В кавказоведческой науке XIX в., ориентированной', главным образом на позднеантичную письменную традицию в отношении событий, происходивших на Северном Кавказе во второй половине IV—V вв., сложилось, представление, превратившееся в схему, которая была унаследована и советской наукой. Согласно этой схеме ираноязычные аланы, проникшие в I в. н. э. в Азово- Каспийское междуморье, подчинили себе этнически род- ственное население степи и к IV в. возглавили племенной союз, которому дали свое имя. Внезапно появившиеся из-за Волги в начале 70-х годов IV в. гунны разгромили аланский союз племен («алан») и часть его увлекли за собой в Европу, а другую оттеснили в предгорья. Аланы закрепились в Центральном Предкавказье и распространили свое влияние на обитателей горного района. Гунны, «подобно смерчу», пролетевшие по Северному Кавказу, умчались на запад, оставив за аланами роль решающей этнополитической силы в этом регионе. Аланы и ассимилированные ими группы горцев СО' временем сложились в осетинскую средневековую народность, которая сохранила некоторые культурные традиции, восходящие к сар1мато-аланекому союзу, и иранскую речь.1 В последние десятилетия, главным образом благодаря археологическому изучению региона, в эти представления была внесена значительная коррекция. Во-первых, была выявлена более активная, -чем представлялось прежде, роль местного доаланского субстрата в процессе формирования алано-осетинской средневековой общности. Во-вторых, были установлены более древние, имевшие место до передвижения алан к горам связи кавказских аборигенов с ираноязычным скифо-сарматским миром степи. В-третьих, были вскрыты истоки автохтонной земледельческо-скотоводческой культуры аборигенов Кавказа и показан ее относительно высокий уровень, .достигнутый ими до соприкосновения с ираноязычными кочевниками. В-четвертых, следы участия алан в формировании средневековых этносов были вскрыты не только у сохранивших иранскую речь осетин, но и других народов Большого Кавказа.2 Вместе с тем представления о характере передвижения гуннов на Северный Кавказ и последующих за этим ?событиях остались неизменными, хотя изучение экономики и социальной жизни кочевнических обществ Великой степи, н в том числе гуннского, в последние десятилетия 'показали несостоятельность существовавшего в ?старой науке мнения об их примитивизме и «дикости». Не получило надлежащей оценки также то, что в современной событиям европейской и закавказской историографии не аланы, а гунны с IV в. становятся основным субъектом, когда речь заходит о варварах Северного Кавказа, в чем нельзя не увидеть следствия той перестройки, которая произошла в этом регионе после широкого продвижения новой волны кочевников в северокавказскую степь. При характеристике гуннских передвижений конца IV в. над сознанием историков еще давлеет представление о них обывателя Римской империи, не понимавшего глубоких внутренних причин кризиса античной цивилизации, а потому искавшего их вне привычного ему социального порядка—в мире варваров, которые казались ему «семенем и началом всех несчастий и ... бедствий».3 Говоря о передвижении гуннов на Кавказ, исследователи обычно описывают его так, как представлялось оно бежавшим к Дунаю готам и впервые услышавшим о нем римским легионерам. При этом даже хронология гуннского вторжения в Причерноморье переносится на факт их передвижения в Предкавказье. Все это не может не повлечь за собой искажений в характеристике этносоциальных процессов, имевших место в истории Северного Кавказа. Доевропейский период истории гуннов остается до сих пор недостаточно ясным, несмотря на то, что интерес к гуннам возник в науке еще в XVIII в. и вызвал ряд значительных работ, посвященных их истории, языку, хозяйству, социальной организации и материальной культуре.4 Несомненным является только то, что гунны продвинулись в южнорусские степи с востока, что их язык принадлежал к тюркской ветви алтайской языковой семьи, в которой он занимал как архаический тюркский язык особое положение, что во внешнем облике гуннов отчетливо проявлялись монголоидные признаки. Первые достоверные сведения о появлении гуннов в Предкавказье содержатся в XXXI книге «Истории» Аммиана Марцеллина, написанной в царствование Феодосия I (378—395 гг.). В ней изложены события, имевшие место в период между 375 и 378 гг. Самым значительным из них явился новый натиск варваров на границы империи, закончившийся трагической гибелью императора Валента. Этому предшествовали войны, которые вели в Приазовье готы и аланы с внезапно .появившимся с востока новым кочевым массивом, имя которого звучало как «унн» или «Иунн». Ничего об этом народе в сочинениях своих предшественников Аммиан найти не мог. Не было, видимо, упоминания о нем и в «Географии» Пто- ломея, данные которого Аммиан использовал очень широко. Поэтому свою неосведомленность по столь важному для него вопросу Аммиан вынужден был прикрыть словами, что «о них древние писатели осведомлены очень мало».5 Относительно немного знал о гуннах и сам Аммиан.. Та информация, которую несет XXXI книга, возникла* на основе двух источников. Это слухи, которые передавали о гуннах обезумевшие от ужаса готы, и традиционные литературные штампы, которые в позднеантичной историографии в равной степени применялись ко всем варварским народам для подтверждения их непохожести на цивилизованных греков и римлян.6 Штампом отделывается Аммиан, говоря и о прародине гуннов. Он помещает ее «за Меотийским болотом в сторону Ледовитого Океана».7 Ему еще не были знакомы ни готская легенда о 'происхождении гуннов от ведьм н нечистых духов, ни тем более собственные этногенетические предания гуннов (см. с. 16, 17). Достоверные сведения Аммиан сообщает только с- того момента, когда гунны оказались в низовьях Дона. Здесь гунны напали на алан, «которые граничили с грейтунгами» (остготами) и которые, видимо, по месту своего обитания в низовьях Танаиса (Дона) назывались танаитами. Гунны произвели у алан-танаитов «страшное истребление и опустошение, а с 'уцелевшими заключили союз и присоединили их к себе».8 Готы-грейтунги не выдержали натиска гунно-аланского союза и бежали’ на Днестр. Если экскурс Аммиана о гуннах очистить от общих: мест и штампов и сопоставить его с той информацией о> раннем этапе их движения, которая содержится в сочинениях Пр иска, Иордана и других авторов V—VI вв.,. то перед нами предстанет картина не внезапного, «словно снежный вихрь», вторжения, а широкого, шедшего в течение продолжительного времени переселения гуннов, в котором разгром алан-танаитов и нападение на грей* тунгов-остготов были только одним из этапов. Внезапным появление гуннов могло казаться только тем из готов, которые жили в Прикарпатье. Восточные готы- грейтунги под предводительством своего короля Герма- нариха «в течение долгого времени», как говорит сам Аммиан,9 пытались сопротивляться их вторжению. После смерти Германариха эту борьбу продолжал его преемник Витимир, который нанес им много поражений, а после его гибели — готские вожди, управлявшие союзом от имени его малолетнего наследника. Вторжению гуннов в Европу безусловно предшествовал период их концентрации в Азово-Каспийском меж- думорье — в области к востоку от Танаиса. Именно там, «расселившись на дальнем берегу Меотийского озера», гунны, как говорит Иордан, ссылаясь на Приска, «увеличились до размеров племени» («populus»), после чего стали «тревожить покой соседних племен» («gens»).10 К этому же .периоду, вероятнее всего, относится сообщение Иордана о том, что гунны подчинили себе ала.н, «обессилив их частыми стычками».11 Иордан явно имеет в виду не танаитов. По Аммиану, аланы накануне появления гуннов контролировали всю территорию между- морья от Меотиды и Киммерийского Боспора до горных проходов, ведших в Армению и Мидию (Иран).12Вторжение на земли танаитов представляло, таким образом, заключительный этап борьбы с аланами междуморья. Но и после победы Северный Кавказ еще не был покорен полностью. До начала 80-х годов гунны, видимо, не проникли на Тамань и не вышли на побережье Керченского пролива, не взяли Пантикапей (Боспор) и не уничтожили его сельскохозяйственную периферию. В одной из своих речей, произнесенных перед Феодосием I, константинопольский ритор Фемистий говорил о хлебной торговле с Боопором и Херсонесом, как о реальности его дней: «Ты видишь, что хлебные торговцы плавают... в Боспор и Херсонес...»13 Следовательно, юго- западный угол Предкавказья еще не задело передвижение гуннов. Представление о том, что гуннский поток шел через Боспор Киммерийский (так обычно реконструируют движение гуннов на запад14), появилось впервые только в конце VI в. у Зосимы. Остготский вариант предания о вторжении гуннов, который был, вероятно, через труд Аблавия сохранен Иорданом, удержал имя предводителя гуннов. В готской передаче оно звучало как Баламбер (варианты: Бала- мир, Баламур). Иордан называет его .rex Hunnorum. Однако, как следует из сопоставления источников, Баламбер был предводителем только той части гуннов, которые разбили алан-танаитов и в союзе с оставшимися выступили против остготов.15 Аммиан, характеризуя общественный строй гуннов, говорит, что они «не знают над собой строгой царской власти и довольствуются предводительством кого-нибудь из своих старейшин».16 Одним из таких старейшин, очевидно, и был Баламбер. Оказывая сопротивление аланам (по-видимому, присоединившимся к Баламберу аланам-танаитам), король готов Витимир «опирался на другое племя гуннов, которое он за деньги привлек в союз с собой».17 Очень существенно сообщение о том, что после переправы через Танаис (или Меотиду у Иордана) гунны Баламбера в первую очередь обрушились не на остготов, а на родственные им, судя по части этнонимов, тюркоязычные племена (алпидзуры, алкилдзуры, итимары. туикарсы), которые, видимо, в период войн в междуморье и усиления орды Баламбера ушли на запад и к моменту его вторжения уже обитали «на побережье... Скифии», т. е. на северном берегу Меотиды. Отсюда они затем цере- шли на Истр (Дунай), где еще в 30-е годы V в. не были включены в состав гуннского союза. Поход на них, по сообщению Приска, готовил вождь гуннов Руа, предшественник Аттилы.18 За спиной устремившихся через Танаис гуннов Баламбера осталось могущественное племя акациров. Оно, по данным Приска, оказывало сопротив ление западному гуннскому союзу еще в 40-е годы V в. и проводило самостоятельную политику в отношении Византии.19 На территории Северного Кавказа вдали от событий, развернувшихся к западу от Танаиса, оказались и предки булгарской племенной группы, которые до второй половины Ув. не проявляли заметной активности.20 Очевидно, гунны в период их появления на востоке Европы не представляли политической целостности. Их вторжение было широкой миграцией относительно слабо связанных между собой частей одного этнолингвистического массива. Гуннская держава строилась только в процессе завоевания южнорусских степей от Волги до Дуная. Борьба за консолидацию разрозненных частей гуннского массива, сопровождавшаяся карательными экспедициями, погромами, изменами, предательством и жестокими расправами над побежденными, продолжалась до последних дней гуннского объединения на западе. Судя по отрывочным сведениям современников, гунны не представляли единства и в культурно-хозяйственном отношении. Часть их массива носила выразительное наименование акациры (ахат^ро») —лесные люди (тюрк, агач-ер — лесной человек). Это были группы, либо связанные с лесом до переселения в Восточную Европу, либо расселившиеся в лесных районах после миграции.21 Другая часть гуннов, видимо, в отличие от них была степняками. Ам'миан в своем экскурсе пытается отрывочные свидетельства о гуннах, долетевших до него через готов, скомбинировать с книжными представлениями о кочевниках степи. Это затрудняет выявление подлинной картины их хозяйства и быта. Но даже в экскурсе Ам- миана проглядывают черты, которые позволяют усомниться в абсолютном преобладании у гуннов степного скотоводческого комплекса. Они кочевники, но «кочуют по горам и лесам». Они носят одежду, сшитую из «шкурок лесных мышей». Они не пашут, но знают культуру льна.22 В самом конце IV в., когда жители Римской империи уже достаточно близко познакомились с гуннами, получила распространение легенда, согласно которой гунны пришли в Европу, ведомые божеством, принявшим образ животного.. Эта легенда существовала в двух вариантах. Согласно первому, божество приняло образ оленя и увлекло за собой охотников, которые, открыв благодаря ему новые земли, привели за собой все племя. Согласно второму, божество приняло образ коровы (быка) и увлекло за собой пастуха, который также привлек на ;новые земли людей своего племени.23 А. А. Васильев сопоставил эту легенду с античным мифом о Зевсе и Ио и высказал мысль о се литературном происхождении. Однако, прослеживая эволюцию этой легенды от начала V в. к середине VI в. — она изложена у Созомена, Приска (в передаче Иордана), Зо- симы, Прокопия, Агафия,24—мы обнаруживаем, что топографические ориентиры мифа об Ио — Танаис, Мео- тида, Киммерийский Боспор, которые играют важную роль В его построении, 'ПОЯВЛЯЮТСЯ в легенде только по мере ее удаления от ранней версии — версии Созомена. Авторы, приводящие эту легенду, прямо указывают на ее не литературное, а устное бытование, т. е. на ее фольклорный характер. Это дает право думать, что в основе легенды лежит не античный миф, а широко распространенный сюжет типичного этногенетического предания и ранняя версия его принадлежит самим гуннам. Даже в поздней литературной обработке в нем звучит мотив культа предка-тотема. Причем и тотем — олень (самка оленя), бык (корова), и занятие представителей племени, которому он покровительствует (охотники и пастухи),— свидетельствует о там, что это предание родилось и бытовало у двух различных по образу жизни и хозяйству групп — лесных охотников и скотоводов степи. У Иордана (с ссылкой на Приска) сохранился фрагмент тотемического предания господствовавшей на западе группы гуннов.25 Он повествует о том, что корова («телка») открыла пастуху меч бога войны, предназначенный для вождя Аттилы. Этот фрагмент явно указывает на то, что захвативший власть внутри западногуннской конфедерации род принадлежал к скотоводческой части гуннского массива. У хазар — потомков восточной предкавказской части гуннов, напротив, выступают признаки тотемических воззрений, указывающих на связь с лесными племенами. Видимо, не случайно первый, известный по имени правитель хазар носит имя Булан (тюрк, олень, вар.—лось, мифический единорог). Возможно, оно сохранилось в имени-титулатуре хазарского царя вплоть до X в. — ибн Б-лджан ал-Хазари.26 Тот факт, что в составе продвинувшихся в Азово-Каспийское междуморье гуннских родо-племенных объединений находились общности с разным культурно-хозяйственным укладом, не связанные между собой политически и, вероятно, стоявшие на разных уровнях разложения кровнородственных связей, имел, несомненно, большое значение для дальнейшего течения этнических процессов в северокавказском регионе. Отсутствие сплоченности и единства внутри гуннского (массива открывало пути к интеграции пришельцев и аборигенных общностей. Результаты этой интеграции обнаруживаются с полной очевидностью уже на рубеже IV—V вв. За первым вторжением гуннов в земли, лежащие к западу от Танаиса, которое привело к миграции готских племен в пределы империи, наступил относительный спад внешней активности гуннов. Ее новый подъем произошел в 395 г. Инициатором нового вторжения современники считали епарха восточной части империи Руфина, который, подняв восстание против императора Аркадия, призвал гуннов себе на помощь. Теперь гунны устремились на земли империи двумя потоками. Один из них прошел через Фракию в Европу, а другой прорвался через Кавказ в Малую Азию и Сирию. Восточ ные провинции были поражены этим вторжением. Гунны? «произвели невероятное избиение людей» и «все наполнили резней и ужасом». Они разрушали цветущие города, поместья и монастыри, захватили громадное количество пленников и скота.27 Клавдий Клавдиан выразил итог их вторжения в поэтической форме: «Каппадокий- ские матери уводятся в плен за Фазис. Захваченный скот, уведенный из родных хлевов, пьет на Кавказе мерзлую воду и меняет пастбища Аргея на скифские леса. Цвет Сирии служит в рабстве за киммерийскими болотами, оплотом тавров.. ,»28 Набег на восточные провинции был совершен гуннами Предкавказья. На это прямо указывает Филостор- гий, говоря, что это были гунны, «жившие восточнее» тех, которые «разграбили... Европу».29 Правда, при этом он замечает, что они при движении на Восток перешли Танаис, но это замечание можно не принимать во внимание, поскольку под Танаисом в соответствующем месте следует понимать Фасис, который, как и Танаис, в представлении античных писателей был границей между Европой и Азией и которые они часто путали. О том, что на рубеже IV и V вв. современные писатели различали гуннов Скифии и гуннов Предкавказья:,, явно свидетельствует глосса в сочинении «Объезд внешнего моря», принадлежащем Маркиану Гераклейскому (около 400 г.). «Земли по Борисфену (Днепру.—А. Г.) за аланами населяют так называемые гунны, которые в Европе (01 хаХой[л,еуо1 уоочоь о! еч тд Ебрштд) ».зо Очевидно, что помимо гуннов в Европе ему были известны и гунны в Азии, т. е. по другую сторону Танаиса (Дона). Евсевий Иероним в письме «К Океану» (399 г., па В. В. Латышеву) пишет, что гунны пришли «от крайних пределов Меотиды, между ледяным Танаисом и свирепыми народами массагетов, где Александровы запоры сдерживают дикие племена Кавказа.. ,»30 Клавдий Клав1- диан прямо говорит, что они были направлены Руфином- «по неожиданному пути через Каспийские ворота и ар- менские снега»,31 т. е. через Прикаспийскую низменность, Албанию и Великую Армению. Набег гуннов на восточные провинции происходил в* 707 г. сирийской эры, т. е. в течение осени — зимы и ранней весны 395—396 гг.32 Гунны находились там в течение недолгого времени, и, видимо, весной основная их: масса возвратилась в Предкавказье. Движение гуннов в восточные провинции Византии, проходившее через земли Закавказья, должно было) вплотную столкнуть их с албанами, армянами и иберами, и соответственно мы вправе ожидать от богатой закавказской историко-литературной традиции отражения- событий конца IV в. подобно тому, как вторжение гуннов 70-х годов отразилось в европейской литературе.. Однако дело обстоит гораздо сложнее. Грузинская историческая традиция, зафиксированная в своде летописей «Картлис Цховреба» («Житие Грузии»), составленном в XI в. руисским епископом Леонти Мровели, вообще не знает гуннов.33 Армянская традиция, напротив, знает их с такого давнего времени (II в. до н. э.), что анахронизм ее свидетельств даже не нуждается в доказательствах. И тем не менее обойти их нельзя, поскольку только благодаря им мы можем, хоть в какой-то степени представить взаимоотношения гуннского массива и собственно кавказских этнических групп на рубеже IV— V вв. и в V в. Ранней грузинской агиографии — конец V в. — тунньг были известны. Они локализовались ею в Прикаспий- 'Ской области, грузины сталкивались с ними в районе •страны Чор.34 Имя гуннов (хонни) сохранилось также в хронике «Мокцевай Картлисай» («Обращение Картли»), .первоначальную редакцию которой грузинские исследователи относят к VII в., а вариант, дошедший до нас в рукописи X в. — к IX в.35 Но здесь этноним «хонни» уже •потерял свое первоначальное значение: хонни приходят в Картли не е севера, а с юга как народ, изгнанный вавилонянами—«халдейцами». Составитель «Картлис Цхо- вреба» позднее непонятное ему «хонни» заменил близким по написанию и понятным ... «евреи».36 Свод XI в., •насколько он может быть реконструирован по сохранившимся рукописям, из которых старшая относится к XIV в., вместо гуннов и гунно-булгарских племенных групп V—VII вв. называет только хазар. Хазары и осы (овсы) — вот два основных этнонима, которые действуют в северокавказской степи и которые покрывают собой почти все ее реальное этническое многообразие до IX в. Хазары исчезают со страниц свода .после событий середины 50-х годов IX в. Следовательно, для писателя •середины XI в. они уже, как и гунны, были народом далекого прошлого. Осы же, напротив, продолжают жить .в своде, до его завершающих разделов, и это понятно, ^поскольку и для Леонти Мровели, и для его продолжателей они были реальностью, с которой в течение X— XIII вв. грузины все более сближались. В начальной части свода, составленной Леонти Мро- вели, после повествования о происхождении картвелов, •их родоначальников и соседей имеется раздел, который >в поздней версии царя Вахтанга (начало XVIII в.)1 выделяется подзаголовком «Нашествие хазар». В начале XIX в. Ю. Клапрот, принимая во внимание то, что этот ;раздел помещен в своде перед повествованием о походе 1В Картли Александра Македонского, высказал мысль >о том, что, говоря о нашествии хазар, составитель свода имел в виду вторжение в Закавказье скифов.37 Эта» мысль получила признание.38 Особую достоверность ей1 придало то, что заключительная часть раздела посвящена усилению персов и их борьбе с хазарами. Таким образом, выстраивалась цепь событий, казалось бы, отражающая историческую реальность, зафиксированную античной историографией: вторжение скифов (хазар) в Мидию через Закавказье, усиление Ахеменидов, столкновение скифов с Персией, распространение персидского- влияния на Переднюю Азию, походы Александра Македонского. Такое толкование названному разделу «Карт- лис Цховреба» дают и современные исследователи.39 При этом полагают, что в руках составителя находился неизвестный нам источник, который он использовал наряду с иранскими источниками («Шах-Наме» или ее предшественницей «Ходай-Наме») и романам об Александре Псевдо-Калисфена. Однако в таком понимании раздела «Нашествие хазар» допущен ряд просчетов. Увлеченные нарративной стороной источника исследователи, во-первых, упустили из виду сложный состав этого раздела и, во-вторых, его- идейное и общее композиционное значение. Этот раздел1 органически связан со всей вводной частью свода в целом и по существу заключает ее. «Все были в Картли, где говорили на шести языках: армянском, грузинском, хазарском, сирийском, еврейском, греческом, которые понимали и которыми пользовались все грузины, мужчины и женщины», — так завершает его автор.40 Таким образом, приведенный выше рассказ — это повествование о том, как сладывалось в Картли многоязычие, отражающее многосторонние .политические II з^ультурные (связи страны, которыми автор-патриот явно гордится. Не случаен здесь и перечень языков. Это живые языки, которые звучали в Грузии XI в. Причем под хазарским языком здесь следует понимать тюркский язык, который !В XI в. был языком северных кочевников — печенегов и кипчаков. Царевич Вахушти (XVIII в.) обратил внимание на приведенную выше фразу Леонти Мровели и почти полностью перенес ее в свою «Географию Грузии», заменив при этом в перечне языков армянский иранским, а хазарский турецким, что в большей степени соответствовало эпохе.41 Совершенно очевидно, что автор XI в. описал столкновение картвелов и их сородичей с хазарами с целью показать, в силу каких причин хазарский (тюркский) язык распространился в Грузии. Суть раздела о нашествии хазар сводится к следующему.42 Библейский предок кавказских народов Тарга- мос сын Яфета, наделяя своих потомков землями, поселил к северу от Кавказских гор двух своих сыновей Ле- жоса (вар. Лекана) и Кавкаса. Первому он дал страну ют моря Дербенда (Каспий) до большой реки Ломеки (Терек) и пространство, лежащее на север до реки Большой Хазарии (Волга), другому — страну от реки Ломеки на запад до края Кавказских гор. Хазары, «усилившись», начали борьбу с потомками Лекоса и Кавкаса, которые обратились за помощью к своим сородичам— таргомосидам Закавказья. Те перешли горы, победили хазар и ушли обратно. Так, с помощью народов Закавказья первый натиск хазар на области, прилегающие с севера к Большому Кавказу, был отбит. После этого хазары избрали царя, и все подчинились его власти. Вместе с царем они прошли Ворота Моря («которые теперь называются Дарубантом» — «Картлис Цховреба»), и их бесчисленная масса напала на страны таргомосидов, которые не смогли им оказать сопротивления. Хазары опустошили земли таргомосидов, разрушили города Арарата, Масиса (Армения) и города, находившиеся севернее. Нашествия избежали только немногие города и области. Во время этого набега хазары узнали две дороги для нападения на таргомоси- дов — одну, которой они прошли через Ворота Моря, и другую — через горы по Арагви. С этого времени умножились нападения хазар. Они уводили пленных и опустошали страну. Таргомосиды не могли оказать им сопротивления и вынуждены были платить хазарам дань. Во время первого похода царя хазар на таргомоси- дов, когда он прошел горы и опустошил их земли, с ним вместе был его сын Уобос (в армянской версии «Карт- лис Цховреба» XII в. — Рубос, Робос).43 Царь хазар (после похода. — А. Г.) дал ему часть удела Кавкаса от реки Ломеки и на запад до оконечности гор и пленников (армян и кахетинцев). Глава рода Кавкаса и наиболее выдающийся из его детей Дурдзук (после этого.— А. Г.) ушел в теснины гор. Места, где расселился его род, стали называть по его имени—Дурдзукети. Тогда же царь хазар часть удела Лекоса — от моря Дербенда до реки Ломеки — дал своему двоюродному брату («сыну брата своего отца»), пожаловав ему также пленников из Рана и Мовакана. И самый знатный из потомков Лекоса Хозаник (подобно Дурдзуку. — А. Г.) вынужден был укрепиться в теснинах гор, где основал город, который назвал своим именем. С тех пор в течение долгого времени все названные роды должны были платить дань царю хазар (вар. «и картлосиды и хазары продолжали друг с другом войны»). После этих событий в Картли вторглись персы. Они построили в Воротах Моря город, который назвали «Дарубанд», т. е. «несокрушимые ворота», и возвели в столице Картли Мцхете стену из камня на известковом растворе. Изложенный отрывок из раздела о «нашествии хазар», как явствует из его содержания и объема информации, заключенной в нем, представляет вплетенное в ткань начальной части «Картлис Цховреба» целостное повествование о происхождении народов Северного Кавказа. В основе его, несомненно, лежит фольклорно-эпическое оказание, которое Леонти Мровели соединил с картвельской этногенетической легендой, созданной под влиянием библейской генеалогии, и преданиями, почерпнутыми из иранского эпоса. Историко-эпическим фоном сказания является эпоха хазарского политического преобладания на Северном Кавказе, т. е. VIII—IX вв. Но оно не знает истории самих хазар, хотя у хазар в это время -существовала разработанная под влиянием той же библейской генеалогии собственная историко-генеалогическая схема и, «ак свидетельствует царь Иосиф, существовали и сказания «стариков», и «родословные книги».44 Следовательно, это сказание возникло не в хазарской среде. Не случайно оно не знает ни предыстории хазар, ни имени царя хазар, ни имени «сына брата отца» царя хазар. В центре сказания — Уобос (Рубос), Дурдзук и Хозаник, прародители — эпонимы этнических групп Центральной и Восточной частей Кавказа — осетин, вейнахов, аварцев. Они, согласно сказанию, выступают на историческую арену, «получают свои уделы» в связи с первым «усилением хазар» и совершают переселение в связи с волей «царя хазар». Сами хазары или скрытый их именем этноним — это только фон для повествования о главном — расселении племен Северного- Кавказа. Основным героем сказания является эпоним осов, который в эпической «табели о рангах» занимает первое место после стоящего вне досягаемости царя хазар. Главное событие сказания — заселение осами их исторической территории, что, согласно сказанию, произошло после первого крупного вторжения хазар в Закавказье и до появления персов, которые нанесли поражение хазарам в Картли и построили Дербенд. Все остальное лишь прелюдия или дополнение к этому. Таким образом, наиболее вероятным представляется предположение, что в рассказ о многоязычии в Картли Леонти Мровели включил фольклорный сюжет, восходящий к осетинскому преданию о заселении предками осетин территории Центрального Кавказа. В пользу этого предположения явно свидетельствует ономастика сказания— имена всех названных им эпонимов имеют иранское (осетинское) происхождение. Дурдзук означает «жители ущелий» от «дурдзуг» — «каменная яма», «ущелье». На это обратил внимание еще в 30-е годы А. Н. Генко.45 Хозаник, очевидно, представляет форму осетинского «хазныг» — «богатый», восходящую к древ- неиранс.кому (согдийскому) «сокровище», «хранилище», «богатство».46 Не исключено, что в этом имени отразилось имевшее широкое хождение предание о сокровищах, укрытых в горах Дагестана (Серир) в середине VII в. последним шахом Сасанидом. Наконец, имя эпонима осов Рубос — Робос (древнейшая форма) представляет осетинское «рувас» — «лиса»47 и, по-видимому, является обозначением тотема той группы аланских родов, которые .проявили наибольшую активность в событиях, отраженных сказанием. Культ лисы хорошо засвидетельствован в осетинском фольклоре.48 Осетинское предание возникло в эпоху хазарской доминанты и сохранило яркий рассказ о взаимоотношениях хазар и народов Закавказья. Именно это и могло привлечь внимание Леонти Мровели, ибо образ хазар, которые в Грузии XI в. превратились в сказочно-романтический народ, ассоциировался у него с тюркоязычными современниками — печенегами и кипчаками. Во всей отраженной сказанием исторической коллизии нетрудно увидеть эпическое толкование действительных событий, имевших место на Северном Кавказе в конце IV—начале V в. Под хазарами сказания явно скрывается весь тюркоязычный гуннский массив. Но его этническое обозначение хазары, вероятно, несет воспоминание о той конкретной роли, какую в Предкавказье IV—V вв. играли гунны-акациры, представлявшие в этот период наиболее крупную и значительную политическую общность. В пехлевийской исторической традиции, дошедшей через произведения арабских историков IX— X вв., гуннский массив Предкавказья также выступает под именем хазар, первые упоминания о которых относятся к эпохе Шапура II (309—379 гг.), когда исторической реальностью были именно гунны-акациры.49 Первый поход через Ворота Моря, эпический по сво* ему размаху, — это поход 395—396 г., в котором вместе с гуннами, очевидно, двигались и аланы Северного Кавказа. Видимо, за те десятилетия, которые прошли от времени первого появления гуннов в междуморье до похода 395—396 г., аланы не только вступили в контакт •с гуннскими родо-племенными объединениями, но и заняли в их политической системе прочное место, подобно тому, как это произошло в Европе, где аланы и гунны в течение нескольких десятилетий выступали в тесном контакте друг с другом.50 То, что в сказании факт появления царя у гуннов •Северного Кавказа («хазар») отнесен «к периоду перед походом, также исторически весьма достоверно. Инспирированный извне поход 395 г. требовал сплоченности и консолидации кочевнических групп. Им нужен был руководящий центр и предводитель, каким при вторжении в Европу выступал Баламбер Иордана. Царей отдельных племен гуннов и царей их объединений неоднократно называет армянская традиция (см. с. 36, 61). Можно предположить, что перед походом 395 г. на Северном Кавказе возник племенной союз, включивший и собственно гуннские, и ираноязычные аланские группы, которые, естественно, заняли в нем положение младших сородичей (Уобос—«сын царя»). Были в нем и гуннские группы, занимавшие второстепенное положение, — «сын брата отца». Армянская литература (Егише) раскрывает этническое обозначение этой группы: территория между морем Дербенда и рекой Ломеки (Терек) была в первой половине V в. занята конкретным объединением — гуннами-хайландурами. Сказание особо говорит о доле отдельных участников похода при дележе добычи, называя те группы .пленных, которые им достались. Возникает вопрос, каковы были возможности применения в условиях Предкавказья огромной массы рабов, по единодушному показанию всех современников, писавших о вторжении 395—396 гг., захваченных гуннами в Передней Азии. Предполагать перегон этой массы пленников в Европу абсурдно. Занять большое количество рабов в кочевом хозяйстве гунны не могли. Очевидно, уже в это время на Северном Кавказе существовали такие формы хозяйства, которые поглощали большое число рабочих рук. Это могли быть только земледелие, ремесла и строительство. Археологические исследования показывают, что в течение IV в. предгорные области Северного Кавказа не утратили оседлого или полуоседлого населения, которое занималось земледелием и отгонным скотоводством. Правда, в размещении этого населения произошел сдвиг, оно придвинулось ближе к горам и продолжало сохранять комплексную земледельческо-скотоводческую (пастушескую) форму хозяйства. В этот период в Центральном Предкавказье возникает большое количество земляных городищ, представляющих сложные системы обороны, включавшие насыпные валы, башни-цитадели и глубокие рвы.51 Именно здесь на территории орошаемых предгорий гунны-кочевники могли найти применение массе рабочих рук, которые оказались их собственностью. Обращение в рабство и угон пленных — это относительно новые явления в социальной характеристике гуннов. В 70-х годах гунны, видимо, еще не находили такого применения своим врагам. Как сообщает Иордан, гунны «принесли в жертву победе» всех захваченных при своем первом вторжении в Скифию готов («скифов»), а .подчинившиеся им племена присоединили к своему объединению.52 Расселение и перемещение племен в горах произошли, как свидетельствует сказание, после похода, когда усилившиеся и обремененные массой пленников степняки стали захватывать предгорья к востоку к к западу от Терека. «Царь хазар», раздавая земли «младшим» членам объединений, видимо, оставлял за собой степные пространства междуморья. По существу это было вытеснение ослабевших кочевых групп за пределы степи, что несомненно заставляло их переходить к более стабильному способу ведения хозяйства и осваивать оседлый образ жизни. Именно в хозяйстве этих групп земледельцы из Каппадокии и Сирии, из Армении и Кахетии, из Рана и Мовакана могли найти эффективное применение, пополнив поредевшее в период алано-гуннского завоевания междуморья население, состоявшее из потомков мифических Лекоса и Кавкаса и осевших в течение первых веков н. э. среди них сарматских этнических групп.