Догматика и мораль, вера и любовь противоречат друг другу в христианстве.
Бог как объект веры есть сам по себе мистическое понятие человеческого рода - общий отец людей, и любовь к Богу есть также мис- тическая любовь к человеку. Но Бог есть не только всеобщее, но также и особое, личное, отличаемое от любви существо. Там же, где существо отделяется от любви, возникает произвол. Любовь действует из необходимости, а личность - по произволу. Личность удостоверяет себя как личность только произволом; личность властолюбива и честолюбива; она хочет лишь проявить себя. Поэтому высшее прославление Бога как личного существа есть прославление его как существа неограниченного и действующего всегда по произволу. Личность, как таковая, индифферентна ко всем субстанциальным определениям; внутренняя необходимость, давление на нее ее сущности кажется ей принуждением. Здесь заключена тайна христианской любви. Любовь Бога как предикат личного существа приобретает здесь значение милости: Бог есть милосердный владыка, тогда как у евреев он был грозным владыкой. Милосердие есть любовь по произволу - любовь, которая действует не из внутренней потребности существа, напротив, что она делает, она могла бы и не делать и даже по желанию могла бы осудить предмет своей любви, следовательно, милосердие есть любовь, ни на чем не основанная, не исходящая из самого существа, руководящаяся произволом, абсолютно субъективная и исключительно личная. "Кто противостанет воле его? "Кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает" (К Рим., 9, 18)... Царь делает, что он хочет. Такова и воля божия. Со всеми нами и всеми творениями он имеет полное право и власть делать, что он хочет. И для нас это не есть несправедливость. Если б воля его имела мерило или правило, закон, основание или причину, то она не была бы волей божией. Ибо чего он хочет - уже потому справедливо, что он того хочет. В ком есть вера и святой дух... тот верует, что Бог благ и милосерд даже тогда, если осудит всех людей. Разве Исав не брат Иакова? - говорит Господь. - Но я люблю Иакова и ненавижу Исава" (Лютер, ч. XIX, стр. 83, 87, 90, 91, 97). Где любовь понимается в этом смысле, там приходится ревниво следить, чтобы человек ничего не ставил себе в заслугу, чтобы всякая заслуга была достоянием исключительно божественной личности; там приходится тщательно устранять всякую мысль о необходимости, чтобы иметь возможность субъективно, с чувством долга и благодарности, прославлять исключительно личность.Иудеи боготворят гордость предками; христиане, напротив, преобразили иудейско-аристократическое начало благородства по рождению в демократический принцип благородства по заслугам. Иудеи ставят блаженство в зависимость от рождения, католик - от заслуги делом, а протестант - от заслуги верой. Но понятие заслуги определяется лишь таким поступком, таким делом, которого нельзя от меня требовать или которое не вытекает неизбежно из моего существа. Произведения поэта или философа могут лишь внешним образом рассматриваться с точки зрения заслуги. Они суть творения гения - вынужденные творения: поэт должен был создавать образы, а философ - философствовать. Высшее самоудовлетворение лежало для них в безотносительной и безотчетной деятельности творчества. То же самое имеет место и по отношению к поистине благородному, нравственному поступку. Для благородного человека нравственный поступок является естественным, он не сомневается, должен ли он его совершить, он не кладет его на весы свободного выбора; он должен его совершить. Только тот, кто так поступает, есть надежный человек. Заслуга всегда влечет за собой представление, что то или другое делается, так сказать, только из роскоши, а не по необходимости. Христиане прославляли высший подвиг в своей религии, вочеловечение Бога, как дело любви. Но христианская любовь^ поскольку она опирается на веру, на представление Бога как владыки или Господа (Dominus), имеет значение акта милости или любви, которая сама по себе является для Бога излишней и ненужной. Милосердный владыка есть тот, кто поступается своим правом сам, кто из милосердия делает то, чего он, как владыка, не обязан делать, что БТ^ЮДИТ за пределы понятия владыки в строгом смысле слова. Бог как владыка не несет обязанности благотворить человеку; он даже имеет право - ибо он есть никаким законом не связанный владыка - уничтожить человека, если пожелает. Короче, милость есть любовь не необходимая, такая любовь, которая не выражает ни существа, ни природы любви, такая любовь, которую господин, субъект, лицо - личность есть только отвлеченное, современное выражение для господства - отличает от себя как предикат, которого он может иметь и не иметь, не переставая от того быть самим собой. Поэтому это внутреннее противоречие должно было в жизни, в практике христианства реализоваться, субъект должен был отделиться от предиката, вера - от любви. Подобно тому как любовь Бога к человеку была только актом милости, так и любовь человека к человеку стала только милосердным актом веры. Христианская любовь есть милосердная вера, так же как любовь Бога есть милосердная личность или господство (О произволе божием, см. также у Эрнести в цитиро-, ванном уже сочинении: Vindicae arbitrii divini).