ИСТОРИОГРАФИЯ ВОПРОСА

Вопрос о переходе от матриархата к патриархату возник и был поставлен с того времени, как вообще была впервые высказана самая идея матриархата как известной стадии в развитии человеческого общества.

Действительно, когда в середине XVII века Томас Гоббс впервые в европейской литературе выставил, в самой общей и отвлеченной форме, тезис о начальном матриархате, связав этот порядок с отсутствием прочного брака и неизвестностью отца, то тем самым, хотя Гоббс этого и не формулировал, переход к патриархату постулировался как результат возникновения индивидуального брака[76]. Это положение и вошло, прочно и надолго, в обращение буржуазной науки в качестве одного из распространенных истолкований перехода от матриархата к патриархату.

То же решение вопроса, хотя это опять-таки было не вполне определенно выражено, дал и Джон Миллар, который в 70-х годах XVIII века впервыё обрисовал матриархат как общественный порядок, свойственный «некоторым странам». Пос!пе начальной всеобщей непрочности брака, которая «в некоторых странах» приводит к матриархату, с последующим

«усовершенствованием» общественного строя и брака в частности, устанавливаются, по Миллару, патриархальные отношения[77].

Новое, на сей раз определенно выраженное, правда, достаточно специфическое, решение данного вопроса находим в 50-х годах XIX века у Фердинанда Экштейна, создателя своеобразной «хамитической теории» матриархата. Утверждая, что матриархат составляет порядок, свойственный особо и исключительно «хамитической расе», тогда как арийцы и семиты являются народами патриархальными, Экштейн объяснял падение матриархата у хамитов победой над ними семитов, затем ислама и христианства[78]. И этот тезис, объясняющий переход к патриархату покорением или завоеванием, получил в свою очередь распространение в реакционной буржуазной науке.

Создав свое учение о матриархате как всеобщей, всемирно-исторической стадии в развитии человечества, Бахофен [79] и переходу от матриархата, или материнского права, к патриархату, или отцовскому праву, придал характер всеобщего, всемирно-исторического этапа.

Содержание бахофенова «Материнского права» составляет главным образом громадное собрание конкретного материала — описаний конкретных явлений, которые Бахофен отнес к той или иной из установленных им трех стадий общественного развития человечества. Крупнейшее значение в трактовке матриархата, в частности его перехода к патриархату, имеет так называемый «метод пережитков», как известно, развитый впоследствии Тэйлором. Бахофен не является создателем этого метода и, строго говоря, не может считаться и предшественником Тэйлора. Истолкование различных явлений в качестве пережиточных, представляющих собой реликт прежних форм и порядков, может быть найдено у ряда авторов и до Бахофена. Бахофен не знает и самого термина «пережиток», которого, впрочем, в таком точно смысле и не существует в немецком языке: у Бахофена попадается, да и то редко, лишь не вполне соответствующее этому термину выражение Uberrest (остаток).

Однако Бахофен первый фактически, и притом чрезвычайно широким и обильным образом, применил такое истолкование отдельных, в особенности идеологических, явлений и поэтому может по праву считаться действительным основоположником приема исторического истолкования пережиточных явлений и их использования для реконструкции прошлого.

В своих «Антикварных письмах»[80] Бахофен вновь развил изображение именно таких явлений, относящихся специфически к переходу от матриархата к патриархату, в частности — особых отношений между братом и сестрой и авункулата, хотя дал этим явлениям неправильное толкование.

Истолкование перехода от матриархата к патриархату, данное Мак- Леннаном, сводится, в весьма неотчетливой экспозиции, к ряду моментов, а именно: переходу к индивидуальному браку и патрилокальному поселению, достоверности отцовства, покупному браку, накоплению имущества и наследованию его родными детьми; но главными факторами в этом ряду Мак-Леннан считал возникновение собственности и наследования. При этом в понятие собственности Мак-Леннан вводил и собственность на женщину: эта собственность возникала при похищении женщин, а тем более при покупном браке, а поскольку собственностью считалась похищенная или купленная жена, естественно, рассуждал Мак-Леннан, возникала и «идея собственности» на детей, одновременно — и отцовская власть. Отметим еще у Мак-Леннана тезис, что первоначально патрилиней- ная филиация сосуществует с сохраняющейся матрилинейной филиацией и лишь затем совершается переход к филиации только по отцовской линии,— тезис весьма существенный[81].

С того времени как проблема матриархата сделалась предметом постоянного и уже непрекращавшегося внимания общественной науки, т. е. с 70-х годов XIX века, не сходит с порядка дня,— в том или ином масштабе, равно как и в той или иной форме,— и вопрос о переходе от матриархата к патриархату.

Коснувшись этого вопроса довольно бегло, Леббок писал: «Легко понять, что когда брак стал более прочным и семейные чувства более сильными, правило, по которому имущество мужчины переходило к детям его сестры, сделалось неприемлемым как для отца, который естественно желал, чтобы его имущество наследовали его сыновья, так, не менее того, и для его детей». Ниже Леббок вновь повторял, что переход счета родства по материнской линии к счету по отцовской линии «был, вероятно, результатом естественного желания, испытываемого каждым, чтобы его имущество перешло к его собственным детям». Заимствовав у Мак-Леннана тезис о похищении женщин, и Леббок связывал с этим похищением переход от «коммунального брака» к индивидуальному. «Похищение и только похищение,— настаивал он,— могло дать мужчине право монополизировать женщину»[82].

Следующий толкователь матриархата — Жиро-Тел он, примкнув сначала, в первой своей книге «Мать у некоторых народов древности», к Эк- штейну и в свою очередь рассматривая матриархат как принадлежность хамитических народов, также утверждал, что его не знали арийцы и семиты и что матриархальные народы перешли к патриархату в результате их покорения народами патриархальными[83]. В позднейшей своей книге «Происхождение семьи» Жиро-Телон, признав универсальность матриархата, особо остановился на вопросе о переходе к патриархату. «Отнюдь не следует,— писал он здесь, имея в виду, видимо, позицию Леббока,— искать происхождения патрилинейной филиации в родительском чувстве, которое никак нельзя считать врожденным первобытному человеку». Однако в своем объяснении этого перехода Жиро-Телон в значительной мере последовал за Мак-Леннаном, отчасти и за тем же Леббоком. Довольно путаным образом Жиро-Телон также относил сюда частную собственность, покупной брак и наследование. И Жиро-Телон, вслед за Мак- Леннаном, в понятие собственности вводил собственность на женщин и их потомство, по-своему исходя здесь из принятого им тезиса о пресловутой «общности жен», так что этот вид «собственности» у него лишь индивидуализируется с появлением покупного брака.

Значительное место в истории данного вопроса принадлежит Моргану. В «Системах родства» (1870) Морган еще считал, что род может строиться либо по материнской, либо по отцовской линии, очевидно уклоняясь от принятия тезиса Мак-Леннана, со взглядами которого он был уже знаком (о Бахофене Морган тогда еще не знал), о том, что матрилинейная филиация всегда и везде предшествовала патрилинейной.

В «Древнем обществе» (1877) Морган уделил вопросу о переходе от матриархата к патриархату специальное внимание. Этому вопросу посвящена стоящая несколько особняком глава «Переход счета происхождения из женской линии в мужскую» (часть II, гл. 14). Наиболее существенные, обобщающие формулировки указанного процесса, предложенные Морганом, сводятся к следующему[85]: «По мере того,— писал Морган,— как общество вырастало из того состояния, при котором возник счет происхождения по женской линии, должна была, неизменно, возникнуть соответствующая причина, потребовавшая изменения этого порядка». Переход счета происхождения, писал Морган далее, «совершился просто и естественно, если побудительная причина была значительна, настоятельна и повелительна. Если это произошло в определенное время и преднамеренно, то необходимо было только притти к соглашению, что все наличные члены рода должны остаться его членами, но в будущем должны оставаться в нем и носить родовое имя только дети, отцы которых принадлежат к роду, тогда как дети его членов женского пола должны быть исключены». Отметив далее, что при материнском счете (у греков и римлян) был запрещен брак в пределах рода, и имущество, как и звание вождя, наследовалось в роде, вследствие чего «дети исключались из наследования имущества или должности того, кто считался их отцом»,— Морган заключал: «Такое положение должно было сохраняться до тех пор, пока не явилась побудительная причина, достаточно всеобщая и настоятельная, чтобы заставить осознать несправедливость этого исключения перед лицом изменившихся условий».

«Естественным выходом из положения,— писал Морган далее,— был переход счета происхождения из женской линии в мужскую. Чтобы осуществить это изменение, требовалось только наличие соответствующего мотива. После того как стали разводиться в стадах домашние животные, сделавшиеся тем самым источником средств существования, равно как и объектом личной собственности, и после того как земледелие привело к частной собственности на дома и землю, должен был возникнуть протест против господствовавшего порядка родового наследования, поскольку этот порядок исключал из числа наследников детей собственника, чье отцовство становилось более достоверным, и отдавал его имущество сородичам. Борьба за новый порядок наследования, в которой участвовали как отцы, так и дети, должна была дать достаточно сильную побудительную причину этого изменения. После того как собственность начала накапливаться в больших количествах и стала принимать постоянные формы и после того как увеличились размеры собственности, находившейся в индивидуальном обладании, стал неизбежен переход счета происхождения из женской линии в мужскую». И ниже Морган еще раз кратко формулировал: «Влияние собственности и стремление передать ее детям были достаточно сильными мотивами для перехода к счету происхождения по мужской линии»[86].              ¦ .

Что касается всего остального текста «Древнего общества», то хотя

о              переходе от матрилинейной филиации к патрилинейной здесь в различных местах и упоминается, единственная общая формулировка, сюда относящаяся, находится еще только в главе о моногамной семье, где Морган лишь повторил: «когда с накоплением собственности желание передать ее детям привело к переходу счета происхождения из женской линии в мужскую...»[87]. Таким образом, переход филиации Морган выводил из следующих, связанных между собой моментов: возникновения скотоводства и развития земледелия, возникновения частной собственности на скот, дома и землю, возникновения при таких условиях противоречия между существующим порядком родового наследования, т. е. порядком, по которому имущество наследовалось всем родом и согласно которому при матрилинейной филиации из наследования исключались родные дети,— и стремлением передать имущество именно детям. В конечном счете, таким образом, главной и непосредственной причиной перехода филиации, той побудительной, «достаточно всеобщей и настоятельной» причиной, которую он стремился выявить и установить, было, по Моргану, стремление передать имущество родным детям,[88]а не матрилинейной родне. Переход филиации совершился, как выразился Морган, «просто и естественно», вместе с тем «преднамеренно», причем в порядке некоего «соглашения».

Названная глава «Древнего общества» (часть И, гл. 14), если не считать приведенного выше замечания из главы о моногамной семье, составляет единственные страницы в книге Моргана, трактующие интересующий нас вопрос. За указанным единственным исключением, Морган в прочем своем изложении не касается перехода филиации, и трактовка этого вопроса в гл. 14, как и вся эта глава, стоит особняком[89]. Действительно, в разделах «Древнего общества», посвященных роду, затем семье, далее — собственности и наследованию* вопрос о переходе филиации — за указанным единственным исключением — совершенно не затрагивается. Можно, таким образом, сказать, что свое изложение, и свою трактовку исторни рода, семьи, собственности и наследования Морган не привел в связь со своим трлкованием перехода филиации; более того, изображение указанных сторон развития первобытного общества, развития, столь непосредственно связанного с переходом от матриархата к патриархату, он с этим переходом не связал, либо связал совершенно недостаточным образом.

В этом отношении характерно и показательно, в частности, одно место в «Древнем обществе», где говорится о переходе наследования к детям умершего. Связывая в одной из глав, посвященных наследованию (часть. IV), историю наследования с развитием труда, накоплением богатств и возникновением патриархальной семьи, Морган писал: «Так как теперь труд отца и его детей все более воплощался в обработанной ими земле, в разводимых ими домашних животных и производимых товарах, то это не только вело к индивидуализации семьи, ныне моногамной, но и выдвинуло вопрос о преимущественном праве детей на наследование имущества, в создании которого они принимали участие. Пока не существовало земледелия, стада, естественно, должны были находиться в общем владении лиц, соединявшихся в одну группу на основе родства для добывания себе пропитания. При таких условиях агнатический порядок наследования должен был сам напрашиваться. Но после того как земля стала объектом собственности и наделение землёй отдельных лиц привело к частной собственности, агнатический порядок наследования должен был быть вытеснен третьим основным порядком наследования, отдававшим имущество умершего его детям»[90]. Таким образом, здесь Морган, говоря о возникновении наследования детей, сменившем наследование родичей, ставит этот новый порядок наследования в связь только с возникновением частной собственности, но не с переходом филиации, как это он делал в гл. 14, части II; более того, он говорит .здесь о переходе к наследованию детей от предшествующего порядка наследования агнатов, т. е. патрилинейной родни, а не матрилинейной.

Мы должны в итоге сказать, что переход от матриархата к патриархату остался у Моргана не связанным глубоко со всем процессом развития родового общества. Проблема этого перехода была взята Морганом внешне довольно ограниченным образом, а именно, как это показывает само название посвященной этой теме главы, преимущественно как вопрос о переходе счета происхождения. При этом вопросом, подлежащим решению, оставался для Моргана лишь, как он выражался, вопрос о «побудительной причине», вызвавшей этот переход. Причиной же этой в конечном счете было возникновение частной собственности, моногамной семьи и стремление передать имущество родным детям, т. е. мотивы, уже в известной мере фигурировавшие у Мак-Леннана, Леббока и Жиро-Телона. Весьма неудачным надо признать у Моргана его замечание,— правда, высказанное лишь вскользь,— об осуществлении перехода к новому счету путем «соглашения». Уже Г. С. Мэн иронически и вместе с тем не без передержки приписал Моргану взгляд, что признание отцовства «было введено путем народного постановления» (by popular vote)[91]. Это несомненно весьма уязвимое место у Моргана осталось постоянной мишенью для его критиков.

Из числа последующих авторов специальное внимание уделил вопросу о переходе от матриархата к патриархату Н. И. Зибер. Изложив, подвергнув критике и преимущественно отвергнув соответствующие объяснения, предложенные Бахофеном, Жиро-Телоном, Леббоком и Морганом,

Зибер признал объяснение Моргана «ближе к истине», чем другие, однако весьма находчиво указал на важнейший недочет моргановского толкования: если, говорил Зибер, факторами перехода было образование богатства в виде стад животных и возникновение частной собственности, то «каким же образом совершался этот переход у тех народов, которые не имели вовсе или имели лишь незначительное количество домашнего скота?». Резонно отметил при этом Зибер, что возникновение собственности «само нуждается в довольно сложном объяснении».

Предложенное Зибером истолкование перехода от матриархата .и патриархату состоит в следующем. «По нашему мнению,— писал он,— ключ к решению этого вопроса заключается в порядке расселения родов по мере постепенного перехода их к оседлости и в усвоении ими не индивидуальной, а родовой собственности на землю (подчеркнуто в обоих случаях автором.— М. К.). В основании этого расселения... лежит закон народонаселения, который, при данных относительных условиях, постоянно принуждает население снискивать свое пропитание все более и более упорным трудом со все меньшего и меньшего пространства земли». «По мере все более и более усиленного давления закона народонаселения,— продолжал Зибер,— по мере того как труд становится все сложнее и продолжительнее, постояннее и правильнее, одновременно вступает в действие и процесс постепенного образования все более и более изолирующихся, совместно трудящихся родовых групп». Параллельно идет и дробление земли на отдельные участки. В зависимости от этого процесса, в конечном счете моментами перехода от матриархата к патриархату явились, по Зиберу: переход от матрилокального поселения к патрилокальному, возникновение прочного брака, достоверность отцовства и, наконец, переход от матрилинейного к патрилинейному порядку наследования как имущества, так и должностей и занятий.

Отметим, что наряду с тем весьма правильно, хотя лишь в общей форме, Зибер наличие одновременно в данном обществе матриархальных и патриархальных элементов объяснил происшедшей или происходящей здесь сменой двух исторических порядков и переходным их состоянием[92].

В значительной мере повторение Зибера представляет собой интерпретация перехода от матриархата к патриархату, предложенная М. М. Ковалевским в его первой обобщающей работе по первобытной истории «Первобытное право». Отведя этой теме особую главу «Происхождение патер- нитета и агнатического родства», Ковалевский тоже исходит из влияния «естественного роста населения в пределах одного и того же материнского рода», что повлекло за собой дробление и расселение рода на большое пространство. Следствием этого было, по Ковалевскому, «изменение прежних отношений родового старейшины, которым обыкновенно является... дядя или брат матери, к отдельным женщинам рода», и утрата им своего «контроля за действиями отдельных пар, входящих в состав рода». Далее следуют, по Ковалевскому, установление зависимости щены от мужа, переход к более прочному браку, достоверность отца, «чувство привязанности», «привычка повиновения» и т. д. Предпосылки перехода от матриархата к патриархату были, по Ковалевскому, налицо «гораздо раньше» возникновения скотоводства и земледелия и индивидуализации собственности, но эти последние обстоятельства «содействовали упрочению патернитета». Резюмируя, Ковалевский писал: «Таким образом, отправ

ляясь от материнства и основанных на нем родовых групп народов — охотников и рыболовов, переходя затем к разорвавшим между собою прежние соседские связи отдельным парам, в свою очередь являющимся: зародышами патриархальных семей, процесс общественного развития приводит в конечном результате к установлению агнатических родов, не ранее, однако, как после решительного перехода от первобытных занятий к скотоводству и земледелию»[93].

В «Очерке происхождения и развития семьи и собственности» Ковалевский повторил то же свое объяснение, вновь начав с того же «прироста населения». «Прежде всего надо узнать,— писал Ковалевский,— какое влияние на семейную организацию оказывает естественный прирост населения в пределах одного какого-нибудь матриархального общества? Не помешает ли он дальнейшей совместной жизни? Не вызовет ли он распадения группы на несколько более ограниченных групп? Подобная перемена, естественно, должна была произойти вследствие самого образа жизни матриархального общества». И далее Ковалевский вкратце повторял свою вышеприведенную конструкцию, в которой основной момент сводил к возникновению индивидуальной семьи и власти мужа-отца.

Отметим еще, что, настойчиво проводя в «Первобытном праве» тезис об универсальной распространенности похищения, но не связывая здесь этого явления определенным образом с историей семьи, Ковалевский в «Очерке» заимствовал знакомый нам тезис Леббока о похищении как источнике индивидуального брака. Правда, раздельно от сейчас нами переданной его конструкции, в другом месте «Очерка» Ковалевский писал: «Приобретение женщины в индивидуальную собственность могло произойти не иначе, как путем ее похищения, безразлично с ее согласия или насильно»[94]. Указанных взглядов Ковалевский не изменял и в дальнейшем, и дословное повторение всей главы «Происхождение патернитета и агнатического родства» из «Первобытного права» находим в его переработке этого сочинения — в «Родовом быте»[95].

Состояние в буржуазной науке вопроса о переходе от матриархата к патриархату находилось, конечно, в прямой и непосредственной связи с состоянием проблемы матриархата в целом. Поэтому необходимо иметь в виду, что если в последние десятилетия XIX века начало в буржуазной науке распространяться признание матриархата, то далеко не всегда оно включало и признание исторической универсальности данной стадии развития общества. Более того, с некоторого времени возникают прямое отрицание и попытки «опровержения» этой универсальности. Матриархат признается только для некоторых народов, преимущественно цветных, и начисто отрицается для других, в особенности «арийских», у которых матриархата «никогда не бывало». Так возникает и складывается своеобразная теория «неарийского матриархата». Тем самым вопрос о переходе от матриархата к патриархату для «арийских» народов снимается, — такого вопроса в отношении этих народов не существует.

Однако расширение конкретного материала, как этнографического, так и исторического, и развитие исследования матриархата ставят науку перед лицом все более накапливающихся и все более явственно выступающих фактов одновременного существования в среде многих отдельных обществ как матриархальных, так и патриархальных элементов. При этом в чисто матриархальных обществах, с матрилинейной филиацией, оказываются налицо и элементы патриархальные и, наоборот, в патриархальных, и даже сравнительно развитых классовых обществах,— матриархальные. Последнее явление уже у Бахофена получило, как мы видели, хотя теоретически и не обоснованное, объяснение в качестве пережитков матриархата, и это положение стало, в порядке скорее молчаливого признания, входить в научный обиход. Однако для объяснения явлений противоположных — наличия элементов патриархальных у матриархальных народов — буржуазные авторы предпочитают прибегать к «воздействию», «покорению» и т. д., преимущественно избегая говорить о переходе здесь от матриархата к патриархату.

Тем временем наличие матриархальных элементов в патриархальных обществах все более бросается в глаза, причем это наличие оказывается как раз в среде «арийских», или индогерманских, народов. Объяснение этих явлений в плане признания универсальности матриархата и теории пережитков становится, в особенности для реакционного крыла буржуазной науки, совершенно неприемлемым. Так возникает необходимость, особо тревожная для реакционных буржуазных теоретиков, изобрести какое- либо иное объяснение указанных явлений. Таким сделавшимся широко распространенным и ходячим объяснением становится «заимствование».

Сомнительная честь первого провозглашения этого тезиса принадлежит не то Каутскому, не то Бернхефту. Это «заимствование» фигурирует в том наборе нелепостей и вольных домыслов, которые составляют содержание сочинения Каутского «Возникновение брака и семьи». Не чуждый и сам «позаимствования», Каутский объясняет переход от матриархата к патриархату, беря это объяснение у Мак-Леннана или у Жиро-Телона, возникновением покупного брака1. Одновременно Франц Бернхефт в одной из своих ранних работ — «Государство и право древнего Рима в царском периоде» объяснил наличие матриархальных элементов у индогер- манцев «заимствованием» от того первобытного населения, с которым индо- германцы при своем вторжении в Европу встретились, которое покорили и с которым частично смешались2. С этого времени «заимствование», вместе с отрицанием исторической всеобщности матриархата и его перехода к патриархату, стало надолго широко распространенным и излюбленным в буржуазной науке приемом объяснения элементов матриархата, наличествующих как у отсталых патриархальных, так и у высокоразвитых народов, в частности и в особенности применительно к «арийцам». Тезис этот сыграл активную реакционную роль в трактовке вопроса о матриархате вообще и о переходе от матриархата к патриархату в частности.

Выступления ряда исследователей разбивают наголову «теорию неарийского матриархата», однако реакционные ученые продолжают упорно цепляться за «заимствование».

В своей сыгравшей крупную роль статье «О методе исследования развития институтов, в приложении к законам брака и происхождения» Тэйлор выделил переход от матриархата к патриархату в качестве особой переходной стадии общественного развития. Среди ряда — в том числе и очень плодотворных— положений, выставленных Тэйлором, был тезис, по которому матриархат выводился из матрилокального поселения как своего источника. Отсюда, переход к патриархату Тэйлор связал с переходом к патрилокальному поселению. Важным моментом указанного' перехода Тэйлор считал похищение женщин. Похищение как способ заключения брака, указывал Тэйлор, несовместимое матриархатом и присущим ему матрилокальным поселением и может появиться и действительно появляется только на стадии перехода от матриархата к патриархату, будучи естественно связано с патрилокальным поселением. Связав, таким образомпереход к патриархату с похищением, Тэйлор, однако, не приписывал этому фактору решающего значения и лишь указывал, что «влияние похищения на разрушение материнской системы и смену ее отцовской должно быть учтено в качестве серьезного фактора социального развития»[96].

Совершенно иная трактовка вопроса о переходе от матриархата к патриархату начинается со Старке. Старке является создателем своего рода «теории», согласно которой развитие первобытного человечества шло двумя путями: земледельческо-матриархальным и скотоводческо-патриархаль- ным. При такой конструкции, не говоря о содержащемся здесь отрицании единства исторического процесса (тезиса в общей, сугубо реакционной,, конструкции Старке основного и наиважнейшего), весь вопрос о переходе от матриархата к патриархату на сей раз, казалось, совершенно снимался, и с этой «трудностью», неизменно тревожащей буржуазную науку, казалось, было покончено. Наличия патриархальных элементов в матриархальных обществах и, наоборот, матриархальных в патриархальных обществах Старке «не заметил», и этого вопроса для него также не существует.

У Старке же мы находим впервые тезис, чрезвычайно охотно воспринятый реакционной буржуазной наукой и получивший затем широкое распространение, а именно, тезис об отрицании, в той или иной форме или в том или ином объеме, пережитков. Учение о пережитках, их историческом значении и историческом истолковании, при всей неразработанности, при всем в буржуазной науке несовершенстве этого учения, было все же прогрессивным, являясь одним из элементов и аргументов теории единства исторического процесса. Старке, выступив против теории единства исторического процесса, первым отозвался отрицательно об историческом значении пережитков. Естественно, что он отрицательно отнесся к истолкованию в качестве пережитков матриархата соответствующих явлений в патриархальных обществах[97]. Так же совершенно не существует" вопроса о переходе от матриархата к патриархату, как не существует и пережитков, для другого реакционного «опровергателя» нового учения

о              первобытности — Вестермарка, для которого различные общественные* формы и отношения представляются лишь создающимися случайным образом «вариантами» [98].

Выступления Старке и Вестермарка, в особенности первого, ознаменовали резкий реакционный поворот в исследовании проблемы матриархата. Под этим знаком проходила трактовка данной темы в буржуазной науке века, под этим знаком остается эта трактовка и в современной зарубежной буржуазной науке.

Восприняв и развив идею Старке о двух путях развития первобытного общестка, наиболее влиятельные в буржуазной этнологии первых десятилетий XX века течения: «теория культурных кругов» и «культурноисторическая школа» — не знают, вернее, не признают перехода от матриархата к патриархату, а наличие матриархальных элементов в своих патриархальных «ареалах» или «пластах» и наоборот объясняют «заимствованием», «влиянием» и пр. К тому же объяснению прибегают диффузио- нисты. Следует иметь в виду, далее, что в буржуазной, этнологии новейшего времени широко распространилось полное отрицание матриархата либо ¦сведение его к отдельным «курьезам». Все это привело к тому, что в конечном счете в новой и новейшей буржуазной этнологии весь вопрос о переходе от матриархата к иатриархату оказался совершенно снятым с порядка дня. Отметим как имеющее большое значение для трактовки нашей темы полное отрицание в буржуазной этнологии значения пережитков.

Особое место в историографии перехода от матриархата к патриархату занял вопрос, входящий в своеобразный узел вопросов, который мы назвали «австралийской контроверзой» У австралийцев, как известно, было обнаружено наличие как матрилинейной, так и патрилинейной филиации: возник вопрос о соотношении того и иного порядка и возможном переходе от одного к другому. Впервые этот вопрос подняли и сделали попытку -его разрешения Файсон и Хауитт в специальной статье[99]. Указав, что у некоторых австралийских племен констатируется происшедший здесь переход от матрилинейной к патрилинейной филиации, авторы отметили, что такой переход, вообще говоря, может быть объяснен либо внешним воздействием, либо в качестве внутреннего процесса. Относительно внешнего воздействия авторы высказали мысль, что и воздействующее племя могло само быть в прошлом матрилинейным. Таким образом, объяснение перехода к патрилинейности под внешним воздействием никак не отвечает на поставленный общий вопрос о том, как все же произошел этот переход. Переход филиации может быть объяснен, по мнению авторов, в связи с переходом от охоты и номадизма к земледелию и оседлости, когда возникновение земельной собственности приводит к тенденции наследования этой собственности по отцовской линии. Это объяснение, однако, иеприложимо к австралийцам, не знающим земледелия. Для последних авторы предложили довольно сложное объяснение перехода филиации, коренящегося в условиях заключения брака. В изложение и разбор этого предложенного Файсоном и Хауиттом объяснения, как имеющего узко специальный характер и связанного с трактовкой всей системы общественных отношений австралийцев, мы входить- не станем и только отмечаем раннюю попытку названных авторов решения данного вопроса применительно к австралийскому материалу.

Буржуазная этнология последующего времени оказалась совершенно бессильной не только разрешить, но даже хотя бы сколько-нибудь приемлемым образом осветить как всю в целом «австралийскую контроверзу», так, в частности, вопрос о переходе австралийцев от матрилинейной к патрилинейной филиации. Более того, буржуазные авторы сознательно извращали эти вопросы и прибегали к совершенно произвольным конструкциям,' не останавливаясь и перед явными нелепостями. Так, Кунов в специальной работе, посвященной австралийцам, во-первых, утверждал, что матрилинейная филиация действует у них только в отношении тотема; во-вторых, что переход филиации совершился у них в обратном порядке: от патрилинейности к матрилинейности, причем, однар;о, от объяснения этого измышленного им обратного хода общественно-идеологического

развития австралийцев уклонился, назвав это «трудным вопросом»[100].

Сделал попытку подойти к данному вопросу русский этнолог А. Н. Максимов. В своей написанной еще до революции, изданной в советское время австраловедческой работе Максимов доказывал, что у австралийцев: матрилинейная филиация действует лишь в отношении одних группировок, в частности в отношении фратрии, тогда как в отношении других, в частности «орды» и племени, действует отцовская филиация. Вопроса же о переходе от одной филиации к другой Максимов вовсе не ставил[101].

Специальных работ на тему о переходе от матриархата к патриархату не появлялось. Из частных исследований, близких этой теме, отметим небольшую статью Лафарга, в которой автор, анализируя свадебные песни и обряды, удачно истолковал фигурирующие в свадебном цикле обряды, имитирующие похищение и покупной брак, как формы, связанные с переходом от матрилокального поселения к патрилокальному и от матриархата к патриархату[102]. Ценное исследование представляет собой работа М. А. Поттера «Зораб и Рустем», в которой автор впервые истолковал фольклорный сюжет о борьбе или поединке между отцом и сыном как отражение перехода от матриархата к патриархату[103].

В заключение нашего историографического обзора приведем для характеристики состояния интересующего нас вопроса в зарубежной буржуазной этнологии наших дней следующее рассуждение из новейшего общего руководства по антропологии и этнологии двух американских авторов — Джекобса и Стерна.

Старые авторы, пишут Джекобе и Стерн, особенно интересовались вопросом о происхождении рода, причем многие считали, что матрилиней- ный род был ранней стадией, которая развивалась в более высокую форму патрилинейного рода. Если бы эта смена действительно происходила, то можно было бы ожидать, что матрилинейные роды повсеместно были связаны с простейшей экономикой, а патрилинейные — с развитой экономикой. На самом деле это не так. Так, экономически высоко развиты© общества северо-западного тихоокеанского побережья в Южной Аляске давали место матрилинейным родам, тогда как в лежащей к югу соседней области в Британской Колумбии, вовсе не столь развитой экономически, существовали патрилинейные роды. В Австралии существуют как матрилинейные, так и патрилинейные роды без того, чтобы это было связано с каким-либо различием экономического уровня. Наличие обоих типов рода как у народов-собирателей, так и у экономически более развитых народов говорит за то, что матрилинейный род имел предшествующую по времени патрилинейную организацию, причем ничем не доказано, что матрилинейный род имел какую-либо тенденцию развиться в патри- линейный род. Если же изменения такого рода и могут быть обнаружены в развитых земледельческо-скотоводческих обществах, то это может быть объяснено тем, что вновь развившиеся значительные формы собственности перешли в руки мужчин, и эта собственность явилась решающей причиной перехода в патрилинейному счету родовой принадлежности[104].

Как можно видеть, названные авторы (этнологическая часть цитированного сочинения принадлежит, надо полагать, Стерну) в интересующем нас вопросе показали только свое полнейшее непонимание условий развития и распада первобытных обществ. Тем не менее они все же ввернули тезис о том, что матриархату предшествовал патриархат, и еще раз повторили тезис о роли собственности.

Мы просмотрели историю вопроса о переходе от матриархата к патриг архату, как этот вопрос трактовался в буржуазной науке. Подведем итоги. Итоги эти довольно незначительны.

Не будем говорить о тех фальсифицирующих историю общественного развития позициях, которые состоят в тупом, фактам и рассудку вопреки, полном отрицании матриархата или сведении его к «курьезам».

Не требует особого разбора и опровержения и та конструкция, которая, фальсифицируя понятие матриархата или материнского права, и сводя это понятие к матрилинейному счету, говорит только о смене филиации. Тот или иной счет происхождения и родства является идеологически надстроечным явлением, покоящимся на определенных основаниях, и эти основания авторы данной категории просто-напросто игнорируют. Однако именно такой взгляд широко распространен в буржуазной науке, и многие авторы, так или иначе принимающие переход от матриархата к патриархату, только смену филиации и имеют в виду. Новейшим образцом подобного, все же «либерального», отношения к матриархату являются авторы цитированного сочинения по антропологии и этнологии Джекобе и Стерн. Заблудившись в своих попытках объяснить конкретные случаи существования матрилинейных и патрилинейных обществ и уклонившись от прямого признания перехода от матриархата к патриархату, названные авторы, вернее Стерн, известный нам в качестве биографа Моргана и собирателя его литературного наследства, в конце концов все же нехотя признает возможность перехода матриархата в патриархат, связывая это с развитием собственности, однако сводит этот переход только к смене филиации.

Широкое распространение в буржуазной этнологии конца XIX — начала XX века получили конструкции, которые, представляя собой попытку фальсификации исторического процесса вообще и первобытной истории в частности, постулируют два пути развития первобытного человечества: земледельческо-матриархальный и скотоводческо-патриар- хальный. Со своей точки зрения представители этих конструкций, таким образом, имеют счастливую возможность считать «снятым» трудный вопрос о переходе от матриархата к патриархату. Но с самой элементарной исторической точки зрения следует считать, что и земледельческо-матриархальные общества, не лишенные, естественно, самостоятельного развития, должны переходить от матриархата к патриархату, как множеством фактов подтверждается в действительности. Однако представители указанных конструкций, хотя и именуют их иногда «культурно-историческими», на деле, цепко держась своих «кругов», «ареалов», и «пластов», упорно этого развития и этого перехода либо не замечают, либо его игнорируют и такого вопроса опять-таки не ставят. Когда же факты говорят

о              наличии в матриархальных «кругах» патриархальных элементов, а в патриархальных — матриархальных, эти «школы» широко прибегают к объяснению «заимствованием», «внешними влияниями» и пр. Подобного рода объяснения широко распространены и у представителей других «теорий», присоединяющих сюда «диффузию», «аккультурацию» и пр.

Не отрицая известного места и известной роли, какие совершенно очевидным образом принадлежат фактам заимствования, стороннего влияния, хотя бы даже «диффузии» и культурного воздействия в широком процессе всечеловеческого культурного развития, мы решительно отрицаем такого рода предположение для элементов общественной культуры, в особенности в условиях первобытной эпохи. Предметом заимствования, диффузии и т. п. могут быть не только формы хозяйства и элементы материальной культуры, но и, правда в ограниченной мере, элементы духовной культуры. Общественные формы и отношения, всегда тесно связанные со своим материальным основанием и как выражение этого основания существующие, не могут быть предметом простого заимствования и т. п., если для них не существует должного основания. Таким образом, если можно предположить, что в каком-либо конкретном случае имело место заимствование тех или иных общественных форм или отношений, то тогда раньше и предварительно должны были быть заимствованы соответствующие материальные элементы. И для того, чтобы в конкретных случаях утверждать заимствование элементов общественной культуры, каковыми и являются элементы матриархата, как и патриархата, надо доказать, что здесь имело место заимствование элементов материальных, на которых и возросли соответствующие элементы общественного порядка. Но в таком случае эти общественные элементы возникают не путем заимствования, а путем самостоятельного, автохтонного развития. Предположим, например, что данное племя перешло,— допустим даже, путем заимствования,— от мотыжного земледелия к скотоводству. Тогда этот переход, развитие скотоводческого хозяйства и новые производственные отношения, которые данная отрасль производительной деятельности порождает,— все это действительно должно стимулировать переход от матриархата к патриархату. Однако от прямого заимствования патриархата здесь достаточно далеко. Что касается выставляемого предположения обратного порядка — о заимствовании патриарахальным обществом элементов матриархата, то это просто-напросто вздорный домысел, и сколько-нибудь доказуемых фактов как для исторического прошлого, так и для более поздней этнографической действительности не существует.

В итоге, распространенное в реакционной буржуазной науке предположение о «заимствовании» матриархальными обществами элементов патриархата, куда относятся и предположения о всяческого рода влияниях, «диффузии», «аккультурации» и пр., есть не что иное, как маломощная выдумка, связанная с тупым отрицанием единства и всеобщности исторического процесса, с отрицанием исторически обязательного, закономерного и столь же всеобщего перехода от матриархата к патриархату.

Сюда же по сути дела относится и тезис о влиянии завоевания или покорения. Тезис этот годится лишь при том условии, что одновременно предполагаются те же, хотя бы два, пути общественного развития: ибо если речь идет о завоевательном воздействии патриархального или классового общества, то либо принимается, что это общество само шло иным путем, миновав матриархат, либо же объяснение завоеванием не объясняет былого перехода от матриархата к патриархату самих завоевателей и общего ответа на поставленный вопрос не дает. Взгляд, по которому завоеваниям уделялось вообще в истории преувеличенное место и значение, давно уже разоблачен: завоевания были лишь отдельными эпизодами в истории человечества. При всем том нельзя отрицать влияния в отдельных случаях завоеваний на общественный строй завоеванных или покоренных народов; надо, в частности, допустить и такого рода влияние при покорении патриархальным или достигшим классового строя народом матриархального общества. Однако переход к патриархату матриархального общества представлял собой в таких случаях процесс не органического развития, а распада.

К этому разряду явлений относится колонизация Африки европейцами (а до них арабами), колонизация восточных стран иными народами,—• колонизация, разрушавшая и нарушавшая естественный ход развития колонизируемых стран.

Для тех буржуазных авторов, которые в том или ином понимании принимают матриархат в качестве исторического общественного порядка, вопрос о переходе от матриархата к патриархату сводится к попыткам, согласно широко распространенной в буржуазной науке манере, найти и наметить отдельные факторы, обусловившие этот переход. Таковыми у различных авторов, как мы видели, служили: похищение женщин, накопление богатств, частная собственность, покупной брак, моногамия, патрилинейное наследование, развитие земледелия, скотоводство и, наконец, патрилокальное поселение. У некоторых авторов фигурируют не один, а два, три или несколько из перечисленных факторов.

Остановимся на всех этих факторах в отдельности.

Леббок и Ковалевский использовали похищение женщин лишь в качестве одного из объяснений перехода к индивидуальному браку. У Тэйлора похищение выступает в качестве явления, специфического для перехода от матриархата к патриархату, явления все же не основного, но сопутствующего, имеющего, однако, серьезное значение. Вопрос о похищении женщин как форме заключения брака имеет свою самостоятельную историю, требующую особого рассмотрения. В то же время сам по себе вопрос

о              действительном характере, значении и историческом месте похищения женщин требует в свою очередь специального рассмотрения, тем более, что тезис Тэйлора оказывается не лишенным некоторого, все же ограниченного основания. Укажем, что Леббок и Ковалевский исходили из тезиса о пресловутой «общности жен», понимаемой в том смысле, что в самый архаический период женщины составляли «общую собственность», или «общее достояние», всех мужчин данной группы. Эта «общность жен», или «общая собственность» на женщин, считалась, якобы, одним из основных элементов матриархата. Таким образом, похищение, якобы, и было формой нарушения этой «общности» и монополизации женщины одним мужчиной, тем самым фактором перехода к моногамии и патриархату. Вся эта дикая конструкция не заслуживает, конечно, опровержения, тем более, что даже буржуазной наукой она давно уже оставлена.

Развитие земледелия, точнее говоря, переход от мотыжного земледелия к плужному, и возникновение скотоводства — важные этапы первобытной истории вообще, факторы, действительно в значительной мере определившие радикальное изменение общественного строя первобытности и ее общественно-производственных отношений. Эти факторы, несомненно, оказали во многих конкретных обществах, во всяком случае в тех, которые прошли через данные этапы хозяйственного развития,— решающее влияние на переход от матриархата к патриархату. Однако как бы эти факторы ни были значительны, они не могут считаться единственными или самодовлеющими факторами указанного перехода. Речь может итти только о месте и роли этих материальных условий в общем процессе развития производительных сил в данных обществах или в общественном развитии человечества в целом.

Накопление богатств, возникновение частной собственности, покупной брак, моногамия и патрилинейное наследование — все эти обстоятельства сыграли немаловажную роль в процессе перехода от матриархата к патриархату. Однако эти моменты были в свою очередь обусловлены определенными причинами, в частности как раз развитием земледелия и скотоводства. Таким образом, сами по себе факторами перехода они, какое бы Родовое общество значение они ни имели, считаться не могут ни в отдельности, ни в том или ином сочетании. Лишь в связи с причинами, их обусловившими, и в их взаимосвязи факторы эти могут и должны быть привлечены к истолкованию перехода от матриархата к патриархату. Но этот переход совершался и в тех обществах, которые не знали ни земледелия, даже мотыжного, ни скотоводства, ни накопления богатств, ни частной собственности и пр. В частности, скотоводства, как известно, не знала значительная часть первобытного географического мира — вся Америка, за исключением — и то условно — древнего Перу, вся Океания, часть Африки, Австралия- Однако переход от матриархата к патриархату многих обществ в этих странах — исторический факт, достаточно очевидный. Скотоводство действительно связано с распадом матриархата и утверждением патриархата, однако, опять-таки, не само по себе, не в качестве единственного фактора, а потому, что, будучи отраслью производительной деятельности боле© высокой, чем мотыжное земледелие, скотоводство явилось одним из элементов общего развития производительных сил, каковое и приводит к переходу от одной общественной организации к другой, более высокой —• от матриархата к патриархату. Таким образом, скотоводство было действительно связано с этим переходом и играло в нем значительную рольг однако в конкретных обществах и в конкретных исторических условиях. То же самое следует сказать и относительно смены мотыжного земледелия плужным в процессе перехода от матриархата к патриархату.

Надо ли уточнить и то, что еще один выставлявшийся в буржуазной науке фактор перехода — наследование, вместе с «чувством» и «желанием» отца передать свое имущество детям, могло возникнуть лишь тогда, когда уже существовала частная собственность.

Остается рассмотреть объяснение происхождения патрилинейного счета родства из перехода от матрилокального к патрилокальному брачному поселению, выдвинутое Мак-Леннаном, развитое Тэйлором и ставшее в буржуазной науке особенно популярным. Действительно, матрилокаль- ностр несовместима с патриархатом, и переход к патрилокальности теснейшим образом связан с переходом к патриархату. Однако сам переход к патрилокальности обусловлен теми общими причинами и основаниями, которые обусловливают переход к патриархату, и это изменение локальности брачного поселения составляет только одно из выражений, правда весьма явственное и существенное, этого перехода, один из элементов превращения материнской семьи в отцовскую. Переход к патрилокальному поселению иногда связывается в указанном смысле с покупным браком, но и в такой форме объяснение перехода от матриархата к патриархату сводится лишь к констатации одного из явлений данного перехода и представляется объяснением механическим. Покупной брак действительно закрепляет патрилокальность вместе с закреплением самого брака, переходящего от парного к моногамному.

Говоря о предложенных буржуазной наукой объяснениях перехода от матриархата к патриархату, вспомним и то своеобразное и во всяком случае оригинальное истолкование, которое этому процессу было дано Бахофеном. Мистико-идеалистическую конструкцию Бахофена, которой он объясняет этот переход, мы отбрасываем. Однако некоторые бахофе- новы интерпретации отдельных религиозных явлений и форм мы можем использовать. Конечно, эти религиозные явления и формы не представляют основания или источника данного перехода, а являются, наоборот, лишь идеологическим отражением совершившегося превращения одного общественного порядка в другой, превращения, обусловленного изменениями в экономическом базисе общества. Как нам приходилось писать*

«то, что для Бахофена, в силу его классовой сущности, соответствующего мировоззрения и умонастроения, ложным образом представлялось основанием и источником общественных форм и отношений, отвлеченным «символом» и пр., для нас, в должной переработке того же материала, может быть приемлемо в качестве исторически сменяющейся идеологии разных ступеней общественного развития. То, что для Бахофена было отражением метафизической и мистической борьбы и победы разных «начал» и «принципов», для нас может оказаться приемлемым в качестве достойных глубокого внимания явлений вытеснения и трансформации одних идеологических представлений другими, созданными новыми производственными отношениями»

Таковы результаты многолетних попыток буржуазной науки объяснить переход от матриархата к патриархату. Неудача этих попыток определяется порочностью и методологической беспомощностью всей буржуазной науки. Прежде всего, буржуазные авторы исходили из совершенно неверной «теории» факторов, пытаясь приписать одному или хотя бы нескольким отдельным явлениям решающее влияние на изменение общественного строя. С другой стороны, беря те или иные моменты, различные авторы не разграничивали явления трех совершенно различных видов: действительные факторы перехода, явления, сопровождающие данный переход, и, наконец, самые формы перехода, формы, в которых этот переход получал свое выражение. Методологическая беспомощность не позволила авторам всех перечисленных нами попыток понять, что суть здесь не в отдельных факторах, а в общих основаниях данного радикального превращения всего первобытного общественного строя, в основаниях, это превращение обусловивших, в основаниях, созданных всем ходом развития первобытного общества, развития производительных сил в первую очередь.

Именно такое глубокое и широкое истолкование перехода от матриархата к патриархату дали Энгельс и Сталин.