ПАРЕТО (1848-1923)

Цель данной главы — показать, какое отношение к методам и наблюдениям социальной антропологии имеет работа Вильфредо Парето. В ней будет изложена попытка Парето применить к анализу цивилизованных народов тот же самый сравнительный метод, который был применен к материалам по первобытным народам в классических трудах социальной антропологии, таких, как «Первобытная культура» Тайлора, «Золотая ветвь» Фрэзера или «Первобытное мышление» Леви-Брюля.

В обширном труде Парето «Трактат по общей социологии» (Pareto [далее — Р.] 1916; я пользовался английским переводом 1935 г.) более миллиона слов истрачено на анализ чувств и представлений. Этот трактат — плод большой начитанности и горькой иронии. Он занимателен во всем В Парето, однако же, следует видеть скорее фило- софа-политолога, чем социолога Ему были присущи блеск и поверхностность полемиста и популяризатора научного метода Подобно многим итальянским ученым, Парето пребывал на четверть века позади остального научного мира, и его постоянные выпады и колкости в адрес несуществующих врагов порой утомляют при чтении. Растрачивать две тысячи страниц на опровержение мнений философов, священников и политиков — несколько излишнее дело. Кроме того, Парето был плагиатором, и, надо сказать, весьма неразборчивым. По-видимому, он просто не знал современной ему социологи- ческой литературы. Он не упоминает ни работ Дюркгейма, ни трудов Фрейда или Леви-Брюля, хотя в последних затрагивались те же самые проблемы чувств, рациональности и нелогического мышления, в рассмотрение которых он вдается.

Зачем же тогда браться за разбор книги, которая столь дурна? Парето пытался разрешить ряд глубинных проблем, и из его неудач, в той же мере как и из его успехов, мы можем познать многое о природе поставленных проблем и о терминологических и методологических трудностях, сопровождающих их исследование. Сведения, которые он приводит, и истолкования, которые он им дает, выливаются в разъясняющий комментарий к теориям других авторов, особенно к теории первобытного мышления Леви-Брюля, так как оба ученых в одинаковой степени пытались выстроить классификацию типов мышления и выяснить существующую между ними взаимосвязь.

«Трактат» покоится на пяти основных положениях: 1.

Существуют определенные «чувства» (или, как говорит Парето, «остатки»), которые способствуют социальной стабильности (класс «групповой устойчивости»), и «чувства», которые способствуют социальным изменениям (класс «инстинкта к комбинациям»). Изучение данных «чувств», их существования, распространения и взаимосвязей у отдельных личностей и в группах людей составляет предметную область социологии. 2.

Чувства проявляются не только в поведении, но и в «идеологиях» («производных»). Эти последние, по сравнению с самими чувствами, имеют небольшое социальное значение, и единственный смысл их изучения лежит в обнаружении чувств, которые могут быть либо выражены, либо скрыты в «идеологиях».

Индивиды биологически неоднородны. В любом обществе некоторое их число представляет собой «элиту», т.е. людей, обладающих врожденной способностью руководить. 4.

Форма и устойчивость общества зависит от: а) распределения и мобильности предводителей в социальной иерархии; б) соотношения между индивидами в каждом классе, поведение которых мотивируется чувствами, способствующими стабильности (тип «рантье»), и индивидами, которые руководствуются чувствами, способствующими изменениям (тип «спекулянтов», или «расчетливых»). 5.

Периоды изменений и стабильности чередуются по причине вариаций в числе биологически «превосходящих» индивидов в тех или иных классах (т.е. из-за «циркуляции элит»), а также по причине неравного соотношения между «рантье» и «спекулянтами» в правящих классах (т.е. из-за «распределения остатков»).

Первые два положения имеют более прямое отношение к изучению первобытного мышления в отличие от остальных.

Существует шесть классов «остатков»: 1) инстинкты к комбинациям; 2) групповая устойчивость (устойчивость агрегатов); 3) потребность в проявлении своих чувств посредством внешних актов (деятельность, самовыражение); 4) остатки, связанные с социальностью; 5)

единство индивида и того, что ему принадлежит; 6) сексуальный остаток.

Большинство действий, которые представляют собой выражение данных остатков, являются нелогическими, и Парето четко отграничивает их от логических действий, которые проистекают из опыта и опытом контролируются. В свою концепцию «действий» Парето включает не только поведение, но и мышление. По Парето, логикоэкспериментальное мышление основывается на фактах (а не факты основываются на мышлении), причем принципы этого мышления всякий раз опровергаются, как только выясняется, что они не согласуются с фактами. Факты, таким образом, гарантируют единообразие эксперимента. Нелогические понятия, наоборот, принимаются априорно и повелевают опытом. Они не зависят от фактов, но факты зависят от них. Если они вступают в противоречие с опытом (в понятие которого Парето включает наблюдение и эксперимент), начинается поиск аргументации для восстановления согласия.

Критерием определения логических или нелогических действий является проверка на предмет того, согласуется ли субъективная цель действия с его объективным результатом — т.е. приспособлены ли средства к решению проблемы. Логическое начало может быть продемонстрировано посредством наблюдения и эксперимента. Единственно верно судить о ценности такого логико-экспериментального понятия, как «действие», может только современная наука. Роды и виды Имеют ли действия логические результаты и цели? объективно субъективно Класс I Логические действия (объективные и субъективные цели идентичны) Да Да Класс II Нелогические действия (объективный результат отличается от субъективной цели) — — Роді Нет Нет Род 2 Нет Да Род 3 Да Нет Род 4 Да Да Виды родов 3 и 4 3-а, 4-а Объективный результат был бы принят субъектом, если бы он был ему известен 3-6, 4-6 Объективный результат был бы отвергнут субъектом, если бы он был ему известен Парето цитирует Гесиода: «Не мочитесь в устье реки, выливающейся в море, или в источник. Этого следует избегать. Не опорожняйте там свой кишечник, ибо сие не есть хорошо» (Р. 1935, 79). Обе рекомендации являются нелогическими. Призыв не загрязнять питьевую воду имеет объективный результат, возможно, неизвестный Гесиоду, но у него нет субъективной цели. Призыв не загрязнять рек в их устьях не имеет ни объективного результата, ни субъективной цели. Эти призывы, стало быть, согласно схеме классификации Парето, относятся к классу II, роду 3 и к классу II, роду 1 соответственно.

«Результаты и цели, о которых мы говорим, есть результаты и цели прямые и непосредственные. Мы не будем обращать внимания на косвенное и опосредованное. Объективный результат — это реальный результат, лежащий в области, доступной наблюдению и опыту, а не воображаемый результат, лежащий за ее пределами.

Если реального результата не существует, то действие нельзя охарактеризовать надлежащим образом с точки зрения научного метода, так как оно будет лежать за пределами логико-экспериментального поля, в котором может единственно функционировать наука. «Когда Св. Фома [Аквинский] утверждает, что ангел говорит с ангелом, он постулирует отношение между явлениями, о которых человек, строго придерживающийся рамок опыта, ничего сказать не может. Ситуация повторяется и в том случае, когда сама аргументация и выводы строятся логически. Так, Св. Фома не довольствуется одним лишь своим утверждением — он горит желанием доказать его и высказывает следующее: если ангел может каким-то образом сообщить другому ангелу то, что у него на уме, так же как и человек может сообщить другому человеку пришедшую ему на ум идею, то, следовательно, ангел может разговаривать с ангелом Экспериментальная наука не может найти погрешности в такой аргументации, так как последняя полностью лежит за ее пределами» (Р. 1935, 289).

Парето отдает себе отчет в том, что с точки зрения формальной логики истинность самих посылок не важна и требуется лишь здравый ход рассуждения, отталкивающегося от них. Однако же он предпочитает говорить о мышлении и действии как логических, когда они находятся в согласии с реальностью и приспособлены к достижению конечной цели, и говорить о них как о нелогических, когда с научной точки зрения они не находятся в таком согласии и к достижению конкретной цели не приспособлены.

«Каждое социальное явление можно рассматривать в двух аспектах: как оно есть в реальности и как оно предстает в уме того или другого человека. Назовем первый аспект объективным, а второй — субъективным. Подобное разграничение необходимо, поскольку мы не можем поместить в один и тот же класс действия, производимые химиком в его лаборатории, и действия, производимые вершителем магии; или, например, действия греческих моряков, налегающих на весла для продвижения корабля по воде, и те жертвоприношения, которые они приносят Посейдону, чтобы обеспечить себе быстрое и благополучное плавание.

Тем не менее названия, которые мы дали двум классам, не должны вводить нас в заблуждение. В действительности оба класса являются субъек тивными, поскольку все человеческое знание субъективно. К данным классам следует подходить не столько с точки зрения их внутренних различий по существу, сколько с точки зрения большего или меньшего багажа знания, которым мы сами обладаем. Нам достоверно известно — или по крайней мере мы полагаем, что нам достоверно известно, — что жертвоприношения Посейдону в действительности никак не влияют на плавание. По данной причине мы отделяем их от действии другого рода, которые (опять же с точки зрения нашего знания) способны повлиять на него. Если бы в будущем нам пришлось открыть, что мы ошибались и что жертвоприношения Посейдону в самом деле играли существенную роль в обеспечении безопасного плавания, мы бы были вынуждены поменять их место в нашей классификации действий. Все это, конечно, лишь словесные рассуждения, но их цель здесь — просто указать, что когда человек классифицирует вещи, он классифицирует их согласно знаниям, которыми он обладает. Трудно представить, что положение дел может быть каким-то иным

Существуют действия, которые представляют собой средства, соответствующие достижению целей, или действия, которые логически связывают средства с целями Существуют и другие действия, в которых данные черты отсутствуют. Ддя типа поведения, основанные на таких действиях, будут весьма различаться, если их рассматривать с их объективной или субъективной стороны С субъективной точки зрения практически всякое человеческое действие должно относиться к логическому классу. В понятии греческих мореплавателей жертвоприношения Посейдону и работа веслами являлись в одинаковой мере логичными средствами навигации Чтобы избежать дальнейшего многословия, которое может оказаться утомительным, мы просто дадим названия этим типам поведения. Предположим, что термин логические действия может быть употреблен по отношению к действиям, которые логически соединяют средства с результатами — не только с точки зрения субъекта, выполняющего такие действия, но и с точки зрения сторонних наблюдателей, обладающих более обширным знанием Другими словами, данный термин может быть употреблен по отношению к действиям, которые являются логичными как субъективно, так и объективно в вышеизложенном смысле Действия другого рода мы будем называть нелогическими (но ни в коей мере не нелогичными)» (Р. 1935, 76—77).

Помимо первого вопроса, является ли принятое на веру понятие значимым с научной точки зрения («объективный аспект»), мы можем поставить второй вопрос почему одни лица насаждают такие понятия или поверья, а другие принимают их («субъективный аспект»), а также и третий вопрос какие преимущества и недостатки несет за собой подобное понятие или поверье для человека, который утверждает его, для человека, который принимает его, и для общества в целом («утилитарный аспект»)? Как и многие авторы (Милль, Джеймс, Сорель и другие), Парето подчеркивает, что объективно значимое представление может необязательно быть социально полезным или пригодным для конкретного человека, который его придерживается. Доктрина абсурдная с логико-эксперимен- тальной точки зрения может оказаться благоприятной, а доктрина научно установленная — пагубной для общества. Парето заявляет, что одна из его целей — «экспериментально продемонстрировать индивидуальную и социальную пригодность нелогического поведения» (Р 1935, 35).

Каким образом нелогическое поведение становится приемлемым у людей, вполне способных на логическое поведение? Почему люди верят в неразумные доктрины? Ответ Тайлора и Фрэзера состоит в том, что люди рассуждают ошибочно и делают неверные выводы из правильных наблюдений. Леви-Брюль говорит, что люди пассивно воспринимают коллективные модели мышления того общества, в котором они родились. Согласно Парето, ответ лежит в психических состояниях, выражаемых в остатках, шесть классов которых были описаны выше. Мы рассмотрим только подразделения первых двух классов, поскольку сам Парето не уделяет особенно много внимания последним четырем классам. Класс I Инстинкт к комбинациям 1-а Комбинации общего порядка 1-6 Комбинации сходств или противоположностей 1.

Сходства или противоположности общего порядка 2.

Явления необычные или исключительного порядка 3.

Объекты или явления, внушающие благоговение или ужас 4.

Состояние счастья, связанное с хорошими явлениями; состояние несчастья, связанное с плохими явлениями 5.

Ассимиляция: физическое поглощение вещей в целях достижения результатов, сходных (реже — противоположных) по образцу 1-в Мистические воздействия некоторых вещей; мистические результаты некоторых действий 1.

Мистические силы в целом 2.

Мистические связи между названиями и вещами 1-г Потребность в соединении остатков 1-А Потребность в развитии логики 1-е Вера в эффективность комбинаций Класс II Групповая устойчивость (устойчивость агрегатов) П-а Устойчивость связей между лицом и другими лицами и местами 1.

Связи семейных и родственных групп 2.

Связи с местами 3.

Связи социального класса II-6 Устойчивость взаимоотношений между живыми и мертвыми П-в Устойчивость связей между умершим и вещами, принадлежавшими ему при жизни И-г Устойчивость абстракций И-А Устойчивость единообразия Н-е Чувства, которые трансформируются в объективную реальность И-ж Персонификации И-з Потребность в новых абстракциях Данная классификация поразит читателя своим рядом произвольных и бессистемных категорий, но в порядке справедливости по отношению к автору нам следует постараться добраться до тех значений, которые он вкладывает в свои слова, и мы проиллюстрируем подразделения класса I его классификации, а также попытаемся найти в них объяснение упомянутым остаткам.

1-а. Комбинации общего порядка

Парето приводит следующий пример. Плиний выдает за эффективные средства от эпилепсии яички медведя и дикого кабана, мочу дикого кабана (которая действует еще более эффективно, если ей дать отпариться в мочевом пузыре животного), сушеные, растертые в порошок и взбитые с молоком яички борова, легкие зайца с ладаном и белым вином (Р. 1935, 522). Данный остаток по существу выражает те самые магические ассоциации, которые, как говорит Тайлор, либо никогда не имели разумного значения, либо имели таковое некогда, но оно со временем забылось. То есть провести логическую мысленную связь между болезнью и лекарством мы теперь не можем I-б (1). Сходства или противоположности общего порядка

Это принципы типа: sirruUa simdibus curantur и contraria contrariis10.

У Феокрита знахарка говорит: «Дельфис [ее любовник] измучил меня. Я возожгу лавровую ветвь. Как только она громко треснет, воспламенившись, и в мгновение ока сгорит дотла, тело Дельфиса да будет поглощено огнем любви... Как только я растоплю воск с божьей помощью, пусть Дельфис сразу же растает от любви. Как только я поверну этот бронзовый ромб, да будет Дельфис повернут Афродитой к моему порогу» (Р. 1935, 533). Данный остаток выражает ассоциативные идеи в магии, о которых много писал Тайлор и которые Фрэзер, подвергнув еще более детальному анализу, поместил в раздел гомеопатической магии.

1-6 (2). Явления необычные или исключительного порядка

Светоний повествует. «Некогда удар грома обрушился на стены Велитрии, и происшествие то было истолковано как предзнаменование, что гражданину сего города суждено было стать верховным властителем Одержимые этой верой, велитрийцы пошли войной на римлян, но успеха не достигли. „Только через долгие годы им стало понятно, что предзнаменование говорило о пришествии Августа", который родился в велитрийской семье» (Р. 1935, 541). Данный остаток имеет дело с приметами и пророчествами.

1-6 (3). Объекты или явления, внушающие благоговение или ужас

Пример: «Данный остаток почти всегда присутствует в ряде ситуаций следующего характера. Повествуя о деле Катилины, Саллюстий сообщает: „Были люди, которые говорили, что Катилина, закончив речь, принудил своих сообщников по преступлению дать клятву и пустил по кругу чаши со смесью человеческой крови и вина, из которой они все испробовали, посылая проклятья предателям, как диктовал обычай. После чего он посвятил их в свой план, сказав, что он поступил таким образом из соображений, что если каждый повинный в таком тяжком преступлении будет нести ответственность за другого, то уменьшится вероятность того, что они предадут друг друга. Некоторые утверждают, что подобные истории были вымышлены теми лицами, которые посредством преувеличения злодеяния наказанных людей надеялись смягчить дух недовольства, выросший вокруг Цицерона" Независимо от тою, была ли эта история истинной или сфабрикованной, факт проведения прямой ассоциации между двумя ужасными вещами очевиден (т.е. ассоциации между питьем человеческой крови и заговором против Римской республики)» (Р. 1935, 552-553).

1-6 (4). Состояние счастья, связанное с хорошими явлениями; состояние несчастья, связанное с плохими явлениями

«Древние римляне приписывали успехи своей республики богам. Наши современники приписывают экономический прогресс своих обществ невежественным, коррумпированным и всецело достойным презрения парламентам. При старой монархии во Франции люди считали, что король — воплощение божества. Когда происходило что- то дурное, люди говорили: „Ах, если бы король только зналГ Сегодня божественные понятия — это республика и всеобщее избирательное право. „Всеобщее избирательное право — наш повелитель!" — таков лозунг наших депутатов и сенаторов, которые избираются голосами людей, верящих в догму: Ni Dieu, Ni Maitre»11 (P. 1935, 558).

1-6 (5). Ассимиляция: физическое поглощение вещей в целях достижения результатов, сходных (реже — противоположных) по образцу

«Ввиду очевидной силы, храбрости и быстроты ног Ахилла некоторые полагали, что в детстве его кормили костным мозгом льва; по указаниям других, это был костный мозг медведя и внутренности льва и вепря» (Р. 1935, 561). Данный остаток соответствует той категории, которую Фрэзер называл контактной магией.

I-в. Мистические воздействия некоторых вещей; мистические результаты некоторых действий

Данный остаток имеет отношение к амулетам, клятвам, испытаниям и запретам

I-в (1). Мистические силы в целом

Как пример данного остатка Парето цитирует Тертуллиана: «У язычников существует вещь, которой все опасаются. Это так называемый fascinum («гго-то вроде злых чар), который наступает как горестный результат чрезмерной гордости и тщеславия. Это то, в чем мы порой видим проделку дьявола, поскольку дьявол ненавидит все хорошее, а иногда кару Бога, ибо Богу бывает угодно возвеличить смиренных и пристыдить гордецов» (Р. 1935, 572).

1-в (2). Мистические связи между названиями и вещами

Святой Августин говорит, что «Бог закончил труд своих рук в заданное число дней, а именно в шесть» (Р. 1935, 586).

1-г. Потребность в соединении остатков

«Человек не склонен отделять веру от опыта — он стремится к совершенному целому, в котором не будет диссонантных нот. Христиане столетиями полагали, что в их письменах не содержалось ничего противоречащего историческому или научному опыту. Теперь некоторые из них оставили данное положение в той части, в которой оно касается научного опыта, но продолжают утверждать его истинность в части, относящейся к истории. Другие как в отношении науки, так и в отношении истории предпочитают отойти от Библии, но во всяком случае настаивают на том, что необходимо придерживаться библейской морали. А отдельные лица достигают 5

- 7759 желанного согласия и целостности — если не в буквальном смысле, то в аллегорическом — при помощи остроумных интерпретаций. Мусульмане убеждены, что в Коране есть все, что человечество может когда-либо познать. Авторитет Гомера был неоспорим для древних греков. Для некоторых социалистов так же неоспорим авторитет Маркса или по крайней мере был неоспорим до недавнего времени. Бесконечное число счастливых высказываний о „святом прогрессе" и „святой демократии современных народов" просто сливаются в одно гармоничное мелодичное целое» (Р. 1935, 588).

1-д. Потребность в развитии логики

«Потребность в логике удовлетворяется в равной мере как строгой логикой, так и псевдологикой. В конечном счете людей занимает лишь сам процесс мышления — вопрос о том, является ли их мышление здравым или ошибочным, их заботит мало- Не стоит забывать, что, даже если это стремление добраться до причин явлений любой ценой (будь эти причины реальными или воображаемыми) часто приводило к открытию причин мнимых, оно также подталкивало и к открытию истинных причин. Экспериментальная наука, теология, метафизика и дюке простые спекулятивные рассуждения по поводу происхождения и цели явлений отталкиваются от одной и той же отправной точки: не останавливаться на последней познанной причине известного факта, но идти дальше, выдвигать аргументы и пытаться обнарркить или вообразить что-то за пределами познанного. Конечно же, у диких народов нет привычки к тому роду метафизических рассуждений, который свойствен цивилизованным странам, но они также не знакомы и с цивилизованной научной деятельностью. Того, кто станет утверждать, что экспериментальная наука вообще бы не существовала, если бы не теология и метафизика, опровергнуть будет, к сожалению, нелепсо. Все эти виды деятельности, вероятно, представляют собой проявление одного и того же психического состояния, при отсутствии которого они все одновременно перестали бы существовать» (Р. 1935, 590-591). Парето не цитирует ничего конкретного, описывая данный остаток, но во многих дальнейших примерах в его классификации присутствуют ссылки на этот остаток, которые его тем или иным образом иллюстрируют. 1-е. Вера в эффективность комбинаций

«Говоря в общем и целом, невежественный человек руководствуется верой в эффективность комбинаций. Эта вера поддерживается тем фактом, что лшогие комбинации действительно эффективны, но тем не менее она возникает в человеке спонтанно, что можно наблюдать на примере ребенка, испытывающего восхищение от сочетаний самого странного рода. Невежественный человек плохо отличает (если вообще отличает) эффективные комбинации от неэффективных. Он зачеркивает лотерейные номера согласно своим представлениям с такой же доверчивостью, с какой приходит на железнодорожную станцию ко времени, указанному в расписании. По его понятию, посоветоваться с прорицателем или знахарем является таким же естественным делом, как проконсультироваться у самого опытного врача-терапевта. Катон Старший раздавал магические средства и рекомендации по обработке земли с такой же самоуверенностью» (Р. 1935, 593—594).

Парето не считает, что логические действия следует отличать от нелогических на психологических основаниях. «Если человек убежден, что для благополучного плавания ему следует принести жертвоприношение Посейдону и выйти в море на корабле, который не дает течи, он совершит жертвоприношение и выполнит работу по шпаклевке швов в одном и том же состоянии духа» (Р. 1935, 210).

Чтб конкретно Парето понимает под остатками — ясно не совсем. По-видимому, он был плохо знаком с психологией и предпочитал оставаться как можно более неопределенным в отношении своей концепции. Ни его критики, ни его ученики не вносят особой ясности в категорию остатков. Боркено отмечает, что эта концепция малопродуктивна, бессмысленна и труднопонимаема (Borkenau 1936, 48). Сорокин говорит, что остатки — это относительно постоянные внутренние импульсы, которые в то же самое время не являются ни инстинктами, ни чувствами. Он сравнивает их, в частности, с «предрасположениями» и «комплексами» (Sorokin 1928, 48). Буске указывает лишь на то, что они представляют собой тенденции определенного рода либо чувства определенного рода (Bousquet 1925, 135).

Я толкую сочинения Парето, как Хомане и Куртис, которые усматривают в остатках некоторый обобщающий элемент, содержащийся в «произносимом и написанном», или абстракцию от «всего, говорящегося и делающегося людьми». Впрочем, эти авторы нередко предпочитают употреблять данный термин также и по отношению к понятию «гипотетические чувства». Например, они пишут: «Строго говоря, остатки не являются частью концептуальной схемы; скорее, это универсальные единицы, абстрагированные от всего говорящегося и делающегося людьми. Здравый смысл сам создает для нас концептуальную схему, которая по природе наших мыслительных навыков так тесно связана с наблюдением, что отделять эту схему от процесса наблюдения просто не представляется удобным Мы всегда наблюдаем за тем, что мы говорим и делаем, но все мы также ощущаем, что у нас есть чувства, связанные с нашими высказываниями и поступками. По этой причине мы будем использовать термин остаток в его значении чувство. Пожалуй, здесь не стоит приносить прямоту языка здравого смысла в жертву слишком последовательной строгости» (Homans, Curtis 1934, 87—89).

Парето и сам нередко прибегал к слову sentiment («чувство») вместо своего термина residue («остаток»). В его речи в Лозанне, цитируемой Хомансом и Куртисом, говорится: «Человеческая деятельность делится на два основных типа: тип, основанный на чувстве Сsentiment), и тип, основанный на экспериментальных исследованиях. Преувеличить значение первого невозможно. Именно чувство (sentiment) подталкивает нас к действию, дает жизнь принципам морали, привычкам и религиям во всем разнообразии и сложности форм последних. Именно стремление к идеалу способствует развитию человеческих обществ. Но второй тип столь же важен для этих обществ. Он ставит материальное творение на первый план, и мы обязаны ему тем знанием, которое придает эффективность действию и полезно модифицирует само чувство (sentiment), облик которого, надо признать, весьма медленно приспосабливается к окружающим условиям Все науки (естественные науки в той же мере, что и социальные) возникли из смеси эксперимента и чувств (sentiments). На разграничение этих элементов ушли века. На сегодняшний день в естественных науках данное разграничение практически завершено, в то время как в социальных оно только начинается» (Homans, Curtis 1934).

Тем не менее Парето использует слово «чувство» только как понятие, удобное для объяснения, и не вкладывает в него значения некого «наблюдаемого явления». Даже если он нередко обращается со словами «чувство» и «остаток» так, как если бы они были взаимозаменяемыми терминами, то в самой его концептуальной схеме они соответствуют разным вещам. Вот пример: мы видим из наблюдений, что в определенных ситуациях люди ведут себя определенным образом и что в их поведении, следовательно, присутствует общий фактор. Этот постоянный элемент в разнообразных формах поведе- ния и есть «остаток», причем он является важной величиной в комплексе реального поведения. Остальные элементы (т.е. произвольные элементы) представляют собой явления «производные» и выступают в таком комплексе как не имеющие значения переменные величины. Остатки и производные, таким образом, имеют характер фактов, доступных наблюдению, в то время как чувства представляют собой уже дальнейшую концептуализацию фактов, т.е. перевод фактов в систему идей.

Схему Парето можно лучше понять на конкретных примерах. Скажем, некоторые насекомые готовят запасы пропитания для своих личинок, и все члены рассматриваемого вида готовят такие запасы совершенно одинаковым способом Различия в поведении этих насекомых есть явления производные. Общее в их поведении есть остаток, т.е. то, что остается, когда все вариации устранены (это чистейший тип нелогического действия, принадлежащий к роду 3 в сводной схеме Парето). Концептуально оформляя данное «общее» в поведении насекомых, мы называем его инстинктом Мы делаем это ради собственного удобства. Точно так же мы находим удобным говорить об инстинкте птиц вить гнезда, поскольку ход мысли был бы затруднен, если бы нам приходилось каждый раз давать полное объяснение сходным типам поведения (вместо чего слово «инстинкт» может бьггь удачно подставлено в концептуальную схему). Те, кому слово не нравится, могут пользоваться описанием самого поведения. Далее, когда мы говорим об инстинкте, мы не утверждаем ничего о психологических и физиологических причинах, обусловливающих поведение, или о побочных явлениях, которые могут его сопровождать, но говорим лишь об одном реально наблюдаемом поведении.

Употребление слова «чувство» у Парето почти что аналогично. Остаток — это то, что является постоянным в разнообразных типах поведения, т.е. это константа единообразия. Сторонний наблюдатель замечает, что в Англии люди в определенных ситуациях совершенно определенным образом реагируют на такие символы, как «корона» или «государственный флаг». Путем абстракции он может выделить те общие черты, которые характеризуют этих людей и их общественные церемонии. Они и составляют остаток. Конечно, это чистейшая абстракция, ибо ее нельзя наблюдать вне комбинации с произвольными элементами реального поведения, но тем не менее она связана с наблюдаемым поведением. Теперь, ради собственного удобства, мы можем назвать данный остаток «чувством патриотизма» и можем далее заметить, что рассматриваемое чувство патриотизма не только выражается в реальном поведении, но и скрепляется, усиливается им

Эта гипотетическая конструкция обозначает лишь психологическое состояние и, следовательно, не укладывается в разряд того, что «наблюдается и описывается». Но она имеет свою пользу, поскольку дает возможность соотнести друг с другом большое количество фактов, подобно тому как понятие гравитации дало нам возможность соотнести падение яблок, движение планет и многие другие явления.

В обзоре литературных источников Парето замечает, что во многих странах и в разные времена наблюдается одно и то же характерное явление: когда на море поднимается шторм, люди пытаются что-нибудь предпринять, чтобы его успокоить. Они могут прибегать к магическим действиям, молитве богам или чему-либо другому. Какой конкретно род действий они изберут, с точки зрения Парето, является абсолютно несущественным Важным является сам факт, что они ощущают то, что нечто может быть предпринято для усмирения шторма и что они в конце концов реально предпринимают это нечто. Во все времена и во всех странах люди устраивали и устраивают пиршества, но делают они это по самым разнообразным причинам «Пиршества в честь ушедших постепенно переходят в пиры в честь богов, а затем в пиры в честь святых, после чего, сделав круг, они становятся обычными столами поминовения. Можно видоизменить формы застолья, но устранить сам обычай застолья гораздо труднее. Упрощая дело (а стало быть, с известной долей приближения), можно сказать, что религиозный обычай или любой другой обычай подобного характера обнаруживает тем меньше сопротивления к изменению, чем дальше он отстоит от своих остатков с точки зрения простой ассоциативной связи между идеями и действиями и чем большую пропорцию теологических, метафизических и логических концепций он в себе содержит» (Р. 1935, 607). Согласно Парето, стало быть, застолье (причем не какой-то конкретный вид застолья, а сам акт застолья в любые времена и в любом месте) — это остаток; а причина его организации — явление производное.

Я приведу два последних примера, чтобы проиллюстрировать употребление терминов «остаток» и «чувство» у Парето. Концептуальная плоскость Плоскость наблюдения чувство (sentiment) остаток (residue) реальное поведение абв А а aid аеж ази

Возьмем гипотетический африканский народ, который при засухе проводит церемонии по вызыванию дождя. Эти церемонии — абв. Со временем христианские миссионеры обращают народ в свою веру, и теперь, когда люди хотят вызвать дождь, они идут в церковь и просят священника помолиться о дожде. Священник выполняет христианский ритуал агд. Далее народ переходит в ислам и перенимает новый ритуал для вызывания дождя — аеж. Но в конце концов люди возвращаются в языческую веру. Позабыв свои старые церемонии вызова дождя, они заимствуют похожие ритуалы (ази) у соседнею народа. Если мы сравним все эти ритуалы, то обнаружим, что в них присутствует общий элемент (я), который указывает, что в любой ситуации при засухе непременно производится церемония по вызову дождя и что в каждом случае она характеризуется некоторыми общими чертами (взывание к некоему божеству и тд.). В реальной обстановке, конечно, эти общие черты всегда перемешаны с другими — частными, или произвольными, элементами. Остаток — это абстракция от частностей реальной обстановки. Но те, кто считает, что факты можно осмыслить лучшим образом — например, если просто сказать, что этот народ испытывает характерное чувство по отношению к дождю (А — согласно схеме) и что константу социального поведения можно отнести к такому чувству, — также не ошибутся (при условии, что они отдают себе отчет в том, что делают, т.е. попросту концептуализируют понятие «остаток»).

Впрочем, нам не требовалось прибегать к гипотетическому африканскому племени. Предположил!, что абв — это христианство; агд — ислам; аеж — индуизм; а ази — христианская наука. Теологические и ритуальные стороны этих религий весьма различны. Возьмем на рассмотрение лишь один элемент из данного комплекса, а именно социальное поведение, связанное с моральными нормами. Все указанные религии одинаково осуждают прелюбодеяние, воровство, убийство, кровосмешение и тд. Соответственно люди, живущие в обществах, где данные религии имеют влияние, испытывают ужас при мысли о нарушении морального кодекса — подавляющее большинство этих людей подчиняются правилам кодекса и стремятся наказать тех, кто их нарушает. Социальное поведение обнаруживает постоянные и единообразные черты. Различаются лишь истолкования необходимости тех или иных моральных норм и санкций, применяемых к нарушителям Это факт, который мы получаем из наблюдений. Если исследователь желает подойти к данному факту посредством его дальнейшей концептуализации, т.е. путем разбора религиозных чувств, он волен поступить так.

Из того, что Парето говорит об остатках, должно быть понятно и то значение, которое он вкладывает в производные. Собственно говоря, производные — это относительно непостоянные элементы в разных типах социального поведения. В приведенной выше схеме они обозначены как бу в, г, д, е, ж, з, ги Но дело в том, что Парето достаточно часто использует данный термин, подразумевая под ним то, что он также называет «идеологиями» или «речевыми реакциями». Последние, по сути, представляют собой причины, которыми люди объясняют свои действия. Парето, таким образом, противопоставляет как чувства, так и действия, в которых они выражаются, тем толкованиям, которыми люди оправдывают свои поступки. Он, впрочем, признает, что чувства выражаются не в только в действиях, но и в идеологиях, поскольку люди испытывают потребность не только в действии как таковом, но и в его интеллектуальном осмыслении; причем тот факт, аргументируется ли их действие здраво или абсурдно, имеет небольшое значение. То, что люди говорят, и то, что они делают, может не иметь прямого отношения к их чувствам, но всегда нацелено на удовлетворение этой означенной выше потребности.

Согласно Парето, чувство, поведение и идеология находились в функциональной взаимосвязи. Поведение и идеология были производными чувства, причем поведение, характеризовавшееся относительным постоянством, было более важной величиной.

Подобно Дюркгейму, Леви-Брюлю и другим авторам, Парето не соглашался с теориями, толковавшими поведение на основании тех мотивов, которыми сами люди свое поведение объясняли. Он жестко критиковал Спенсера и Тайлора за их предположения, что первобытные люди, должно быть, пришли к выводу о существовании душ и призраков на основании логических рассуждений, отталкивающихся от непосредственного наблюдения за явлениями, и что внедрение культа мертвых было конкретным последствием их умозаключений. Он также критиковал Фюстеля де Куланжа за высказывание, что присвоение людьми земли выросло из культа очага и что сам характер права на землю объяснялся характером культа очага. В возражение Парето говорил, что религиозный культ и землевладение скорее всего развивались бок о бок. Фюстель де Куланж полагал, что семья, которая по причине общего религиозного культа и социальных обязанностей группировалась вокруг очага, постепенно «прикрепилась» к земле, подобно самому очагу. По лшению Парето, ситуация была иной: в определенный момент люди стали жить отдельными семьями, прикрепленными к участкам земли, и как одно из проявлений такого образа жизни возник определенный род религиозного культа, который, в свою очередь, внес свой вклад в упрочение данного образа жизни, способствуя отдельному проживанию семей на их отдельных участках. Взаимоотношение, которое мы здесь имеем, носит не простой характер «причина—следствие», а характер обоюдной взаимозависимости. Семья, культ и система верований взаимодействуют и упрочивают друг друга.

Несмотря на то что идеологии могут определенным образом воздействовать на чувства, все-таки именно чувства являются основными и наиболее устойчивыми элементами. Идеология может смениться, но чувство, породившее ее, останется — причем на месте старой идеологии может возникнуть совершенно другая. В самом деле, один и тот же остаток может порождать противоположные производные, например, сексуальный остаток может быть выражен категорическим неприятием каких бы то ни было сексуальных отношений. Следовательно, производные всегда находятся в зависимости от остатка, а не наоборот. В данном случае мы имеем одностороннюю функциональную зависимость.

Гостеприимство — явление универсальное. Поэтому, когда греки говорят, что человеку следует проявлять гостеприимство по отношению к странникам, ибо «странники и нищенствующие приходят от Зевса», мы можем спокойно оставить фигуру Зевса в стороне. Греки «попросту облачили в эти слова свою склонность к гостеприимству, а Зевс был привлечен единственно для того, чтобы придать обычаю логическое звучание и оправдание, оговаривающее, что причина гостеприимства лежит якобы в уважении к Зевсу или в опасении его наказания для ослушников» (Р. 1935, 215). Другие народы обосновывают гостеприимство другими мотивами, но одинаково настаивают на самом обычае. Склонность к гостеприимству — это остаток, в то время как мотив гостеприимства — производное. Чувства и те действия, в которых чувства реально выражаются, представляют собой важные элементы. Мотивы, которыми действия объясняются, не имеют большого значения. Для достижения цели подойдет практически любой мотив. Если человека, страстно желающего осуществить какое-либо действие, убедить, что его мотивы дурны или ошибочны, он вряд ли откажется от идеи самого действия — скорее, он обратится к поиску новых мотивов, чтобы оправдать его. По этой причине Парето с одобрением (кто бы мог ожидать!) цитирует мысль Спенсера, что миром управляют не идеи, но чувства, для которых эти идеи служат не более чем путеводителем

«Следуя логике, — говорит Парето, — вначале следовало бы поверить в саму религию, а затем в эффективность ее ритуалов; т.е.

убеждение в эффективности должно являться логическим следствием веры. Следуя логике, было бы абсурдно прибегать к молитве без первоначального убеждения, что кто-то ее должен услышать. Но нелогическое поведение объясняется как раз обратным типом процесса. Сначала возникает инстинктивная вера в эффективность ритуала, затем рождается потребность в объяснении этой веры, после чего объяснение находится в религии» (Р. 1935, 569).

Существуют определенные элементарные типы социального поведения, которые характерны для всех обществ, возникают в аналогичных ситуациях и связаны с одинаковыми объектами. Эти типы поведения (остатки) отличаются относительной стабильностью, так как проистекают из сильных чувств. Конкретные формы, в которые облекаются такие чувства и сопровождающие их идеологии, могут варьироваться — в каждом обществе они выражаются на конкретном языке той или иной культуры. Логические истолкования особенно заметно «облекаются в те формы, которые присущи той или иной эпохе. Их можно сравнить со стилями одежды, характеризующими конкретную эпоху» (Р. 1935, 143). Но если мы хотим понять человека, мы не должны останавливаться на его идеях, а должны изучать его поведение. Если мы, далее, согласимся с тем, что чувства управляют поведением, то нам будет нетрудно понять поступки людей в самые отдаленные времена, ибо на протяжении веков и даже тысячелетий чувства меняются незначительно. Разве мы могли бы испытывать удовольствие от чтения поэм Гомера, элегий, трагедий и комедий греков и римлян, если бы мы не признавали, что они выражают те же чувства, которые по большей части разделяем и мы? Выводы Парето можно свести к афоризму: «Человеческая природа не меняется» либо же к его собственной фразе: «Производные изменяются, остатки сохраняются» (Р. 1935, 660).

Теперь я перейду к краткому разбору некоторых теоретических положений Парето. В согласии с расплывчатой и несвязной структурой его книги я не буду последовательно критиковать ее, а лишь намечу несколько пунктов для обсуждения. В частности, я сосредоточу свое внимание на проблемах, относящихся к изучению первобытного мышления.

В применении сравнительного метода Парето допускал ту же оплошность, что и Тайлор, Фрэзер или Леви-Брюль. Он набирал сведения в местах совершенно непредсказуемых и вставлял их в свою теорию, как в мозаику. Критические замечания, которые я высказывал ранее в адрес сочинений подобного типа, относятся в полной мере и к труду Парето (Evans-Pritcbard 1933; 1934).

Одно из преимуществ, которое было у Парето по сравнению с современными ему антропологами, заключалось в том, что ему не требовалось обращаться к сообщениям путешественников и миссионеров о суевериях дикарей. Ограничив область своих исследований европейскими странами классического и постклассического периодов, он получил возможность изучить то, как местные жители сами выражали свои представления. Его основными текстами были сочинения греческих, римских и средневековых авторов. Другое его преимущество заключалось в том, что в определенном смысле он опирался на материалы собственных полевых наблюдений. Надо признать, конечно, что он заимствовал все свои факты из книг и газет и чаще подвергал анализу идеологии, чем само поведение. Но его жизнь не была жизнью кабинетного ученого, так же как его академический опыт не ограничивался стенами колледжа. В ранний период своей жизни он занимался общественной деятельностью — его жизненные наблюдения подсказали ему, что существуют большие различия между тем, что люди говорят о своих намерениях, и тем, что в действительности в их намерения входит. Как правило, впрочем, ему удавалось применить свои наблюдения к анализу изучаемых им материалов лишь косвенным образом Гесиода, Платона, Аристотеля и Светония уже нельзя перепроверить, и возможности провести полевую работу среди древних греков или римлян у нас тоже нет.

В последующих главах данной книги я критикую Фрэзера за его сопоставление современного европейского ученого с магом и жрецом в «варварском» обществе, а Леви-Брюля — за сравнение образа мышления образованного европейца XX в. с системой верований у первобытных народов. Парето не сделал такую ошибку. Он постарался исследовать роль логического и нелогического мышления и поведения в их тесном взаимодействии в одной и той же культуре. Его намерение было превосходным На деле, однако, он не совсем последовательно придерживался задуманного. Он чрезвычайно подробно описывает ошибочные поверья и иррациональные поступки, но очень мало говорит о понятиях, диктуемых здравым смыслом, и о поведении элширического характера. Подобно тому как работы Леви-Брюля воссоздают образ дикарей, полностью поглощенных ритуалами и мистикой, труд Парето обрисовывает образ европейцев, находящихся во все времена под властью чувств, которые выражаются в большом разнообразии абсурдных представлений и действий. Если бы Парето и Леви-Брюль предложили нам детальное описание реального человеческого поведения в течение одного дня (Парето — по части цивилизованных народов, а Аеви-Брюль — по части перво бытных), тогда мы смогли бы судить, действительно ли нелогическое поведение является такой важной качественной и количественной характеристикой, какой ее попытались представить эти авторы при помощи избранных ими методов. Впрочем, я полагаю, что нелогическое поведение играет относительно незначительную роль в поведении как первобытного, так и современного человека и что соответственно оно имеет сравнительно небольшое значение.

Труд Парето представляет собой забавный комментарий к книгам Леви-Брюля. Леви-Брюль написал несколько томов, чтобы доказать, что дикари обладают «пралогическим» мышлением в отличие от европейцев, которые обладают логическим мышлением. Парето написал несколько томов, чтобы доказать, что европейцы отличаются нелогическим мышлением Мы могли бы сделать вывод, что ни в одну эпоху людьми не управлял и не управляет разум. Ситуация становится еще более забавной, если вспомнить, что Леви-Брюль уклонился от описания признаков цивилизованного мышления потому, что они уже были надлежащим образом определены в трудах классиков древности и современности. Парето делал свои выводы о нелогичности цивилизованного мышления на примерах тех же самых классиков (Myres 1925).

Одна из причин, по которым я взялся за анализ труда Парето, состояла в желании подчеркнуть тот факт, что изучение ненаучных или донаучных видов мышления и ритуального поведения нельзя ограничивать материалом первобытных обществ — в него следует включать и рассмотрение цивилизованных обществ. Парето, конечно, наделял древнегреческое, древнеримское и современное европейское общества не ббльшим объемом здравого смысла и эмпирического поведения, чем тот, который Леви-Брюль усматривал в традиционных обществах Африки, Китая или индейцев Америки. Он соглашался, что сегодня люди мыслят и ведут себя чуть-чуть более разумно, чем в прошлом, но полагал, что разница настолько незначительна, что ее трудно заметить.

Соотношение между экспериментально-логической и экспериментально-нелогической сферами деятельности, стало быть, мало изменялось на протяжении истории и было относительно постоянным. Анализируя поведение человека и классифицируя его по категориям остатков, Парето выделил определенные единообразные социологические категории, которые вполне могли использоваться как единицы сравнения. Если допустить, что направление его анализа было в целом правильным, то надо признать, что сохранять существующее ныне разделение дисциплин на изучающие первобытное обще ство и изучающие цивилизованное общество представляется непродуктивным.

Другая причина, по которой я уделяю столько места сочинениям Парето, состоит в том, что в них проводится необходимость разграничения экспериментально-логического поведения и мышления и других форм мысли и действий. Разграничивая эти области, Парето поднимает важный вопрос о терминологии, который на самом деле предотвратил бы большую путаницу в антропологии, если бы он был поставлен на рассмотрение ранее. Разделение мышления у Парето на экспериментально-логическую и экспериментально-нелогическую категории представляется мне превосходным и совершенно необходимым для того, кто собирается исследовать роль экспериментально-логического мышления в обществе

Но следует помнить, во-первых, что данная классификация, как и любая другая, не является совершенной, поскольку отражает лишь современное состояние знания; и, во-вторых, что она не сообщает нам ничего о психологических и социологических качествах исследуемых фактов. Она указывает лишь на определенный род явлений: состоятельна ли посылка или понятие, разумны ли выведенные из него следствия, приспособлено ли то или иное действие к достижению поставленной цели. Возможен, к примеру, такой род ситуации, при которой, с экспериментально-логической точки зрения, понятия Л и Б следовало бы поместить в разные категории, в то время как с психологической или социологической точки зрения они относятся к одной категории. Парето осознает, что факты классифицируются согласно точке зрения конкретного наблюдателя и что классификация одного наблюдателя будет всегда отличаться от классификации другого. Поэтому, замечает он, как экспериментально-логические, так и экспериментально-нелогические действия греческих моряков с психологической точки зрения представляются одинаковыми.

Терминология Парето, однако, неприемлема в том, что его экспериментально-нелогическая категория в действительности не говорит нам ничего о правильности или состоятельности следствий, выведенных из тех или иных посылок. Она может указать только на состоятельность самих посылок Леви-Брюль отмечал, что первобытное мышление отличается последовательностью и что дикари выводят обоснованные следствия из посылок и понятий, даже если эти понятия расходятся с их опытом и всецело диктуются культурой, т.е. содержатся в представлениях, которые доказуемо ложны с экспериментально-логической точки зрения. Можно только сожалеть, что Леви-Брюль предпочел охарактеризовать первобытное мышление как «пралогическое», поскольку, рассуждая в его категориях, нам пришлось бы говорить о пралогической логике, а это весьма неуклюже. Парето еще более ясно, чем Аеви-Брюль, выразил, что человеческая мысль и действия находятся в логическом согласии с социальными представлениями. Однако в тех случаях, когда сами социальные представления несостоятельны, т.е. не соответствуют реальности, Парето относит их к нелогической категории. Данное обстоятельство создает для нас еще большую терминологическую путаницу, так как, следуя Парето, мы должны были бы говорить о нелогической логике.

Аеви-Брюль и Парето стремились обосновать один и тот же аргумент, и оба одинаково использовали громоздкую терминологию. В науке правильность посылок и логическая координация следствий — первая вещь. Ученый прежде всего стремится проверить свои мысли посредством наблюдения и эксперимента, с тем чтобы избежать противоречий в своих выводах. Человек вне научных стен мало беспокоится о том, соответствуют ли его мысли результатам наблюдения и эксперимента, и противоречия в его рассуждениях не доставляют ему особенных неудобств. Он стремится только к тому, чтобы его понятия и действия находились в согласии с его чувствами, и если ему удается достичь этого, он не замечает за всем этим процессом какой-либо научной и, может быть, даже логической ценности. Дикарь видит зловещую птицу и отказывается продолжать свой путь, чтобы избежать неприятностей. Его действия находятся в согласии с социально обусловленным представлением. Он не вдается в вопрос о том, разумны ли его действия с точки зрения эксперимента, потому что для него экспериментальное доказательство содержится в самой посылке, т.е. в изначальном представлении. Поезд терпит аварию. Люди сразу начинают подозревать, чгго его пустили под откос коммунисты. То положение, что авария могла и не быть в интересах коммунистов, не имеет силы для людей. Они не терпят коммунистов. Поезд потерпел аварию. Следовательно, коммунисты виноваты.

Чувства превосходят наблюдение и эксперимент по силе и доминируют над последними повсюду, за исключением научных лабораторий. Что общего имеют логико-экспериментальные методы с чувствами влюбленного, патриота, отца, убежденного христианина или убежденного коммуниста? Влюбленные, как известно, слепы к тому, что видно всем остальным Убеждения коммуниста являются абсурдом для других людей. Во всех этих областях наши суждения приводятся в согласие с чувствами, а не с наблюдениями.

Ощущения не могут быть «логическими» или «нелогическими», и чувства, следовательно, находятся вне сферы науки. Но когда они оказываются выражены в словах, соответствующие речевые заявления могут быть разграничены на логичные и нелогичные с точки зрения формальной логики или на обоснованные и необоснованные с точки зрения научного метода.

Логические рассуждения необязательно могут быть научными, так как способны отталкиваться от несостоятельных посылок. Следовательно, науку необходимо отличать от логики. Науку Парето понимает в том смысле, который в данное слою вкладывает большинство ученых. Научные понятия — это понятия, которые находятся в согласии с объективной реальностью в отношении обоснованности как посылок, так и следствий, выводимых из них. Ненаучные понятия — это понятия, которые обнаруживают несостоятельность либо в самих посылках, либо в следствиях, выводимых из них. Логическими являются понятия, в рамках которых, согласно правилам мышления, из посылок извлекается верное следствие, причем истинность самих посылок не имеет отношения к делу. Нелогическими являются понятия, в рамках которых из посылок не может быть извлечено верное следствие, причем истинность посылок здесь опять же не играет роли.

Путаницы, возникшей из-за употребления таких терминов, как «пралогическое» и «нелогическое», можно избежать, если следовать разграничению между логическим и научным При изготовлении горшков все песчинки должны быть удалены из глины, иначе горшки лопнут. Горшок все-таки лопнул во время обжига. Вероятно, это произошло из-за оставшихся песчинок Надо обследовать осколки и выяснить, так ли это. Данный образ мышления — логический и научный. Болезни насылаются колдовством Человек заболевает. Надо пойти к гадалке и узнать, какой колдун наслал болезнь. Данный образ мышления — логический, но ненаучный.

Характеризуя действия и речевые высказывания как логические и нелогические, Парето ненужно усложнил свое собственное сочинение. Он подразумевал лишь то, что действия могут проистекать как из научно обоснованных посылок или понятий, так и из научно необоснованных. Если выстрелить человеку в сердце, оно перестанет биться и человек умрет. Действуя в согласии с этим понятием, человек Л стреляет человеку Б в сердце. Такой род действия Парето называет логическим Если наслать на человека злые чары, он умрет. Согласно данному понятию, А насылает смертельные чары на Б. Этот род действия Парето называет нелогическим. Было бы более удобно называть первый тип действия экспериментальным, а второй — неэкспериментальным, так как, с точки зрения стороннего наблюдателя, первый тип действия реально и хорошо приспособлен к достижению поставленной цели, в то время как второй тип к достижению цели приспособлен неверно и плохо.

Терминология становится еще более проблематичной, когда мы переходим от рассмотрения поведения в техническом смысле к его рассмотрению в нравственном смысле, т.е. с точки зрения морали. Я не буду разбирать данный вопрос подробно, но лишь упомяну, что Парето здесь пользовался приемом противопоставления опьгга чувству, а науки — морали. Как и Леви-Брюль, он весьма нечетко проводил границу между научным мышлением и мышлением, относящимся к области морали («мистическим», «экспериментально-нелогическим» мышлением), но подчеркивал, что насущная социологическая задача состоит в раскрытии секрета взаимоотношения и развития последних. Как и Леви-Брюль, он оставил эту задачу на детальное рассмотрение другим

Обращение Парето к термину «чувство» было рискованным Он слишком часто сам падает в яму, приготовленную для тех, кто спешит объяснить поведение с точки зрения психологии, сводя его к ощущениям, потребностям, предрасположенностям и тд. Такие исследователи обычно наблюдают за рядом разнообразных действий, имеющих общую цель, и заявляют, что поведение обусловливается определенным чувством или инстинктом, т.е. объясняют поведение, ссылаясь на чувство, которое они гипотетически выводят из самого поведения. Парето говорит, что люди ведут себя определенным образом по отношению к государственному флагу. Из данного факта делается предположение, что они обладают чувством патриотизма, и в конце концов поведение объясняется как проистекающее из чувства патриотизма.

Тем не менее по долгу справедливости следует признать, что Парето четко понял одну из основных проблем социологии (а возможно, и самую основную), как и то, что ее решение требовало применения индуктивного исследовательского метода. Когда речь идет о сравнении разных обществ, исследователь, изучающий поведение, должен отбросить произвольные характеристики и попытаться добраться до общих, фундаментальных черт поведения, т.е. свести конкретное наблюдаемое поведение к абстракциям, которые смогут выполнять роль единиц сравнения. Кто станет отрицать, что в каждом человеческом обществе обнаруживается определенный ряд простых и единообразных типов поведения, называем ли мы их «остатками» или каким-то другим словом? Если бы это было иначе, как обоснованно спрашивает Парето, разве мы смогли бы с такой легкостью понимать поступки и слова древних?

Можно усмотреть большое сходство между «коллективными представлениями» Леви-Брюля и «производными» Парето, так же как и между «мистическим сопричастием» Леви-Брюля и «остатками» Парето. Основное теоретическое различие между ними состоит в том, что Леви-Брюль рассматривает факты как социально обусловленные и таким образом объясняет распространение верований и понятий факторами всеобщности, заимствования и принуждения, в то время как Парето считает факты психологически обусловленными и объясняет явления чувствами и другими не совсем ясными психологическими побуждениями. В каждом обществе мы находим большое число коллективных представлений («производных»), организованных в некую систему. Анализируя их посредством сравнения и отбрасывая черты, которые варьируются от общества к обществу, мы получаем остатки, относящиеся к простейшим типам социальною поведения и имеющие интенсивный эмоциональный характер (например, те, которые в схеме Парето отнесены в класс «групповой устойчивости», т.е. это взаимоотношения между родственниками и семьями, между живыми и мертвыми, связь с родными, местами обитания и тд.). Эго те самые явления, которые Леви-Брюль называет термином «мистическое сопричастие». Любое событие в обществе мгновенно интерпретируется с точки зрения коллективных представлений, согласно Леви-Брюлю, или с точки зрения «производных», согласно Парето. Организует мышление людей не столько логика науки, сколько логика коллективных представлений или логика чувств — любое действие или речевое высказывание должно находиться скорее в согласии с коллективными представлениями или чувствами, чем с опытом. В современных обществах наука обрела независимость от чувств только в опытно-технологической области. Поэтому мы уже с трудом понимаем смысл первобытной магии, но легко распознаем значение других понятий древних людей, ибо они согласуются с чувствами, которыми обладаем мы сами. «Производные изменяются, остатки сохраняются».

Другой кардинальной проблемой, значение которой понял Парето, было взаимоотношение между индивидуальной психологией и культурой. Пожалуй, разбор этой проблемы и представляет собой лучшую часть его сочинения. У всех индивидов есть определенные психологические черты, так же как для всех обществ характерны определенные психологические типы. Данные черты и типы должны всегда обнаруживаться в культуре независимо от ее частных форм. Половой инстинкт проявляется в каждом обществе, и если какая-то специфическая форма его выражения где-то запрещена, то он проявится в другой форме. Человек властный и дерзающий будет стремиться к власти в обществе любой ценой и любыми средствами независимо от того, рожден ли он в Китае или Перу, начинает ли он свою карьеру в армии, на церковном, юридическом или научном поприще и выражает ли он свои амбиции с точки зрения идей социализма или консерватизма. Индивидуальность не всецело определяется культурой, но лишь ограничивается ею; при этом индивиды всегда стремятся эксплуатировать культуру в своих интересах. Так, этические нормы могут быть известны всем людям, но часто люди подгоняют их под свои собственные интересы, даже если это и чревато противоречиями; так же как один человек может оправдывать свои действия, ссылаясь на то же самое, на что другой ссылается, обвиняя его. В любых обстоятельствах человек возьмет у социальной доктрины то, что ему выгодно, и отбросит остальное либо же найдет способ истолковать доктрину так, чтобы она наилучшим образом служила его интересам. По определению, христианское учение должно направлять поступки человека и контролировать их, но чаще всего человек сам держит христианское учение под контролем, отбирая из его доктрин то, что ему выгодно, и отбрасывая остальное либо же истолковывая доктрины таким образом, чтобы они не только не противоречили поступкам человека, но и оправдывали их.

В заключение хочу обратить внимание на методологию Парето, которая представляется мне здравой, даже несмотря на то, что он часто применял свои методы весьма неудовлетворительно. Суть его методологии может быть выражена в двух положениях: 1.

Если мы хотим достичь научных результатов, в реальной ситуации нам приходится считаться с некоторыми факторами и пренебрегать другими. Наука всегда связана с абстракциями подобного рода и допускает отклонения, которые со временем корректируются дальнейшим изучением тех факторов, которыми мы пренебрегли. Парето решил пренебречь рядом факторов (в частности, историческим, климатическо-географическим, расовым), которые обусловливают социальную жизнь, и сосредоточиться на изучении взаимосвязей между психологическими фактами, а также до некоторой степени их отношений с экономическими и биологическими изменениями. 2.

Парето попытался провести функциональное исследование этих фактов, выделяя их общие характеристики и прослеживая взаимосвязи между ними. Он не испытывал уважения к тем, кто старался добраться до происхождения явлений, изучая развитие и распространение культурных элементов. На деле одна из главных слабостей подхода Парето состояла в том, что его первостепенный интерес к функциональным взаимосвязям психологического характера заставлял его пренебрегать изучением культурного развития и культурных вариаций, в то время как последние и являются основой существования функциональных взаимосвязей.

В многословном сочинении Парето присутствует немало моментов, напрашивающихся на критику. Теоретические положения Парето претенциозны. За напускным фасадом беспристрастности и научности метода мы обнаруживаем плагиатора, популяризатора, полемиста и метафизика. Его манера письма всегда остроумна, и его критические замечания о философах часто обоснованны, хотя редко оригинальны. Нельзя сказать, что он многое дал социологии. В самом деле, кажется, что он был мало осведомлен о ее целях и методах. В пользу Парето, впрочем, следует сказать следующее; учение его так плохо, что оно выставляет напоказ (и таким образом дает нам видеть яснее) те оплошности, которые прячутся с бблыпим искусством другими метафизиками, скрывающимися под маской ученых. Как бы то ни было, труды Парето — полезная тема для того, кто изучает историю теорий о первобытном мышлении.