ГЛАВА III Воздействие социально-этического фактора на характер народа

«Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства.»

Всеобщая Декларация прав человека

В центре этой главы размышления русских мыслителей о своеобразии европейских народов, о закономерной, с одной стороны, и загадочной - с другой, природе этого своеобразия, заключающего в себе тайну национального характера.

Можно предположить, что тайна национального характера обусловлена коллективным творчеством народа, как в материальной, так и в духовной сфере и связана с тем, что М.М. Пришвин определил как «святость жизни, акт соединения духа и материи, воплощения и преображения мира»1. Действительно, в реальности материальное и духовное существуют в органическом единстве, как правило, с преобладанием того или другого. Размежевание материального и духовного в нашей модели национального характера условно и предпринято с целью установить, не упрощая явления в целом, его составные компоненты. Выделение материального на первом уровне и духовного на втором основано на их явном преобладании в той или иной области. Третий уровень сопряжен с теми сторонами жизни, которые изначально имеют очевидную, ярко выраженную, двойственную природу. Но и здесь в одних случаях на первом плане материальное, в других - духовное. На материально-духовном или ду- ховно-материальном уровнях решающую роль, по-видимому, играет социально-этический фактор, под воздействием которого формируется национальное правосознание, зависящее от особенностей социальных отношений и моральных норм, опирающихся на традиционные этические установки и религиозные постулаты. Национальное правосознание сказывается во всех сферах, оно во многом определяет специфику государственных учреждений, экономических отношений и культуры народа в самых разных проявлениях.

Для уяснения национальной специфики областей жизни, вбирающих материальное и духовное в синтезе, наиболее пло-

дотворным может быть знакомство с источниками, нацеленными на выявление этого своеобразия.

Так, по мысли петербургского философа А.М. Панченко, духовная культура каждого народа делится на «обиходную» и «событийную». Основной признак культурного события - «не- бывалость»: «Совокупность таких событий - плоть и кровь эволюции, неиссякаемость потока новизны»2. Исследователь полагает, что обиходный слой составляет фундамент слоя событийного. Обиход слагается из «прописей», из принятых каждой социальной и культурной формацией аксиом, трактующих о добре и зле, о жизни и смерти, о прекрасном и безобразном, определяющих поведенческие структуры, нравственные и эстетические запреты и рекомендации. Естественно, что «обиходный слой весьма консервативен; он меняется гораздо медленнее, нежели событийный. Обиход трудно описывать, потому что это обиход, который сам себе довлеет и сам собою разумеется. В периоды «спокойного» развития о нем не спорят, носители обихода его как бы не замечают (в отличие от сторонних, воспитанных в иной среде наблюдателей)...»3

О значении наблюдений иностранцев для воссоздания прошлого народа и понимания его национального духа писал В.О. Ключевский: «Будничная обстановка жизни, повседневные явления, мимо которых без внимания проходили современники, привыкшие к ним, прежде всего останавливали на себе внимание чужого наблюдения lt;...gt;; описать их, выставить наиболее заметные черты, наконец, высказать непосредственное впечатление, производимое ими на не привыкшего

к ним человека, он [иностранец - Л.К.] мог лучше и полнее, нежели лица, которые пригляделись к подобным явлениям и смотрели на них с домашней, условной точки зрения»4.

В отечественной традиции Западная Европа, жизнь ее народов с давних пор привлекали внимание русских путешественников.

Труд Карамзина, размышления Герцена социально-психологического и культурно-этического характера, а также заключения В.Г. Белинского о своеобразии европейских народов в связи с характеристикой их литератур являются наиболее важными для выполнения основной задачи нашего исследования, поскольку помогают осмыслить национальный характер как специфическую категорию и в силу богатства фактическим материалом способствуют углубленному представлению о конкретных западноевропейских народах.

В характеристиках Карамзина, Белинского и Герцена, во многом совпадающих, отразились специфика их мировосприятия и особенности профессиональной позиции. У Карамзина преобладает исторический подход. Фундаментальный вопрос, обусловленный географической принадлежностью России к Европе и Азии, волновал русскую культуру во все времена. Карамзин дает на него один ответ: Россия - часть Европы. Работы Герцена эмигрантского периода, независимо от их тематики и жанра, насыщены замечаниями о европейских национальных характе-

pax. Его сочинения важны не только в фактологическом аспекте, но и в методологическом, поскольку мировосприятие мыслителя соответствует позиции современной науки, а система анализа созвучна комплексному подходу. Суждения Белинского о национальных характерах народов Европы - не самоцель, чаще всего это вкрапления в рассуждения о литературных проблемах. Он прежде всего историк и критик литературы, что не снижает точности его наблюдений, глубины и оригинальности выводов.

Все три автора едины в своем отборе стран для анализа: это Франция, Германия и Англия. В сопоставлении французского, английского и немецкого характеров у них много общего, что лишний раз подчеркивает правильность их наблюдений. Нюансы впечатлений и оттенки оценок, обусловленные разницей их общего подхода к проблеме, способствуют уникальности их характеристик и основательности суждений.

«Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина написаны человеком, изучившим жизнь Западной Европы по книгам, свидетельствам очевидцев, произведениям художников. Знакомство с реальной Европой вносит коррективы в представления Карамзина о ней. Он сообщает о своем разочаровании в англичанах: «Было время, когда я, почти не видав англичан, восхищался ими, и воображал Англию самой приятнейшею для сердца моего землею... Мне казалось, что быть храбрым есть... быть англичанином - великодушным, тоже, - чувствительным, тоже; истинным человеком, тоже. Романы, если не ошибаюсь, были главным основанием такого мнения. Теперь вижу англичан вблизи, отдаю им справедливость, хвалю их - но похвала моя так холодна, как они сами»6. Объясняя эту холодность «сырым, мрачным и печальным климатом», писатель сравнивает их с другими европейскими народами: «Наконец - если бы одним словом надлежало означить народное свойство англичан - я назвал бы их угрюмыми, так, как французов легкомысленными,

итальянцев - коварными»7. В этом определении Карамзина воплотилось не только его восприятие европейских народов, здесь отраженным светом присутствует и их отношение к иностранцам, концентрирующее в себе, как правило, целый комплекс их природных качеств. />Впечатления Карамзина импрессионистичны и эмоциональны. Сопоставляя две столицы, он отдает должное организации жизни в Англии: «Лондон прекрасен! Какая разница с Парижем! Там огромность и гадость, здесь простота с удивительною чистотой; там роскошь и бедность в вечной противоположности, здесь единообразие общего достатка; там палаты, из которых ползут бедные люди в разорванных рубищах; здесь из маленьких кирпичных домиков выходит Здоровье и Довольство, с благородным и спокойным видом.. .»8 Но душе его ближе Франция: «Я хочу жить и умереть в моем любимом отечестве; но после России нет для меня земли приятнее Франции.. .»9

Судя по всему, в основе предпочтения Карамзиным Франции перед Англией пренебрежительное отношение англичан к другим народам, отмеченное также Белинским и Герценым. Па- радоксализм мышления Белинского, его уменье видеть явление одновременно в нескольких уровнях дают возможность рассматривать отдельные свойства народов в сопряженности с историческими процессами мирового уровня: «Английская национальность доселе представляет собой зрелище самых поразительных противоположностей. Всегда живя и действуя вне человечества, погруженная в свой национальный эгоизм, Англия тем не менее служит человечеству, заботясь только о собственных выгодах за чужой счет...»10

По Герцену, отношения между представителями разных народов складываются в зависимости от их национального характера, частичное влияние оказывает и манера общения внутри одной нации. «Француз любит жить на людях, чтобы себя пока-

зать, чтобы иметь слушателей, и в этом он также противоположен англичанину, как во всем остальном. Англичанин смотрит на людей от скуки, смотрит, как из партера, употребляет людей для развлечения, для получения сведений; англичанин постоянно спрашивает, а француз постоянно отвечает»11. Немцы, по мнению Герцена, никогда не относятся к англичанам, как к равным: «Входя в английскую жизнь, немцы не в самом деле делаются англичанами, но притворяются ими и долею перестают быть немцами. Англичане в своих сношениях с иностранцами такие же капризники, как во всем другом; они бросаются на приезжего, как на комедианта или акробата, не дают ему покоя, но едва скрывают чувство своего превосходства и даже некоторого отвращения к нему[‡]. Если приезжий удерживает свой костюм, свою прическу, свою шляпу, оскорбленный англичанин lt;...gt; привыкает в нем видеть самобытное лицо. Если же испуганный сначала иностранец начинает подлаживаться под его манеры, он не уважает его и снисходительно трактует его с высоты своей британской надменности»12. Отношение французов к англичанам

прямо противоположно немецкому: «...немец все без разбору уважает в Англии, француз протестует против всего и ненавидит все английское. Это доходит lt;...gt; до уродливости самой комической». Так, он «не может простить англичанам, что они не говорят по-французски lt;...gt;, его желудок не может переварить, что в Англии обед состоит из двух огромных кусков мяса и рыбы, а не из пяти маленьких порций всяких рагу, фритюр, салями и пр. lt;.. .gt;, он не может примириться с «рабством», по которому трактиры заперты в воскресенье lt;...gt;, все хорошее и дурное в англичанине ненавистно французу. Англичанин платит ему той же монетой, но с завистью смотрит на покрой его одежды и карикатурно старается подражать ему»13.

Национальный характер сказывается не только в отношениях между представителями разных народов, он накладывает свою печать и на манеру общения соплеменников. Емкая формула Карамзина, установившего отсутствие «удовольствия общежития» у англичан, действует не только по отношению к иностранцам: «Видеть Англию очень приятно; обычаи народа, успехи просвещения и всех искусств достойны примечания и занимают ум ваш. Но жить здесь для удовольствия общежития есть искать цветов на песчаной долине - в чем согласны со мною все иностранцы, с которыми удалось мне познакомиться в Лондоне и говорить о том» и.

Герцен признает искусство общения только за французами: «Действительно, одни французы умеют разговаривать. Немцы признаются в любви, поверяют тайны, поучают или ругаются. В Англии оттого и любят рауты, что тут не до разговора... толпа, нет места, все толкутся и толкаются, никто никого не знает; если же соберется маленькое общество, ...сейчас скверная музыка, фальшивое пение, скучные маленькие игры или гости и хозяева с несчастной тягостью волочат разговор, останавливаясь, задыхаясь и напоминая несчастных лошадей,

которые, выбившись из сил, тянут против течения по бечевнику нагруженную баржу»15.

Тесно связано с манерой общения отношение к юмору у разных народов. В юморе ярко проявляется народная индивидуальность. Одним из «существенных и прекрасных элементов французского характера» Герцен считает их «страсть к шутке, к веселости, к каламбуру»16. Карамзин обратил внимание на приверженность французов к песне, а англичан к карикатуре: «Как француз на всякий случай напишет песенку, так англичанин на все выдумает карикатуру»17. Но и карикатуры не вызывают у них веселого настроения: «Замысловатость англичан видна разве только в их карикатурах, шутливость в народных глупых театральных фарсах, а веселости ни в чем не вижу - даже на самые смешные карикатуры смотрят они с преважным видом»18. Белинский определяет английский юмор как «мрачный» и объясняет это его свойство противоречиями английской жизни, повлиявшими через английскую литературу на литературу других народов: «...Сколько противоречий! Но из этих-то противоречий и вышел тот мрачный, титанический юмор, который составляет характеристическую оценку английской литературы, резко отличающую ее от всех других литератур. Англия - отечество юмора, который теперь более или менее привился ко всем европейским литературам и который составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и приготовляющего новое. Английский юмор есть искупление английской национальной ограниченности в настоящем и залог ее будущего выхода из ограниченности»19.

Герцен анализирует национальные характеры с социально-психологических позиций, выявляет культурно-этические особенности их развития, показывает природные и исторические корни тех или иных свойств народов, часто в сравнении друг с другом: «.. .германский ум при всей теоретической силе

имеет какую-то практическую несостоятельность; lt;...gt; немцы велики в науке и являются самыми тяжелыми, и, что всего хуже, lt;...gt; самыми смешными филистерами»20. В то же время, Герцен считает, что «у французов нет потребности идти далее или вглубь, никакой смелости мысли, никакой истинной инициативы; они достигают большой ловкости навыком, они ру- тинисты по преимуществу lt;...gt;. Они умны и ловки в своем известном круге, за пределами его - они пошлы и глупы»21. Ограниченность мышления англичан, как и некоторые другие их качества, Герцен склонен объяснять их островным положением: «В мысли островитянина есть всегда что-то ограниченное. Она определенна, положительна, тверда, но вместе с тем видны берега, видны пределы»22.

Отмеченные Герценым особенности находят отзвук в размышлениях Белинского о специфике духовного склада европейцев, отразившегося в их национальных литературах и обогатившего литературу мировую: «Германия и Франция представляют собой два противоположных полюса, две противоположные крайние стороны духа человеческого; первая, вся - мысль, вся - созерцание, вся - знание, вся - мышление; вторая, вся - страсть, вся - движение, вся - деятельность, вся - жизнь... Немец сознает действительность; француз любит человека. Особенность, каждого из народов выражается в их литературе, и эта-то особенность и дает литературе каждого из них всемирно-историческое значение»23.

Оценки англичан у Белинского и Герцена во многом совпадают. Оба обратили внимание на противоречия их общественно-политической жизни, что определило антиномичность их национального характера, традиционный консерватизм, почтение к закону и специфическое понимание общественной и личной свободы. Белинский связывает парадоксализм английского характера с противоречивостью общественных институтов стра

ны: «Опередивши всю Европу в общественных учреждениях на совершенно новых основаниях, Англия в то же время упорно держится феодальных форм и чтит букву закона, потерявшего смысл и давно замененного другим. Политическое и религиозное ханжество англичане считают своею обязанностью, своею добродетелью, потому что оно им полезно, как опора их status quo. Нигде индивидуальная, личная свобода не доведена до таких безграничных размеров, и нигде так не сжата, так не стеснена общественная свобода, как в Англии. Нигде так не прочны общественные основы, как в Англии, и нигде, как в ней же, не находятся они в такой же опасности ежеминутно разрушиться»24.

Герцен противопоставляет английский консерватизм, основанный на уважении к собственному прошлому, с французской нацеленностью на все новое: «Всякий общий интерес делают англичане местным, национальным; всякий местный, частный вопрос становится общечеловеческим у французов. Какой бы перемены англичанин не хотел, он хочет сохранить и былое, в то время как француз прямо и открыто требует нового; доля души англичанина в прошлом; он ведь человек по преимуществу исторический, он привык с детства благоговеть перед былым своей родины, уважать ее законы, ее обычаи, ее поверья; и это очень понятно: прошедшее Англии достойно уважения; оно так величаво и стройно развивалось, оно так гордо становилось стражем человеческого достоинства еще во времена бесправия, что нельзя британцу оторваться от святых воспоминаний своих; это благочестие к прошедшему кладет узду на него»25. Уважение к человеческому достоинству сделало Англию, по определению Герцена, «страной классического юридического развития»: «Англия велика и сносна только при полнейшем сохранении своих прав и свобод, не спетых в одно, одетых в средневековые платья и пуританские кафтаны, но допустивших жизнь до гордой самобытности и незыблемой юридической уверенности в законной почве»26. Ис-

торически сформированное законопослушание англичан наложило свой отпечаток и на их представления о собственной свободе, что дало основание Герцену утверждать, что «политически порабощенный материк нравственно свободнее Англии lt;...gt;. Люди материка беспомощны перед властью, выносят цепи, но не уважают их. Свобода англичанина больше в учреждениях, чем в нем, чем в его совести, lt;.. .gt; не в нравах, не в образе мыслей»27.

Сопоставление заключений Белинского и Герцена об английской свободе демонстрирует не только созвучие их мнений, но и отражает разницу в подходах и глубине выводов. Белинский констатирует факт, что свобода в Англии ограниченна - «сжата». Герцен указывает факторы, ее ограничивающие. Одним из них, в частности, оказывается законопослушание британцев, вызывающее восхищение иностранцев. Законопослушание, поворачиваясь другой стороной, создает почву для парадоксального вывода о превосходстве нравственной свободы у континентальных народов Европы, испытывающих политический гнет.

В наблюдениях Карамзина, Герцена, Белинского, кроме отмеченных общих элементов, есть существенные отличия. Карамзин был в Европе путешественником, Белинский ездил лечиться, Герцен вынужден был там жить много лет. Но дело не только в этом, хотя сроки пребывания за рубежом играют немалую роль для понимания чужого народа.

Герцен - личность в русской культуре уникальная, и может, не только в русской. Он соединил в одном лице мыслителя, ученого, писателя. Его общая позиция и способы анализа близки современной науке. Теоретическая основа трудов Герцена созвучна философии всеединства, эмпирический материал организован в незаметную внешне систему, свободная манера изложения и образная речь сочетаются с четкостью мышления, уменьем видеть явления с разных сторон, учитывая их противоречивость.

Национальный характер предстает у Герцена как явление синкретическое, вбирающее элементы национальной жизни в их естественном переплетении. В соответствии с его миропониманием человек рассматривается как часть нации, а нация как единый организм, идентичный личности. Деятельность народа анализируется как процесс исторического творчества, вбирающий все разнообразие культурных явлений и оттенки психологических состояний. В отборе и оценке фактов учитывается их двойственная природа, что созвучно современному миропониманию.

Все это роднит творческий метод Герцена с современным системно-комплексным подходом, предполагающим двухъярусный способ анализа, сочетающий теоретические установки с эмпирикой, насыщающей схему богатством жизненных коллизий, нюансами ситуаций. Использование им приема аналогий социально-психологических явлений с природными также соответствует миропониманию конца XX - начала XXI века, основанному на сопряженности законов природно-биологической, социально-общественной и культурно-знаковой систем.

В сопоставлении с природой Герцен определяет типы поведения народов. Англичане классифицируются как нация «берложная», а французы - как «стадная»: «Француз действительно во всем противоположен англичанину: англичанин - существо берложное, любящее жить особняком, упрямое, непокорное, француз стадное, дерзкое, но легко пасущееся. Отсюда два совершенно параллельные развития, между которыми Ламанш. Француз постоянно предупреждает, во все мешается, всех воспитывает, всему поучает; англичанин выжидает, вовсе не мешается в чужие дела и был бы готов поучиться, нежели учить, но нет - в лавку надо»28.

Для характеристики общественной сферы жизни Герцен также обращается к природе: отношение к политике, свободе,

правопорядку, правосудию как институту передается им через яркие и емкие природные аналоги, раскрывающие в образной форме своеобразие европейских наций. Сравнивая французов и немцев, характеризуя отношение последних к политике, писатель продолжает классификацию типов поведения через представителей животного мира: «Французские слабости и недостатки долею улетучиваются при их легком и быстром характере. У немца те же недостатки получают какое-то прочное и основательное развитие и бросаются в глаза. Надобно самому видеть эти немецкие опыты lt;...gt; в политике, чтобы оценить их. Мне они всегда напоминали резвость коровы, когда это доброе и почтенное животное, украшенное семейным добродушием, разыгрывается lt;...gt; на лугу и с пресерьезной миной побрыкает обеими задними ногами или пробежит косым галопом, погоняя себя хвостом»29.

Осознание Герценым противоречивости, антиномичности мира обнаруживается в осмыслении им взаимоотношений человека и природы, которые также несут на себе печать национального своеобразия. Общеизвестно, что природа - один из главных факторов, формирующих национальный характер, особенно в начальную пору возникновения этноса. Внимание Герцена сосредоточивается на противоположном факторе - влиянии человека на природу, что сказывается на более поздних этапах существования народов, но также отличается национальным своеобразием.

Основываясь на словах Бэкона о взаимодействии природы и человека, Герцен связывает уважительное отношение англичан к природе с их традицией уважения личности: «Природа никогда не борется с человеком...; она не настолько умна, чтоб бороться, ей все равно: «По той мере, по которой человек ее знает, по той мере он может ею управлять», - сказал Бэкон и был совершенно прав. Природа не может перечить человеку, если человек не перечит ее законам; она, продолжая свое дело, бессознательно будет

делать его дело»30. Англичане избегают активного вмешательства в дела природы, предпочитают естественное искусственному. Они склонны лишь слегка подправлять ее, сохраняя внешнюю иллюзию нетронутости, дикости. Иное дело французская парковая культура, использующая архитектурные формы при стрижке зеленых насаждений и геометрические - при планировании аллей, дорожек, за что и получила название «регулярной».

Герцен считает, что стремление англичан сохранить естественность и приверженность французов к имитации, созданию искусственных форм проявляется в разных областях жизни этих народов. На основе отношения к природе он строит сопоставление английской и французской систем правосудия: «.. .француз... теряется в неспетом разноначалии английских законов, как в темном бору, и совсем не замечает, какие огромные и величавые дубы составляют его и сколько прелести, поэзии, смысла в самом разнообразии. То ли дело маленький кодекс с посыпанными дорожками, с подстриженными деревцами и с полицейскими на каждой аллее»31.

Не столь очевидно, но столь же неумолимо, как в параллели природа - юриспруденция, проявляются национальные устремления и привязанности в других областях жизни. Логическое объяснение национального своеобразия не исчерпывает всей глубины этого сложного вопроса. Герцен затрагивает самые разные стороны жизни европейских народов и всюду обнаруживает проявление в той или иной степени национальной специфики. Одним из главных свойств «берложной» нации является индивидуализм, а индивидуализм, как известно, порождает одиночество. Его восприятие Лондона перекликается с впечатлением Карамзина, не увидевшего там «удовольствия общежития». По мысли Герцена, нет в мире другого города, который бы «больше отучал от людей и больше приучал к одиночеству, как Лондон. Его образ жизни, расстояние, климат, самые массы народонаселения, в которых

личность пропадает... Здешняя жизнь, точно так же, как здешний воздух, вредна слабому, хилому, ищущему опоры вне себя, ищущему привет, участие, внимание: lt;...gt; нервные романтические натуры, любящие жить на людях, умственно тянуться и праздно млеть, пропадают здесь со скуки, впадают в отчаяние»32.

Герцен, как уже отмечалось, дольше был в Европе, чем Карамзин и Белинский, поэтому он затрагивает такие стороны жизни, о каких они не могли судить. Герцен выявляет национальную специфику воспитания и образования англичан, немцев и французов. Воспитание англичан основано на традиционном индивидуализме, что естественно для «берложной нации». Индивидуалисты воспитывают индивидуалистов, приверженных раз заведенному порядку и обреченных на вечное одиночество. По наблюдениям Герцена, главное в воспитании английских детей - формирование не интеллекта, а характера: «Страшно сильные организмы у англичан. Как они приобретают такой запас сил и на такой длинный срок - это задача». Чуть ниже писатель отвечает на свой вопрос: «Эта прочность сил и страстная привычка работы - тайна английского организма, воспитания, климата». Образованию не уделяется значительного внимания: «Англичанин учится медленно, мало и поздно lt;...gt; и приобретает каменное здоровье». Традиционно налаженная жизнь «введена в наезженную колею и правильно идет от известного рождения известными аллеями к известным похоронам...» Эпитет «известный», трижды повторенный Герценым и выделенный им курсивом, как бы исключает какие бы то ни было серьезные потрясения для англичанина, так как «страсти слабо волнуют его»33.

Впечатления Герцена о воспитании французов свидетельствуют, что традиционные свойства национального характера имеют более глубокую природу, чтобы зависеть только от внешних условий. По его мнению, несмотря на пережитые страной общественные катаклизмы и усилия церкви в этой области, мо

лодые французы сохранили природные, традиционные качества национального характера: «Несмотря на отеческие старания иезуитов и вообще духовных во время Реставрации воспитать юное поколение в духе смирения и глубокого неведения своего прошедшего, это было невозможно lt;...gt;. Такое воспитание должно было сделать новое поколение lt;...gt; грубыми, дерзкими, наглыми - не правда ли? А вышло совсем наоборот: молодое поколение гуманно, вежливо, даже нежно, вообще мягко до тех пор, пока не затронуто. Что за уважение к женщинам, что за трогательное внимание к детям!»34

Что касается образования, то здесь скорее существует его видимость: «У французов среднего состояния мы встречаем, кроме исключений, какое-то образованное невежество, вид образования при совершенном отсутствии его; этот вид обманывает сначала, но вскоре начинаешь разглядывать невероятную узкость понятий, lt;...gt; к этому у него [француза - Л.К.] прибавляются практические нравоучения, взятые из подслащенной морали.. ,»35

Немцы, в отличие от англичан и французов, сосредоточиваются на образовании, воспитание у них, по Герцену, отсутствует: «У англичан грубость пропадает, поднимаясь на высоту таланта или аристократического воспитания, у немцев - никогда. lt;.. .gt; Одна из причин дурного тона немцев происходит оттого, что в Германии вовсе не существует воспитания в нашем смысле слова. Немцев учат, и учат много, но совсем не воспитывают, даже в аристократии, в которой преобладают казарменные, юнкерские нравы. У них житейских делах отсутствует эстетический орган»36. Последнее замечание Герцена вначале вызывает внутренний протест, первая мысль - о музыке, поэзии, но ведь писатель имеет в виду «житейские дела»; вспомнив горчичницу в виде унитаза на обеденном столе в немецком доме, не можешь с ним не согласиться.

Герцен с его зорким взглядом, проницательным умом и уменьем формулировать, точно ваять словами, подметил тонкие от

тенки в национальном воспитании и образовании трех европейских народов. И в его рассуждениях об этом предмете есть нечто, объединяющее три нации, вступившие, как он считал, с середины XIX века в мещанскую цивилизацию. Вопрос писателя: «Кто из нас не останавливался, краснея за неведения западного общества?» - звучит вполне современно. Ответ Герцена тоже не утратил своей актуальности, поскольку мещанская цивилизация за полтора столетия не только не сдала позиций, как он надеялся, но и расширила свои границы.

Практицизм, установка на утилитаризм по-прежнему задают тон: «Образования теоретического, серьезного быть не может: оно требует слишком много времени, слишком отвлекает от дела»37. Нота разочарования, звучащая в рассуждениях Герцена об «образованном слое Европы» в подтексте конкретных характеристик, получает и текстуальное выражение: «Поживши год, другой в Европе, мы с удивлением видим, что вообще западные люди не соответствуют нашему понятию о них, что они гораздо ниже его lt;...gt;. В идеал, составленный нами, входят элементы верные, но или не существующие более, или совершенно изменившиеся. Рыцарская доблесть, изящество аристократических нравов, строгая чинность протестантов, гордая независимость англичан lt;...gt;- все это переплавилось и переродилось в целую совокупность других господствующих нравов, мещанских»38.

Анализируя национальные характеры, Герцен касается не только проблем, лежащих на поверхности, но и приближается к разгадке тайны, намек на которую содержится в толковании термина «национальный характер» в словаре Брокгауза и Ефрона. Ключом писателю в этом служит его методика, учитывающая двойственную, материально-духовную природу явлений, и парадоксальный подход, устанавливающий связи между явлениями, весьма далекими друг от друга. Подход этот опирается не на причинно-следственные связи, а скорее приближается к совре

менному взгляду, нацеленному на антиномичность, противоречивость процессов, формирующих те или иные жизненные явления. Открытия, которые Герцен делает на этом пути, перекликаются с некоторыми выводами Белинского, по-видимому, тоже интуитивно владевшего этим ключом. Оба мыслителя сосредоточились на единстве и взаимозависимости материального и духовного начала, обусловившего сущность развития народа и его национального характера.

Белинский рассматривал народ как явление, идентичное отдельной личности: об этом он пишет в статье «Общее значение слова литература»: «Особенность сознания, принадлежащая одному народу и отличающая его от всех других народов, состоит в его миросозерцании, в том инстинктивном внутреннем взгляде на мир, с которым он, так сказать, родится, как с непосредственным и только одному ему присущным откровением истины lt;...gt;. Народ есть идеальная личность, у которой, подобно каждому отдельному человеку, есть своя особенная натура, свой темперамент, свой характер...»39

В ряду обозначенных Белинским качеств «темперамент» менее других поддается логическому объяснению. Загадка этого явления привлекала и внимание Герцена. Он сравнивает англичан и французов: если англичанина «страсти слабо волнуют», то француз представляет собой прямую противоположность англичанину. Так, «англичанин теряет свое состояние с меньшим шумом, чем француз приобретает свое; он проще застреливается, чем француз переезжает в Женеву или Брюссель»40. Одна из причин такого различия народов, живущих относительно близко друг к другу, прозвучала в свидетельстве «пожилого англичанина», приведенном Герценым: «...вы с жаром едите вашу холодную телятину.., а мы хладнокровно съедаем наш горячий бифштекс»41. Упоминание о «телятине» здесь не случайно, оно получает развитие в дальнейших рассуждениях писателя о важ-

ности материального (телесного) для формирования духовного: «Полноте презирать тело, полноте шутить с ним! Оно мозольно придавит весь ваш бодрый ум и на смех бодрому вашему духу докажет его зависимость от узкого сапога (человек без ума все человек, а без желудка не проживет и двух дней), что все органы - роскошь желудка.. ,»42

Герцен указывает еще один из путей, который может приблизить к раскрытию тайны национального своеобразия. В национальной кухне он склонен видеть источник многих специфических свойств народов:«.. .пресно-пряно-мучнисто-сладко-травяная масса с корицей, гвоздикой и шафраном, которую ест немец» не может выработать «какой-нибудь упругий самобытный английский или деятельный, беспокойный французский фибрин». По мысли Герцена, должна быть какая-то почва, породившая немецкое филистерство, должна «же быть на это какая-нибудь общая причина. lt;... gt; Тома писали об этом, но истинная причина ускользнула от внимания, она так близка, так под носом, что ее и не разглядели; lt;.. .gt; общая главная причина одна - немецкая кухня»43.

Внешняя парадоксальность и иронический тон не снимают серьезности умозаключения о значении национальной кухни для национального характера. Более того, Герцен на этом не останавливается, он расширяет сферу взаимодействия телесного и духовного до общественно-политического уровня, представляя в парадоксальной форме явления, получившие позднее всемирно-историческое значение: «Шутить нечего этим: органическая химия гораздо важнее в политическом отношении, нежели думают. Собственно вопрос о пролетариате - вопрос кухонный, вопрос социализма - вопрос пищеварения»44.

Заключения Герцена перекликаются с рассуждениями Белинского, выдвинувшего на первый план среди факторов, формирующих национальный характер - «физиологию»: «Почему У того или иного народа именно такая, а не этакая субстанция, -

этого так же невозможно объяснить, как и того, почему один человек родится с способностью к живописи, а не к музыке, другой - к математике, а не к военному искусству, и т.д. Правда, на образование субстанции народа большее или меньшее влияние имеют географические, климатические и исторические обстоятельства; но тем не менее очевидно, что первая и главная причина субстанции всякого народа, как и всякого человека, есть физиологическая, составляющая непроницаемую тайну непосредственно творящей природы»45.

Как и Герцен, Белинский учитывал двойственную, матери- ально-духовную природу явлений, связанных с формированием народа. Введенное им слово «субстанция», своего рода синоним «тайны» национального своеобразия, вбирает в себя не только материальное, но и духовное начало: «Субстанция, в свою очередь, есть прямой и непосредственный источник миросозерцания народа, из которого возникает животворная идея; развитие идеи этой в живой практической деятельности составляет историческую жизнь народа»46. Белинский и Герцен попытались снять один из покровов тайны национального характера, и не безуспешно, поскольку рассматривали его как результат творчества народа, а всякое творчество - таинство.

Карамзин, Герцен и Белинский в своих размышлениях о европейских национальных характерах приходят к общему выводу: народ - единое целое, со своей спецификой внешнего облика и веками выработанного миросозерцания, с общими представлениями о добре и зле, с исторически обусловленными нравственными устремлениями, основанными на ответственности за свою судьбу на Земле.