СОЦИАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ: ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ Кещия памяти Маретта (1950 г.)

Уважаемые коллеги, я глубоко признателен за ваше приглашение прочитать лекцию памяти ректора Роберта Маретта — замечательного учителя социальной антропологии и моего личного друга и помощника на протяжении 20 лет.

Я выбрал своей темой достаточно объемный вопрос — вопрос метода. Успехи, сделанные социальной антропологией за последние 30 лет, и факт возникновения новых кафедр в ряде университетов требуют, как мне кажется, определенного переосмысления существа нашей дисциплины и того направления, в котором она развивается или, если хотите, должна развиваться, поскольку антропология перестала быть любительским занятием и превратилась в профессию. Среди самих антропологов по данному вопросу наблюдается некоторое расхождение мнений, разделяющее, условно говоря, тех, кто считает антропологию естественнонаучной дисциплиной, и тех, кто, подобно мне самому, видит в ней одну из гуманитарных наук. Эго расхождение мнений, нередко выражающее самые различные ценностные и эмоциональные позиции ученых, оперовенно проявляется везде, где только возникает дискуссия о методах и целях нашей дисциплины. Пожалуй, наибольшую остроту оно приобретает в тех случаях, когда обсуждаются взаимоотношения антропологии с историей. Я собираюсь посвятить достаточно большую часть моей лекции обсуждению этих взаимоотношений, поскольку в них затронутый вопрос высвечивается самым отчетливым образом Но для того чтобы составить определенное представление о том, как возникли все эти дисциплинарные проблемы, нам сначала необходимо бросить взгляд на период зарождения и становления нашей дисциплины.

Становление дисциплины в XVIII в.

Вряд ли можно утверждать, что та или иная исследовательская дисциплина когда-либо приобретала автономное значение, прежде чем начинала

'/,9 - 7759 преподаваться в университетах. В данном смысле социальная антропология — очень молодая дисциплина.

Во Франции интеллектуальный линидж антропологии протягивается от Монтескье и энциклопедистов (в частности, Д’Аламбера, Кондорсе и Тюрго) через Сен-Симона, впервые ясно обосновавшего необходимость в науке об обществе, до его же ученика Конта, назвавшего эту науку социологией. Данная традиция французского философского рационализма опосредованным образом, через сочинения Дюркгейма, его последователей и Леви-Брюля, продолживших линию Сен-Симона, оказала большое воздействие на британскую социальную антропологию.

Нашими прямыми предшественниками были шотландские философы- моралисты, чьи работы можно считать типичными для духа XVIII в. Это Дэвид Юм, Адам Смит, Томас Рид, Фрэнсис Хатчисон, Дюгалд Стюарт, Адам Фергюсон, лорд Кеймс и лорд Монбоддо. Данные авторы черпали свое вдохновение из трудов Бэкона, Ньютона и Локка, но, несолшенно, находились и под большим влиянием Декарта. Они настаивали на том, что изучение человеческого общества (на которое они смотрели как на естественную систему или организм) должно быть строго эмпирическим по характеру, и считали, что общество как феномен может быть объяснено с точки зрения обіцих принципов или законов при помощи индуктивного метода, т.е. тем же способом, каким в физике объясняются физические явления. Они настаивали и на том, что изучение общества должно быть нормативным по характеру, т.е.

Конечно же, упомянутые авторы — и французские, и английские — были по роду своей деятельности и понятиям того времени философами. Таковыми они себя и считали. Несмотря на все их разговоры об эмпиризме, они гораздо чаще опирались на интроспективные и априорные рассуждения, чем на практические исследования общества. К фактам по большей части они обращались лишь для того, чтобы проиллюстрировать или подкрепить те или иные теории, достигнутые на основе умозрительных выводов. Только начиная с середины XIX в. отдельные попытки изучения социальных институтов стали приобретать характер систематических исследований с некоторой претензией на научную строгость. За десятилетие с 1861 по 1871 г. был опубликован целый ряд трудов, которые мы сегодня считаем классическими: «Древнее право» Мэна, «Материнское право» Бахофена, «Античный город» Фюстеля де Куланжа, «Первобытный брак» Мак-Леннана, «Исследования по ранней истории человечества» Тайлора и «Системы родства» Моргана Не в каждом из этих трудов первобытные общества выступали непосредственным объектом исследования, но даже в работах, имевших наименьшее отношение к таковым (например, в «Древнем праве»), поднимались вопросы

о простейших институтах на раннем этапе развития классических обществ.

Антропология XIX в.

Вышеупомянутых авторов, как, впрочем, и ученых предшествовавшего поколения, одинаково волновал вопрос о том, как разделить изучение социальных институтов и простые спекулятивные рассуждения. Все они полагали, что этого можно достичь, если начать придерживаться строго эмпирических правил в исследованиях и обратиться к использованию сравнительного метода. Следуя данному методу, они создали многочисленные тома работ, нацеленные на то, чтобы проиллюстрировать происхождение и развитие социальных институтов: происхождение моногамного брака от промискуитета, частной собственности от общинного коммунизма, контракта от статуса, промышленности от скотоводства, позитивной науки от теологии и монотеизма от анимизма. Порой, особенно при изучении религии, они искали объяснение явлениям с точки зрения не только исторического, но и психологического развития.

Антропологи-викторианцы были людьми блестящих способностей, широкого кругозора и цельного характера Если они и преувеличивали значение формального сходства в обычаях и верованиях в ущерб внутренним различиям, присутствовавшим в них, они все-таки исследовали реальную, а не надуманную проблему, пытаясь объяснить наличие сходных черт в культурах и обществах, разделенных в пространстве и времени Их исследования дали науке много ценного. И все же сегодня трудно читать их теоретические выкладки без некоторого раздражения — временами в них поражает даже некоторое самодовольство. Несмотря на то что с помощью сравни тельного метода эти авторы смогли отделить общее от частного и создать соответствующие классификации социальных явлений, теоретические объяснения данных явлений, как правило, оказывались одной и той же гипотетической шкалой прогресса, на одном конце которой находились социальные институты Европы и Америки XIX в., а на другом — все то, что считалось их антитезой.

Неудивительно, что антропологи XIX в. полагали, что пишут исторические труды. Научное познание той эпохи носило отчетливо выраженный исторический характер, и сама история в Англии того времени все еще считалась литературным искусством Преобладание «генетического» подхода, принесшего впечатляющие результаты в филологии, было столь же очевидным, по замечанию лорда Актона2, и в исследованиях права, экономике, естественных науках, теологии и философии. Везде наблюдалось страстное стремление открыть происхождение всего сущего — происхождение видов, религии, права и тд. Везде наблюдалось одно и то же стремление объяснить близкое и знакомое с точки зрения далекого и незнакомою — la hantise des origines25, как впоследствии эту тенденцию, говоря конкретно об истории, назвал Марк Блок.

Но как бы то ни было, я не думаю, что источник путаницы в работах XIX в., как сегодня полагают многие, следует видеть в том обстоятельстве, что авторы того времени попросту верили в прогресс и стремились во что бы то ни стало обнаружить метод, дающий возможность реконструировать происхождение социальных явлений- В самом деле, они прекрасно отдавали себе отчет в том, что их построения были лишь гипотезами, которые не могли быть подвергнуты окончательной проверке. Источник путаницы в большинстве их сочинений скорее следует искать в положении, унаследованном ими от эпохи Просвещения и гласящем, что общества являются естественными системами или организмами, имеющими заданную траекторию развития, которая может быть сведена к общим принципам или законам. Именно по этой причине в их концепциях закономерности логического характера предстают как объективные и необходимые взаимосвязи, а типологические классификации — как схемы неизбежного исторического развития. Можно без труда проследить, как в антропологии и философии истории из комбинации понятий о «научном законе» и «прогрессе» выводятся «стадии», приобретающие характер прокрустова ложа. Предположение о неизбежности придает этим стадиям нормативную роль.

Антропология XX в.

Реакция на попытки объяснения социальных институтов с точки зрения параллельного и — в идеале — однолинейного развития наступила уже в конце XIX в. Несмотря на то что так называемый эволюционистский подход в антропологии был переосмыслен и изложен заново в работах Вестер- марка и Хобхауза , он утратил свою привлекательность. Во всяком случае перестал был стимулом к дальнейшим исследованиям, поскольку, после того как все стадии человеческого развития были размечены, ученым не оставалось ничего более интересного, как прикреплять к ним канцелярские ярлыки. В поисках вдохновения некоторые антропологи стали обращаться к психологии, которая, как им казалось, обещала решить многие из их проблем, не привлекая исторические гипотезы. Данное обращение к психологии оказалось — и с тех пор оказывалось всегда — попыткой построить дом на зыбком песке В настоящей лекции я больше не буду касаться взаимоотношений между антропологией и психологией — не потому, что считаю их темой, не важной для дискуссии, но лишь потому, что это потребовало бы больше времени, чем мне сегодня отпущено, и лучшего знания психологии, чем мое.

Критика эволюционистской теории, вытекавшая уже из одного факта пренебрежения ею теми, кто, подобно бывшему ректору Мареггу, перешел к поискам психологического истолкования обычаев и верований, дополнялась критикой с двух других сторон: диффузионисгской и функционалистской Аргументация диффузионистов опиралась на то очевидное обстоятельство, что культура нередко предстает продуктом заимствования, а не продуктом спонтанного роста, якобы обусловленного единой человеческой природой и одинаковыми потенциальными возможностями общественного развития. В рассуждении о социальных изменениях, не принимающем во внимание реальные события, диффузионисты усматривали уход в картезианскую схоластику. К сожалению, в Англии влияние данного подхода осталось непро должительным — в какой-то мере по причине ею неверного применения Элиотом Смитом, Перри и Риверсом Но другой подход, функционалистский, оказался гораздо более влиятельным, будучи в то же время гораздо более радикальным по его мерам Функционалисты раскритиковали как эволюционистскую, так и диффузионисгскую антропологию — причем не на тех основаниях, что в обоих подходах исторические реконструкции не поддавались проверке, а просто потому, что оба подхода были по существу историческими. С точки зрения функционалистов, история общества не имела никакого отношения к изучению общества как естественной системы.

Сходные тенденции можно было наблюдать и в других областях познания. Появились функциональная биология, функциональная психология, функциональная экономика и функциональное изучение права. Однако антропологи с большей готовностью восприняли данную точку зрения по той причине, что антропология обычно имеет дело с изучением обществ, историю которых реконструировать невозможно. Готовность к восприятию функционализма была отчасти обусловлена и тем воздействием, которое на британскую антропологию оказала традиция философского рационализма Дюркгейма и его школы. В общем и целом это воздействие было не только глубоким, но и благотворным Оно дополнило традицией, отличавшейся осмыслением общих вопросов, британскую традицию разрозненных эмпирических исследовании, сущность которой хорошо иллюстрирует то, как ученые-тео- ретики типа Тайлора и Фрэзера обращались с этнографическим материалом, а также характер предшествующих описаний «примитивных» народов, оставленных путешественниками, миссионерами или колониальными администраторами Впрочем, если ученого не сдерживает балласт этнографических фактов, он начинает легко увлекаться воздушными дискуссиями, сухими логическими классификациями и часто впадать в претенциозность или скептицизм