Неопозитивизм сложился как третья историческая форма позитивизма в начале 20-х гг. ХХ в. почти одновременно в Австрии, Англии и Польше. Он возник в результате тех изменений, которые произошли с философией «чистого опыта» Маха и Авенариуса вследствие дальнейшего прогресса естествознания, выявившего недостаточность механического способа описания явлений. Подобно махистам, неопозитивисты стремились свести познание к восприятию как таковому. «Чувственные данные», «события» и «факты» заменили в их работах «нейтральные элементы» махистов, и эти «данные» стали пониматься как исходные предпосылки всякого познания, находящиеся в сфере сознания субъекта. Вопрос, имеют ли эти предпосылки внешний источник, был разрешен неопозитивистами по- своему. Если Беркли превратил внешний источник ощущений (т. е. объекты) в ощущения, а махисты превратили ощущения в объекты, то неопозитивисты пошли по пути отрицания существования самого этого вопроса в принципе. Неопозитивисты отказались от признания «чувственных данных» как субстанциальной основы мира, ограничившись тем, что сочли их за «материал познания». Одно из новшеств, введенных неопозитивистами, - понятие «логическая конструкция». В учении о логических (теоретических) конструкциях (конструктах) проводится принципиальное отождествление объекта и теории объекта, хотя и признается разница между «голыми» ощущениями и результатами их рациональной переработки. Кроме того, неопозитивисты отождествили понятия «объективный факт» (который существует независимо от процесса познания) и «научный факт» («запротоколированный» в науке с помощью знаковых средств). Это привело к превращению формального начала и вообще языка в главный объект философии науки. Поэтому неопозитивизм характеризуют как лингвистический, или логический, позитивизм. Доктрины неопозитивизма были выдвинуты Венским кружком логиков, философов, математиков и социологов, который возник в 1923 г. в Венском университете под руководством Морица Шлика (1882-1936). В него входили Рудольф Карнап (1891-1970), О. Нейрат, Ф. Вайсман, Г. Фейгель, Ф. Кауфман, Г. Ган и др. Значительное влияние на участников кружка оказал Л. Витгенштейн (1889-1951), вскоре переехавший в Англию. Его «Логико-философский трактат» с предисловием Б. Рассела (1872-1970) наравне с работами Д. Мура (1873-1958) положил начало неопозитивистскому движению в Великобритании. В Берлине в качестве своего рода филиала кружка работала группа под руководством Г. Райхенбаха (1891-1953), а в Праге (после 1931 г.) - группа в составе Ф. Франка и временно переехавшего в Чехословакию Р. Карнапа. После захвата Австрии гитлеровцами (1938) Венский кружок распался и большинство его участников перебрались в Англию и США. После захвата Польши немецко-фашистскими войсками в США и Англию выехали также А. Тарский и Я. Лукасевич, видные представители так называемой Львовско-Варшавской школы философов и логиков, сыгравшие большую роль в становлении неопозитивистских взглядов. Еще более видную роль в разработке проблематики Венского кружка сыграл третий польский логик - Казимир Айдукевич (1890-1963), один из основателей конвенционализма. Главный печатный орган неопозитивистов - журнал «Эркеннтнис» выходил в свет с 1930 по 1939 г. сначала в Вене, а в последние два года в Гааге. Его функции были восприняты затем журналами «Анализ», «Философия науки», «Британским журналом философии науки», «Майнд» и др. В 40-50-х гг. как разновидность неопозитивизма возникла так называемая лингвистическая философия, главным представителем которой стал поздний Л. Витгенштейн, а популяризаторами - Д. Остин, Г. Райл, Д. Уисдом и др. Участники Венского кружка и их последователи выдвинули два основных методологических принципа новой позитивистской философии науки - верификацию и конвенционализм. Принцип верификации был призван осуществить «демаркацию» (разграничение) между утверждениями, имеющими смысл для науки и лишенными научного смысла. Разрабатывая этот принцип, неопозитивисты исходили из того, что философия - это не теория, а деятельность по раскрытию логического смысла предложений науки. Логический и грамматический смысл могут не совпадать. Приведем пример: «Теперешний король Франции лыс» - грамматически правильно, но логически ошибочно, так как не имеет смысла. Бертран Рассел выдвинул идею совершенного языка науки, поскольку обыденная речь из-за своей многозначности и неопределенности для целей науки малопригодна. Рассел предложил устранить многозначность терминов за счет перевода языка описаний в язык непосредственного знакомства, то есть непосредственного чувственного восприятия, который оперирует базовыми, атомарными высказываниями, истинность которых однозначно подтверждается чувственным опытом. Примеры - «Снег бел», «Роза красна». Невозможность сведения какой-либо фразы атомарным предложениям означает ее логическую бессмысленность. Эта позиция получила название логического атомизма. Принцип верификации логического позитивизма гласит: только то предложение имеет научный смысл, которое хотя бы в принципе, прямым или косвенным образом, допускает сведение к предложениям, обозначающим непосредственный чувственный опыт индивида, или протокольным предложениям ученого (фиксация опыта в предложении). Этот принцип в объединенной формулировке М. Шлика и К. Поппера представлен так: утверждение имеет истинный научный смысл, если субъект имеет общую (принципиальную) возможность указать на реальные факты, его подтверждающие, и представить себе, какие факты, если бы они были реальными, могли бы это утверждение опровергнуть; утверждение имеет ложный смысл для науки, если субъект имеет общую возможность указать на реальные опровергающие факты и на воображаемые подтверждающие факты. В противном случае утверждение отбрасывается за пределы круга научно значимых положений - и истинных, и ложных. Оно не ложное, но вообще неосмысленное, это не более как мнимый ответ на псевдопроблему, то есть на проблему, не имеющую для наук никакого значения. Обратим внимание на некоторые тезисы этого принципа: 1) согласно принципу верификации, критерий истинности предложения состоит в его проверке через опыт; 2) опытная проверка заключается в сравнении предложения с непосредственно данным; 3) проверяемость есть осмысленность, а совокупность операций проверки предложения составляет смысл этого предложения, то есть истинность предложения тождественна его осмысленности - предложение осмысленно, если оно либо истинно, либо ложно, и лишено смысла, если не способно быть тем или другим. В логическом позитивизме утверждается, что предложение обладает критерием своей истинности не только при актуально происходящей опытной проверке, но и тогда, когда на лицо лишь принципиальная возможность его проверки. Верификация заменяется верифицируемостью, допускающей условно представляемую мыслимую проверку научного утверждения. Сразу возникает вопрос о верифицируемости общих положений, из которых состоит основной «костяк» науки, поскольку именно в них формулируются законы природы. Тесно связанный с проблемой полной и неполной индукции, данный вопрос вызывал особые затруднения у неопозитивистов. Неверифицируемость (в позитивистском смысле слова) общих законов природы вытекает из невозможности проверки всех единичных инстанций. Процесс опытной проверки, предполагающий сравнение предложения с непосредственно данными (тезис 2), оказался перед вопросом о критериях выражения чувственного факта в протокольном предложении, а также сравнения содержаний подобных протоколов и единичных предложенях науки, особенно если они получены разными субъектами. Результат поисков ответа на вопрос, осуществима ли верификация единичных предложений науки, был предельно просто сформулирован Б. Расселом: остается «верить» в правильность фиксации факта. Поскольку такой вывод к логическим конструкциям имеет весьма отдаленное отношение, М. Шлик предложил рассматривать в качестве базиса науки не протокольные предложения типа «кто-то там-то тогда-то увидел то-то», а «констатации» - последние акты сознания познающей личности в моменты перед окончательной фиксацией протокольных предложений. Но это сводило науку к совокупности переживаний и мыслей данного субъекта. Р. Карнап стал рассматривать в качестве непосредственных данных уже не ощущения, а словесные и иные знаки, полагая, что в основании науки находятся не эмпирические факты, но готовые протокольные предложения (игнорируя вопрос об отношении этих предложений к фактам). Рассмотрим, как возможна в этих рамках научная интерпретация суждения «природа существовала до человека». Данное суждение, оказавшееся камнем преткновения для концепции «принципиальной координации» Авенариуса, вызвало серьезные затруднения и у неопозитивистов. Проще всего было объявить этот вопрос псевдопроблемой, поскольку любой ответ на него не поддается верификации (человек не может видеть то, что было до существования человека). Но это дискредитировало сам принцип верификации, так как получалось, что он лишает науку исключительно важных для нее положений. Тогда на сцену вновь было вынесено понятие логической конструкции. С его помощью суждение «природа существовала до человека» было истолковано как посылка, удобная для выводов о будущих ощущениях палеонтологов, геофизиков и других ученых, которые возникнут у них при соответствующих исследованиях. Иными словами, Земля существовала до человека не реально, а только в смысле теории, объясняющей, почему при раскопках определенного рода ученые увидят такие-то окаменелости, отпечатки на камнях, кости ископаемых и т. д. Признавая неприемлемость такого решение для науки, Рассел в книге «Исследование значения и истины» (1943) отметил различие между опытом и «фактом», из которых первый субъективен, а второй объективен. Таким образом, принцип верификации оказался бессильным при решении вопроса о включении в науку предложений о фактах прошедшего времени. Бессилен он и в применении к предложениям о фактах будущего времени. Это вытекает из отрицания объективной причинности, в интерпретации которой неопозитивисты следовали в общих чертах заветам Д. Юма и отождествили причинность с предсказуемостью. Утрата объективной причинности нарушает закономерную связь между теми суждениями, которые описывают настоящее состояние предмета, и теми, которые фиксируют факты будущих его состояний. В результате принцип верификации принес науке самый нежелательный для нее результат - солипсизм данного момента. Когда Карнап предложил считать базисом науки протокольные предложения, совершенно не касаясь вопроса о соотношении их с чувственными фактами, обнаружилось, что никаких «привилегированных» (абсолютно исходных) предложений науки нет, поскольку всякое протокольное предложение требует пояснений и зависит от других протоколов. Была выдвинута концепция когерентной истины, согласно которой все предложения науки «равноправны», а их истинность не в согласованности производных предложений с протокольными, а во взаимосогласованности (когеренции) предложений друг с другом. Объективное существование стали сводить уже не к ощущаемости, а к классу «принятых» предложений. Верифицируемость превратилась во взаимоверифицируемость предложений. Но возможна ли она, если предложения высказаны различными субъектами? В решении проблемы интерсубъективности предложений науки неопозитивизм предложил ряд версий: «безличные» ощущения, логическая инвариантность, «физикализм». Финал всех версий интерсубъективности был одинаков: утрата познавательного содержания в анализируемых предложениях науки. Отсюда вытекает отрицание существования невоспринимаемого, поскольку реальность ограничивается формами познанности. Рациональная сторона принципа верификации представлена в следующих утверждениях: 1. Ложные предложения, ложность которых нам твердо известна, следует считать научно осмысленными, ибо знание об их ложности необходимо для дальнейшего прогресса научного познания. 2. Далеко не всякое вненаучное предложение обнаруживает свою вненаучность явной абсурдностью своей структуры или смысла. 3. Для установления научной осмысленности предложения или теории необходимо не только обнаружить принципиальную возможность установления истинности предложения (теории), но и установить принципиальную возможность для этого предложения (теории) быть ложным, если бы нашлись факты определенного рода, которые этому предложению (теории) противоречили бы. Это значит, что утверждение или теория не могут носить научного характера, когда невозможно сконструировать гипотетический факт, который, если бы он был реальным, опровергал бы их. 4. Обещает быть плодотворным развитие теории познания в рубриках трех значений, где третьим значением (помимо «истинно» и «ложно») были бы: «непроверяемо», «неопределенно», «гносеологически не уточнено» и др. Рациональный смысл имеется и в самом принципе верификации, поскольку осмысленность и истинность всякого научного положения если не прямо, то опосредствованно восходят к чувственной (опытной) проверке. Но эта проверка есть лишь определенная сторона практического воздействия людей на внешние объекты, и весьма проблематично понимать ее как всего лишь сопоставление предложения с некоторыми «атомарно» вычлененными ощущениями субъекта. Принцип верификации принес пользу для критики спекулятивных построений философов-идеалистов XX в. и заставил более требовательно отнестись к проблеме доказательности философских положений и вообще заняться более детальным уточнением специфики философской аргументации. Однако в неопозитивистском употреблении этот принцип создает трудности и для самих естественных наук. Вторая доктрина логического позитивизма - конвенционализм - особенно активно отстаивалась Р. Карнапом, К. Айдукевичем и К. Гемпелем. Конвенционализм постулировал существование в составе науки произвольных соглашений (конвенций), действующих по крайней мере в виде исходных положений логической структуры наук. В философском отношении конвенционализм формировался как реакция на метафизический сенсуализм как способ якобы неидеалистического и нематериалистического решения вопросов о происхождении исходных понятий и принципов наук. Конвенционалисты искали средство, которое дало бы возможность одновременно преодолеть и явно идеалистический кантовский априоризм, и разрушительный для науки скептицизм, и нежелательный для них материализм. Таким образом, конвенционализм сложился как позитивистский принцип: утверждение произвольности выбора начальных понятий и аксиом (ограниченного лишь некоторыми формальными требованиями относительно соотношений между членами принятой группы положений). В естественнонаучном отношении конвенционалисты пытались опереться на независимость ряда понятий и законов, вводимых в какую- либо науку извне и для нее необходимых. В этом смысле математика «заимствует» из логики некоторые законы и правила, что выглядит как привнесение этих законов и правил в математику субъектом. Согласно идее Д. Гильберта, начальные понятия геометрии могут быть сконструированы через полагающие их чисто формальные определения, от которых не требуется «очевидности» и которые как бы привносятся извне. Что касается самой логики, то за пределы каждой данной логической системы выходит вопрос об избрании и обосновании ее аксиом (эти аксиомы можно с логической точки зрения рассматривать внутри данной системы как результат вывода из пустого множества посылок). Непосредственную роль в появлении конвенционализма сыграло открытие неевклидовых геометрий, к чему впоследствии присоединилось построение различных систем формальной логики, в том числе многозначных (Лукасевич, Пост, Брауэр и др.). Факт внутренней непротиворечивости различных систем формальной логики и различных геометрий иллюзорно выглядел как доказательство их независимости от эмпирических моделей, в отличие от геометрии Евклида, зависимость которой от повседневного опыта вызывала гораздо меньше сомнений. Для обоснования конвенционализма стремились использовать и тот факт, что иногда одну и ту же теоретическую систему некоторой науки можно строить, исходя из различных наборов аксиом. Одна из наиболее ярко выраженных неопозитивистских формулировок конвенционализма - принцип терпимости Карнапа (1934), согласно которому можно выбирать («можно терпеть») любую избранную решением субъекта непротиворечивую логическую систему. Год спустя эту идею высказал К. Поппер в «Логике исследования». Гемпель изобразил логику как «игру» символами согласно установленным правилам. Таким образом, создание различных символических систем, будучи само по себе положительным явлением в науке, привело и к некоторым отрицательным последствиям. В принципе терпимости Карнапа уже содержалась «лингвистическая» интерпретация конвенционализма, распространенная затем на всякую научную дисциплину, в состав которой входят аксиоматические построения. Р. Карнап опирался на выдвинутое в работах Д. Г ильберта, Ф. Брентано, Л. Витгенштейна понимание логических отношений между символами (знаками) как таковыми и в этом смысле как отношений «языковых». Такое понимание допустимо, если его не абсолютизировать. Именно это и сделали неопозитивисты, отождествив логику с неинтерпретированным исчислением («языком»). В результате конвенционалистской интерпретации логики и математики эти науки как «область формального знания» были отнесены в рубрику научно-пустых предложений. Конвенционализм затем был перенесен и на проблему принятия той или иной философии. Аналогично был понят и такой принцип неопозитивизма, как физикализм. Неопозитивисты пытались ответить на вопрос о мотивах выбора тех или иных конвенций. Карнап и Гемпель указывали, что надо избирать системы, к которым склоняются «ученые нашего культурного круга». Нейрат ссылался на «психологию» ученых данной культурной группы. Эйно Кайла ссылался на «человеческую природу», Георг Вригт - на привычки повседневной жизни и науки, а Ричард Брайтвейт - на то, что конвенции должны приносить «интеллектуальное удовлетворение». Основатель логического позитивизма Шлик, следуя Пуанкаре, утверждал, что при выборе аксиом надо стремиться к тому, чтобы они помогали формулировке законов природы в наиболее простой форме. Понятие простоты толковалось им в смысле «“экономии мышления”, соединенной с эстетической “радостью” субъекта. Подобные взгляды высказывал и Рассел. Основания для избрания конвенций в логическом позитивизме в конечном счете «неизбежно оказываются точками зрения ценности и целесообразности, поэтому всякий конвенционализм стремится к 14 прагматизму» . Неопозитивисты стали толковать причинные связи как всего лишь конвенциональные интерпретации успеха предсказаний будущих ощущений субъекта в тех или иных определенных эмпирических ситуациях или как конвенциональные интерпретации однозначности и определенности логического выведения следствий из формул и их соединений в научные теории, поддающиеся эмпирической проверке. Но причинность - реальный факт, а не условное истолкование фактов. Так, когда физикам пришлось выбирать между допущением существования новой микрочастицы “нейтрино” и предположением об ошибочности закона сохранения энергии и импульса, то ученые в подавляющем большинстве сочли необходимым стать на первую позицию, и именно она оправдалась. Между тем, формально рассуждая, избежать противоречия в физической теории можно было бы и путем конвенционального ограничения действия законов сохранения. Если следовать конвенционализму, то совершенно несущественно, считать ли, что причина предшествует следствию или наоборот - что следствие предшествует причине, коль скоро оба ряда зависимостей выражаются в одинаковых логических структурах. Придется также признать совершенно «равноправными» и в этом смысле «равно истинными» любые 10 теоретические системы, если они хотя бы временно годятся для предсказания будущих ощущений наблюдателя. Именно так и поступили неопозитивисты, объявив совершенно равноправными астрономические системы Коперника и Птолемея. Спрашивается, на чем основана уверенность отвергающих конвенционализм ученых в правильности принятия некоторого одного и именно такого, а не иного решения? В конечном счете на длительном предшествовавшем практическом опыте человечества. Для логических позитивистов итоги общественной практики не имеют отношения к содержанию теоретических аксиом и принципов. В этой связи в неопозитивизме стали усиленно использовать понятие двух логик - теоретической и практической (соответственно, двух математик). Первая «априорна», то есть внеопытна, а вторая является не более как собранием приблизительных обобщений данных опыта и практических советов и не может быть источником для первой11. Следует признать, что различие «двух» математик (например, «двух» геометрий) и, соответственно, двух пространств - наблюдаемого и теоретического - имеет реальную основу. «Г еометрия как физика изучает свойства протяженности материальных тел... геометрия как математика интересуется лишь логическими зависимостями между своими положениями. ..»12. Трудности конвенционализма показывают также результаты известной теоремы К. Гёделя (1931), согласно которой для каждого достаточно богатого средствами логико-математического исчисления существуют истины, выразимые в его терминах, но формально в нем невыводимые. Отсюда вытекает факт существования истин, которые не зависят от субъекта, построившего (или использующего) данное исчисление, и которые, следовательно, не могут быть продуктами какой- либо его конвенции. Эти истины устанавливаются в процессе общественной практики людей. Отсюда вытекает также, что никакая формальная система и конечная совокупность таких систем не могут отразить всех неисчерпаемых свойств материальных объектов в их связях. Конвенционализм - абсолютизация действительной возможности относительно «свободного» выбора аксиом, исходных понятий и даже правил вывода при построении дедуктивных теорий. Критикуют конвенционализм не за признание «свободы» в формальных построениях, а за игнорирование существования пределов, в которых эта «свобода» имеет место, за отрицание того, что сама эта «свобода» обусловлена многообразием и многосторонностью связей, мира, существующего независимо от субъекта. В доктрине физикализма (Р. Карнап, О. Нейрат, Г. Фейгель, Ф. Франк и др.) получило свое воплощение стремление к объединению (унификации) всех наук на основе универсального языка, в роли которого неопозитивисты надеялись увидеть язык математической физики. Одной из причин появления физикализма было желание преодолеть трудности, с которыми столкнулся принцип верификации, и прежде всего разрешить проблему интерсубъективности предложений науки. Р. Карнап дал формулировку физикализма в статье «Физикалистский язык как универсальный язык науки» (1931). Он охарактеризовал его как требование адекватного перевода предложений всех наук, содержащих описание предметов в терминах наблюдения, на предложения, состоящие исключительно из терминов, которые употребляются в физике. Возможность такого перевода Карнап предложил рассматривать как критерий научной осмысленности предложений. Физикалистский подход он пробовал провести в отношении всех наук, включая психологию и социологию. Физикализм пережил полосу бурного расцвета в первой половине 30-х гг. ХХ в., а затем началось его быстрое падение. Это произошло прежде всего из-за того, что возрождалась идея универсальной науки, основанной на «всемогущих» формальных структурах. Удар по этим мечтам нанес математик К. Гёдель. Он строго теоретически доказал невозможность «абсолютных» формализмов. Во-вторых, физикализм заранее приписывал искомой универсальной науке черты некоторой вполне законченной и ограниченной системы знания: математической физики по ее состоянию на 30-е гг. XX в. Философы XVII в. пытались уложить все науки в «прокрустово ложе» современной им механики, неопозитивисты XX в. повторили подобную ошибку в новом варианте. Физикализм исходил из желаемой цели достижения лишь удобного для субъекта языкового единства наук. Поэтому шел поиск чисто формальных решений, практически не обращалось внимания на факты, означавшие постепенное сближение наук. К таким фактам можно отнести структурные аналогии в математическом аппарате различных научных дисциплин, возникновение пограничных дисциплин и объединяющих теорий, которые, однако, не ведут к утрате качественной специфики различных областей знания. В своих последних работах Карнап пошел на серьезное «ослабление» физикализма, который уже предстает не как один из основных принципов неопозитивизма, а лишь как пожелание основывать «по мере возможности» языки наук на языке физики . Распад физикализма привел к обеднению неопозитивистской доктрины, чему также способствовало «ослабление» принципов верификации и конвенционализма. Первый из них был сведен к общему пожеланию о подкреплении утверждений опытом, а второй - к неуточненному далее отрицанию опытного происхождения законов логики и математики. Из сочетания принципов верификации и конвенционализма в неопозитивизме вытекало понимание строения науки как совокупности условных теоретических конструкций, создаваемых при помощи условных логических средств на базе эмпирических (фактуальных) констатаций («протоколов») и поддающихся затем сведению (редукции) к 13 этим протоколам. Индуктивные обобщения играли среди этих средств значительную роль. Редуктивистская (индуктивистская) трактовка построения науки и связанные с ней трудности вызвали к жизни иную схему построения науки - гипотетико-дедуктивную. Ее возникновение в значительной степени связано с работами Карла Раймунда Поппера.