С первых же строк своего трактата Галич заявляет, что «наука изящного» возможна только как философия, а не как поэтика, психология или теория искусства. Понимая всю трудность поставленной задачи, он как бы извиняется в предисловии за свою дерзновенную попытку создать целостную теорию еще не существующей в философии науки. Чтобы взяться за осуществление такой цели, необходимы серьезные основания: солидный багаж философского знания, тонкое ощущение природы искусства, свобода мыслительной способности. Чувствуя в себе такие силы, Галич смело вступает на намеченный путь. В первой части он демонстрирует превосходное знание истории эстетической мысли от древности до современности, упоминает имена всех классиков немецкой эстетики до Гегеля, включая братьев Шлегелей. Правда, у него не встречается имя Шеллинга, хотя с его сочинениями «Система трансцендентального идеализма» и «Речь об отношении изобразительных искусств к природе» русский философ, несомненно, был знаком, это прочитывается в его тексте. Что касается «Философии искусства» Шеллинга, то она была опубликована намного позже, тем интереснее отметить, что у Галича можно найти много сходного с этой неизвестной в его время работой немецкого философа. Задача науки изящного, по Галичу,— уяснить общие условия, «по коим изящное, существуя в ряду прочих предметов окружающего нас мира, занимает место в порядке нашего мышления и чувствования»х. Познав сущность изящного, мы сможем показать его проявления во всем том, «что подлежит его влиянию». Такой процесс разделяет науку на две части: общую и прикладную. В первой исследуется идея изящного, «сама в себе и во внутреннем составе», а также в общих отношениях к чувственному миру; вторая часть дает рассмотрение изящного в особенных видах искусства. «Науку изящного» нельзя, по мнению ее автора, считать «техникой искусства», которая стремится «образовать художников и поэтов», нельзя также считать ее и наукой о вкусе, имеющей желание 453 вывести для него правила. Из такого заявления становится ясно, что Галич хочет отмежеваться от своих университетских предшественников, преподававших эстетику по прописям нормативной риторики и поэтики. Для него эстетика — не упражнение в дидактике, не преподнесение правил того, как надо правильно творить и правильно судить об искусстве. Эстетика — философское познание искусства, а так как мы имеем дело со сложным творческим процессом, то и его познание требует углубленной рефлексии. Нельзя сказать, что Галич совсем отказывал своей науке в каких-либо практических связях с искусством, да это было бы и невозможно, так как любая фундаментальная или философская наука творится не сама для себя, а для приложения к практике, поэтому и он совершал выходы в практические области творчества, но выводы Галича из теоретических построений носили характер не норм и правил для художников, а только рекомендаций. В конечном счете цель системы эстетики ее автор видел в том, чтобы научить человечество правильно воспринимать «изящное» во всех проявлениях, предохранить его от искажений, «оживить любовь к идеалам, от которых зависит все благородное и великое в науках, искусствах и в жизни»*. Человек обладает тремя силами своей природы: законами разума, желания и чувствования. С помощью разума человек познает бытие, его цель — достижение истины; в соответствии с требованиями воли человек оценивает мир соответственно требованиям нравственного сознания; чувствование дает возможность ценить вещи по их приятному или неприятному воздействию на его организм 454 455. Там, где сходятся умственные и нравственные силы, там рождается эстетическое. Само по себе умственное и нравственное невидимы, но они обретают чувственный облик в изящном, «в совершенстве наружного вида». Изящное имеет свою цель в самом себе, и этим оно отличается, с одной стороны, от нравственного, а с другой, от приятного, так как в восприятии изящного должны быть устранены «вожделения грубых чувств». В этих высказываниях Галича узнаются кантианские мотивы. Но в целом он не кантианец; Галич считает высочайшим авторитетом в философии Платона и проводит платоническую линию в эстетике, т. е. выводит принципы красоты из разума, познающего самого себя в своем свободном развитии. Таким образом, Галич идет путями, параллельными не только Шеллингу, но и Гегелю, также требовавшему выводить принципы эстетики из разума. В эстетике Галича изящное трактуется как сложная идея, относящаяся к чувственно-разумной человеческой природе, а не только к ее чувственной стороне. Такой уровень существования возможен благодаря свойствам природы «изящного», среди которых: а) «самостоятельное бытие», под которым Галич подразумевал отделение «изящного» от нравственного; б) способность «обтекать области действительного и возможного мира во всяких формах, какие только способны к совершенному выражению внутреннего»; и в) органическая целостность, отличающая «изящное от прочих предметов, которые или по единству в разнообразии и по соразмерности занимают только смысл, а не чувства и воображение, или красивою наружностью пустых и бездушных форм пленяют чувства и воображение, не говоря ничего уму и сердцу». Указанные черты определяют и принадлежность «изящного» области фантазии, которая, «заимствуя представления свои от разума, облекает оныя в форму, подлежащую созерцанию»1. Само по себе изящное не статично, но находится в движении, которое обеспечивают определенные «силы и законы» или категории — это вкус, гений и «чувство изящного». Поскольку изящное по своей природе принадлежит как разумной, так и чувственной природе, то оно соотносится с разумной деятельностью не менее, чем с чувственной. Но эта «разумность» у изящного особенная. Галич назвал ее «эстетический ум» или вкус, под которым понимал «навык холодного ума» или способность, обнаруживающуюся «при воздействии духовных сил, а не одних только чувственных впечатлениях». Вкус поддается развитию, и в нем «соединяются все интересы человеческого существа», поэтому «истинный вкус» есть «вкус многосторонний», а суждения, выносимые им, «должны служить общим мерилом изящного и дурного» 456 457. Для воплощения изящного требуется активное деятельное начало — это и есть гений, который, по мысли Галича, состоит в способности свободной творческой фантазии духа претворять возникающие в нем замыслы в чувственные явления, находясь в состоянии вдохновения, т. е. в таком состоянии, когда художник «ощущает неудержимые порывы образующей силы» 458. И в этом контексте гений художника есть «частица того великого, божественного духа, который все производит, все проникает и во всем действует по одинаковому закону» 459. Третьей силой, приводящей изящное в движение, Галич назвал «чувство изящного» или эстетическое чувство. Это «страждущая сила духа», которую от гения отличает отсутствие важного момента, составляющего сущность художника,— творческой активности, т. е. «чувство изящного» может только неосознанно принимать впечатления от явлений или идей, но само по себе не приводит ни к какой реализации. Три описанные категории Галич связывает в контексте проблематики изящного следующим образом: «все изящное познается и оценивается вкусом, производится гением, принимается чувством изящного»*. Красоты природы включают в себя явления изящные и возвышенные, но они не самостоятельны, существуют не для себя, а для человека, для картин, создаваемых из них. Поэтому мыслящий дух, с одной стороны, познает природу в ее устройстве, а с другой, чувствует потребность действовать на нее путем преобразования, воплощая в ней свою свободную цель имеющимися средствами. Владычество духа над природой и есть искусство, в нем дух человеческий преобразует ее по своим видам и потребностям. В искусстве присутствует идея, которая большей частью скрыта в природе. Искусства бывают механические (ремесла) и искусства роскоши. Кроме них есть искусство, называемое изящным, цель которого создавать произведения, дающие возможность бескорыстно наслаждаться созерцанием чувственного совершенства явлений. Изящное искусство, возбуждая гармоническое действие способностей человека, как это происходит в игре, открывает возможность наслаждения достоинствами бытия. Такое искусство, нравящееся само по себе, может быть использовано и для других целей, т. е. Галич говорит о возможности автономного и гетерономного функционирования художественных произведений. Подражание природе не может быть целью изящных (свободных) искусств, Галич оставляет подобную задачу на долю искусств механических, стремящихся удивить правдоподобием, и искусств роскоши, занимающихся ее украшением. Предметом изящных искусств является духовная жизнь человечества с его характерами, мыслями, чувствованиями, деяниями и приключениями, его историей, ибо она «представляет обширнейшее позорище (т.е. картину, зрелище.— Н.Д., В.П.) нераскрытых идеалов» 460 461 воплощаемых гением. «Прекрасное творение искусства происходит там, где свободный гений человека как нравственно совершенная сила запечатлевает божественную, по себе значительную личную идею самостоятельно в чувственно совершенном органическом образе или призраке»462. Во второй части «Опыта науки изящного» рассматриваются смысл, техника, назначение, формы, язык разных видов искусства и выводятся соображения о том, что хорошо и что дурно для каждого из них. Искусство, по Галичу, есть изображение человеком своих мыслей и видений, а изображать — значит «приводить в явление», т.е. демонстрировать в чувственно воспринимаемой форме. Соответственно, искусства рассматриваются автором с точки зрения того, на какие органы восприятия они воздействуют. Так как у человека есть чувства внешние, обращенные к восприятию явлений в пространстве, т. е. и искусства внешних чувств — зрения, слуха и осязания, которые дают сведения о предметах, не разрушая их. (В противоположность этим чувствам, или ощущениям обоняние и вкус создают такой контакт с предметом, который наносит вред его существованию, поэтому они исключаются Галичем из числа эстетических.) Кроме них есть искусства внутреннего чувства, движущегося преимущественно во времени. Первые (пространственные) Галич называет «натуральными искусствами», они составляют область художественного. Вторые составляют идеальную область, т.е. поэзию. Первые пользуются натуральными знаками, заимствованными из природы, вторые — искусственными — словами. Художественная деятельность «натуральных искусств» связана с обработкой «массы вещества», придающей ей некое «образование», покоящееся в пространстве. Поэтому они получили имя «образовательных искусств». К ним относятся пластика (ваяние), живопись, архитектура (зодчество), как свободные искусства, а также искусства мозаики, вышивки, художественного ткачества (гобелены) и цветочные композиции в садах (приятные, или прикладные, искусства). Вторая степень «вещественной жизни» означается деятельностью «дрожания», или «сотрясением вещества», производящего звук. С помощью звука выражаются вовне душевные состояния, а форма, в которую они облекаются,— время. Художества, «извлекающие» душу, называются тонигескими, или музыкой. Третье искусство, соединяющее в себе образовательную и тоническую стороны, есть искусство театра (оно у Галича называется театрика, или сценика). Галич подробным образом рассматривает технику и эстетические возможности пластики и живописи, искусств, способных запечатлеть один момент времени, и вслед за Лессингом говорит о «плодотворном моменте», позволяющем расширить временной интервал за счет включения с помощью воображения событий, предшествующих изображенной сцене и следующих за ней. Оригинальность эстетической позиции Галича еще и в том, что он включает осязание, как «чувство основательнейшее», в число эстетических. В расчете на него пластические формы должны быть целостны, округлы, избегать острых углов и неожиданных впадин, чтобы по ним приятно было проводить рукой. Из образовательных искусств музыка, как искусство тоническое, обладает наибольшими возможностями в установлении связи между «сердцем» и внешними формами, поэтому она пользуется звуком, исходящим как бы прямо из души. Структурные составляющие музыки — лад, мелодия и гармония. В основе своей они принадлежат «к первоначальным очарованиям голоса человеческого, как живого органа растроганной души»!. Подражание голосу привело к созданию «звенящих орудий» и «фигуральной музыки». Из соединения образовательных и тонических искусств слагается искусство «третьей степени», в котором живое существо (актер) «само для себя цель и средство, само для себя причина и действие», на самом себе «являет и художника и живое его произведение». «Художество актера» образуется «пластическими и живописными телоположениями пантомима», музыкальными движениями танцовщика и «одушевленной речью декламатора». Поэтому здесь «нравственное чувство оскорбляется всеми телодвижениями и минами, в которых видно ограничение свободы духа» 463 464. Переходя к «идеальным искусствам» — поэзии, Галич говорит о том, что в поэзии, как «идеальном искусстве умственных созерцаний», фантазия обладает наибольшей свободой творить пластические, живописные и музыкальные образы с помощью универсального средства, каковым является язык. Поэтому в широком смысле поэзия являет собой все искусства, ибо от нее заимствуют они свою сущность, а их отдаление от поэзии «происходит от особенного органа, какими они выражаются» 465. Универсальность поэзии — в том, что она воспроизводит все стороны жизни человеческой. А так как жизнь состоит из созерцания, чувствования и деяния, то и поэзия проявляется в соответствующих формах: в эпопее передаются картины созерцаемой жизни, в лирике — чувствования, в драме нас делают свидетелями представляемых событий. Тут же Галич устанавливает соответствие идеальных искусств образовательным: эпопее соответствуют «художества» — пластика и живопись, лирике — музыка, драме — «театрика», или «сценика». Здесь проявляется общий с Шеллингом и немецкими романтиками ход мысли, стремящейся показать, что все искусства представляют собой единство в многообразии, но систематизация искусств у русского эстетика иная, чем у них. Заканчивает свое исследование Галич размышлением о романе, приобретающим в его время все большую значимость в литературном мире. Роман нельзя отнести ни к одному из известных родов поэзии. Роман — «соединение всех родов самостоятельной поэзии», он способен присвоить себе все, что каждый из них дал поэзии, поэтому роман представляет собой некое новое, еще непонятное для эстетики образование, выходящее за рамки поэзии в прозу (т.е. в риторику), но принадлежащее изящным искусствам. Размышления Галича над природой романа показывают, что, занимаясь философской эстетикой, он, так или иначе, проецировал ее на современный ему художественный и общекультурный фон, хотя его эстетика не дает достаточных оснований для того, чтобы четко привязать ее к какому-то определенному литературно-художественному направлению.