ЛЬЕЖСКАЯ ОБЛАСТЬ

В течение всего средневековья история Льежской области была тесно связана с историей других нидерландских территорий. Духовная юрисдикция льежского енископа простиралась на Люксембург, графство Намюрское, Генегау, Брабант, Лимбург и доходила до Гельдерна.

Можно было ожидать, что в бургундский период Льежская область совершенно сольется с ними, но вышло наоборот435. Подобно Гельдерну, Льеж с помощью Франции оказы- вал отчаянное сопротивление попыткам бургундских герцогов навязать ему протекторат, являвшийся лишь скрытой формой аннексии. «Столица» яростно защищала городские вольности от монархического правительства Филиппа Доброго и Карла Смелого. Пришлось предать ее огню, чтобы преодолеть ее героическое сопротивление. Но смерть ее победителя вернула Льежу его независимость.

Освободившись от вмешательства Льежского духовного княжества, Филипп ЧІІ не отказался однако от протектората над ним, установленного Карлом V. Он сознавал, как опасно было для его бургундских провинций восстановление французского влияния в Льежском духовном княжестве или переход кафедры св. Ламберта к немецкому епископу, который, «опираясь на Германскую империю, стал бы соответственно настраивать Нидерланды»436 и поягалуй даже, обратившись в лютеранство, навязал бы его, в соответствии с постановлениями Аугсбургского религиозного мира, своим подданным. Так как епископ Роберт Бергский отличался слабым здоровьем, предвещавшим его близкую смерть, то король поручил Маргарите Пармской добиться добровольного отречения его и провести назначение коадыотора, который был бы другом Испании. Капитул легко согласился на это, так как он недоволен был Робертом, несправедливо подозревая его в том, что он якобы был сторонником учреждения новых епископств. 1 мая 1562 г. Жерар Гросбекский стал коадью- тором, а б марта 1563 г. был избран епископом, еще до того как его предшественник согласился на отречение (11 апреля 1564 т.). Правда, это был не тот кандидат, которого желал бы испанский король. Но так как он не питал по крайней мере никаких опасений на его счет, то он сделал вид, что совершенно удовлетворен, и поспешил принести ему поздравления.

В отличие от прелатов из среды высшей знати, назначавшихся при участии Карла V, Жерар Гросбекский происходил из гельдернской баронской семьи среднего достатка, предназначавшей его смолоду для духовной карьеры.

Приход Жерара Гросбекского к власти совпал с началом периода политического брожения в Нидерландах, которым тотчас же воспользовался протестантизм. Льежское духовное княясество в связи с этим неизбежно должно было ощутить на себе отраженное действие этого кризиса.

Правда, религиозные дела были здесь совершенно в ином положении, чем в бургундских провинциях. Лютеранство проникло сюда в, незначительной степени, и об анабаптистах, которые: в 1534 г. вызвали беспорядки в Мастрихте и его окрестностях, после этого не было слышно. По примеру Карла V Эбергард Маркский хотел применить крутые меры против ереси, но этому воспротивились штаты и в особенности «столица». Император мог не считаться с омерзением, которое вызывало у его подданных самое слово «инквизиция», епископ же вынужден был считаться с настроениями своей паствы. Хотя льежцы были почти все католиками, однако они были решительно против того, чтобы их князь- епископ путем введения какого-то чрезвычайного суда по делам религии нарушил их права, освященные традиционным устройством их правосудия437. В 1523 г. штаты помешали ему огласить Вормский эдикт и не позволили ему опубликовать его в 1527 г., до тех пор пока он не согласился прибавить к нему сводившие его на-нет слова, «не нарушая закона и свободы» (sauf loi et franchise). Попытки папского инквизитора Жамоле взять на себя руководство делами, касающимися ереси, натолкнулись на упорное сопротивление 32 цехов Льежа

На основании эдикта от 9 июня 1533 г. порядок судебного преследования по делам ереси был окончательно установлен в соответствии с их желаниями. Отныне прежде чем арестовать какого-нибудь подозрительного гражданина, надо было иметь «достаточное доказательство» 438, и это доказательство должно было приводиться перед лицом восьми эшевенов — представителей «закона», и перед «иммунитетом», т.

когда дело шло об осуждении духовного лица \ Таким образом преступление по обвинению в ереси осталось в основном подчиненным принципам общего права. Ужасная система репрессий, которую Карл V навязал Нидерландам своими указами против еретиков, не коснулась Льежского духовного княжества. Здесь светский человек, преследуемый по делам веры, защищался перед обыкновенными судами, и по крайней мере для горожанина виновность должна была быть очень очевидной, чтобы «иммунитет» согласился осудить ею. Кроме того осуждение не влекло за собой смертной казни, за исключением тех случаев, когда факт ереси усугублялся еще покушением на общественную безопасность, как это было в 1534—1535 гг. с анабаптистами Мастрихта. Как правило, довольствовались отречением обвиняемого от своей веры, если же он отказывался от этого, то'его изгоняли, оставляя за ним возможность реализовать свое имущество, кото" рое ни под каким видом не могло быть конфисковано. Роль епископских инквизиторов ограничивалась розысками протестантов и привлечением их к суду. Епископы делали слабые попытки заставить светских чиновников помогать им, но попытки эти не имели никакого успеха439. Начиная с 1555 г.

"" Аугсбургский религиозный мир уничтожил к тому же всякую возможность ввести в Льежской области, как на территории, принадлежавшей Германской империи, указы Карла V против еретиков. Но если Аугсбургский мир отменял смертную казнь для еретиков, то он обязывал их выселяться, и даже это наказание казалось льежцам слишком суровым. В связи с этим Жерар Гросбекский не решался опубликовать этот религиозный мир.

Между тем католическая религия в Льежской области никогда еще не была в большей опасности чем ко времени избрания епископом Жерара Гросбекского. Кальвинизм вскоре проник из Нидерландов в Льежское духовное княжество, и уже в 1560 г. здесь можно было встретить первых его сторонников8. Их пламенный прозелитизм вскоре дал себя знать. Всюду, где они находились, они демонстративно подчеркивали свое презрение к католической церкви и вели очень энергичную пропаганду. В Франпшмоне, куда они явились из Лимбургской области, о распространении их влияния и об их успехах свидетельствовало увеличение числа «публичных оповещений», запрещавших оскорблять священников, нарушать отправление богослужения и доверять воспитание детей учителям, не рекомендованным духовными властями. В Льеже в 1561 и 1562 гг. многие ремесленники требовали свободы вероисповедания. По мере расширения влияния кальвинизма в Нидерландах он все больше укреплялся на берегах Мааса. К подготовлявшемуся на льежской территории — сначала в Спа, а затем в Сен-Троне — дворянскому «компромиссу» примкнули также некоторые дворяне из графства Лоз и Газбенгау. Принц Оранский насчитывал немало приверженцев среди крупной буржуазии «столицы». В 1566 г., когда Маргарита Пармская, напуганная восстанием иконоборцев, согласилась временно допустить протестантские проповеди, Мастрихт стал одним из очагов реформационного движения. Так как Мастрихт был в общем владении Нидерландов и Льеясской области, то город извлек для себя из разрешения правительницы большую пользу. Протестантский священник Герман Моде организовал здесь кальвинистов и сумел им внушйть свою пламенную энергию, так что спустя несколько недель они навязайи свою волю большинству католического населения. Отсюда движение распространилось в графство Лоз, в Мазейк и в Гассельт и привело тамі к тем же последствиям. Казалось, что протестантское движение вот-вот охватит все княжество. Из Антверпена и из Пфальца прибывали все новые пасторы; распространился слух, что некоторые из них тайно проникли в Льеяс. Вооруженные толпы сеяли панику на улицах Вервье своими криками: «Да здравствуют гёзы!», «Да здравствует Бредероде!». Новаторы развили усиленную деятельность во всей Франшимонской области. Они открывали школы не только в Вервье, но также в Энсивале и в Стамбере, и католические священники с ужасом констатировали резкое уменьшение числа прихожан, являвшихся к причастию \

Пораженный неожиданностью развернувшихся событий, епископ не решился сначала прибегнуть к силе, опасаясь вызвать восстание. Решимость и отважность кальвинистов ввела его так же, как и Маргариту Пармскую, в заблуждение относительно их реальных сил. Он ие делал никаких попыток применить против еретиков указы, изданные Вестфальским округом. Чтобы помешать их пропаганде, он ограничился, привлечением сюда нескольких иезуитов из Кельна и Нимвегена440.

Но начавшаяся вскоре в Нидерландах католическая реакция придала ему смелости. После разрыва правительницы с дворянами, участниками «компромисса», после занятия Нуаркар- мом Турнэ и начала осады Валансьена он убедился, что агитация протестантов носила поверхностный характер, и понял, что ей не удалось еще затронуть основной толщи широких народных масс и что своими успехами она всецело обязана была замешательству властей предержащих. Он призвал дворянство страны к оруяшю, обратился за помощью к Вестфальскому округу, который поручил герцогу Юлихскому оказать ему помощь, и в то время как войска Маргариты Пармской восстанавливали порядок в Мастрихте, он после кратковременной осады заставил открыть себе ворота Мазейка и Гассельта.

Этой короткой кампании оказалось достаточно, чтобы рассеять опасность, которая первоначально выглядела очень грозно. Наиболее скомпрометировавшие себя и наиболее активные кальвинисты покинули страну, пополнив собой во Фландрии отряды лесных гёзов или судовые экипажи морских гёзовг. Одним из них был стяягавший себе громкую известность Люмэ, который взятием Бриля вызвал в 1572 г. восстание в Нидерландах. В 1567 г. в Франшимоне происходили еще то тут, то там некоторые бунты и разграбления церквей. В следующем году, когда армия принца Оранского прошла через Льежскую область, часть городского населения отдала бы ей «столицу», если бы этому не помешали городские власти. Но хотя католицизм и одержал здесь полную победу, однако это не повлекло за собой такого ужасного кровопролития, какое последовало в Нидерландах тотчас же после прибытия герцога Альбы. Епископ ограничивался привлечением подозрительных лиц к судебной ответственности, причем те, кто отказывался отречься от протестантизма, приговаривались к изгнанию. В 1567 и 1568 гг. было несколько случаев смертных казней, но не по обвиненшо в ереси, а по обвинению в восстании. Обычное право не нарушалось: «закон» и «свобода» попрежнему охраняли обвиняемых; не было никаких попыток создать в Льежском духовном княжестве хотя бы какое-то подобие «совета по делам о беспорядках».

Эта умеренность, возмущавшая испанцев441, однако совершенно понятна, если принять во внимание, в каком положении находились в Льежском духовном княжестве рели- гиозные и политические дела. Морильон глубоко ошибался, обвиняя Жерара Гросбекского в религиозном индиферентизме и слабости\ Епископ был искренно благочестив и всецело согласен с решенияйи Тридентского собора, участником которого он был; он ничего так не желал, как внушить своим окружающим то самое католическое рвение, которым он был проникнут сам. Он был самым рьяным покровителем иезуитов; он доходил даже до того, что отдавал в их пользу значительную часть своих скромных доходов442. Он всеми силами старался улучшить нравы и церковную дисциплину в своем диоцезе, и если это ему не удавалось, то отнюдь не из-за недостатка у него доброй воли.

Льежское духовенство, пользовавшееся множеством привилегий и приученное к свободе, несовместимой с принципами, провозглашенными в Триденте, оставалось глухим к его увещаниям. Его поддерживал только великий викарий Левин Торреиций, привезенный в Льеж- Робертом Берг- ским, теолог новой школы, в сочинении которого «Poemata sacra», напечатанном в Антверпене в 1594 г., содержалась ода в честь Балтазара Жерара. Его поддержка еще резче подчеркивала то равнодушие, с каким капитул св. Ламберта относился ко всем попыткам, делавшимся епископом. Каноники, большей частью знатного происхождения, считали свои пребенды скорее своими ленными правами, чем доходами, присвоенными их духовному сану. Очень немногие из них имели докторские степени, полученные при каком-нибудь университете, и наличие крупных доходов приучило их с течением времени к легким и наполовину светским нравам443. В силу своих эгоистических интересов и оскорбленного чувства чести они питали сильнейшее отвращение к новшествам Тридентского собора. В защите от него своих привилегий они обнаруживали тот же партикуляризм и ту же привязанность к традиции, которую проявили в свое время и города в своей борьбе с государством за сохранение своих привилегий. В 1566 г. они помешали епископу объявить по диоцезу новые постановления Тридентского собора444. Низшее духовенство, имея этот пример перед глазами, обнаруживало такие же настроения. Оно отвергло в 1561 г. план основания уни- верситета в Льеже и отказалось в 1567 г. от всякого участия в создании семинарии \ Жерар Гросбекский не мог также заставить его согласиться хотя бы на самое скромное обложение в пользу распространения иезуитского ордена в Льежском духовном княжестве. Ревностные католики были в отчаянии от подобного религиозного индиферентизма. В 1583 г. папский нунций ставил перед собой вопрос, не приведет ли он к полной потере диоцеза445.

Настроение населения внушало еще больше опасений, чем настроение духовенства. Под влиянием «столицы» оно тотчас, же усвоило себе в отношении такого епископа, как Жерар Гросбекский, совершенно независимое поведение, которое оно вынуждено было очень сдерживать во времена прелатов, назначавшихся Карлом V. Союз 1518 г. был, правда, возобновлен 24 августа 1569 г., но было совершенно ясно, что его сохранения желал только князь-епископ. Для укрепления своей власти он охотно прибегнул бы к поддержке герцога Альбы, и если бы капитул и штаты предоставили ему свободу, то он разрешил бы ему во время похода принца Оранского разместить свои гарнизоны в Льежском духовном княжестве8. Как по политическим, так и по религиозным соображениям он выдавал себя за отчаянного «испанофила,». Однако это создало противоречия между ним и его подданными, и в 1576 г. он сам с грустью констатировал, что из-за его преданности католическому королю он стяжал себе неприязнь своего собственного народа446.

Действительно, деспотизм герцога Альбы внушал льежцам ужас и отвращение, которые тем более понятны, что их собственные политические свободы сохранились почти в полной неприкосновенности. Они все время выказывали живейшее сочувствие жертвам грозного герцога Альбы. Граф Эгмонт и граф Горн были здесь не менее популярны, чем в Нидерландах, и не меньшую ненависть питали здесь также к испанцам 447. Грубый деспотизм, свирепствовавший по ту сторону их границы, еще более усиливал их традиционную привязанность к политической независимости, которая казалась им под угрозой из-за сочувствия Жерара Гросбекского брюссельскому правительству. Вследствие эксцессов последнего им становилась подозрительной и власть епископа, и они полагали, что усиление прерогатив их князя-епископа грозит неминуемо ввергнуть их в рабство.

Рост благосостояния «столицы» давал ей возможность разговаривать твердо и властно и своим примером поднимать дух всей страны. Благодаря спокойствию, царившему здесь со времени благодетельного правления Эбергарда Маркского, она превратилась в промышленный центр, пожалуй самый оживленный во всей западной Европе. Шахты ее каменной угольных копей в 1573 г. проникли уже на такую глубину, что выдвинуто было обвинение, будто из-за них иссякают источники, питающие городские колодцы448. Число кузнецов и оружейников в городе росло с каждым годом. Множество эмигрантов, прибывших из Нидерландов, еще более увеличило население города. По словам Маргариты^ Валу а, в 1577 г. Льеж превосходил Лион по величине и числу жителей449, и в 1601 г. предполагалось увеличить число его городских районов с 5 до 9 s. Его рабочие предместья — Сент-Маргерит, Сент-Гертруд, Сент-Вальбюрж, Сент-Вероник, Сен-Венсен, Сент-Фуа, Сен-Ремакл, — тянувшиеся вдоль берега Мааса и взбиравшиеся на холмы, окаймлявшие реку, выходили далеко за его пределы. В пригородах Льеяса было рассеяно множество оружейных заводов, каменноугольных копей и доменных печей. Другие находились в местностях между Самброй и Маасом. На востоке в Франшимоне стоял грохот от ударов железных молотов. Растущая слава целебных источников Спа привлекала больных со всех концов Европы; в начале XVII в. эту воду стали вывозить в бутылках450, и эта новая торговля содействовала развитию недавно освоенного стекольного производства. В долине Ведры в округе Вервье стало все быстрее развиваться текстильное производство. Все это движение направлялось к столице, откуда текстильные изделия, привозимые со всех концов страны, отправлялись по Маасу к голландским портам. Из фламандских частей графства Лоз в Льеж прибывало в поисках работы столько людей, что пришлось устроить для них в соборе св. Ламберта отдельное богослужение на фламандском языке451.

Таким образом в то время как население Бельгии неуклонно уменьшалось и она все более оскудевала, Льежское духЪвное княжество быстро развивалось благодаря своему немногочисленному, но трудолюбивому населению, энергия которого вызывала восхищение иностранцев. И хотя их поражала в то же время его склонность к раздорам, но этот упрек по-своему еще резче подчеркивал избыток его энергии452.

Расцвет льежской промышленности ясно свидетельствовал о том, что она порвала с экономическими традициями средних веков. Городской партикуляризм и цеховой протекционизм сохранились лишь в тех местностях, куда не проникли еще новые формы промышленного производства. Ди- нан, где производство медных изделий было в таком цветущем состоянии до XV в., и города Лозского графства, пользовавшиеся когда-то плодами процветания брабантской суконной промышленности, никак не могли избавиться от организации производства, укоренившейся в них веками. Их цехи попреяшему продолжали строжайшим образом регламентировать все производство, обрекая его — вопреки стараниям некоторых новаторов — коснеть в рутине и терять постепенно свои рынки сбыта к вящшей выгоде конкурентов, более приспособившихся к новым требованиям. Отмеченная нами выше противоположность во Фландрии между молодой сельской и старой городской промышленностью453 не менее резко обнаруживалась и в Льежском духовном княжестве. Суконное производство Вервье например походило на суконное производство Гондсхота и Армаитьера не только по сорту овоих легких сукон, но кроме того они необычайно похожи были друг на друга внутренней организацией производства. Действительно, подобно своим фламандским конкурентам, суконное производство в Вервье никогда не знало цеховой системы. Занятые в нем рабочие были простыми наемными рабочими, работавшими в городе или в деревне на купцов- суконщиков. Капитализм, а вместе с ним экономический индивидуализм и пролетариат были к концу XV в. его отличительными чертами и необходимым условием его успехов.

Но такой чрезвычайно простой организации, которая могла легко утвердиться в этом арденском городке без прошлого и без традиций, нельзя было встретить в Льеже, где продолжительное прошлое историческое развитие не могло не отразиться на новых тенденциях. 32 цеха, образовавшиеся в «столице» в средние века, не исчезли к тому времени, когда бурное развитие каменноугольной, оружейной и металлургической промышленности совершенно изменило облик города. Но хотя они и сохранились в прежней форме, зато они совершенно изменились по духу. Они утратили почти всякое экономическое значение, превратившись в политические организации.

Уже с конца XIV в. надо было принадлеясать к какому- нибудь цеху, для того чтобы пользоваться всеми городскими привилегиями. Каждый из 32 цехов охватывал в связи с этим, помимо ремесленников в тесном смысле этого слова, множество патрициев, купцов и рантье, совершенно чуждых той отрасли промышленности, название которой носил цех. Это положение вещей с течением времени становилось все яснее, и цехи все более и более утрачивали руководство организацией труда. Не претендуя на то, чтобы, как например в Брюгге, организация труда подчинялась их регламентации, они вместо этого сами без особого труда приспособлялись к ее требованиям. У них не наблюдалось той замкнутости, которая присуща была цеховой системе. Вступление в цех было необычайно легким; его свободно получали все желавшие этого, как иностранцы, так и горожане. Появление новых отраслей промышленности не влекло за собой создания новых ремесленных организаций. Они распределялись по существующим цехам, не будучи вынуждены вследствие этого подчиняться их вмешательству. Так, например, оружейники, в зависимости от того, занимались ли они изготовлением стволов аркебузов или руясейных дул, распределялись среди плотников или среди «кузнецов», и это нисколько не затрагивало ни в чем их интересов. Объяснялось это тем, что цеховая юрисдикция потеряла свою прежнюю силу. Городской совет постепенно отнял ее у цехов; мастера и присяжные цгхов выступали теперь уже не как представители особых профессиональных групп, а как представители тридцати двух организаций, обнимавших все городское население. Словом благодаря могучему экономическому оживлению «столицы» сметена была средневековая организация производстЁа, приспособленная к условиям небольшой местной промышленности и совершенно непригодная для увеличившейся в 10 раз производительности новых экспортные отраслей промышленности. Наемный труд, вызванный к яшзни капиталистической организацией этих отраслей промышленности, проник в старые цехи, подобно тому как новое вино вливается в старые меха.

На основании «конституции Гейнсберга», восстановленной в конце XV в., у 32 цехов отнято было право непосредственного выбора бургомистров и присяжных. Оно было

передано 22 комиссарам столицы \ Но для! того, чтобы противостоять демократическому давлению рабочих масс, князь- епископ должен был бы обладать властью, которой он реально не имел. Действительно, со временц прихода к власти Жерара Гросбекского цехи постепенно усвоили свое прежнее независимое поведение. Не считаясь с законностью, они присвоили себе право назначать своих представителей в городской совет, и благодаря этому последний попал теперь в руки беспокойных и энергичных низших слоев народа, составлявших основную массу населения. Без их согласия нельзя было теперь принять никакого существенного решения, и это согласие должно было быть единодушным, чтобы оно вошло в силу. Как в свое время во фламандских городах, так теперь и в Льежском духовном княжестве меньшинство отказывалось подчиняться решениям большинства: достаточно было отказа одной из 32 организаций, чтобы приостановить выполнение мероприятия, одобренного всеми остальными.

Это пробуждение демократии не только совершенно изменило характер городских учреждений Льежа, но повлекло за собой чрезвычайно важные последствия в политической жизни Льежского духовного княжества. Действительно, штаты страны вынуждены были теперь считаться с цехами столицы. Последние гордо заявляли, что принятие какого-нибудь налога входит в законную силу только в том случае, если они дали на него свое согласие. Их противодействия достаточно было, чтобы свести на-нет всякое соглашение между капитулом, дворянством и небольшими городами. Впрочем последние в большинстве случаев равнялись по «столице», которая, если не юридически, то во всяком случае фактически, стала руководить третьим сословием. Оба ее бургомистра стали в связи с этим влиятельнейшими лицами княжества. Этим объясняется борьба, все более обострявшаяся с течением времени, разыгрывавшаяся почти ежегодно вокруг их избрания.

Богатая буржуазия, лишившись привилегий, обеспеченных ей «конституцией» Гейнсберга, сорганизовалась в антидемократическую партию и перешла на сторону князя-епископа. Но чем убежденнее она защищала уважение к верховной власти, считая ее неотъемлемым условием для охранения общественного порядка и спокойствия, тем сильнее народные массы проникались республиканскими стремлениями. Подобно нидерландским патриотам, они подпали под руководство адвокатов, приверженцев новых учений монархомахов. Но в то время как во Фландрии и в Брабанте религиозный вопрос вследствие вмешательства кальвинизма вскоре оказался связанным с политическим, последний всецело овладел умами в Льежской области; отсутствие религиозных разногласий привело к тому, что длительная борьба между княжеской и народной партиями разгорелась здесь во всей своей остроте и силе.

Все благоприятствовало стремлениям народной партии. Она увлекла за собой не только значительную часть мелкой буржуазии и рабочих масс, но недовольство, вызванное среди духовенства и дворянства испанофильскими симпатиями Жерара Гросбекского, и его стремления к нововведениям поставили князя-епископа в борьбе с нею в очень невыгодное положение. Поэтому понадобилось совсем немного времени* чтобы свести на-нет успехи, достигнутые княжеской властью во времена Эбергарда Маркского. Начиная с 1563 г. доброго согласия между князем-епископом и страной больше не существовало. Демократы «столицы», не ограничиваясь отклонением штатами денежных субсидий и в особенности требовавшихся князем-епископом контингентов войск, обнаруживали явное стремление избавиться от его власти. Чтобы помешать ввести в Льеж испанский гарнизон, они лишили его во время беспорядков в 1566 г. права хранить ключи города, передав их обоим бургомистрам. А когда был издан императорский указ, отвергавший их притязания454, они обратились в Шпейер- скую имперскую судебную палату, где начался нескончаемый процесс, длившийся еще в XVIII в. В 1571 г. начался новый спор и новый процесс. На этот раз цехи приняли решение, что на доляшость бургомистра не могут впредь назначаться епископские эшевены455. Жерар Гросбекский яшЕовался также на вводимые ими новшества «в делах, касающихся полиции, и в области управления нашего города», так например, они присвоили себе право созывать городской совет каждые две недели456. В ответ на докладные записки, направлявшиеся им в Шпейер для обоснования «своего фактического и полного права», их юристы утверждали, что народ стоит выше государя, и требовали возведения Льеака в ранг вольного города- государства, т. е. независимой, республики457.

События, развернувшиеся в Нидерландах после смерти Рекезенса, еще более ухудшили положение. В то время как «столица» и подавляющее большинство населения определенно подчеркивали свое сочувствие штатам, Жерар Гросбекский, насколько это было в его силах, старался помогать Дон Жуану. Он в значительной мере содействовал заключению кратковременного Маршского мира, и во время торясественного .вступления нового штатгальтера в Брюссель мояшо было видеть Жерара Гросбекского в его свите. После того как он так открыто выступал в роли «жуаниста», неудивительно, что он стал жертвой негодования, вызванного в княжестве, как и в Бельгии, захватом Намюра. Маргарита Валуа, приехавшая в Льеж несколько месяцев спустя, оставила нам замечательно живописное описание царившего здесь возбуждения. Всюду, где она проезжала, она могла отметить грозные доказательства непопулярности князя-епископа. Достаточно было того обстоятельства, что в ее свите находился его обергофмейстер, чтобы граждане 4 Гюи при его приблиягении тотчас же взялись за оружие и чтобы жители Динана осыпали градом пуль дом, в котором остановилась Маргарита Валуа458. При таком настроении населения достаточно было малейшей неосторожности, чтобы вызвать катастрофу. Жерару Гроебекскому пришлось быть свидетелем того, как брюссельские генеральные штаты настойчиво призывали его подданных вступить с ними в союз459, и он знал, что очень многие из цехов «столицы» ничего так не желали, как открыто стать на их сторону460. Чтобы не доводить их до крайности, он тщательно воздерживался от всякого нового проявления своих симпатий к Испании. Он пошел на отмену союза 1518 г., хотя последний и был возобновлен в 1569 г. И более того: он не решился противодействовать тому, чтобы страна опять объявила в 1577 г. о своем вечном нейтралитете461. Льежское духовное княжество порвало таким образом узы, связывавшие его со времени Карла V с Нидерландами. Из ненависти к испанцам, из страха, чтобы епископ не прибегнул к помощи брюссельского правительства, а также из нежелания быть втянутым в войну, свирепствовавшую в Бельгии, Льежское духовное княжество вернулось в то самое положение, которое оно создало себе после смерти Карла Смелого и которое было ему гарантировано в 1493 г. на основании мира в Санли

Но недостаточно было заявить о своем нейтралитете, чтобы он был признан иностраниыми державами, и недостаточно было отменить союз 1518 г., чтобы от него отказался также и испанский король. В действительности он согласился признать нейтралитет Льежского духовного княжества лишь в 1654 г. До этого времени он совершенно с ним не считался, и дон Жуан в 1578 г. заявил, что считает его несуществующим 462. Для того чтобы побудить своих соседей признать его, страна доляша была быть в состоянии заставить уважать его вооруженной силой. Но с имевшимися у нее силами она не могла оказать сопротивления окружавшим ее державам, и если бы даже она в состоянии была сделать это, то она ни в коем случае не хотела прибегать к этому. Народная партия никогда не согласилась бы на создание армии при князе- епископе, которой последний мог бы воспользоваться для подчинения ее своей власти. Она предпочитала лучше терпеть грабежи иностранных войск, чем поставить под угрозу осуществление своего республиканского идеала. Нейтралитет не помог ей избавиться от бедствий войны; он дал ей только возмояшость оказывать в течение долгого времени сопротивление монархическим планам ее князей.

Последние впрочем никогда искренно не стояли за этот нейтралитет. Они мирились с ним только потому, что небезопасно было его нарушить. В течение всего своего правления Жерар Гросбекский был бесспорным сторонником соглашения с испанцами8. Он без всяких возражений дал им ввести мощный гарнизон в Мастрихт и оказал им не одну услугу, за что и был вознагражден в феврале 1578 г. кардинальской шапкой. Капитул в свою очередь поспешил закрепить за собой такое положение, которое обеспечивало бы ему независимость и охранило бы его от церковных реформ правительства Филиппа II. Он тщательно старался не скомпрометировать себя во время борьбы Испании с Соединенными провинциями, и в записи его заседаний еще до сих пор имеется текст выговора, вынесенного звонарю собора св. Ламберта, за устроенный им несмотря на нейтралитет колокольный звон по случаю какой-то победы католического короля463.

Взятое в целом, правление Жерара Гросбекского характеризуется с религиозной точки зрения крахом реформаторских попыток епископа, с светской же — восстановлением независимости Льежского княжества и все большим подчинением княжеской власти республиканским тенденциям народной партии, руководимой из «столицы». Но панство и Испания были равным образом заинтересованы в том, чтобы не дать укрепиться столь опасному для религии и католической политики положению дел. Филипп II уже в 1577 г. занят был тем, чтобы обеспечить Жерару Гросбекскому преемника, на союз которого он мог бы положиться. Он поручил дон Жуану предложить капитулу на пост коадыотора молодого Эрнста Баварского464.

Третий сын герцога Альбрехта V Эрнст принадлежал к той самой баварской династии, которая стояла в Германии в первых рядах поборников католицизма. Уже с детства было решено создать ему такое положение внутри католической церкви, которое дало бы ему возможность содействовать здесь осуществлению планов его династии и усилению ее престижа. Ему не было еще полных 13 лет, когда он стал уже каноником зальцбургским, кельнским и вюрцбургским и когда папа наделил его в декабре 1566 г. епископством Фрейзингенским. Здесь его отец отдал его на воспитание Андрею Фабри- цию — родом из Льежа, бывшему профессору лувенского университета, а затем политическому эмиссару в Риме и в Мюнхене, — который сумел передать ему свое пламенное католическое рвение. То обстоятельство, что преклонный возраст Жерара Гросбекского предвещал в ближайшем будущем освобождение кафедры льежского епископства, открывало перед Эрнстом новые перспективы. Уже В 1575 г. его дядя, герцог Юлихский, обрабатывал Жерара Гросбекского и без особого труда привлек его на свою сторону путем обещания включить аббатство Ставело в круг епископских доходов465. Но ни эти происки, ни настояния Филиппа II и дон Жуана не привели еще к какому-нибудь окончательному результату, когда 29 декабря 1580 г. умер Жерар Гросбекский.

Нидерландские генеральные штаты и герцог Анжуйский тотчас же попытались помешать интригам сторонников Эрнста с капитулом путем воздействия на «столицу». Первые предложили ей эрцгерцога Матвея, с которым им больше нечего было делать и который был бы для них вполне надежным: соседом \ а герцог Анжуйский, с своеД стороны, не предлагая явно Себя самого, настаивал на необходимости назначения только такого епископа, который был бы твердо готов соблюдать нейтралитет страны466. В то время как они с помощью листовок обрабатывали общественное мнение, Александр Фарнезе обратился непосредственно к каноникам собора св. Ламберта, зная, что ему нечего ждать от народа, которому он благодаря недавнему взятию Мастрихта только что внушил страх и у которого он вызвал этим новое возмущение против Испании. Кроме Эрнста он предложил еще Гранвеллу и архиепископа Камбрэ, Людовика Берлемона, выбор которого был ему, пожалуй, еще более приятен. Но не было никаких шансов" добиться назначения креатуры католического короля. Принц же Баварский, наоборот, легко собрал все голоса. Католическое рвение его династии доставило ему голоса меньшинства капитула, а его могущество и богатство — голоса большинства. 25 января 1581 г., едва прибыв в Льеж, он был принят в число каноников собора св. Ламберта, а через 4 дня, 29 января, был избран епископом. Ему достаточно было показаться, чтобы тотчас же вы-, звать всеобщее разочарование. Действительно, какая огромная разница была меясду этим молодым 27-летним прелатом,— правда, очень одаренным и очень образованным, находившимся в переписке с Юстом Липсием, интересовавшимся химией, астрономией и даже магией,—и строгим восстановителем нравов и церковной дисциплины, на которого надеялись Торреиций и его немногие единомьппленники. В довершение всех несчастий его нравственное поведение было постыдным. Его застольные излишества и в особенности его бесчисленные возлюбленные вызывали всеобщее возмущение467. В 1583 г. пронесся слух, что он собирается жениться, и папский легат не скрывал, что считает его великим грешником468. Еще более просчитались тс, кто надеялся, что он явится энергичным защитником льежского нейтралитета против Испании. Вечно занятый в Германии наблюдением за своими многочисленными диоцезами и политикой своей династии, Эрнст лишь очень неподолгу бывал на берегах Мааса и совершенно не пытался снискать себе симпатий страны, управление кото- рой он взял на себя лишь для усиления своего влияния в Германской империи. Он с трудом объяснялся по-французски \ и даже самые рьяные его сторонники были возмущены его «варварским высокомерием» 469.

Став в 1583 г. кельнским архиепископом и курфюрстом, Эрнст направил все свои силы на борьбу против Гергарда Трух- зеса и против рейнских протестантов. Так как он был вынужден прибегать к помощи Фарнезе, чтобы иметь возможность бороться с ними, то он обнаруяшвал еще бблыную преданность Испании, чем Жерар Гросбекский. Он не протестовал ни против постоянных переходов королевских войск через Льежское духовное княжество, ни против грабежей мятежников Тирлемона, разоривших множество деревень в Газбенгау и в графстве Лоз. В 1590 г. Соединенные провинции обвиняли его в явной враждебности к ним470, а в 1595 г., после взятия Гюи голландскими частями, он обеспечил испанской армии свободный проход через этот город и позволил правителю его принести присягу католическому королю471. Однако он не решился восстановить союз 1518 г. Он боролся даже в 1592 г. с происками группы католиков, требовавших отказа от нейтралитета страны472, и Филипп II жаловался в следующем году, что он не оправдал его ожиданий473. Но Эрнст понимал, что если бы он пошел на официальное сближение с Испанией, то «столица» и народная партия тотчас же перешли бц на сторону Голландии. Он был достаточно благоразумен, чтобы не доводить их до крайности, и — худо ли, хорошо ли — оставил в силе нейтралитет, как единственное чсредство, которое могло предотвратить гражданскую войну из-за полнейшей несовместимости его политической линии с политическими стремлениями страны. Его поведение, невыгодное в этом отношении Испании, несомненно было ему продиктовано заботой об интересах религии. По семейным традициям и по личному убеждению Эрнст Баварский должен был явиться в Льежском духовном княжестве — да так это и было —проводником той самой католической реставрации, над осуществлением которой так безуспешно трудился Жерар Гросбекский. Он при- надлежал к числу тех прелатов, у которых легкость нравов не исключала ни глубокого благочестия, ни абсолютной преданности реформе католической церкви. Он настолько находился под влиянием иезуитов, что его упрекали иногда в том, будто они имеют над ним неограниченную властьОн благоволил к ним с первых же лет своего управления. В 1581 г. он отдал им монастырь иеронимитов, где уже в следующем году они открыли школу. Он же призвал в диоцез капуцинов. Он успешно справился с сопротивлением, оказывавшимся капитулом и низшим духовенством планам его предшественника. Он помог нунцию Бономи опубликовать в 1585 г. постановления Тридентского собора474; в 1589 г. была создана небольшая семинария в Сен-Троне; їв 1592 г. открылась семинария в Льеже, а в 1605 г. при лувенском университете основана была школа по подготовке священников диоцеза, Благотворительные учреждения, созданием которых Эрнст мог заняться благодаря своему богатству, значительно содействовали популярности вдохновлявших его реформаторских стремлений. Он создал в столице ломбард и тот еще и поныне существующий баварский госпиталь, который спас его имя от ' забвения. Что касается проживавших еще в некоторых местностях протестантов, то он стремился навязать им постановления Аугсбургского религиозного мира. В Гассельте и Мазейке было вынесено несколько приговоров об изгнании. Но ввиду протеста «столицы» и Соединенных провинций князь- епископ не решался применять к этим, к тому же очень немногочисленным инаковерующим, строгостей, которые могли бы повести, к беспорядкам и скомпрометировать его дело. По тем же соображениям, которые заставляли его не нарушать льежского нейтралитета, он стремился избежать опасностей религиозных преследований. Он отнюдь не уклонялся от издания указов против еретиков, но смотрел сквозь пальцы на их исполнение475. Он удовольствовался тем, что подчинил школы и кншкное дело строгому надзору католической церкви и оказывал помощь деятельности иезуитов и капуцинов. Преследование льежских протестантов могло бы к тому же очень серьезно повредить благосостоянию Льежа, ввиду того что он вел очень оживленную торговлю с Соединенными провинциями. В действительности протестанты все время фактически пользовалась здесь столь широкой веротерпимостью, какая только вообще возможна была в епископском городе. Публичное отправление протестантского богослужения бшо здесь запрещено, но во всяком случае «здесь говорили о религиозных делах так же свободно, как в Германии и Голландии» а.

Но если Эрнст Баварский так осторожно подходил к щепетильному отношению «столицы» в вопросах веры, то неудивительно, что он обнаружил еще большую умереность в политических вопросах. Конечно, он всеми силами хотел бы ограничить влияние цехов и льежских бургомистров на штаты сараны. В 1583 г. он тщетно пытался на заседаниях штатов заменить систему единогласного голосования решением вопросов по большинству голосов476. Но не будучи по природе своей властолюбивым, он вскоре отказался от завоевания власти, которую пришлось бы навязывать силой. Будучи хорошим администратором, он занимался почти исключительно улучшением системы управления епископскими доходами. В 1598 г. он реорганизовал финансовое ведомство477 и занялся увеличением его доходов, введя в эксплоатацию новые копи, находившиеся на его землях, и разрешив свободно пользоваться «водной энергией» заводам, расположенным на берегах небольших, но бурных речек на правом берегу Мааса. В остальном он предоставил «столице» блюсти свою независимость и даже еще более расширить ее.

Вмешательство последней в компетенцию епископско- княжеекой власти облегчалось почти постоянным отсутствием князя-епископа. Начиная с 1595 г. постоянный совет перестал заниматься судебными делами478. 32 цеха выступили более решительно, чем когда-либо, протлів решений и введения налогов, принятых штатами без их согласия. «Конституция» Гейнсберга потеряла всякую силу, и выборы «городских властей» становились все более бурными. Шумная и негодующая толпа рабочих, учеников и даже чужеземцев, которым так легко предоставлялись права гражданства, обступала и оскорбляла состоятельных людей—рантье, купцов и капиталистов,—'угрожая их «цеховым привилегиям», так что они вскоре отошли от политических дел, предоставив заниматься ими народной партии и адвокатам. Сильнейшее восстание, раз- разившееся в декабре 1602 г. в связи с введением одного налога, заставило наконец князя-епископа вмешаться. Он примчался из Вестфалии и издал 21 февраля и 15 апреля 1603 г. два указа, покончившие с произволом и беспорядками, царившими до этого при выборах, и установившие точный порядок их \

Потому ли, что он хотел привлечь цехи на свою сторону, потому ли, что он считал их слишком опасными, чтобы вступать с ними в открытую борьбу, но как бы то ни было он узаконил право, которое они себе присвоили, а именно назначать городской совет. Он пытался только ограничить их демократические тенденции. С этой целью он издал распоряжение, чтобы все граждане, главы семей, в течение недели зарегистрировались в каком-нибудь одном из 32 цехов столицы, и сделал обязательным посещение собраний последних. Ежегодно, ко времени обновления состава городского совета, выбирались по жребию в каждом цехе три выборщика, которые потом в свою очередь назначали трех кандидатов, из коих один должен был стать членом совета, а два других — присяжными по выбору 22 комиссаров, назначавшихся князем-епископом. Чтобы покончить с бесконечными столкновениями между штатами и цехами, было решено кроме того, что цехи впредь будут иметь право высказываться по поводу решений, принятых штатами, лишь в течение двух недель.

В общем эта новая конституция закрепила победу народной партии. Князь-епископ пожертвовал ради нее Гейнсберг- ской «конституцией» и, предоставив народной партии управление столицей, тем самым отдал ей руководство делами страны. Ввиду малочисленности богатой буржуазии привилегии, которые он сохранил за ней при сделанных им уступках, были совершенно иллтозорньг. Они не оказали ни малейшего влияния. С 1603 г. рабочие, имевшие во всех цехах большинство, получили таким образом на законном основании в свои руки управление городом. Нет ничего удивительного поэтому, что они вели его в своих интересах. Показателем их настроений явилось разразившееся в 1612 г. восстание, вызванное требованием введения налога на окна и двери, который лег бы без различия на всех богатых и бедных граждан2. Сознавая свою силу, решительные и энергичные низшие слои народа, имевшие в городе значительный перевес, очень скоро совершенно перестали считаться с властью князя-епископа. В начале XVII в. епископско-княжеская

власть была столь ограничена, что уже тогда Льеж считался многими иностранными обозревателями своего рода республикой \