Социально-этические модели будущего

политических, экономических, этических, религиозных и других препятствий.

Максимы П.Г. Олдака. В книге «Теогносеолоеия: миропостижение на рубеже переломной эпохи. Поиски формулы единения науки и веры» (1995) автор видит первопричину глобального кризиса в природе самой нашей цивилизации. Он пишет:

Менять надо все: ценностные ориентиры социального сознания, целевые установки общественного развития, этические максимы, определяющие отношение человека к человеку и человека к природе.

П.Г. Олдак обосновывает необходимость создания «высшего органа управления» на планетарном уровне, наделенного правами и обладающего силой принуждения (во имя долгосрочных интересов всего человечества) предписывать нормы поведения, права и свободы человека»: нормы поведения суверенных государств, в которых интересы мирового сообщества были бы выше национальных интересов; нормы численности семьи, которыми для снижения народонаселения устанавливается правило однодетной семьи; нормы образа              жизни,              устанавливающие экологически

регламентированные и справедливые уровни прожиточного максимума; нормы отношений между людьми, основанные на законах универсального имущественного и правового равенства.

Эти требования связаны с «этическими максимами» новой эпохи, в которой духовные ценности должны преобладать над материальными и которой должна управлять некая духовная элита общества. Одно из самых главных положений:

суверенитет природы (сохранение здоровых условий жизни для неограниченного ряда грядущих поколений) должен быть выше суверенитета общества (интересов нынешнего поколения)». Автор сам сознает утопичность этих

требований в современный исторический момент, но не видит им альтернативы и оказывается на позиции экологически ориентированного богоискательства.

Однако вряд ли экологический кризис может быть преодолен лишь на основе нравственных и религиозных прозрений человека в его отношении к природе.

Экогея В.А. Зубакова. В книге «XXI век. Сценарии будущего: анализ последствий глобального экологического кризиса» (1995) излагается точка зрения, приводящая к радикальным, даже экстравагантным выводам. Автор опирается на разработанную им «темпоральную периодизацию эволюции» и на сопоставление техносферной и ноосферной траекторий развития. Есть и ссылки на теорию биотической регуляции окружающей среды. Автор считает, что эволюция планеты вплотную подошла к рубежу, за которым весь ход развития и общества, и самой биосферы в целом принципиально меняется.

При этом возможны два варианта будущего. Более приемлемый из них — экогейский (от греч, эко — дом, Гея — Земля) — предполагает, что России, женщинам, армии и движению Зеленых в XXI веке выпадает особая роль. Если сценарий экогейской перестройки не начнет проводиться в жизнь немедленно, то уже через 40—50 лет эра человека и демократии на Земле может смениться эрой киборгов и космического тоталитаризма.

По мнению В. А. Зубакова,              «единственной формой длительного

бесконфликтного сосуществования (коэволюции) человечества и биосферы является гомеостаз общества с дикой природой». Сценарий дополнен различными частными подробностями социальной организации будущего общества.

«Назад к природе» или «вперед к природе». В этих и ряде других публикаций последнего времени сценарии выхода из кризиса основываются на алармизме или, по меньшей мере, на эксцентрическом пессимизме. Однако есть и другие точки зрения, авторы которых стремятся преодолеть страх и растерянность перед лицом кризиса. Так, А.П. Назаретян (1997) довольно аргументированно критикует финализм, технофобию и мизантропию в работах экологов. Говоря о современных естественнонаучных (натуралистических) расчетах и прогнозах, А.П. Назаретян и У. Новотный (1998) верно замечают:

будучи представлены как последнее слово науки, они усиливают в людях чувство безысходности, мифической родовой вины за то, что наши далекие предки не остались сугубо природными существами... Конструктивные проекты вянут, пока человеку отводится роль вселенской случайности и функционального придатка биосферы, а его активность видится только в разрушительной ипостаси.

Эти авторы по существу исповедуют антропный принцип, восходящий к русскому космизму. Они считают, что сегодня решающее значение имеет не эксцентризм, а субъектная, антропоцентрическая футурология, в которой модели будущего выводятся из универсальной эволюционной тенденции развития и где человеческая цивилизация не случайна и инородна, а закономерна и созидательна. Отсюда не «назад к природе», а «вперед к природе»:

Человек не может не только сам жить по законам природы, но и допустить, чтобы природа, коль скоро она стала средой его жизнедеятельности, продолжала существовать по своим прежним законам, ибо в таком случае в ней не останется места для социально-культурных образований. Биоценоз, включающий человека (антропоценоз), так же отличен от дикого биоценоза, как биосфера — от эквилибросферы безжизненной планеты. В каждом из этих случаев речь идет о принципиально иной, сложнее иерархизированной системе, в которой складываются качественно более объемные причинные зависимости.

Это высказывание имеет прямое отношение к рассматриваемой нами системе ЧЭБС. Все же постулирование закономерности кризиса, антропоцентрический фатализм — тоже крайности, не способствующие мобилизации усилий по преодолению глобальной угрозы.

Требование возврата человечества к пределу устойчивости экосферы расценивается некоторыми авторами как требование «возврата в пещеры» или, по меньшей мере, как идея под лозунгом «назад к природе». Критика теории биотической регуляции и стабилизации окружающей среды сводится к пересмотру ее некоторых посылок, в частности применимости принципа Ле Шателье к анализу устойчивости экосферы, и к некоторым количественным характеристикам, в частности недооценке биопродукции океана. Авторы полагают, что необходимо отказаться от противопоставления техносферы и биосферы: «их следует не противопоставлять, а объединять, замыкая технологические циклы не только друг на друга, но и через экологические системы». Речь идет о «необходимой для выживания человечества экологической              революции»,              которая должна сопровождаться глубокой

биологизацией и экологизацией сельскохозяйственных технологий и средств обезвреживания отходов промышленного производства. Эти меры включают переход от монокультуры к поликультурному земледелию, от окультуривания видов к окультуриванию экосистем, значительное расширение ресурсов пищи за счет биохимической и микробиологической обработки растительного сырья, а также с помощью дичеводства и одомашнивания новых видов животных. По мнению авторов, этот путь соответствует лозунгу «вперед к природе, преобразованной человеком в единую семью живых существ». К этим взглядам близка идея неособирательства — использования даров и сил природы на уровне современных высоких технологий, но без угнетения экосистем и в эволюционно обусловленных пределах (А.Д. Урсул, 1989).

Будущая биологизация и экологизация процессов техносферы действительно может приобрести существенное значение, но пока что не имеет количественных эколого-экономических оценок и, судя по всему, не может перевесить необходимости сдержать рост населения и природоемкости экономики.