документы в течение последних тридцати лет своего прав­ления датировал, исходя из этого события.

Но сам Рим-Син не сумел воспользоваться этой побе­дой. На севере страны, в незначительном до той поры го­роде Вавилоне, набирал силу выдающийся семитский правитель по имени Хаммурапи. После трех десятилетий беспокойного правления он напал на Рим-Сина в Ларсе и одержал над ним победу, как и над царями Элама, Мари и Эшнунны, и, таким образом, около 1750 г. стал правите­лем единого царства, простиравшегося от Персидского залива до реки Хабур. На Хаммурапи история Шумера прерывается, и начинается история Вавилонии, семитско­го государства, построенного на шумерском фундаменте.