ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО650
I
Несмотря на общность исходного пункта, развитие государственных учреждений католических Нидерландов и Соединенных провинций с конца XVI в. шло совершенно различными путями.
Противоречия меяеду ними, как нетрудно заметить с первого же взгляда, сводились к противоречию между двумя принципами, существовавшими рядом, но не объединявшимися в конституции бургундского государства, а именно между принципом верховной власти государя и принципом территориальной независимости.От первого принципа в Нидерландской республике, разумеется, ничего не осталось. После крушения неудачной попытки Вильгельма Оранского спасти с помощью герцога Анжуйского по крайней мере внешнюю видимость монархической власти Утрехтская уния представляла собой лишь союз независимых провинций. Правда, единство действий было здесь обеспечено благодаря собранию генеральных штатов, непрерывно заседавших с 1593 г., и благодаря некоторым центральным учреждениям, созданным по образцу аналогичных учреждений Бургундского государства, например, «Raad van Staat», ^Ontvanger Generaal» и «Rekenkamer» (государственный совет, генеральный приемщик, счетная палата). Правда также, что сыновья Вильгельма Оранского в качестве «stadhouders» (штатгальтеров) большинства провинций, в качестве членов государственного совета, главнокомандую- щих сухопутными и морскими силами страны пользовались влиянием, которое при Морице и в особенности при Фридрихе-Генрихе очень походило на власть государя. И тем не менее бесспорно, что каждая из 7 провинций унии составляла в правовом отношении особое государство. Каяедая из них пользовалась в собрании генеральных штатов одинаковым правом голоса, и единогласие, требовавшееся при решении всякого вопроса, в соединении с обязательным наказом депутатам, являлось лучшей гарантией против политического партикуляризма. «Общность» деряшіась но существу исключительно свободным соглашением членов союза, преимуществами, которые она им давала, и помощью, которую она им обеспечивала.
Но через сколько кризисов, испытаний и конфликтов пришлось ей пройти! В этом союзе, казалось, было так вдало порядка, его действия были так затруднены, что иностранцы все время ждали его распадения, которое произойдет либо стихийно, либо вследствие насильственного переворота принца Оранского. По мнению испанцев, союз держался только войной, и многие из них были убеждены, что 12-летнее перемирие приведет к окончательному развалу его из-за внутренних неурядиц. В конечном счете только Голландия благодаря своей экономической мощи, благодаря энергии и предприимчивому духу своего населения, благодаря его кальвинистскому рвению, его национальной гордости и уверенности в себе самом спасла унию и обеспечила ей место среди великих европейских держав. Несравненно более богатая и более населенная, чем другие союзные провинции, она сумела подчинить их своей гегемонии и в опасные моменты сумела сохранить их связь друг с другом. Она спасла своей силой слабость всего объединения. Благодаря ей принцип независимости отдельных территорий не развился до своих крайних пределов и не вверг в конце концов весь союз в бездну хаоса.В католических Нидерландах, наоборот, слабость народа сопутствовала порядку и правильному функционированию государственных учреждений. Монархический принцип явился здесь гарантией единства, недостававшего Нидерландской республике. Хотя теоретически провинции продолжали составлять отдельные государства, но фактически их принадлежность одному и тому же государю и их одинаковое подчинение центральному правительству оставляли за ними лишь видимость их прошлой независимости. Власть государя настолько же полностью утвердилась у них, насколько она полностью исчезла у их северных соседей. В действительности они отнюдь не добровольно примирились с этим положением. Когда в 1579 г. валлонские провин- ции снова вернулись под власть Филиппа II, они стремились, как. мы видели, лишь к восстановлению католицизма, но отнюдь не к реставрации абсолютизма. Аррасский договор ограничивал, в связи с этим, насколько только было возможно, права государя за счет расширения прав страны651.
Валлонские провинции возвращались назад под высокую руку короля, но они хотели видеть его бессильным и безоружным. Место, отводившееся ему в конституции, предоставляло ему не больше власти, чем имел эрцгерцог Матвей под контролем генеральных штатов или чем та власть, которой должен был пользоваться герцог Анжуйский согласно статьям Плесси- летурского договора.Но если даже предположить вопреки очевидности, что король склонен был скромно держаться в рамках, отведенных ему его подданными, то он не мог больше довольствоваться ими с того момента, как они обратились к нему за помощью. Еще не прошло 3 лет с момента подписания мирного договора, как католики, оказавшись не в состоянии справиться с протестантскими провинциями, попросили Фарнезе призвать назад испанские войскаПосле т,ого как таким образом было уничтожено самое важное из аррасских условий, все остальные статьи договора вскоре также должны были подвергнуться той же участи. Если некоторые наивные люди могли хоть одну минуту думать, что, передавая вооруженную силу королю и его штатгальтерам, они- не передавали вместе с тем в их руки и власть, то они вскоре были жестоко разочарованы. К тому же Аррасский договор не простирался на Фландрию и Брабант. А после того как и эти провинции были отвоеваны назад, не осталось больше ничего от мирного договора, который Фарнезе впрочем никогда бы и не заключил, если бы он рассчитывал на его долговечность. Религиозные побуждения, приведшие к восстановлению монархии, явились также причиной ее быстрых успехов. При наличии воинствующего кальвинизма в северных провинциях сохранение католической церкви явно зависело от силы королевской власти. Вернувшись наконец опять на свои прежние места, епископы не только по долгу совести обнаруживали безграничную преданность по отношению к государю: будучи обязаны ему своим назначением, они неизбежно находились в полнейшей зависимости от него. Политические выгоды, которых Гранвелла ждал уке в 1559 г. от создания новых диоцезов652 и осуществление которых так задержалось из-за раздиравшей страну гражданской войны, сказались теперь со всей силой.
Король мог теперь рассчитывать в штатах всех провинций на почтительную преданность духовного сословия. Чем сильнее укреплялась епископская власть над духовенством, тем больше представители последнего привыкали рассматривать пожелания государя как его приказания. О конца XVI в. больше уже не существовало той фрондирующей независимости, которую аббаты так часто позволяли себе при Карле V и которая при Филиппе II даже толкнула многих из них в объятия революции.Что касается дворянства и городского населения, то они не делали больше никаких попыток защитить политическую систему, которая по их настоянию была закреплена Аррас- ским миром. Правда, в течение всей первой половины XVII в. они продолясали считать ее своим идеалом, и мы видели, что генеральные штаты 1600 и 1632 гг. делали робкие попытки вернуться к ней. Но это были безнадеяшые попытки, лишенные всякого значения. Ибо как догла хоть в какой бы то ни было мере противиться воле государя та самая Бельгия, которая благодаря непрерывному присутствию королевских армий походила скорее на военный лагерь? Жалкий крах дворянского заговора 1630 г. раскрыл глаза даже самым легковерным людям. Чтобы заставить короля уважать национальную независимость, нужна была бы революция. Она могла произойти лишь при участии народных масс, но руководящее классы сохранили слишком гнетущее воспоминание о господстве кальвинистских демократий в XVI в. и с ужасом отшатывались от подобной перспективы. Поэтому они примирились с таким положением вещей, которое по крайней мере гарантировало им их общественное положение. Растущее влияние католицизма и иезуитов привело даже в конце концов к тому, что они искренно примирились с ним653. Они свыклись с тем, чтобы считать управление делом государя. Они не думали больше о том, чтобы делить его с ним, и самое большее позволяли себе время от времени обращаться к нему с почтительными просьбами.
Впрочем надо заметить, что переход от старого, бургундского, к новому, испанскому, режиму облегчен был искусными действиями Александра Фарнезе.
Аррасский договор не был разорван, он попросту сам собой потерял силу. Члены высшей знати, заседавшие в государственном совете, продол- жали питать иллюзию, что они играют политическую роль.Герцог тщательно избегал окружать себя испанскими министрами, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение склонилось в его пользу. Но в действительности он правил так, как хотел. Он вершил правительственные дела совместно с тайным советом, состоявшим из юристов вроде Ришардо, Памеле и Ассонлевилля, но в особенностй вместе со своими итальянскими приближенными Козимо Мази и Паоло Ри- нальди, и переписывался с мадридским двором. Он конечно избегал созыва генеральных штатов. На беду военные нужды заставляли его мириться с вмешательством военных властей во все области гражданского управления. Коменданты крепостей присвоили себе обязанности, принадлежавшие до тех пор провинциальным правителям. Взимание налогов ускользало от контроля финансового совета. Все делалось для армии, которую король снабжал далеко не в достаточной мере, так что традиционная система управления вскоре пришла в полное расстройство.
Грубое обращение графа Фуэнтеса еще более усилило неурядицы654. Чтобы положить конец хаосу во всех областях управления, эрцгерцог Эрнст уже в 1595 г. прибегнул к советам собрания, состоявшего из рыцарей ордена Золотого руна и членов государственного и тайного советов. Оно поспешило предложить ему вернуться к бургундской системе управления, т. е. восстановить правительственные советы в их прежних полномочиях, ввести опять в действие прерогативы провинциальных правителей и заместить опять все должности туземными чиновниками, «которые будут вести все дела на языке данной страны». Оно позволило себе даже намекнуть на настоятельную необходимость созыва генеральных штатов. Оно''напомнило «о договоре примирения с валлонскими провинциями, возобновленном и обещанном его величеством», и рассыпалось в торжественных похвалах совершенствам прежней конституции по сравнению с бедствиями настоящего времени.
«Благодаря ей, — заявляло оно, — в провинциях так усилились благочестие и вера в бога, любовь й повиновение их государям, мир и согласие между ними, несмотря на то, что они говорили на различных языках; так увеличилось обилие всяких благ и водворилось такое спокойствие, что казалось, будто благословения небес суждены были им в большей мере, чем всем остальным частям света; благодаря хорошему управлению, правосудию и благоустройству другие короли, монархи и государственные деятели при- езжали, чтобы полюбоваться этим поразительным ведением дел и поучиться этой форме правления и образу яшзни» \Испания очень остерегалась предоставить опять стране такую политическую систему управления, первым следствием которой было бы восстановление национальной независимости. Конституция, введенная при Альберте и Изабелле и сохранившаяся в своих существеннейших пунктах и после них, представляла собой лишь видимость старой бургундской конституции. Все ваяшейшие части государственного здания подверглись радикальному изменению, остался только один фасад. Сохранился федеративный характер государства и вместе с ним территориальная независимость каждой провинции. Но центральное управление зависело исключительно от государя. И его полномочия были столь широки, что в действительности ему принадлеяшга почти вся полнота политической власти*
Бельгию начала XVII в. можно охарактеризовать как абсолютную монархию, ограниченную лишь правами провинций на местное самоуправление. Верховная власть наталкивалась здесь только на обычное право и традиции, укоренившиеся вследствие долгого пользования ими и представлявшие ряд местных особенностей. Хотя эти многочисленные попытки сопротивления, несмотря на свою разрозненность и изолированность, были все же стеснительны, но тем не менее они, разумеется, не были опасны. В случае необходимости всегда можно было прибегнуть к силе, чтобы справиться с ними. Перестав созывать генеральные штаты, государь избавился от единственного центрального оппозиционного органа, с помощью которого страна могла ставить препятствия его воле, держаться с ним как равная с равным и заставлять его в конце концов волей-неволей приходить к соглашению с народом.
Подобное соглашение было теперь тем более невозможным, что государь был не только неограниченным монархом, но и иностранцем. Все его ближайшие советники были в основной массе испанцами или по крайней мере испанизиро- вались. При Альберте и Изабелле важнейшие вопросы общей политики передавались на разрешение кабинета «хунты», в котором заседали Спинола, граф д'Ановер, духовник Фра Иниго де Бризуэла, Хуан де Виллела, Хуан Мансисидор, Педро де Сан Хуан и т. д. За исключением председателя тайного совета бельгийские министры не имели права поднимать голос в собрании. Государственный совет был лишь парадным учреждением, созданным для удовлетворения выс- шего дворянства655. Последнему предоставили кроме того некоторые дипломатические посты, некоторые почетные должности и выполнение некоторых чрезвычайных поручений. Самых влиятельных представителей его награждали цепью ордена Золотого руна; путем наград (mercedes) обеспечивали себе или покупали его повиновение и его верность, но его тщательно лишали всякого политического влияния. Даже при дворе оно было вытеснено испанцами656.
Дворец эрцгерцогской четы действительно гораздо больше походил на мадридский дворец, чем на дворец бургундских герцогов. При нем находились майордом (mayordomo mayor), камер-юнкеры и придворные дамы. Духовники Альберта и Изабеллы были испанцами, так же как и их капелланы и проповедники. Среди камергеров и среди придворных дам испанцы тоже были на первом месте. Внешний вид здесь вполне соответствовал действительности. Было очевидно, что государь являлся в стране лишь представителем Испании. После смерти Альберта Изабелла, опекаемая и руководимая Бедмаром и Айтоной, играла лишь роль парадной фигуры, а последующие наместники должны были исключительно выполнять приказы из Мадрида. Правда, кардинал-инфант принадлежал еще к королевской семье, но в дальнейшем перестали соблюдать обещание, закрепленное в Аррасском договоре, передавать управление бельгийскими провинциями лишь принцу королевской крови. Начиная с 1641 г. все наместники, за исключением дон Жуана и эрцгерцога Леопольда; выбирались из среды испанской знати. Словом, вернулись опять к тому, что было во времена Альбы и Рекезенса.
С течением времени подчиненное положение католических Нидерландов обнаруживалось все яснее. Когда Филип II в 1558 г. создал в Мадриде совет Фландрии, состоявший, по крайней мере частично, из бельгийских министров и занимавшийся решением важнейших дел, касавшихся про- винций, то за последними все же признавалось в пределах общей монархии некоторое особое политическое место*. При Альберте и Изабелле оно походило даже на независимость. Но после них оно очень скоро исчезло. Уже в конце царствования Филиппа III совет Фландрии стал лишь тенью того, чем он был вначале: его функции перешли к королевскому совету. Он стал лишь почетным пристанищем для отставных чиновников, в особенности для бывших нидерландских штатгальтеров. Его важнейшей задачей было давать советы по поводу раздачи дворянских титулов и наград.
С другой стороны, создание в самом Брюсселе секретариата по управлению делами страны и по военным делам (Secretarias de Estado у guerra del gobierno de Flandes), возникновение которого восходило к временам герцога Альбы, но который оформился окончательно лишь при эрцгерцоге Эрнсте, изъяло из-под всякого контроля страны организацию военного дела, а также сношения с Мадридом и иностранными державами. Статс-секретарь, он же секретарь по военным делам, который всегда был испанцем и назначался королем, являлся фактическим представителем монарха в католических Нидерландах. Он не только обязан был помогать генеральному наместнику, но должен был также следить за его поведением. Он был доверенным лицом мадридского кабинета, обсуждал с ним от имени наместника все важнейшие дела. Его переписка на испанском, а не на «бургундском» языке не подлеяшіа контролю со стороны бельгийских министров или правительственных советов. Хотя статс-секретарь и был иностранцем в бельгийских провинциях, где его почти не знали, так как он официально не играл никакой роли, тем не менее он был самым главным лицом в государственном аппарате. Никакие архивные данные не представляют такой ценности для знакомства с бельгийской политикой Испании XVII в., как совокупность оставленных им бумаг2.
Благодаря своей военной власти Испания окончательно обеспечила себе господство над Бельгией. От национальных войск, которым на основании Аррасского договора должна была быть полностью передана оборона страны, во время правления Альберта и Изабеллы осталось лишь несколько отрядов милиции под командованием некоторых представителей высшей знати657, общая численность которых сводилась к 1 800 чел. Что касается армии, то она во времена эрцгерцогской четы так же полностью находилась в руках короля, как это было и при герцоге Альбе. Она повиновалась только его приказам, и хотя ее основная роль состояла в том, чтобы сражаться против внешнего врага, но не подлежало сомнению, что при малейшей попытке восстания она снова обратится против провинций. Вся ее внутренняя организация, за которой следил секретарь по государственным и военным делам, была сверху донизу чисто испанской. Ее офицеры не только получали содержание от короля, но армия имела кроме того еще особое избиравшееся из ее среды управление по распределению денежных средств, получавшихся ею из Испании: («junta de hazienda», «veedor», «contador», «paga- der»). Впрочем, эти суммы покрывали лишь часть ее расходов. Остальную часть их должна была покрывать Бельгия, й эта часть, по мере истощения королевской казны, становилась все более значительной. На содержание войск и крепостей расходовались не только «регулярные субсидии», но страна должна была постоянно давать авансы кассе «exercito» (войска), причем она лишена была всякой возможности контролировать их назначение, так как эта касса подлежала компетенции лишь военных властей658.
Государство, лишенное руководства своей внешней политикой и своими вооруженными силами, не является независимым государством; между тем таково было положение Бельгии с конца XVI в.659 Правда, во всех абсолютных монархиях народ вверяет государю свои судьбы и предоставляет ему решать вопросы войны и мира. Но при этом он убежден, что его король чувствует свое единение с народом, и, отождествляя себя с королем, с доверием подчиняется его власти. Но этого совершенно не было в католических Нидерландах. Здесь противоречие интересов, обычаев и взглядов между народом и иностранным государем, призванным по династическим соображениям управлять бургундским наследством, достигало крайних мыслимых пределов. По долгу национальных королей Испании Филипп II и его преемники вынуждены были пожертвовать в интересах Испании своими северными провинциями, навязав им зависимость, с которой провинции покорно примирились, после того как они безуспешно пытались избавиться от нее.
Впрочем, испанские государи удовольствовались тем, что лишили бельгийские провинции возможности вмешиваться в свою политику; они благоразумно остерегались вызывать в них новые волнения путем вмешательства в их внутреннее управление. Филипп II далек был! от того, чтобы вернуться к плану, о котором он одно время думал, а именно, превратить Нидерланды в централизованное королевство. Наоборот, назначив им особых государей, он предоставил им к концу своего царствования такую степень независимости, которая только совместима была с общими интересами его монархии. При Альберте и Изабелле, как и после них, внутреннее управление было сосредоточено исключительно в руках местных людей. С первого взгляда могло даяъе показаться, что центральные учреждения остались в том виде, как они были созданы Карлом V. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что путем постоянных изменений система управления все явственнее становилась на путь абсолютизма.
Из трех правительственных советов, как мы уже видели, государственный совет потерял всякую власть. Он был создан, чтобы приобщить страну в лице влиятельнейших представителей высшей знати к руководству общей правительственной политикой, но с того момента, как все внешнеполитические дела решались исключительно мадридским двором, он продолжал существовать лишь для формы. Он подвергся таким образом общей участи с Аррасским договором, так заботливо закрепившим в своих статьях его сохранение и расширение его полномочий: вместо того чтобы ликвидировать его, удовольствовались тем, что обрекли его на полнейшее бессилие.
Зато тайный совет, составленный из юристов и являвшийся простым орудием верховной власти, стал важнейшим звеном государственного аппарата. Председатель его был премьер-министром государя во внутренних делах; начиная с Ришардо до Пекия, от Пекия до Розе и от Розе до
Говина председатели его всегда старались подчинить конституцию страны чисто монархическим принципам. Достаточно напомнить о поведении Ришардо на собрании генеральных штатов 1598 и 1600 гг., а также о поведении Розе на собрании 1632 г. \ По мнению юристов тайного совета, вся власть исходила от государства, представленного государем и воплощенного в нем. Государь должен был следить за тем, чтобы не умалить неограниченную власть, носителем и орудием которой он был. Он не должен был ни делить ее со своими подданными, ни мешать применению ее под видом уважения к обычным правам или привилегиям, которые являются не чем иным, как злоупотреблениями, несовместимыми с нормальной деятельностью «республики». Единству верховной власти должны соответствовать порядок и правильное функционирование государственных учреждений. Таким образом централизация развивалась параллельно с монархической системой, и тайный совет старался одинаково расширить и ту и другую. Уже в самом начале правления Альберта и Изабеллы он неустанно старался подчинить себе всю судебную власть.
«Большой мехельнский совет» тщетно пытался противодействовать вмешательству в его дела тайного совета, стараясь сохранить за собой полномочия, которые, по его мнению, неотделимы были от высокого звания и независимости судебной корпорации. Его борьба с юристами государя напоминает борьбу французских парламентов с успехами монархии, и борьба эта, как и во Франции, закончилась поражением. Провинциальные советы привыкли во всех трудных вопросах обращаться за указаниями к тайному совету, который в форме «декретов» указывал, какое решение им надлежит принять. Его постоянное вмешательство в судебную процедуру уменьшило беспристрастие судов, но привело зато к установлению замечательного единообразия в судопроизводстве2. Тайный совет, этот бдительный блюститель государственного суверенитета, не колеблясь заставлял подчиняться себе и католическую церковь. По его мнению, — а в этом пункте все высшее судебное сословие вполне разделяло его точку зрения — только один государь имел право в силу власти, полученной им от бога, издавать законы, а отсюда вытекало, что все распоряжения духовных властей не могли издаваться без его разрешения. В связи с этим тайный совет неустанно боролся за то, чтобы заставить их испрашивать разрешения11. В 1621—1624 гг. он решительно поддерживал фландрский совет в борьбе по этому поводу с гентским епископом; чтобы полояшть конец спору, понадобилось вмешательство эрцгерцогини Изабеллы, которая, ставя притязания церкви выше, чем притязания государства, разрешила спор в пользу епископа660. В 1627 г. тайный совет заставил совет Фландрии признать опасным для королевской власти сочинение «МопомасЫа» Рихарда Брунда661. Но особенно он старался придать национальному бельгийскому праву те единообразные нормы, введение которых началось с царствования Карла V, но которые вскоре после издания уголовных указов 1570 г. были нарушены гражданской войной. Изданное в 1531 и 1540 гг. распоряжение об унификации старинных обычных прав, к которому судебный партикуляризм отнесся с таким недоброжелательством и медлительностью662, вошло опять в силу при эрцгерцогской чете и выполнялось строжайшим образом. Указом от 31 июля 1606 г. предписывалось приступить к нему. Одно время думали даже вернуться к мысли, высказанной в 1595 г., и заменить единым кодексом все разнообразие местных обычных прав. В течение Ч1611 г. комиссии из членов тайного совета, судей и юристов поручено было переработать гражданское и уголовное право всех провинций таким образом, чтобы оно во всей своей совокупности построено было на одних и тех же общих принципах. *Но это было — как обнаруяшлось и при аналогичных попытках, делавшихся к этому же времени во Франции, — неосуществимым предприятием. Комиссия отказалась от этого после установления 47 разделов, составивших так называемый «Вечный эдикт», который признан был обязательным для всей страны 12 июля 1611 г.6. Этот эдикт можно считать началом унификационного движения, которое с этого времени все более внедрялось в национальное бельгийское право. Благодаря ему произведена была также кодификация большинства старинных обычных прав, приступить к которой он требовал без промедления, угрожая, что «в противном случае будет прислан комиссар, который предпримет необходимые шаги в этом направлении». За время с 1611 по 1632 г. тайный совет утвердил не менее 36 кодексов обычного права663. Далее он издал также ряд превосходных указов, как например указ от 19 июля 1603 г. о полномочиях чиновников фиска2, общее положение об охоте от 31 августа 1613 г.3, указы 1604 и 1612 гг. об улучшении судебной процедуры брабантского совета4, аналогичный указ 1611 г., касавшийся суда Генегау5, постановление 1617 г., регулировавшее лесное законодательство Люксембурга, и т. д. Все это законодательство, разработанное трудолюбивыми, добросовестными и знающими юристами, хотя и лишенное оригинальности, было тем не менее замечательным делом и являлось одним из благодетельнейших результатов правления эрцгерцогской четы. После того как оно прервано было войнами, опустошавшими страну начиная со второй трети XVII в., возобновление его последовало лишь в царствование Марии Терезы.
Полояшние финансовых дел так же ясно, как и судебные реформы, свидетельствовало об успехах, достигнутых монархической властью в начале XVII в.6. Принцип постоянного налога, натолкнувшийся при герцоге Альбе на такое упорное сопротивление, фактически восторжествовал. Со времени роспуска генеральных штатов 1600 г. ежегодная общая сумма налогов в 3 600 тыс. флоринов, принятая государем без одобрения штатов, взималась непрерывно согласно квоте, установленной для каждой провинции7. Правда, правительство, введя это новшество, тщательно избегало открыто подчеркивать свою победу. Оно продолжало испрашивать'' налоги ежегодно у каждой провинции, но в действительности это было лишь простой формальностью. Провинции вотировали налоги и, само собой разумеется, они не могли отказать в этом, ибо ? противном случае это было бы равносильно покушению на самое существо верховной власти. Однако, чтобы предоставить им возможность вести совершенно безопасное для правительства обсуждение, последнее испрашивало у провинций большую сумму, чем обычная квота, и затем соглашалось «снизить» ее до первоначального уровня664.
Впрочем, постоянных, или,, как выражались, регулярных налогов нехватало для покрытия государственных расходов. Их дополняли чрезвычайными налогами или «субсидиями», размеры которых зависели от обстоятельств и которые, за исключением периода 12-летнего перемирия, регулярно испрашивались у провинций. Каждая из провинций сохраняла однако за собой в данном случае право соглашаться на эти налоги или отвергать их. Брабантские штаты создавали массу затруднений, открыто борясь всегда против признания принципа, что государь может навязывать им «решением большинства» налоги, вотированные простым большинством их трех сословий. Впрочем, почти всегда в конце концов приходили к соглашению благодаря средствам «понуждения», применявшимся финансовым советом. Уничтожение какого- нибудь непопулярного мероприятия или какая-нибудь уступка, выгодная для строптивой провинции, приводили в конце концов к соглашению. Но в случае необходимости достаточно было военной,демонстрации для преодоления слишком угюрного сопротивления.
Имущества короны по сравнению с налогами лишь в очень незначительной части покрывали нужды государства. В конце XVI в. оци были почти полностью отчуждены, и хотя эрцгерцогской чете и удалось частично восстановить их во время 12-летнего перемирия, но результаты их стараний вскоре были опять уничтожены. Начиная с 1G22 г. правительство вынуждено было продавать или закладывать свои земли и свои доходы, чтобы справиться с непрерывным ростом военных расходов. Оно вынуждено было также отказаться из-за расстройства антверпенского денежного рынка и экономического упадка страны от обильных ресурсов в виде займов, получавшихся в царствование Карла V. Спинола не раз прибегал к личным займам, чтобы раздобыть средства, необходимые для продовольствия войск, и мы видели выше, что в 1632 г. Изабелла вынуждена была использовать для уплаты жалованья войскам денежные средства ломбардов665.
Положение несколько смягчали некоторые другие приемы, как например раздача многим землям сеньериальиых прав и все учащавшиеся пожалования дворянских званий. Иногда прибегали даже к продаже должностей, но этот обычай, формально запрещенный «Joyeuse-Entree», вызывал всегда решительные протесты, и на него решались лишь изредка \
Более действительным средством для смягчения постоянной нужды государственной казны в деньгах слуяшли «лицензии». Введение их восходит к временам наместничества герцога Альбы. Убедившись в невозможности окончательно запретить торговлю с мятежными провинциями, герцог ввел пошлину, уплачивавшуюся при вывозе и ввозе товаров. Голландцы с своей стороны тотчас же воспользовались этим мероприятием. Оно было сначала временным, но благодаря длительности войны стало постоянным. Его можно считать началом таможенной системы как в Соединенных провинциях, так и в католических Нидерландах. В 1622 г. ея^егодную общую сумму «лицензий» оценивали в 500 или 600 тыс. флоринов Впрочем, в течение долгого времени на них смотрели как на простое дополнение к налоговым средствам. Они были уничтожены после Мюнстерского мира, но так как голландцы сохранили их, то их вскоре пришлось восстановить, и Ь тех шр их стали постепенно превращать в орудие покровительственной таможенной системы3.
Если учесть все обстоятельства, то всякого рода налоги, уплачивавшиеся Бельгией в течение первой половины XVII в., совсем не были так обременительны, как это может показаться с первого взгляда. Бухгалтерские книги главной кассы финансового ведомства свидетельствуют о том, что ежегодные доходы государственной казны очень редко достигали цифры в 5 млн. флоринов: как правило, они не превышали 3 млн. флоринов и держались на этом уровне в течение всех 12 лет перемирия. И тем не менее, за исключением этих 12 лет, финансовое полояшние было плачевным. Имевшихся в распоряжении правительства денежных средств почти никогда нехватало на покрытие его расходов. Так как выплата пенсий и «наград» ввиду полнейшего исчерпания коронных имуществ производилась за счет регулярных налогов, то они совершенно теряли свое первоначальное назначение. Далее, авансы, дававшиеся государственной казной кассе «exercito», делали невозможной правильную отчетность. Словом, налицо был финансовый хаос, жили со дня на день, предоставляя долгам расти и с тревогой ожидая, когда получатся денежные средства из Испании. Напрасно генеральные штаты 1600 г. добивались контроля над использованием налогов. Правительство не только про- доляъало тратить их по своему усмотрению, но из средств, взимавшихся со всей страны во время войны, ничего не попадало в пользу народа. Регулярные и чрезвычайные налоги, лицензии и всякого рода доходы одинаково уходили в бездонную пропасть военных расходов.