2.2. Конфликтогенный потенциал этнической идентичности центрально- азиатских диаспор в контексте достижения этнополитического согласия в Республике Татарстан

В данном параграфе диссертант исследует обнаруженный в ходе эмпирического анализа конфликтогенный потенциал этнической идентичности центрально-азиатских диаспор, проживающих на территории РТ: условия его реализации и средства политического управления этими процессами.

На основании результатов проведенного исследования диссертант выявил свойство этнической идентичности диаспоры к политизации. Актуализированная этническая идентичность диаспоры способна создавать конфликтные реальности, требующие включения в процесс управления ими специфических политических механизмов законодательного, этнополитического и общегражданского регулирования. Детальная проработка данного механизма невозможна без анализа нормативно-правовой обеспеченности реализации этнического равноправия, состояния межэтнического взаимодействия и политических условий его оптимизации. Феномен этнической диаспоры сам по себе предполагает потенциал конфликтогенности, реализующийся на базе негативной этнической идентичности диаспоры, отсутствия этнополитической и социальной стабильности, а также скрытого или явного ограничения культурных прав.

В связи с этим автор выделил ряд факторов становления негативной идентичности иноэтничной группы в условиях этнополитического

взаимодействия, в число которых вошли этнические границы, социальная дистанция и культурные различия с окружающим обществом, способствующие при определенных условиях способствовать реализации конфликтогенного потенциала диаспоры.

Этническая идентичность, как и любая групповая идентичность, содержит набор представлений о культурных и социальных различиях между «своей» и

«чужими» группами.

В современной науке под этнической границей понимается символическая социальная граница между этническими общностями, определяемая при помощи набора этнических маркеров ¹ . Этническая граница также рассматривается как субъективно осознаваемая и переживаемая дистанция, рассматриваемая в контексте межэтнических отношений². В. И. Ильин, соглашаясь с С.В. Рыжовой, определяет этническую границу как линию социально предписанных, разделяемых группой культурных различий, которые, выполняя роль маркеров, отделяют одну группу от другой в социальном взаимодействии ³ . В целом отечественный подход к категории этнических границ согласуется с концепцией

_{Ф. Барта. На ситуативность этнических границ также указывает В.А. Тишков}⁴_.

¹ См.: Богатова А. А. Этнические границы в Мордовии: парадокс многоуровневой идентичности

_{// Социологические исследования. № 6, 2004. С. 69–75.}

² См.: Дробижева Л. М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской

_{России. М., 2003. С. 73.}

³ _{См.: Ильин В. И. Социальное неравенство. М., 2000. С. 290-292.}

⁴ См.: Тишков В. А. Идентичность и культурные границы // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах / под ред.

Этническая граница является актом сознания, а важнейший способ её изучения заключается в исследовании этнической идентичности. Подход к исследованию взаимодействий между народами России на основе концепта

«этническая граница» определил выделение непосредственно линии этнической границы как воображаемого социально-психологического водораздела между народами, приграничья – зоны наибольшей интенсивности межэтнических контактов и действия пограничных охранных реакций с каждой стороны ¹ . Развитая языковая и межкультурная компетентность неразрывно связывается ими с преодолением социальных дистанций в этнополитическом взаимодействии.

Исследование этнических границ, представлений об этих границах позволило выделить грани взаимовлияния сущностных характеристик этнической идентичности диаспоры и характера политического взаимодействия с участием ее носителей. Факторы этнической идентичности диаспоры, основывающиеся на выраженности этнических границ, социальной дистанцированности и этнополитических противоречий, оказываются связанными с характеристиками окружающей политической среды (стабильность/нестабильность, наличие/отсутствие межэтнического диалога и, разработанности принципов этнокультурной, миграционной, национальной политики, официального дискурса в отношении вопросов этнического равноправия, общегражданской консолидации, разноуровневого политического взаимодействия).

В ходе интервью диаспоры отметили народы, проживающие в Татарстане, с которыми, по их мнению, этнические и культурные границы выражены четко. Так, среди наиболее непохожих на ЦА народов, диаспоры отметили русских (64,6%). По мнению интервьюированных, этнические границы с русскими наиболее значительны (см. Приложение 3, Таблица 48). Особенно остро этнические границы с русскими ощущают таджики (77,5%). Вторыми по выраженности этнических границ были названы кыргызы (54%). На третьем месте по величине этнических границ оказались казахи (37,8%).

_{границы с основным местным населением республики – татарами ощутили}

¹ См.: Социальная и культурная дистанции. Опыт многонациональной России. М., 1998. 385 с.

представители таджикской (27,5%), казахской (21,6%), кыргызской (12%) и узбекской (12%) диаспор. В число наиболее непохожих на них народов ЦА диаспоры также отметили кавказские народы в целом, и азербайджанцев, в частности.

Так, ЦА диаспоры наиболее остро ощущают этнические границы с русскими, часть диаспор – с татарами, данный факт не может не вызывать беспокойства, так как фактически обнаруживается: а) ощущение центрально- азиатскими диаспорами своей «чуждости», непохожести с основным, принимающим населением республики, а, следовательно; б) возможность мобилизации в условиях этнополитического конфликта на основании манифестации этнических границ, влияющих на реализацию/ограничение этнических, культурных прав, доступ/ограничение политического участия на территории принимающего сообщества; в) недостижение на настоящий момент времени этнополитического согласия в исследуемом регионе. Однако с учетом конструктивистского и культурно-обусловленного понимания концепции этнических границ, диссертант не считает фактор этнической отличительности, понимаемый, прежде всего, как ощущение этой отличительности (границ), единственно определяющим характер политического взаимодействия в регионе.

Немалое количество интервьюированных признают, что сама группа ЦА диаспор крайне неоднородна и диссертант видит в этом следствие этнополитических проблем самого Центрально-азиатского региона. Исследуемые не только ощущают этнические границы с русскими и кавказцами, но и в повседневной жизни предпочли бы от них дистанцироваться. Так, при изучении ответов на вопрос о том, с какими народами члены диаспор предпочли бы общаться реже, было выявлено, что величина этнических границ влияет на формы социального взаимодействия между народами.

_{представители всех пяти центрально-азиатских диаспор, участвовавших}

¹ См.: Шкала социальной дистанции (шкала Богардуса, вариант Л.Г. Почебут) / Сонин В.А. Психодиагностическое познание профессиональной деятельности. СПб., 2004. С. 216-218.

в исследовании, ответили, что предпочли бы реже общаться с представителями народов Кавказа (азербайджанцы, дагестанцы, чеченцы и т.д.). Кроме этого, в зону социальной дистанции центрально-азиатских таджики, кыргызы, русские и представители народов Африки, проживающие на территории РТ (см. Приложение 3, Таблица 31).

Некоторое указание на негативную этническую идентичность было выявлено у таджикской диаспоры, чьи представители отметили, что склонны дистанцироваться от своих «земляков» (5%). Наибольшая социальная дистанция была выявлена внутри группы центрально-азиатских диаспор, в частности – у кыргызской диаспоры по отношению к таджикам (18%). Помимо таджиков, кыргызы предпочли бы дистанцироваться от кавказских народов в целом (12%), а также от представителей народов Африки (12%). Представители узбекской диаспоры выразили желание дистанцироваться от кыргызов (10%), в то время как сами кыргызы не выразили взаимного желания дистанцироваться от узбеков. Вызывает интерес факт, что таджики, выразив наименьшее желание дистанцироваться от каких-либо народов, сами стали второй, после кавказских народов, этнической общностью, с которой прочие ЦА диаспоры предпочли бы общаться реже.

В силу ощущаемой выраженности взаимных культурных и этнических границ ЦА диаспоры отметили, что склонны дистанцироваться от русских, народов Кавказа и Африки. Внутри ЦА народов были выявлены социальные противоречия, прежде всего, с таджиками и кыргызами. Несмотря на выявленные дистанции и границы, большинство интервьюированных отметили, что народов, от которых им бы хотелось дистанцироваться, нет.

42,5% таджиков, 42% кыргызов, 40% туркмен, 32% узбеков и 21,6 % казахов. Поэтому говорить о ярко выраженной социальной дистанцированности ЦА диаспор не приходится. Более того ЦА диаспоры Татарстана отметили, что многие народы республики имеют с ними много общих культурных черт. Интервьюированные отмечают, что этнические и культурные границы наиболее размыты с татарами (37,2%), узбеками (32,4%), туркменами (25,2%), с монголами

и калмыками (1,2%), а также некоторыми народами Кавказа (2,4%), в частности, с дагестанцами, ингушами, азербайджанцами и кавказцами в целом (см. Приложение 3, Таблица 48).

На вопрос о выраженности этнических границ и ее проецирования на региональный политический процесс центрально-азиатские диаспоры Татарстана ответили неоднозначно. С одной стороны, диаспоры называют величину этнических границ с народами принимающего сообщества культурно- исторически обусловленной и незначительной. С другой стороны, их ответы свидетельствуют об имеющихся противоречиях как внутри группы центрально- азиатских диаспор, так и с частью принимающего населения. По мнению диссертанта, этнические и социальные границы достигают определенной величины скорее в представлениях и ощущениях граничащих этногрупп, чем в объективной реальности, и могут быть скорректированы акторами политического процесса, например, путем нацеленной этнокультурной политики.

Наибольшая этнокультурная схожесть была выявлена между таджиками и кавказцами, а внутри группы ЦА народов – между кыргызами и казахами, узбеками и таджиками, туркменам и узбеками. В указанных парах этнических групп, частота возникновения конфликтных ситуаций и выраженность дистанцированности находятся на наиболее низком уровне. Это, с одной стороны, говорит о прямой взаимосвязи между выраженностью этнических границ, социальной дистанции и частотой возникновения конфликтов, с другой стороны, свидетельствует о том, что представления диаспор о вышеупомянутых границах и дистанциях прямо влияют на их реальное поведение в политическом взаимодействии. В условиях сильных социальных и/или политических потрясений это может стать основой политизации этнической идентичности центрально-азиатских диаспор, в структуре которой присутствует стремление к актуализации, что подтверждается историей политических противостояний и конфликтов, например, в Кыргызстане, Таджикистане, проходящих под лозунгами защиты этнического равноправия и национальной безопасности.

Совокупность выраженных этнических границ и социальной дистанцированности при повышении интенсивности этнической идентичности, по мнению диссертанта, способна стать ресурсом катализации этнополитического протеста. Неравномерность этнокоммуникационного поля, этносоциальная разобщенность создают условия политизации установок массового поведения и политического действия. Управление и мониторинг состояния этносоциальной дистанцированности как фактора этнической идентичности позволит формировать прогнозы развития политического процесса в обществе. Политизированная этническая идентичность понимается как средство политического участия, так как несет в себе потенциалы этнической мобилизации и общественной интеграции на основании целей этнической группы.

Результаты данной части исследования позволили выявить, что восприятие центрально-азиатскими диаспорами этнических границ имеет разнонаправленные последствия. С одной стороны, ввиду возрастающей и углубляющейся сети политико-коммуникационного взаимодействия, укрепляющегося межэтнического диалога между народами республики, наличие общих религиозных (исламских), традиционных (культурных) и языковых корней этнические границы «стираются», а этническая идентичность приобретает черты «относительной инаковости» и гибкости. С другой стороны, при наличии социальных и политических противоречий, выраженные этнические границы способны привести к этнополитическим конфликтным ситуациям и взаимной дистанцированности. Этническая идентичность способна видоизменяться в зависимости от этнической среды, в которой развивается индивид и его представления об этнических границах между его и «чужими» этногруппами. Данные факты говорят в пользу конструктивистского характера концепции этнических границ: этнические границы и представления о них, соответствующие формы этнополитического взаимодействия, а также формирующаяся в результате этническая идентичность, тесно связаны и представляют собой сложную неоднозначную и динамическую систему. Последняя, находясь под влиянием не только этнических, но и социальных, политических и культурных противоречий между

взаимодействующими этническими группами, способна принимать негативные формы.

Исследование этнической идентичности центрально-азиатских диаспор показало, что на степень закрытости или открытости данных этнических групп указывает частота их внутридиаспорального и внедиаспорального общения. Соответственно, характер и качество социальных, межэтнических взаимосвязей оказывает прямое влияние на политизацию этнической идентичности диаспоры. Так, согласно данным интервью, частота внутридиаспорального общения в ЦА диаспорах неодинакова (см. Приложение 3, Таблица 30). Среди прочих казахская диаспора проявила наименьшую выраженность данного показателя. Частота внутридиаспорального общения наиболее высока у туркменской диаспоры. За ними следуют таджикская, узбекская и кыргызская диаспоры.

В целом исследуемые этнические группы характеризуются высокой частотой внутридиаспорального общения, что, безусловно, способствует укреплению их этнической идентичности и сохранению родной культуры. Однако это не свидетельствует о закрытом характере данных диаспор. ЦАД РТ характеризуются высокой частотой и межэтнического (внедиаспорального) общения. Для членов ЦАД характерна широкая сеть межэтнических взаимодействий (см. Приложение 3, Таблица 49).

Степень готовности ЦА диаспор к различным межэтническим взаимодействиям, помимо межнациональной дружбы, неодинакова и зависит от конкретного вида взаимодействия. Было выявлено, что центрально-азиатские диаспоры наиболее положительно относятся к межнациональной дружбе, отношениям приятельства, партнерства и совместной работы (см. Таблица 4). Наиболее предпочтительным вариантом межэтнического взаимодействия в профессиональной сфере, по мнениям представителей ЦАД, будет тот, при котором человек другой национальности будет скорее их начальником, чем подчиненным. Интервьюированные отметили, что к межнациональному браку со своим участием относятся с большей готовностью и пониманием, чем к такому

браку с участием их детей в независимости от пола ребенка и национальности их потенциальных избранников.

В совокупности это свидетельствует о готовности большинства исследуемых диаспор к межэтническим взаимодействиям в различных формах, что, в свою очередь, говорит об открытом характере данных этнических групп. Анализ результатов по «шкале социальной дистанции» Э. Богардуса позволил сделать вывод о том, что члены центрально-азиатских диаспор не склонны к изоляционизму. Так, 42,5% таджиков, 42% кыргызов, 40% туркмен, 32% узбеков и 21,6 % казахов, проживающих в Татарстане, ответили, что народов, от которых им хотелось бы дистанцироваться, нет.

Несмотря на это, представители всех пяти центрально-азиатских диаспор, участвовавших в исследовании, ответили, что предпочли бы реже общаться с кавказскими народами. Кроме этого, в зону социальной дистанции центрально- азиатских диаспор по различным причинам также вошли таджики, кыргызы, русские, а также представители некоторых народов Африки, проживающие на территории РТ (см. Приложение 3, Таблица 31). Некоторое указание на негативную этническую идентичность было выявлено у таджикской диаспоры, чьи представители отметили, что склонны дистанцироваться от своих «земляков».

Установки этнополитической консолидации и общественной интеграции оказываются тесно связанными с вопросами межэтнического взаимодействия. Характер коммуникационной сети диаспоры определяет восприятие ее другими этническими группами. Формы взаимодействия различны: от отношений

«межнациональной дружбы» до полного непонимания иной этнокультуры. Межэтнический конфликт – наиболее серьезная форма взаимного межэтнического непонимания, так как именно конфликт подразумевает некие деструктивные действия.

Центрально-азиатские диаспоры характеризуются различной степенью интенсивности этнической идентичности и, как следствие, неодинаковой степенью конфликтностогенности. Показано, что наиболее устойчивые в своей этнической идентичности диаспоры проявили наибольшую конфликтность. По

мнению диссертанта, актуальность и интенсивность этнической идентичности диаспоры может быть объективно связана с процессом ее политизации. Идентификация со своей этнической группой в кризисных ситуациях проявляется наиболее явно.

Большая часть туркменской (60%) и таджикской диаспор (52,5%), услышав обвинения или негативные высказывания в адрес их национальности, почувствуют обиду за свой народ (см. Приложение 3, Таблица 35). Значительная часть кыргызской (30%) и туркменской диаспор (30%) непременно примут данные негативные высказывания или обвинения на личный счет. Помимо тесной связи со своей этнической группой, подобное поведение членов туркменской, таджикской и кыргызской диаспор может свидетельствовать о наличии в их этнической идентичности некоторых негативных черт, уязвимости, эмоционального и даже болезненного восприятия собственной идентичности. Учитывая прочие результаты исследования таджикской диаспоры РТ, диссертант считает, что данная особенность скорее частный случай, чем тенденция.

Члены центрально-азиатских диаспор проявили некоторую степень конфликтности, или готовности к конфликту. Так, 35% таджиков и 24% кыргызов в ответ на обвинения или негативные высказывания ответят обидчикам тем же, испытывая при этом чувства гнева. Примечательно, что в подобной ситуации члены центрально-азиатских диаспор предпочитают выбрать более агрессивную линию поведения гнева и взаимных негативных высказываний, чем стратегию поддержания нейтралитета. Так, 2,5% членов таджикской диаспоры признали свою готовность устроить с обидчиками драку. Исключением стали представители казахской и туркменской диаспор (хотя разница незначительна).

Положение о тесной связи членов центрально-азиатских диаспор со своими этническими группами подтвердилось ответами интервьюированных об их потенциальной линии поведения в случае массового столкновения людей на межнациональной почве (см. Приложение 3, Таблица 36). В независимости от сложности ситуации и ее исхода, абсолютное большинство опрошенных признали, что готовы к любым действиям исключительно ради разрешения возникшей

проблемы. Особенно ярко это проявилось у кыргызов: 78% сделали бы все зависящее от них, чтобы прекратить межнациональный спор, еще 12% в такой ситуации без колебаний присоединились бы к «своим». Иных стратегий поведения кыргызская диаспора не предложила, что говорит о наиболее выраженной среди ЦАД готовности к конфликту, выявленной в данном вопросе. Готовность к любым действиям в целях отстаивания собственных этнических прав свидетельствует об актуализации этнической идентичности центрально- азиатских диаспор в условиях этнополитического конфликта. Вновь обнаруживается свойство идентичности исследуемого объекта к политизации и готовность к самозащите средствами массового политического действия.

Готовность без колебаний встать на сторону «своих» в межнациональном споре была подтверждена меньшим количеством человек, чем просто готовность

«сделать все от меня зависящее, чтобы прекратить это». ЦАД готовы поддержать свою сторону в межнациональном споре, но не конфликтными методами (либо они не готовы заявить открыто о своей готовности к конфликту, что тоже возможно). Число тех, кто предпочел бы не вмешиваться в массовое столкновение на межнациональной почве, но симпатизировал бы «своим» больше, чем тем, кто не стал бы вмешиваться в подобную ситуацию. Многие интервьюированные, особенно казахи (18,9%) и туркмены (15%) не могут представить себе, что в Татарстане возможно массовое столкновение людей на межнациональной почве. Казахи (2,7%) и узбеки (2%) отметили, что смогли бы уладить данную ситуацию достижением консенсуса.

Так, в случае массового столкновения людей на межнациональной почве члены центрально-азиатских диаспор приобретают как бы черты анонимности: не признавая открыто своей конфликтности, но выражая при этом готовность к любым активным действиям для разрешения конфликта. При этом готовность открыто вступить в спор выше, чем готовность уладить все «мирным путем». Так, положение о тесной привязанности центрально-азиатских диаспор к «своим» и готовности поддержать «своих» в конфликтной ситуации нашло свое подтверждение. В результате наибольшую конфликтность в данном вопросе

проявили кыргызы, наименьшую – казахи. Следует также отметить, что у многих интервьюированных, особенно туркмен и казахов, данный вопрос вызвал затруднения с ответом.

В ситуации личного спора на тему межнациональных отношений, где невозможно сохранить анонимность, члены центрально-азиатских диаспор выбрали иные стратегии поведения (см. Приложение 3, Таблица 37). Например, кыргызы, готовые в массовом межнациональном столкновении поддержать своих, ответили, однако, что лично вообще не приемлют любых межнациональных споров (42%). В ответах на данный вопрос просматривается большой разброс мнений. Наибольшие затруднения данный вопрос вызвал у туркменской диаспоры (35%). В ситуации личного спора на тему межнациональных отношений для центрально-азиатских диаспор свойственно принципиальное неприятие межнациональных споров. Так считают 42% кыргызской, 40,5% казахской, 35% туркменской диаспор. Считая, что конфликтные ситуации могут быть различными в своих проявлениях, более и менее сложными, члены диаспор признают, что они могли бы вступить в спор, но на этот раз не стали бы вмешиваться в него. Иными словами, диаспоры потенциально готовы вступить в спор, но по тем или иным причинам не сделали бы этого. Особенно явно данная двойственность проявилась у представителей казахской (29,7%) и таджикской (27,5%) диаспор.

Подобная «ситуационная конфликтность» в узбекской и таджикской диаспорах проявилась ярче, чем принципиальное неприятие межнациональных споров, в том числе на уровне личностного общения. Примечательно, что члены таджикской, узбекской и кыргызской диаспоры проявили наибольшую готовность открыто защищать интересы «своих» в личном споре на межнациональную тему. Одновременно с этим таджики, узбеки и туркмены выразили наибольшую готовность «понять другую сторону». Так, для центрально-азиатских диаспор в ситуации личного спора на тему межнациональных отношений характерен большой разброс в выборе потенциальных стратегий поведения.

Тревожный факт был выявлен в ходе исследования: представители всех центрально-азиатских диаспор участвовали на территории Татарстана в межнациональных противоречиях, спорах и конфликтах (см. Приложение 3, Таблица 38). Так, кыргызской диаспоре среди прочих наиболее часто приходилось участвовать в межнациональных противоречиях (42%) и межнациональных спорах (48%). Наименее конфликтными в этом отношении оказались туркмены. В ситуациях межнационального конфликта, напротив, наиболее частыми участниками на этот раз оказались не кыргызы, а таджики и туркмены. Кыргызы чаще находятся с другими этническими группами в противоречиях, спорах, но не конфликтах. Казахи с увеличением тяжести ситуации (противоречие-спор-конфликт) уменьшают степень своего возможного участия в таких ситуациях. Туркмены и таджики, напротив, действуют обратно: чем тяжелее характер ситуации, тем больше они готовы поддерживать «своих». Для узбекской диаспоры, в отличие от прочих, характерна своеобразная «кривая участия» в подобных ситуациях: поддерживать «своих» в межнациональных спорах узбеки готовы чаще, чем в межнациональных конфликтах, но реже, чем в межнациональных противоречиях.

Некоторое беспокойство вызывает и то, что среди национальностей, с которыми центрально-азиатским диаспорам приходилось быть в ситуациях межнациональных противоречий, споров и конфликтов, наиболее частыми участниками оказались русские и татары, а также сами центрально-азиатские диаспоры (см. Приложение 3, Таблица 39). В межнациональных противоречиях с русскими наиболее часто оказывались кыргызы и таджики. За исключением туркмен, всем центрально-азиатским диаспорам приходилось быть в таких ситуациях и с татарами. Наиболее часто в ситуации межнациональных противоречий с татарами оказывались таджики. Таджики также отметили их непохожесть на татар.

Наиболее часто внутри группы центрально-азиатских диаспор межнациональные противоречия возникали с кыргызами, так ответили

18% узбеков; 6% кыргызстанских узбеков из числа кыргызской диаспоры; 5,4%

казахской и 5% таджикской диаспоры. С точки зрения самих центрально- азиатских диаспор, наиболее часто межнациональные противоречия у них возникали с кыргызами, в виду их сильной взаимной непохожести. У самой кыргызской диаспоры межнациональные противоречия наиболее часто возникали с казахами, узбеками и таджиками (по 12%). Именно таджикская диаспора оказалась второй, после кыргызской, наиболее частой участницей межнациональных противоречий. В противоречиях с таджиками участвовали 12% кыргызов, 4% узбеков и 2,7% казахов, которые отметили значительные этнокультурные границы и непохожесть с таджиками на 60%, 10% и 59,4% интервьюированных соответственно.

Члены центрально-азиатских диаспор (казахи, узбеки, таджики) также отметили, что участвовали в межнациональных противоречиях с африканцами, азербайджанцами и кумыками. Они же отметили большие этнокультурные границы с данными народами. Все это дает возможность заключить, что на частоту возникновения межнациональных противоречий влияет величина этнокультурных границ между потенциальными участниками противоречия. Данное положение, однако, не говорит об этнокультурных границах как единственной причине возникновения противоречий. Казахи и туркмены, например, отметили свою сильную взаимную «непохожесть», однако, ситуаций межнациональных противоречий между ними не возникало.

В отношении межнациональных споров как более напряженной формой межэтнического взаимного непонимания, ситуация оказалась, несколько сложнее. Частота возникновения межнациональных споров с русскими и татарами выше, чем межнациональных противоречий. Однако кыргызы и таджики остались по- прежнему наиболее частыми участниками межнациональных споров с другими центрально-азиатскими диаспорами. Так, взаимное неприятие высказали узбеки и кыргызы, споры между ними возникали у 24% представителей обеих диаспор. При этом 56% узбеков считают себя непохожими на кыргызов, в то время, когда только 12% кыргызов отмечают свою непохожесть на узбеков. У 24% кыргызов также возникали межнациональные споры с таджиками, в то время как подобных

ситуаций с кыргызами таджики не отметили совсем. Это также объясняется тем, что 60% кыргызов считают себя непохожими на таджиков и 40% таджиков отмечают серьезные этнокультурные границы между собой и кыргызами.

Таким образом, в совокупности все это вновь свидетельствует о сложностях во взаимоотношениях центрально-азиатских диаспор с местным населением: русскими и татарами, внутри группы центрально-азиатских диаспор. Казахи, узбеки и туркмены отметили намеренную дистанцированность от кыргызов и таджиков, так как именно кыргызская, в меньшей степени таджикская диаспора, были негативно оценены прочими диаспорами как наиболее конфликтные и непохожие на них.

Частота возникновения межэтнических конфликтов с русскими и татарами снизилась по сравнению с противоречиями и спорами. Кыргызская диаспора была оценена прочими диаспорами как наиболее конфликтная. А туркменская и казахская диаспоры – как наименее конфликтные. Несмотря на это, межэтнические конфликты с русскими наиболее часто возникали именно у туркменской диаспоры, в то время как наименьшее количество конфликтов с русскими возникало у наиболее конфликтной, по мнению многих интервьюированных, кыргызской диаспоры. Частота возникновения конфликтных ситуаций с татарами оказалась ниже, чем спорных ситуаций.

В ходе исследования было выявлено, что наиболее часто помимо русских и татар, межэтнические конфликты возникали между узбеками и кыргызами, узбеками и таджиками, а также между кыргызами и казахами. И если, частота взаимных обвинений в межэтнической конфликтности у кыргызов и казахов, узбеков и таджиков примерно совпадает, то у кыргызов и узбеков она существенно разнится. Так, 16% узбеков ответили, что участвовали в межэтническом конфликте на территории РТ с кыргызами, 6% кыргызов подтвердили их слова. Это, в свою очередь, также объясняется во многом тем, что

56 % узбеков считают себя не похожими на кыргызов, только 12% кыргызов признают факт их этнокультурных различий. Иначе говоря, выявленная степень конфликтности кыргызской диаспоры связана с оценкой, данной прочими

центрально-азиатскими диаспорами, которая, в свою очередь, оказывается субъективной, не выдерживающей перекрестной проверки ответами самой кыргызской диаспоры.

Общая этносоциальная дистанцированность центрально-азиатских диаспор находится на уровне, достаточном для поддержания этнокультурной самобытности и приемлемым для культур традиционалистского типа в целом. У каждой из диаспор уровень данного показателя различен. Согласно результатам исследования, наиболее открытой к межэтническому взаимодействию оказалась казахская диаспора Татарстана, наименее – туркменская диаспора. Здесь следует отметить, что колебания в ответах различных диаспор не столь выражены, поэтому данное разделение центрально-азиатских диаспор на открытых и закрытых – относительно. Можно заключить, что ярко выраженная этносоциальная дистанцированность центрально-азиатским диаспорам не присуща: в ввиду своей открытости, готовности к межнациональному взаимодействию, реальному участию в межкультурных коммуникациях, удовлетворенности условиями проживания в Татарстане, исследуемые диаспоры не проявляют стремления дистанцироваться от других этнокультурных групп, проживающих в республике.

По мнению диссертанта, это позитивно сказывается на их этнической идентичности. Становления негативной этнической идентичности или «кризиса идентичности» в целом не происходит. Чем более выражено у диаспоры ощущение дистанцированности и собственной отчужденности, тем более закрытой она является. Этническая идентичность таких групп и индивидов способна приобрести черты изоляционизма или конфликтности. И наоборот, чем более открыта диаспора, тем активнее она проявляет себя в межкультурных коммуникациях, а этническая идентичность этой группы формируется по позитивному пути, так как чувства «чуждости» и предубеждений как о своей, так и об иной культурах не возникает. Чем меньше этносоциальная дистанция между взаимодействующими этническими группами (в данном случае, между

принимающим сообществом и диаспорами), тем успешнее будут проходить процессы их этнической идентификации.

Сложность взаимоотношений центрально-азиатских диаспор с местным населением следует рассмотреть, по мнению диссертанта, несколько более подробно, так как именно это свидетельствует о наличии «неровностей» и проблем в этнополитическом пространстве республики Татарстан. Официальный дискурс в отношении иноэтничных групп смещен на вопросы трудовой миграции, на соответствующие темы выступают представители региональной власти (подробнее данный вопрос рассмотрен в 3 Главе настоящего исследования): о противодействии нелегальной миграции, о криминогенной ситуации, связанной с мигрантами, и, наконец, о конфликтах с участием иностранных граждан.

Диссертант проанализировал дополнительные источники, задавшись целью выявить статистику и характер преступлений, конфликтных ситуаций с участием центрально-азиатских диаспор на территории Республики Татарстан (опубликованные данные и отчетность с официальных сайтов МВД РТ, УФМС по РТ). Следует отметить, что предлагаемая общественности статистика носит обобщенны й характер и касается совокупности иностранных граждан (без распределения по этническим или национальным признакам). Например, согласно отчету УФМС РТ о результатах деятельности за начало 2014 г. ¹ , количество совершенных иностранными гражданами преступлений, уменьшилось по сравнению с предыдущими годами, разница, например, с ситуацией за 2013 г. составила 24,6%. Основную долю (281 эпизодов) совершили граждане государств-участников СНГ.

Из отчета МВД РТ: «По итогам двух месяцев 2014 года эта цифра составила

30 фактов. Не менее актуальны и вопросы безопасности самих иностранных граждан: в минувшем году зарегистрировано 236 преступлений, совершенных в

¹ См.: Основные показатели деятельности УФМС России по Республике Татарстан. Cтатистические данные. Управление миграционной службы по Республике Татарстан [Электронный ресурс] // Официальный портал Управления миграционной службы по Республике Татарстан. URL: http://ufms.tatarstan.ru/rus/statistika.htm (дата обращения 20.04.2014).

отношении них» ¹ . По словам Главы МВД по РТ Артема Хохорина, число преступлений, совершенных иностранными гражданами, не превышает 0,9% от общего числа: «Говорить, что Татарстан имеет большие проблемы, а миграционный поток оказывает решающее влияние на криминальную обстановку неправильно. Ситуация достаточно контролируемая» ² . Классификация совершенных преступлений включает имущественные преступления – кражи, мошенничества, грабежи, преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, преступления против жизни и здоровья – убийства, угрозы убийством, нанесение побоев, причинение разной степени вреда здоровью, а также подделка документов. В Татарстан вместе с мигрантами привносятся чуждые радикальные идеи и взгляды, проникают представители экстремистских организаций ³ . В республике заведено более полусотни дел по обвинению в экстремизме и терроризме⁴.

Президент Республики Рустам Минниханов подчеркивает, что «преступных мигрантов в Татарстане быть не должно» и официальная позиция нацелена на поддержку образовательных, трудовых (профессиональных) и адаптационных инициатив законопослушных иностранных граждан ⁵ , что коррелируется с результатами диссертационного исследования, показавшими стремление к повышению образования и социального статуса у центрально-азиатских диаспор. Вместе с тем, по мнению

_{заместителя начальника управления Генеральной прокуратуры РФ в ПФО}

¹ См.: Профилактика правонарушений в миграционной сфере и борьба с нелегальной миграцией. Министерство внутренних дел по Республике Татарстан интеграции [Электронный ресурс] // Официальный портал Министерства внутренних дел по Республики Татарстан URL: http://mvd.tatarstan.ru/rus/index.htm/news/283437.htm (дата обращения 20.04.2014).

² Артем Хохорин. Мы не можем не шагать в ногу со временем [Электронный ресурс] // Известия Татарстана. URL: http://www.tatarnews.ru/articles/7329 (дата обращения 20.04.2014).

³ Треть жителей Татарстана негативно настроена к мигрантам [Электронный ресурс] // Информационный портал РБК-Татарстан. URL: http://rt.rbc.ru/tatarstan_topnews/25/02/2014/907056.shtml (дата обращения 20.04.2014).

⁴См.: Решение непростой проблемы мигрантам [Электронный ресурс] // Телерадиокомпания

«Россия»- Татарстан. URL: http://trt-tv.ru/events-week/reshenie-neprostoj-problemy/ (дата обращения 20.04.2014).

⁵ Рустам Минниханов: Преступных мигрантов в Татарстане быть не должно мигрантам [Электронный ресурс] // Портал правительства Республики Татарстан. URL: https://prav.tatar.ru/rus/index.htm/news/252178.htm (дата обращения 20.04.2014).

Александра Корсунова «работа по пресечению нарушений миграционного законодательства отличается низкой результативностью и формирует у мигрантов чувство безнаказанности и способствует росту преступлений»¹.

По словам заместителя руководителя департамента президента РТ по вопросам внутренней политики Александра Терентьева низкий, по сравнению с общим криминальным фоном, уровень преступности, таковым россиянам не кажется из-за политизации подобных конфликтов: «В многонациональном государстве по-другому быть не может. Другое дело, включаются эти индикаторы или не включаются. Когда происходят резонансные происшествия, в которых задействованы люди другой внешности, не местные, часто эти индикаторы включаются. Когда татарин русского, русский татарина «прищемил», то здесь о национальности никто не вспомнит. Если это чеченец, дагестанец, тут же включаются эти маркеры, и уходят в публичную сферу. Поэтому такая информация на слуху, и нам кажется, что иностранцы совершают много преступлений. Да, с точки зрения поведения – часто оно вызывающее. Да, они импульсивные, другие по менталитету, ведут себя по-другому. Но, если говорить о преступности, то это не те цифры, которые бытуют у населения Сейчас на лицо политизация этого момента – какие оценки даются в социальных сетях по России, даже не в республике Татарстан. Нельзя обществу скатываться в крайние

оценки, политизироваться в национальных вопросах», - считает Терентьев².

Научная общественность республики также фокусирует свое внимание на проблемах центрально-азиатских диаспор в Татарстане, взаимодействия его с местным населением, региональными институтами власти. Так, например, Л.В. Сагитова выделила проблемы взаимодействия диаспор, образуемых мигрантами, и региональными властными структурами МВД, ФМС. Политизация и обострение этнических индикаторов в этнополитическом пространстве

_{республики происходит в зонах столкновения «разнонаправленных дискурсов:}

¹ Миграция под контролем Телерадиокомпания «Россия»- Татарстан. URL: http://trt- tv.ru/news/migraciya-pod-kontrolem/ (дата обращения 20.04.2014).

² Наши импульсивные мигранты. Татнцентр. URL: http://info.tatcenter.ru/article/132756/ (дата обращения 20.04.2014).

дискурса дружбы народов, утверждающий бережное отношение ко всем этническим культурам и их носителям на территории республики, и новой российской миграционной политикой с дискурсом жесткого контроля» ¹ . На различных уровнях институционального взаимодействия мигрантов с принимающим обществом, исследованных Л.В. Сагитовой, складываются отдельные тенденции регионального политического процесса:

1) выстраивание межкультурных коммуникаций, всяческое развитие и популяризация межэтнического диалога обуславливается сложившейся практикой управления, характерной для политической элиты республики;

2) налаживание практик этнополитического коммуницирования нередко происходит через деятельность культурных институтов (Ассамблея народов Татарстана, национально-культурные автономии, специализированные общественные организации и т.д.) и лидеров этнических общин;

3) на изменение этносоциального пространства республики, происходящее в результате миграционных процессов, воздействует внутригрупповая дифференциация мигрантов;

4) все это влияет на складывающуюся картину отношений мигрантов с властными (в данном случае, с правоохранительными) органами, в рамках которой выделяются верхний, средний и нижний уровни взаимодействия:

а) верхний уровень связан с деятельностью Координационного совета: механизмы взаимодействия отлажены, национально-культурные автономии активно представляют и защищают интересы своих этногрупп и отмечают позитивную динамику во взаимоотношениях с государственными институтами;

б) средний уровень отслеживается в практиках взаимодействия лидеров этнических общин и чиновников «среднего звена»: каналы взаимодействия

_{налажены частично, представлены формами письменных и устных обращений,}

¹ См.: Сагитова Л.В. Дом дружбы народов, трудовые мигранты и адаптационная политика Татарстана // Этносоциология в Татарстане: опыт полевых исследований. Сб. науч. ст. к юбилею Л.М. Дробижевой/ под ред. Р.Н. Мусиной, Г.Ф. Габдрахмановой и др. Казань, 2013. С.

124.

переговоров, однако, характеризуются Л.В. Сагитовой как частично эффективные или даже формальные;

в) нижний уровень представлен практиками взаимодействия рядового состава МВД и самих мигрантов: сложились типы нейтрального, взаимовыгодного и пренебрежительного отношения к мигрантским группам. Исследователь отмечает, что рядовые служащие правоохранительных органов на нижнем уровне используют практики контроля и санкций, «мигрантам имплицитно приписывается склонность к преступлениям На низовом уровне пока не сложились механизмы гражданского взаимодействия по отношению к мигрантам воспроизводится отношение как к гражданам второго сорта Нарративы интервью свидетельствуют об отсутствии интенции к

позитивному взаимодействию, стремления понять и найти общий язык»¹.

Л.В. Сагитова заключает, что миграционные процессы значительным образом изменили социокультурный и политический ландшафт Татарстана, и на данный момент не на всех уровнях региональной власти сложились эффективные практики коммуницирования с трудовыми мигрантами и образуемыми ими диаспорами. Особенно четко это прослеживается на нижнем уровне «мигрант- принимающее сообщество», то есть фактически на уровне повседневности и связывается диссертантом с распространенностью этнических стереотипов и частично решается путем развития черт межкультурной компетентности и формирования позитивного образа диаспор в информационно-политическом пространстве принимающего сообщества.

Формирование позитивной этнической идентичности центрально-азиатских диаспор имеет огромное значение в преодолении негативных ее свойств и тенденций к актуализации, политизации и конфлитогенности, а также в достижении этнополитического согласия в Республике Татарстан в целом.

_{Решением проблемы обеспечения бесконфликтного взаимодействия с участием}

¹ См.: Сагитова Л.В. Дом дружбы народов, трудовые мигранты и адаптационная политика Татарстана // Этносоциология в Татарстане: опыт полевых исследований. Сб. науч. ст. к юбилею Л.М. Дробижевой/ под ред. Р.Н. Мусиной, Г.Ф. Габдрахмановой и др. Казань, 2013. С.

124.-136.

центрально-азиатских диаспор диссертант называет развитие черт межкультурной компетентности как у самих диаспор, так и у других участников этого взаимодействия.

Современный исследователь теории межкультурной коммуникации А.П. Садохин понимает межкультурную компетентность как «совокупность знаний, умений и навыков, с помощью которых субъект коммуникации получает способность эффективно взаимодействовать с представителями чужих культур»¹. По мнению ученого, межкультурная компетентность как часть коммуникативной компетентности формируется в результате процесса межкультурной коммуникации, вызванного интенсивным взаимодействием культур и порожденным процессом глобализации. Содержание межкультурной компетентности, считает А.П. Садохин, помимо языковых знаний, включает также общие и конкретные знания о ситуации общения, знание социальных и культурных норм, знание о партнерах по коммуникации и т.д.². Межкультурная компетентность предполагает обязательное наличие широкого круга социокультурных знаний, обеспечивающих положительное отношение к языку и культуре других народов, осознание ценностей своей и иной культуры, сходств и различий между ними; а также способность участников эффективно включаться в диалог культур³. Наиболее успешной стратегией достижения этнополитической консолидации является интеграция – сохранение собственной культурной идентичности наряду с овладением культурой других народов.

По мнению другого исследователя, Д. Мацумото, межкультурная компетентность это – общая способность жить, работать и отдыхать в условиях межкультурных и кросскультурных различий, существующих в повседневной

_жизни⁴_.

¹ Садохин А.П. Межкультурная компетентность: понятие, структура, пути формирования / А.П. Садохин // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 1. С. 125.

² _{См.: Садохин А.П. Межкультурная компетентность … С. 132.}

³ _{См.: Садохин А.П. Межкультурная компетентность … С. 135.}

⁴ См.: Мацумото Д. Психология и культура. Современные исследования. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 310.

Ряд исследователей выделяют другие важные понятия теории межкультурной коммуникации, например «этнокультурная компетентность»,

«поликультурная компетентность». Этнокультурная компетентность понимается как знания о родной культуре. Уровни этнокультурной компетентности личности можно дифференцировать как низкий, средний и высокий уровни ¹ . Поликультурная компетентность – как интегративное качество индивида, включающее систему поликультурных знаний, умений, навыков, интересов, потребностей, мотивов, ценностей, поликультурных качеств, опыта, социальных норм и правил поведения, необходимых для повседневной жизни и деятельности в поликультурном обществе, реализующееся в способности решать задачи профессиональной деятельности в ходе позитивного взаимодействия с представителями разных культур ² , что фактические является синонимом межкультурной компетентности. Развитая межкультурная компетентность, по мнению диссертанта, неразрывно связана с успешностью социокультурной адаптацией иноэтничных групп.

Межкультурная компетентность ЦАД РТ рассматривается как в равной степени компетентность в «своей» и «чужой» культурах, достаточной для эффективного взаимодействия, предполагающего диалог и взаимное обогащение культур. Данный вид компетентности исследуется в настоящей работе через анализ выявленных форм межкультурных взаимодействий с участием интервьюированных, критериев выбора их партнеров по коммуникации и языков общения с ними, а также общего уровня собственной этнокультурной идентичности. Компетентность в «своей» культуре анализируется через выявленные уровни знаний представителей ЦАД РТ о собственных

_{традициях, истории и культуре.}

¹ См.: Этнотолерантность подростка. Воспитание в семье и школе. Словарь. СПб., 2007. С. 300-

_301.

² См.: Новикова О.С. Межкультурная компетентность в глобализирующемся мире Татарстана [Электронный ресурс] // Международное философско-космологическое общество. URL: http://www.bazaluk.com/conference/193/comments.html (дата обращения: 14.07.2011).

Согласно результатам исследования, большинство опрошенных представителей центрально-азиатских диаспор Татарстана обладают этнокультурной компетентностью с уровнем выше среднего (см. Приложение 3, Таблица 26). Было выявлено, что уровни этнокультурной компетентности диаспор при этом неодинаковы. Так, в истории родного народа наиболее осведомлены туркменская и таджикская диаспоры. За ними следуют кыргызская, узбекская и казахская диаспоры.

О собственных традициях и культуре представители различных центрально- азиатских диаспор также информированы в различной степени. Однако уровень этнокультурной компетентности ЦАД РТ в данном вопросе по-прежнему остался на уровне выше среднего. Наиболее компетентными в знании родной культуры и национальных традиций оказались представители узбекской и таджикской диаспоры. Далее оказались кыргызская, туркменская и казахская диаспоры (см. Приложение 3, Таблица 27). В целом компетентность в национальной культуре и традициях выше, чем осведомленность об истории родного народа. Этнокультурная компетентность ЦАД РТ дополняется языковой компетентностью. Частота употребления национального, русского и татарского языков как основных языков общения данных диаспор очень высока и в среднем составляет 94%, 92% и 37,5% соответственно (см. Приложение 3, Таблица 58).

Готовность ЦАД РТ к межэтническим взаимодействиям, помимо межнациональной дружбы, неодинакова в каждой из диаспор и зависит от конкретного вида взаимодействия: от отношений приятельства до межнационального брака (см. Таблица 7). Так, в ходе исследования, было выявлено, что центрально-азиатские диаспоры наиболее положительно относятся к межнациональной дружбе, отношениям партнерства и совместной работе. При этом наиболее предпочтительным вариантом межэтнического взаимодействия в профессиональной сфере для членов ЦАД будет тот, при котором человек другой национальности будет их начальником, чем подчиненным (однако, стоит заметить, разница не столь существенна). Следует заметить, что готовность членов центрально-азиатских диаспор к межнациональной дружбе

подтверждается их реальным поведением: большинство из них имеют друзей других национальностей, прежде всего, среди татар и русских (см. Приложение 3, Таблица 40). Интервьюированные также отметили, что к межнациональному браку со своим участием относятся с большей готовностью и пониманием, чем к такому браку с участием их детей.

Представители казахской диаспоры проявили наибольшую готовность к межнациональным взаимодействиям различного рода (см. Приложение 3, Таблица 41). Готовность кыргызской диаспоры к межнациональным взаимодействиям ниже, чем у казахской диаспоры (см. Приложение 3, Таблица

42). У представителей узбекской диаспоры этот показатель ниже, чем в казахской и кыргызской диаспорах (см. Приложение 3, Таблица 43). Готовность таджикской диаспоры к данным видам взаимодействий выше, чем в узбекской диаспоре, но ниже, чем в казахской и кыргызской диаспорах (см. Приложение 3, Таблица 44). Представители туркменской диаспоры проявили наиболее высокую, после казахской диаспоры, готовность к различным видам межнациональных контактов (см. Приложение 3, Таблица 45).

ЦАД Татарстана обладают достаточно высоким уровнем межкультурной и поликультурной компетентности. Действуя в условиях иной этнокультурной среды, данные диаспоры проявляют высокий уровень этнокультурной компетентности (как уровня знаний о собственных традициях, истории и культуре), языковой компетентности (как частоты и многообразия сфер использования различных языков, в частности родного, русского и татарского), а также характеризуются своей расположенностью к межкультурным взаимодействиям (в том числе таких глубинных форм, как межэтнический брак). Качественный уровень межкультурной компетентности позволяет, по мнению диссертанта, одинаково успешно участвовать как в процессах межкультурной коммуникации, так и собственной социокультурной адаптации по оптимальной модели интеграции, предполагающей сохранение их этнической идентичности.

Таким образом, центрально-азиатские диаспоры Татарстана обладают этнической идентичностью с такими характеристиками как: устойчивость,

позитивность самовосприятия образа этнической самоидентичности, значимость собственной этнонациональной принадлежности, традиционализм, участие в межэтнических коммуникациях, отсутствие дистанцированности от других этносоциальных групп и значительных этнических границ, их разделяющих.

Однако в ответах на прямые вопросы о возможных действиях в конфликтных ситуациях были выявлены негативные черты этнической идентичности центрально-азиатских диаспор. В ситуациях массовых споров или конфликтов на тему межнациональных отношений, члены центрально-азиатских диаспор проявили большую готовность участия, чем в спорах или конфликтах, возникших с конкретным человеком. Проявился некий анонимный характер конфликтности данных диаспор. У исследуемых этнических групп была выявлена потенциальная конфликтность, способная ситуативно проявляться в форме готовности или неготовности диаспоры вступить в межнациональный конфликт в зависимости от конкретных обстоятельств.

Была обнаружена тесная взаимосвязь этнической идентичности (и ее составляющих) и представлений об этнических границах с потенциальной конфликтностью диаспор. Выявлена тесная взаимосвязь между национальными и культурно-языковыми границами, а с другой стороны, выявляется субъективный компонент в оценивании как «чужой», так и своей конфликтности. Для разрешения проблем межнациональных конфликтов и снятия остроты конфликтности диаспор необходимо развитие навыков межкультурного общения у центрально-азиатских диаспор, расширение сети межэтнических коммуникаций с их участием.

Диссертант обобщает, что основными факторами формирования негативной, в том числе конфликтной, этнической идентичности центрально-азиатских диаспор являются этнические границы, социальная дистанция и культурные различия, а также образные представления диаспор об этнических границах, способные перерасти в реальные барьеры в межэтническом общении. Этнические границы и представления о них, соответствующие им формы межэтнического

взаимодействия и формирующаяся в результате этническая идентичность, тесно связаны и представляют собой сложную и динамическую систему.

Главным инструментом преодоления негативной этнической идентичности, формируемой под действием этнокультурных границ и этносоциальных дистанций, является развитие у диаспор качеств языковой компетентности в русском и татарском языках. Эффективным методом профилактики конфликтов в межэтническом взаимодействии является формирование у всех участников коммуникации навыков межкультурной компетентности, предполагающих не только знания о «своей» и «чужой» культурах, но и включающей в себя осведомленность о диапазоне возможных стратегий поведения в конфликте и умения адекватно реализовывать эти стратегии в конкретной жизненной ситуации.

Результаты исследования показали важность этнического фактора в политических процессах. Современные диаспоры, действуя в условиях этнополитического пространства принимающего сообщества и являясь активным участником межэтнического взаимодействия (в различных формах), способны менять конфигурации этнополитического пространства, используя при этом ресурсы собственной этнической идентичности. Этническая идентичность центрально-азиатских диаспор имеет свойство к актуализации и политизации в условиях этнополитического несогласия (в различных формах), следовательно, одновременно несет в себе, с одной стороны, угрозу национальной дезинтеграции и, с другой стороны, потенциал этнокультурной солидарности с принимающим сообществом через формирование гражданской идентичности.

Таким образом, политизация этнической идентичности как процесс обусловлен потребностями этнокультурного развития и политического участия ее носителей, например, в формах этнической солидарности и обеспечения групповых интересов в органах власти на местах. При этом политизация этнической идентичности не влияет на социальную дистанцию в отношении людей иной национальности в масштабах гражданского общения. Это социальная дистанция, наряду с этническими границами и взаимными стереотипами, влияют на реализацию конфликтогенного потенциала диаспоры, что в свою очередь

способно стать питательной почвой для актуализации притязаний конфликтующих этнических групп на право регулирования этих процессов.

Социально-политические процессы в республике, по мнению центрально- азиатских диаспор, характеризуются направленностью на достижение этнополитического согласия, степень эффективности применяемой в республике национальной политики оценивается выше, чем в среднем по России.

Взаимодействие центрально-азиатских диаспор с принимающим сообществом гармонизируется выявленным достаточным уровнем межкультурной компетентности. Коммуникация же с властными структурами происходит в основном по каналам миграционного и правоохранительного контроля над исследуемыми этногруппами, а также через формы этнополитического представительства – национально-культурной автономии.

Специфическими факторами, влияющими на политизацию этнической идентичности центрально-азиатских диаспор, и присущими этнополитическому пространству Татарстана, являются, во-первых, представления об этнических границах, во-вторых, ощущаемые социальные дистанции, в-третьих, существующий в массовом сознании принимающего сообщества стереотип о реальной политизированности мотивов действий, осуществляемых центрально- азиатскими диаспорами. Все факторы сконструированы либо в сознании самих центрально-азиатских диаспор, либо местного населения, а потому поддаются управлению, фактически – переконструированию. В этом диссертант видит и большие возможности для дальнейшей общегражданской консолидации через преодоление этих факторов, либо конструировании общественной мысли об их реальной незначительности, а также большую опасность, связанную с возможной неудачей опыта подобного переконструирования.