Первый «русский» источник, где содержатся сведения об окружающих народах — «Повесть временных лет», называемая также иногда «Начальной летописью», «Летописью Нестора».137 Этот памятник имеет исключительно сложный состав, причём собственно «Повестью временных лет», отвечающей на вопрос: «откуду есть пошла русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду русская земля стала есть», является только его первая часть. Собственно «Повесть... » — это связное и цельное произведение, лишённое летописных приёмов и без хронологических пометок.138 Повесть рассказывает о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя с перечнем стран, доставшихся каждому, о расселении народов после столпотворения,139 о поселении славян на Дунае и расселении их оттуда, о славянах восточных и их расселении в пределах России, о хождении апостола Андрея на Русь, об основании Киева с новым очерком расселения восточных славян и соседних с ними финских племён, о нашествии разных пародов на славян с третьим очерком расселения славян восточных и с описанием их нравов, о нашествии на них хазар, о дани, которую одни из них платили варягам, а другие хазарам, об изгнании первых, о призвании Рюрика с братьями из-за моря, об Аскольде и Дире и об утверждении Олега в Киеве в 882 г. Рассказывая об утверждении Олега в Киеве в 882 г., повествователь замечает: «беша у него варязи и словени и прочи, прозвашася Русью». С этого рубежа для автора «Повести...» и начиналась собственно русская история.140 Последующие источники, содержащие этнографическую информацию, относятся уже к московскому периоду русской истории (после 1462 г.). Основной прирост материала происходил на восточном направлении вместе с ростом территории, подконтрольной московскому правительству. Некоторая этнографическая информация поступала в Россию из Западной Европы, в основном через посредство «польской учёности». Так, в Хронограф 1617 г. оказался включённым раздел «О островах диких людей, коих немецкие люди называют новый свет, или четвёртая часть вселенные». Там говорится о Христофоре Колумбе, Америго Веспуччи и даётся описание Америки. До конца XVII-начала XVIII в. сведений, представляющих хоть какой-то этнографический интерес, в дошедших до нас русских источниках крайне мало. В 1466-1472 гг. (по другим данным в 1468-1474) совершил поход «за три моря» торговый человек из Твери Афанасий Никитин. Его записи об этом путешествии, дошедшие до нас в 6 списках, богаты, но не систематичны. Никитин посетил Персию, Индию (1468-74), а на обратном пути Сомали (Северо-Восточная Африка), Маскат (Юго-Восточная Аравия), Турцию. Особенно ценно описание Индии. Как цели путешествия Никитина, так и значение собранного им материала для эпохи, в которую он жил, не до конца ясны. В печати «Хождение за три моря» впервые было упомянуто Николаем Михайловичем Карамзиным. Походы Ермака 1581-1585 гг. положили начало проникновению русских в Сибирь, и уже к середине XVII в. землепроходцы дошли до крайних пределов Азии, до Тихого и Ледовитого океанов. Служилые и торговые люди небольшими группами проникали в «неведомые землицы», облагали местное население царскими налогами и попутно сообщали об этом населении сведения, часть которых представляет этнографическую ценность. В 1633-1641 гг. совершил поход на р. Яну Иван Ребров. В 1643-1646 гг. из Якутского острога на Амур ходил Василий Поярков. Тогда же, в 40-е гг. XVII в., Михаил Стадухин побывал в земле чукчей. В 1651-1653 гг. маршрут Пояркова повторил Ярофей Хабаров. В 1675 г. с посольством в Китай ездил Николай Милеску-Спафарий (молдавский грек, поступивший в 1671 г. на русскую службу). Он оставил записи о Китае и крайне подробное описание маршрута. Богатый фактическим материалом источник — «сказки» казачьего пятидесятника Владимира Атласо- ва. В ходе путешествия 1697-1700 гг. он первым из русских проник на Камчатку. «Первым этнографом Сибири» называют иногда тобольского сына боярского Семена Ремезова. Он известен как составитель «Чертежной книги Сибири» (1701 г.) и автор дошедшего до нас в отрывках «Описания о народах Сибири» (1698 г.). Первой этнографической монографией на русском языке С. А. Токарев считал «Краткое описание о народе остяцком»141 Григория Новицкого (1715 г.), выполненное по итогам двух поездок на нижнюю и среднюю Обь (поездки совершались по указу Петра I с целью массового крещения остяков и искоренения языческих верований). Сочинение Новицкого долгое время оставалось неизвестным и было опубликовано только в 1884 г. Систематический характер этнографические исследования в России приобрели после образования в 1724 г. Академии наук. Большое значение имела организация Петром I Кунсткамеры. Её этнографические коллекции были впервые выставлены в 1717 г. в Петербурге в Кикиных палатах. В дальнейшем фонды Академии и Кунсткамеры постоянно пополнялись новыми материалами и экспонатами, привозимыми учеными и путешественниками. Одними из первых в названные учреждения поступили богатые записи, чертежи, коллекции, собранные во время путешествия по Сибири в 1719 г. данцигским ученым Даниелем Мессершмидтом (на русской службе — с 1716 г.). В XVIII в. было проведено более 50 экспедиций, в основном силами Академии наук. Для этнографии наиболее плодотворными оказались «Великая северная» (или «Вторая камчатская») экспедиция 1733-1743 гг. и «Физическая» (или «Академическая») экспедиция 1768-1774 г. В состав «сухопутного отряда» Великой северной экспедиции входили историк Герард Фридрих Миллер (1705-1783), натуралисты Иоганн Георг Гмелин (1709-1755) и Георг Вильгельм Штеллер (Стеллер) (1709-1746), а также Степан Петрович Крашенинников (1711-1755), Иоганн Фишер, Якоб Линденау. Для этнографии наибольшее значение имел опубликованный в 1755 г. труд С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Физическая экспедиция включила в себя несколько поездок, выполненных по единому плану. В числе ее участников были Петр Симон Паллас (1741-1811), Иван Иванович Лепехин (1740-1802), Иоганн Готлиб Георги (17291802) и другие. И. Г. Георги был автором первой сводной этнографической работы «Описание всех в Российском государстве обитающих народов». Она увидела свет в 1776-1780 гг. В связи с принятием русского подданства «Младшей ордой» казахов и важностью торговых связей со Средней Азией, по проекту обер-секретаря сената И. И. Кирилова и под его началом была организована «Известная экспедиция», позже переименованная в «Оренбургскую экспедицию» (1734-1737 гг.). Под другими названиями и под другим руководством экспедиция продолжала работать и в 1740-е гг. В работу Оренбургской экспедиции особый вклад внес Петр Иванович Рычков (1712-1777), автор «Топографии Оренбургской». Большинство публикаций XVIII в. представляли комплексные описания отдельных регионов — природы, населения, экономики, истории, культуры и быта. Большое значение для развития этнологии имела составленная Василием Никитичем Татищевым (16861750) — выдающимся государственным деятелем, дипломатом и историком — программа сбора сведений142 об отдельных областях России. В конце XVIII-начале XIX в. появились первые публикации по русскому фольклору, религии славян — Михаил Дмитриевич Чулков (1734[или 43]-1792), М. В. Попов, Григорий Глинка, Андрей Сергеевич Кайсаров (1782-1813). По характеру они были скорее любительскими, чем научными. Только работа Павла Михайловича Строева (1796-1876) «Краткое обозрение мифологии славян российских» (1815 г.) выделяется из этого ряда. Усилиями Иллариона Калиновича Россохина (1707 или 1717-1761) и Алексея Леонтьевича Леонтьева (1716-1786) зарождается русское китаеведение. Оба они в разное время достаточно долго жили в Китае, а по возвращении в Россию занимались переводами китайских сочинений на русский язык при Академии наук. В конце XVIII в. были совершены плавания в Америку — правительственная экспедиция Иосифа Биллингса и Г аврилы Сарычева и экспедиция купца Г ригория Шелехова, пополнившие сведения о народах. Обширный этнографический материал был собран русскими кругосветными экспедициями, которых всего было 45. Первое кругосветное плавание русские корабли совершили под командованием Ивана Фёдоровича Крузенштерна (1770-1846) и Юрия Фёдоровича Лисянского (1773-1837) в 1803 г. Следующими по времени были плавания Василия Михайловича Головина, Отто Евстафьевича Коцебу (1788-1846). Из особо знаменитых и плодотворных назовём плавание в Антарктику 1819-1821 гг. под командованием Фадея Фадеевича Беллинсгаузена (1778-1852) и Михаила Петровича Лазарева (1788-1851), а также плавание Фёдора Петровича Литке (1797-1882). С начала XIX в. Александр I по совету своего учителя, швейцарского ученого и общественного деятеля Фредерика Сезара де Лагарпа (1754-1838) начал открывать в России университеты. Они мыслились средством к созданию образованного слоя общества, интеллектуальной элиты — предполагаемой социальной опоры будущих радикальных реформ политической системы империи. В 1804 г. был основан Казанский университет,143 ученые которого внесли большой вклад в изучение поволжских и других народов.144 В числе участников экспедиции Бел линсгаузена-Лазарева был профессор-астроном из Казани Иван Михайлович Симонов, изучавший во время этого плавания культуру и быт народов Тихого океана. Особого упоминания заслуживает книга профессора естественной истории и медицины Карла Фукса «Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях», ставшая первым монографическим описанием казанских татар (1844 г.). Академик Осип (Юзеф) Михайлович Ковалевский (1800/01-1878), бывший профессором Казанского университета в 1833-1860 гг., оставил ряд трудов по монголоведению и буддизму, создал собственную научную школу. Из своих путешествий по Сибири, Забайкалью, Китаю О. М. Ковалевский привёз значительную коллекцию бытовых вещей, которая также, как и коллекция И. М. Симонова, поступила затем в этнографический музей Казанского университета. Из других востоковедов первой половины XIX в. особенно следует назвать Никиту Яковлевича (в монашестве — Иакинф) Бичурина (1777-1853). Н. Я. Бичурин прожил 14 лет в Китае в составе православной миссии, призванной обслуживать пленных русских казаков, захваченных китайцами после падения в 1685 г. крепости Албазин на Амуре. Петербургское начальство осталось недовольно исполнением Бичуриным своих прямых обязанностей. По возвращении на родину он был строго наказан. Зато вместе с собой Бичурин привез 400 пудов китайских книг и всю последующую жизнь занимался их изучением и переводом. С 1827 г. одно за другим выходили в свет его сочинения о Китае и соседних с ним странах, снискавшие автору славу классика мировой синологии.145 Между 1800 и 1830 гг. было совершено много поездок в Среднюю Азию. Шло целенаправленное изучение Русской Америки. В 1825[22?]-1829 гг. Георг Генрих Лангсдорф возглавил экспедицию в Бразилию. Увлечение патриархальной стариной русского народа, фольклором, поверьями, праздниками набирало силу с 1820-х гг. и нашло выражение в деятельности таких известных собирателей, «романтиков-народолю- бов», как Иван Михайлович Снегирев, Иван Петрович Сахаров, Вадим Васильевич Пассек, Александр Васильевич Терещенко. Опубликованные ими материалы являются ценным источником по истории народного быта для современных исследователей. В 1836 г. при разделении Кунсткамеры на ряд специализированных музеев был создан Этнографический музей. В уставе Академии наук было записано, что Этнографический музей — центральное учреждение в империи для изучения «различных человеческих племен» и их культурного развития, особенно — живущих в Российском государстве. В 1879 г. музей был преобразован в Музей антропологии и этнографии. С 1903 г. он стал официально именоваться Музеем антропологии и этнографии им. Петра Великого. Организационное оформление этнологии в России завершилось с созданием в 1845 г. Русского географического общества (РГО) с отделением этнографии. Первое время этнографическим отделением руководил естествоиспытатель Карл Максимович Бэр (1792-1876). Он был сторонником широких сравнительно-этнографических исследований, призванных, по его мысли, дополнить историческую науку там, где не хватает прямых исторических свидетельств. Этнографические сведения такого рода представлялись К. М. Бэру подлинным сокровищем, постоянно возрастающим в цене, поскольку запасы с каждым днем уменьшаются. Однако очень скоро деятельность Общества получила иное направление. Группа молодых, русских по национальности ученых — Николай Иванович Надеждин (1804-1856), Владимир Иванович Даль (1801-1872), Измаил Иванович Срезневский (1812-1880) и другие — добилась того, чтобы основное внимание было направлено на изучение русского народа. Бэр вынужден был подать в отставку с занимаемого поста. В конце 1848 г. во главе отделения этнографии встал Н. И. Надеждин. В 1847 г. РГО составило и разослало на места «циркуляр» (программу) для собирания этнографического материала. Поступавшие отчеты разрабатывали Н. И. Надеждин и Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885). Так были заложены основы этнографической части Архива РГО. Для всей пореформенной эпохи было характерно усиленное внимание к изучению крестьянства, его семейного быта, сельской общины, «обычного права», что определялось большим общественным интересом к этим проблемам после падения крепостничества, широким использованием исторических и этнографических материалов в дискуссиях о дальнейших путях развития страны. Изучались народная поэзия, народное искусство, верования. К этому времени относится деятельность нового поколения краеведов, историков-любителей и собирателей фольклора. С конца 1850-х гг. печатался Павел Иванович Якушкин (1822-1872), в 1860-е гг. — Иван Гаврилович Прыжов (1827-1885), Иван Александрович Худяков (1842-1876), с 70-х гг. — Павел Васильевич Шейн (1826-1900) и Д. Н. Садовников. Как собиратель сказок Пермской губернии начинал краевед, а впоследствии известный ученый — Дмитрий Константинович Зеленин (1878-1954). В 1864 г. образовалось Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) при Московском университете, в 1878 г. — Общество археологии, истории и этнографии при Казанском университете (ОАИЭ). Виднейшими представителями профессиональной этнологии в пореформенной России были Михаил Игнатьевич Кулишер (автор «Очерков сравнительной этнографии и культуры» — 1877 г.), казанский профессор Иван Николаевич Смирнов, изучавший финские народы Поволжья, харьковский профессор Н. Ф. Сумцов — специалист по украинской этнографии, Д. А. Коропчевский — переводчик классических иностранных работ, С. С. Шашков — популяризатор западных этнологов, Э. Ю. Петри, написавший двухтомник «Антропология» (1890-1897 гг.), Максим Максимович Ковалевский (1851-1916), известный работами по общинному землевладению и «родовому строю», семья этнографов Харузиных (Михаил Николаевич, Алексей Николаевич, Николай Николаевич, Вера Николаевна — братья и сестра), Лев Яковлевич Штернберг (1861-1927), Дмитрий Николаевич Анучин (1843-1923) и другие. Н. Н. Харузин (1865-1900) первым в России читал курс этнографии в Московском университете и Лазаревском институте восточных языков. Широко эрудированным ученым, теоретиком был Александр Николаевич Максимов. Он неоднократно выступал с критикой эволюционистских построений по истории брака и семьи, отвергал теорию родового строя, группового брака, критиковал излишнюю увлеченность широкими обобщениями в этнографических вопросах. В 1880-х гг. благодаря хранителю этнографических коллекций Всеволоду Фёдоровичу Миллеру (18481913) усилилась изыскательская деятельность Московского Румянцевского музея. Этот музей был создан на основе собрания графа Николая Петровича Румянцева (1754-1826),146 и включал Дашковское этнографическое отделение и Отделение иностранной этнографии. В 1897 г. в Петербурге был создан Русский музей с этнографическим отделом, сразу же развернувший широкую собирательскую работу под руководством крупного этнографа, бывшего политического ссыльного Дмитрия Александровича Клеменца (1848-1914). Появление и расширение этнографических музеев способствовало развитию серьезных исследований в области материальной культуры. Не ослабевал интерес к явлениям духовной культуры российских народов. Изучалось колдовство, шаманство, заговоры, заклинания. Традиция исследований славянского язычества была продолжена во второй половине XIX в. А. И. Кирпичниковым, И. И. Срезневским, П. С. Ефименко, А. С. Фаминцыным. Из последних работ этого ряда, выходивших в дореволюционной России, назовем вышедшую в 1914 г. монографию Е. В. Аничкова «Язычество и Древняя Русь», работы Н. М. Гальковского «Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси» и Дмитрия Константиновича Зеленина «Очерки русской мифологии» (обе — 1916 г.). Много ценного материала было собрано частным «Этнографическим бюро» (1898-1901) князя В. Н. Тени- шева. Бюро рассылало на места единую программу сбора сведений «о крестьянах Центральной России» и платило корреспондентам за каждый присылаемый лист. Обобщениями собранных данных являются публикации С. В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», Г. Попова «Русская народно-бытовая медицина», Анны Стеллинг «Рассказы из народного быта», В. В. Тенишева «Правосудие в русском крестьянском быту». В пореформенную эпоху продолжились экспедиционные исследования российских ученых в разных регионах мира. В изучение Азии большой вклад внесли Николай Михайлович Пржевальский (1839-1888), Григорий Ефимович Грум-Гржимайло (1860-1936), Григорий Николаевич Потанин (1835-1920), Петр Кузьмич Козлов (1863-1935), Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872-1930). Гонбочжаб Цэбекович Цыбиков (1873-1930). Г. Ц. Цыбиков (по происхождению — бурят) — востоковед, окончивший Петербургский университет, в 1899-1902 гг. по поручению РГО первым из русских проник в столицу Тибета Лхасу, привез оттуда собранные втайне материалы своих наблюдений и 300 томов тибетских книг. Можно упомянуть также китаеведа и монголоведа Петра Ивановича Кафарова (в монашестве — Палладий) (1817-1878), опубликовавшего в 1866 г. «Сокровенное сказание» о Чингисхане), монголоведа Алексея Матвеевича Позднеева (1851-1920), китаеведов Василия Павловича Васильева (1818-1900) и Сергея Михайловича Георгиевского (1851-1893), основателя отечественной индологии Ивана Павловича Минаева (1840-1890). Василий Васильевич Юнкер (1840-1892) в 1870-е — 1880-е гг. совершил две большие экспедиции в Африку, Николай Николаевич Миклухо-Маклай (1846-1888)— несколько поездок по Океании. В конце XIX — начале XX в. появились этнографические труды, написанные политическими ссыльными: «Якуты» Вацлава Серошевского (1858-1945), «Чукчи» Владимира Германовича Богораза (1865-1936; псевдонимы — Н. А. Тан, В. Г. Тан), «Гиляки» Льва Яковлевича Штернберга (1861-1927) и многие другие. Ссыльный землеволец Василий Филиппович Трощанский опубликовал в Казани в 1902 г. «Эволюцию черной веры (шаманства) у якутов», где попытался увязать развитие их верований с предполагаемым переселением предков якутов из Южной Сибири. Широкий интерес образованных слоев общества к этнографическим материалам нашел выражение в появлении специальных периодических изданий: «Этнографическое обозрение» (орган ОЛЕАЭ, выходил в 1889 г.), «Живая старина» (орган РГО, выходил с 1890 г.). Из местных периодических изданий самые знаменитые — «Известия» Казанского ОАИЭ (с 1878 г.), «Киевская старина» (с 1882 г.). Появились коллективные издания и популярные серии: «Русские народы. Наброски пером и карандашом» (1894 г.), четырехтомник «Народы земли» (1903-1911 гг.), «Народы России» (1905 г.), «Великая Россия» (1912 г.), незаконченное многотомное географическое издание, содержащее значительные сведения по этнографии, «Россия» (1899-1914 гг.). Между 1917 и 1922 гг. Российская империя трансформировалась в СССР. В ходе гражданской войны на всей ее территории установился советский строй. Грандиозные социальные потрясения привели к некоторому перерыву в деятельности этнологических учреждений. Но уже в начале 1920-х гг. некоторые из них, существовавшие с дореволюционного времени, возобновили свою работу. Началось создание новых. К 1927 г. в столицах союзных республик, областных и некоторых уездных городах было открыто более полутора тысяч краеведческих музеев и обществ. Их работу координировало Центральное бюро краеведения. Была развернута подготовка этнографических кадров. В 1925 г. началось преподавание этнографии в Ленинградском университете, где работали В. Г. Богораз и Л. Я. Штернберг. В том же году в Московском университете факультет общественных наук был преобразован в этнологический факультет. В 1926 г. начал выходить журнал «Этнография» (с 1930 г. — «Советская этнография», с 1992 г. — «Этнографическое обозрение»). Наметившиеся процессы были прерваны на рубеже 1920-х — 1930-х гг. В 1929 г. при Центральном музее народоведения, организованном в 1924 г., начал работу «Этнологический марксистский семинар». С 1929 по 1932 гг. проводились этнографические «совещания» для «выработки» общих позиций «по ряду принципиальных теоретических вопросов». Эти сборища знаменовали полный разгром действительной науки и начало такого ее этапа, когда сами слова «наука», «ученый» можно употреблять только с приставкой «эрзац-». Гуманитарное знание в СССР на долгие годы заменила историко-материалистическая мифология. С начала 30-х гг. на смену существовавшим научным направлениям и отдельным группам учёных-едино- мышленников пришла так называемая «советская этнографическая школа».147 Она признала марксизм-ленинизм «единственным подлинно научным методом» и противопоставилась на этой основе всей мировой («буржуазной») науке. В этнологию, как и в историю, обществоведение, философию, политэкономию, социологию, средствами административного насилия была внедрена абсурдная «теория» общественно-экономических формаций,148 выполнявшая роль пролетарской отмычки к историческому процессу. В резолюции, принятой Совещанием этнографов Ленинграда и Москвы в 1929 г., указывалось, что «основным понятием и объектом исследования этнографии должны быть социально-экономические формации в их конкретных вариантах».149 На том же совещании было заявлено, что изучаться должны главным образом те общества, которые находятся на низких стадиях развития. В статье «Этнография», опубликованной в 1933 г. в первом издании Большой советской энциклопедии, она определялась как наука, изучающая народы, стоящие «на различных, часто довольно ранних, ступенях докапиталистического развития и поэтому сохранивших у себя пережитки докапиталистических формаций». В этих пережитках одно время даже пытались увидеть зачатки коммунистических отношений будущего. Тридцатые годы отмечены активизацией этнографической работы в районах Крайнего Севера, Сибири, Средней Азии, Казахстана. Авторы этого периода проявляли особый интерес к анализу общественной организации, выявлению хотя бы и гипотетических следов «общинно-родового уклада», родоплеменной структуры. Задачи этнографии сужались, предмет сводился к изучению сомнительно реконструированного первобытнообщинного строя (методом этнографического наблюдения). С тех же позиций крайне тенденциозно развивались исследования общих вопросов истории первобытного общества. В 1933 г. на базе Музея антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде был создан Институт антропологии и этнографии АН СССР, переименованный в 1935 г. в Институт этнографии АН СССР (ныне — Институт этнологии и антропологии Российской академии наук). С 1942 г. центр этнографической науки переместился в Москву (в современном Петербурге находится «часть» Института этнологии), и все этнографические исследования возглавил Сергей Павлович Толстов. Это был деятельный и думающий человек, автор многих работ и интересных гипотез, хороший организатор. Тем не менее это был человек своей эпохи. Вместе со всеми он клялся в верности «Великому Сталину», раскаивался в «ошибках», клеймил позором инакомыслящих. Известный российский этнолог, Вадим Александрович Александров, хорошо знавший С. П. Толстова лично, вспоминал о нём: —Работать с С. П. Толстовым-директором было очень трудно. ... Не жалея себя, он не считался в работе и с другими, а возникавшие затруднения вызывали взрывы, терпеть которые следовало только с нервами, зажатыми в комок. В иных случаях Сергей Павлович мог быть изысканно вежлив, откровенен и великодушно широко прямолинеен, грубовато шутлив, нетерпелив и капризен. Понимал он собеседника, что называется, с первого слова. В общем, температура в директорском кабинете была трудно предсказуема. ... Пожалуй, самое трудное для него самого, глубоко скрытое в душе, заключалось в неизбежной необходимости сочетать крупного, самостоятельно думающего ученого с деятелем административно-идеологической системы, болтиком которой он был. Как человек тщеславный, тяготевший к тому же к принципиальному одобрению своей деятельности, он шел на поводу этой системы, а случалось, и ее безнравственности. ... При некоторой доли подозрительности он старался вникать в детали деятельности сотрудников и своих помощников. ... С.П. Толстов мне импонировал широтой своих научных взглядов...».150 В послевоенный период в СССР были проведены 3 комплексные этнографо-археолого- антропологических экспедиции — Памиро-Ферганская, Балтийская, Хорезмская. В 50-е гг. началось написание — самой фундаментальной за весь советский период серии монографий — «Народы мира» (серия завершена в 1966 г.). Серия имела как достоинства, так и недостатки. В. А. Александров пишет: —С. П. Толстов ... задумал создать фундаментальную серию —Народы мира» и, придавая ей первостепенное значение, считал, что именно она должна отражать лицо института. Коллективный метод написания вузовских учебников был распространен уже перед войной, но в 1950-х гг. политика утверждения в академических институтах именно этого метода как первостепенного в их работе стала утверждаться особенно настойчиво. В результате стала появляться серия —кирпичей» до 80-Ю0 печатных листов151 каждый. Само собой разумеется, в подобных изданиях подтверждались концепции социального заказа. Мнения, противоречившие этим концепциям или их отдельным положениям, отводились с —порога». Назначение этой серии было очень неопределенным. По своим объемам и тиражам такие тома были недоступны широким читательским слоям, исследователям они нужны были лишь для справок. Пожалуй, только ремесленники-профессионалы, преподаватели высших учебных заведений находили в них необходимый материал для создания своих лекционных курсов. В результате огромный затрачиваемый труд при создании этих —коллективных» изданий растягивавшийся на долгие годы, не соответствовал результатам. К тому же, исследовательская мысль в индивидуальных исследованиях так или иначе —пробивалась через укатанный асфальт» созданных и официально одобренных концепций и скоро становилось ясно, насколько быстро содержание —кирпичей» устаревало».152 В 1966 г. на пост директора Института этнографии был назначен Юлиан Владимирович Бромлей. Благодаря ему, весь период с середины 60-х годов и до «перестроечной эпохи» прошел под знаком разработки так называемой «теории этноса» (ее рассмотрению будет посвящен особый раздел) и сопровождался внедрением представлений об «этносе» как главном исследовательском объекте этнографии. С начала 60-х гг. делались попытки обосновать дисциплины на стыке этнографии с другими науками. В 1961 г. С. И. Брук и В. И. Козлов опубликовали в «Советской этнографии» статью об этнической картографии, в 1963 г. они же и М. Г. Левин — статью об этногеографии. Заговорили об «этнодемографии», «этносоциологии», «этноэкологии» и проч. Эти направления имеют приверженцев и сегодня. Кроме Ю. В. Бромлея, была еще одна фигура, без упоминания которой портрет этнографии в рассматриваемую эпоху не будет полным, — Сергей Александрович Токарев. Он заведовал сектором в Институте этнографии, а с 1956 по 1973 г. — кафедрой этнографии Московского университета. С. А. Токарев был необычайно эрудированным человеком, своеобразной «живой энциклопедией». Им очень много сделано для изучения истории русской и зарубежной этнографической науки,153 созданы труды по религиям народов мира, написан учебник по этнографии народов СССР. С. А. Токарев выступал редактором учебных пособий, энциклопедий, справочных изданий, трудов зарубежных ученых. Конечно, написанное С. А. Токаревым, с современных позиций, нуждается в некоторой переоценке, но его заслуги перед наукой и образованием по-настоящему велики. В 1989 г. (еще при жизни Ю. В. Бромлея) Институт этнологии и антропологии в Москве возглавил Валерий Александрович Тишков. Его приход к руководству был отмечен публикацией двух близких по содержанию статей, автором которых он являлся, свежих стилистически и концептуально (в журналах «Коммунист» и «Советская этнография»). Новый директор не скрывал, что является сторонником обновления и интеграции отечественной этнологии в мировую научную систему. В докладе на заседании Ученого Совета Института этнографии 18 января 1990 г., через 8 месяцев после утверждения в должности директора, В. А. Тишков отметил «достаточно серьезный кризис отечественного гуманитарного знания, особенно его теоретико-методологических основ» и поставил одной из задач преодоление «позитивистского мышления и упрощающей суть вещей теории отражения, свойственных марксистско- ленинскому обществознанию». В. А. Тишков высказался за отказ от обязательной для всех ученых- гуманитариев единой методологии и от «ритуального поклонения одной дисциплинарной метатеории, имеющей тенденцию к мумификации и застою...». «Раскованность и неортодоксальность мысли, видимо, сейчас важнее ригоризма нашего языка прошлых десятилетий».154 В качестве серьезных и больных проблем В. А. Тишков назвал низкий статус этнологии в обществе и в системе АН СССР, малое число этнологов («в десятки раз меньше, чем в США, и в несколько раз меньше, чем в других развитых странах»), трудности с привлечением перспективной молодежи. «Сказывается имидж дисциплины как занимающейся маловажными, малоинтересными и недостаточно перспективными проблемами. ... Учебник по этнографии155 представляет собою устаревший и просто слабый текст, который может скорее отпугнуть, чем привлечь студентов к данной профессии. Не менее архаично и содержание этнографической подготовки...». К этому хотелось бы добавить,156 что вся гуманитарная наука СССР строилась на строго авторитарных принципах. В ней процветало чинопочитание, уважение не к знаниям и не к личности, а к должности, лакейство перед власть имущими, готовность угодливо обслуживать существующий тоталитарный режим, «научно обосновывать» любые его действия. Все «общественные науки», и этнография в том числе, являли собой раздел коммунистической пропаганды. Ни одна монография, ни один учебник, ни одна самая захудалая брошюра, программа, методическая разработка, научная статья не могли быть опубликованы без предварительной проверки на соответствие марксизму-ленинизму. Свобода дискуссий даже в самые лучшие годы миролюбивого и лениво разлагавшегося брежневского социализма сводилась к чуть более или чуть менее вольным интерпретациям «классиков» и «основоположников» так называемого «научного коммунизма», приправленным для осовременивания обильным цитированием последних партийных документов. Сложилась целая когорта ученых, одержимых внутренней цензурой, не умеющих думать иначе, как в категориях диалектического и исторического материализма, ученых (пусть это прозвучит пародоксально) недостаточно образованных, наглухо изолированных от общечеловеческих ценностей, подлинных достижений цивилизации, воспринимающих все многообразие мира сквозь призму классового противостояния, искренне убежденных, что марксизм-ленинизм является венцом философской и общественно-политической мысли, закономерным и достойным итогом всего пройденного человечеством пути. Люди эти представляли своеобразную низшую категорию жречества, на которую время от времени низвергались потоки животворящей благодати с уровня Политбюро ЦК КПСС, нескольких академиков «противоестественных» (как их называли в народе) наук и прочих «непогрешимых». Публицисты, вузовские педагоги, авторы научных публикаций имели задачей действовать «в свете» постоянно принимаемых партией «исторических решений», по возможности доходчиво спускать полученные руководящие указания «в массы», соблюдая верность «заветам», «духу и букве единственно верного и всепобеждающего учения». Сам процесс научного и околонаучного мышления в СССР понимался как манипуляция заданными шаблонами, набор которых менялся в зависимости от политической конъюнктуры. Это была самая настоящая, ничем не завуалированная профанация науки, где нехватка фактических знаний компенсировалась развитым «классовым чутьем». В области узконаправленных, локальных и конкретных исследований советского периода можно говорить о каком-то прогрессе, каких-то достижениях.157 Но в целом, по всем отраслям общественноисторического знания, и по этнологии в том числе, происходило и, к большому сожалению пока продолжается, падение уровня квалификации научных кадров, девальвация дипломов всех рангов. В теоретических наработках советского периода, доныне (2000 г.) пронизывающим все школьные и вузовские учебники, во взглядах и оценках, господствующих среди специалистов и неспециалистов, ничего нельзя понять, абстрагируясь от тех исторических условий, в которых они зарождались и развивались.