Глава 13 МНОГОГРАННОСТЬ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ. РУССКАЯ ЭСТЕТИКА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Приступая к изучению русской эстетики XIX века, мы, прежде всего, сталкиваемся с проблемой ее структуризации и хронологической систематизации. С середины XVIII века, с момента выхода работы А. Баумгартена «Эстетика», новую науку трактовали как философию красоты (в русской терминологии того времени — «изящного») и искусства. Поэтому при рассмотрении русской эстетики следовало бы прежде всего обратить внимание на философское содержание идей, высказанных мыслителями, а затем уже, отталкиваясь от этого философского ядра, прослеживать те связи, которые эстетика имеет с художественной критикой и непосредственно с искусством. Такая схема вполне применима для изучения западноевропейской эстетики XIX века, так как в этих странах сложилось довольно четкое разделение общественной мысли на гуманитарные науки (философия, включая эстетику; история, искусствознание, социология, экономика), общественно-политическую публицистику, художественную литературу (беллетристику) и литературную критику. Ситуация в России была иной: в российской жизни значимость общественных проблем была столь велика, что в стороне от них не могли оставаться ни литература, ни искусство, ни философия, ни тем более эстетика, чем в значительной мере определилась концентрация общественной мысли на литературе и литературной критике, как поле борьбы различных идейных течений. Остротой идейной борьбы объясняется полемическая направленность большинства эстетических работ, особенно середины — второй половины века, авторы которых, причисляя себя к тому или иному лагерю, в разгар полемики иногда не удерживались от некорректных выражений в адрес противников, хлестких фраз, наклеивания друг на друга ярлыков. (К сожалению, все это стало традицией и потом не раз повторялось в нашей эстетике и критике следующего — XX века.) Но и в более спокойное время первых двух десятилетий XIX века (до восстания декабристов) от эстетики, в соответствии с принципами просветительского классицизма, требовалась гражданская полезность, участие в общественной жизни, она не могла быть оторвана от морали, религии, риторики и поэтики. Эстетика должна была внести свой вклад в процесс просвещения, вырабатывать правила для создания высокоморальных художественных произведений (правила для гения), правила восприятия и оценки произведений с точки зрения норм хорошего вкуса (эстетическое воспитание зрителей) и тем самым формировать благовоспитанного, просвещенного гражданина. С середины века задачи морального воспитания граждан заслоняются другими, теперь считавшимися более важными,— просвещение народных масс, пропаганда научных знаний, а позже — революционная агитация. Вовлеченность эстетики в круг этих проблем привела к тому, что она не могла ограничиться вопросами философского и научно-академического изучения искусства. Такое положение эстетики в России, ее тесную связь с литературой, хорошо объясняют слова А. И. Герцена, назвавшего русскую литературу единственной трибуной, с которой у народа, лишенного политической свободы, может звучать живое слово, выражение протеста против окружающей действительности. Из вышесказанного следует, что русскую эстетику. XIX века сложно четко структурировать. Мы предлагаем следующий подход: с одной стороны, надо учитывать, что русская эстетика была не однолинейной, она являла собой не только художественную критику, но имела достаточно развитый философский уровень трактовки эстетических проблем и быстро развившуюся во второй половине века академическую науку об искусстве. Но с другой стороны, все эти уровни эстетического мышления имели четко выраженную направленность на литературу. Исключительную роль художественной литературы в российской жизни хорошо объясняют слова А. И. Герцена, назвавшего русскую литературу единственной трибуной, с высоты которой народ, лишенный общественной свободы, может услышать голос своего возмущения и совести. Следовательно, мы не можем избежать того, что хронология эстетической мысли будет приближаться к периодизации, имеющейся в литературоведении. Таким образом, в развитии русской эстетики XIX века прослеживаются четыре стадии: первая треть века, в общих чертах совпадающая с периодом классицизма; романтическая настроенность умов в следующем десятилетии; реализм — середина века и, наконец,— последняя треть века, время рождения новых веяний в искусстве, искусствознании и философии. В первом периоде было заметно влияние баумгартеновской линии в эстетике и классицистской поэтики; далее — произошло появление самостоятельной философской эстетики (во втором периоде); в третьем периоде наблюдается сближение философской эстетики с литературной критикой вплоть до ее поглощения последней. В конце века русской философской эстетике был дан шанс возродиться в деятельности В. С. Соловьева, предвещавшей Серебряный век, русский духовный ренессанс и бури XX столетия. С начала XIX века в России эстетика стала обязательной дисциплиной для изучения в гимназиях и высших учебных заведениях. В университетах практиковались также открытые лекции по эстетике, собиравшие большие аудитории слушателей. Лекции читали П. А. Сохацкий, А. Ф. Мерзляков в Московском университете, Л. Якоб в Харьковском, П. Е. Георгиевский — в Александровском Царскосельском лицее; можно было назвать и другие имена пропагандистов новой науки В связи с внедрением эстетики в учебный процесс потребовались руководства, учебники и учебные пособия. В этих целях было переведено несколько работ последователей Баумгартена, прежде всего Эберхардта и Эшенбурга. Но этим дело не ограничивалось. Русские профессора, прекрасно владея европейскими языками, могли изучать в подлинниках классиков античной философии, представителей французской поэтики XVII-XVIII веков, английской сенсуалистической эстетики. В созданных ими в тот период работах, в основном — издаваемых лекциях, мы находим переработку и адаптацию к потребностям русского образования идей немецких ученых Мейера, Зульцера, Мейнерса, Риделя, Аста, Бутервека, а также классиков французской поэтики Буало, Дюбо и Баттё, англичан Хатчесона, Берка, Юма, Хоума. В конце 20-х — начале 30-х годов появились и полные обзоры истории эстетических учений, принадлежащие И. Н. Среднему-Камашеву и А. И. Кроненбергу. Рассмотрим теоретические труды по эстетике наиболее представительных авторов первой трети XIX века: А.Ф. Мерзлякова, П.Е. Геор- 445 гиевского, первого систематизатора эстетических идей И. П. Войце- ховича, а также Л. Якоба, проводника кантианской линии в русской философии. Мерзляков начинает свои лекции с определения того, что представляет собой эстетика как наука: «Именем эстетики называется философия изящных искусств, или наука, содержащая в себе как всеобщую теорию, так равно и правила изящных искусств, из наблюдений вкуса извлеченные» !. Далее дается краткая сводка идей, содержащихся в истории. Упоминаются имена Аристотеля, который, по мнению Мерзлякова, ограничился наблюдением того, что встречается приятного в поэзии, но не открыл общих законов; Дюбо, построившего теорию искусства на потребности человека занимать разум разного рода деятельностью; Баттё, нашедшего общее основание для целого ряда искусств в стремлении подражать изящной природе; Баумгартена, который причину приятных чувств находил «в темном уразумении совершенства»; Зульцера, создавшего словарь изящных искусств и исследовавшего психологические причины возбуждения приятных чувств под воздействием изящного. Переходя к изложению своих мыслей об эстетике, Мерзляков предлагает разделить эту науку на три части: первая — умозрительная часть — философия изящных искусств, вторая — практическая часть, где должны быть описаны виды и жанры искусств, и, наконец, третья, в которой выводятся правила для художников, касающиеся «изобретения» (инвенции — термин риторики), «расположения» (диспозиции) и «обработания» предмета соответственно действию каждой части произведения. Не забывает профессор и о том, что надо объяснить слушателям, в чем заключается польза от эстетики. Она многообразна: эстетика может «подать помощь художнику», научив его правилам «делания»; для любителя искусства «быть руководительницей в его суждениях» и научить его из удовольствия, доставляемого изящными искусствами, «извлекать важнейшую пользу, для которой они существенно предназначены». Польза же состоит в том, что эстетическое чувствование вызывает нравственное чувство добра, «обрабатывает нашу чувствительность, делает ее более нежной». Сочетающая в себе черты классицизма и сентиментализма, эстетика Мерзлякова заканчивается таким суждением о смысле искусства: «Цель изящных искусств требует, 446 чтобы разительным изображением добра и зла возбуждаемые были к одному пламенная любовь, к другому сильная ненависть» *. Лекции по эстетике Е. П. Георгиевского, читанные в Александровском лицее (вполне вероятно, что среди его слушателей был и А. С. Пушкин), также начинались с изложения «мнений древних» и «мнений новых» о красоте и искусстве. Но ни одно из них — ни эмпирический, ни умозрительный подходы — его не удовлетворяет. Первоочередная задача науки состоит в том, полагает Георгиевский, чтобы «найти постоянную точку зрения, из-под которой бы независимо от всех метафизических понятий, можно было объяснить чувствование изящного и сообразно с оным объяснением положить основательные правила к рассмотрению о прекрасном в природе и искусстве» 447 448. Из такой постановки вопроса вытекает план исследования: сначала «всеобщая аналитика, нахождение эстетических сил, воздействующих на душу человеческую» 449, затем исследование таланта и вкуса, после чего составление пособий и правил, помогающих творцам разных видов искусства в их деятельности. Прекрасным предметом Георгиевский называет такой, к которому мы имеем «свободное расположение», вызывающее «благородный образ мыслей» (здесь впервые вводится кантовско-шиллеровская тема свободного отношения к предмету эстетического восприятия). Таким образом, прекрасное складывается из совместного действия трех сил: истинного, доброго и божественного. Далее Георгиевский переходит к психологическому исследованию человеческих чувств (такое смешение философии с психологией было общепринятым в эстетических трактатах того времени). Особенное внимание Георгиевский обращает на воображение, так как эта способность души интегрирует в себе все остальные, а потому воображение наиболее адекватно эстетическому состоянию как органическому соединению всех душевных сил. Эстетическое удовольствие (Георгиевский называет его «благорасположением», выбирая в русском языке тот термин, который наиболее близок кантовскому Volgefallen) возможно только тогда, когда человеческие силы приводятся в свободную деятельность. Но воображение должно быть всегда руководимо рассудком, иначе оно, предавшись своему полету, производит «чудовища, фантазьму и мечту»*. Как тут не вспомнить сентенцию Буало: «Но забывать нельзя, поэты, о рассудке»! Так же, в духе классицизма Георгиевский настаивает на том, что форма должна выражать определенное духовное содержание и соответствовать ему. В таком случае появляется выражение, или выразительность. Именно выразительность является тем признаком, который отличает прекрасное от красивого (elegance), представляющего собой одну только «приятную исправность эстетических форм» 450 451. Вслед за этим Георгиевский рассматривает и другие модификации прекрасного — грацию, прелестное, нежное и др. В целом его курс эстетики грешит описательностью, в которой растворяется искомая им «постоянная точка зрения на чувствование изящного», если таковая действительно была им найдена. По сравнению с дескриптивным характером лекционных курсов вышеназванных авторов «Опыт начертания общей теории изящных искусств» И. П. Войцеховича обладает большей систематичностью. В нем еще сильнее акцентируется практическая значимость для юношества предлагаемой им науки, «сколько приятной, столько полезной и необходимой» 452. Главная цель эстетики — приближение человека к совершенству, а это возможно благодаря развитию его душевных способностей. Основное содержание трактата Войцеховича — «исчисление изящных искусств» и создающих их «эстетических сил». После подробной классификации практически всех искусств, известных в его время, как механических (ремесленных), так и свободных, Войцехович обращается к теме гения и таланта, дозволяя первому творить более свободно, как пролагающему новые пути в искусстве, тогда как второй представляется способным лишь к следованию путями гения или копированию его шедевров. Желание отойти от баумгартеновской линии в эстетике, служившей, так или иначе, обоснованием классицизма в поэтике и других искусствах, прослеживается в учебнике по философии Л. Якоба, стремившегося познакомить русскую публику с идеями Канта. Раздел эстетики в его учебнике основывается на «Критике способности суждения», обосновывающей невозможность выведения правил для творчества (гения), допускающей только субъективную всеобщность вкуса и этим самым лишающей эстетику статуса строгой науки. Значение эстетических идей Канта для немецкой литературы предромантической поры, освобождавших ее от скованности догматическими правилами классицистской поэтики, общеизвестно. Но для русского общества такие новшества могли показаться преждевременными. Поэтому Якоб смягчает некоторые формулировки кантовской эстетики, понимая, что они не будут восприняты его слушателями, воспитанными в атмосфере требования от науки и искусства служения гражданственности. Кроме того, он насыщает кантовскую эстетику привычными для русского уха идеями психологии и философии морали. Гораздо больше внимания, чем Кант, он уделяет трогательному, прелестному, занимательному, смешному, т. е. всему тому, что, по Канту, относится не к свободной красоте, а к «привходящей». В отношении искусства Якоб также настаивает на том, что одного изящного для «обольщения» искусством недостаточно, нужна выразительность, т.е., чтобы сквозь форму просвечивала четко воспринимаемая идея. Подводя итоги первого этапа развития русской эстетики, можно сделать следующие выводы. Русские пропагандисты эстетических знаний демонстрируют свою образованность, умение синтезировать различные точки зрения, но новой самостоятельной эстетической системы так и не было ими создано, да, видимо, они к этому и не стремились, ставя перед собой прежде всего просветительские цели. В построении учебных курсов заметно влияние такого способа расположения материала, с каким мы встречаемся в традиционных риториках и поэтиках. И это понятно, так как эстетика включалась в один ряд с такими науками, как теория права, логика, этика («ифика»), риторика, перед которыми ставилась задача воспитать культурного, порядочного, образованного гражданина, знающего и выполняющего законы государства, правила логики, правила хорошего тона и вкуса. Первый период знакомства русского общества с эстетикой неожиданно закончился в 1825 году, когда правительственным указом преподавание эстетики и философии в учебных учреждениях было отменено. Тем самым существование академической эстетики было прервано на тридцать лет. Эстетика продолжала оставаться предметом изучения и разработки в философских кружках; одновременно споры о сущности и назначении искусства перешли на страницы журналов, включившись в активную литературную полемику по проблемам современной литературной жизни. Но в том же 1825 году в мире эстетики произошло событие, получившее широкий резонанс в общественных кругах. В Петербурге вышла в свет книга профессора университета А. И. Галича «Опыт науки изящного», где он предложил свое оригинальное систематическое изложение эстетики, знаменовавшее переход от чисто просветительского этапа русской эстетической мысли к подлинно философскому.