Религия или, вернее, богословие не только объективирует в личное существо человеческую или божественную сущность вообще, но представляет также в образе лиц и основные определения или основные ее различия. Поэтому троица первоначально есть не что иное, как средоточие существенных основных различий, которые человек усматривает в человеческой сущности. В зависимости от понимания этой сущности различно понимаются и основные определения, на которых основывается троица. Эти различия одной и той же человеческой сущности представляются как субстанции, как божественные личности. В Боге они становятся ипостасями, субъектами, существами, и в этом заключается различие между определениями Бога и такими же определениями человека в силу установленного закона, что только в представление о личности человеческая личность отчуждает свои собственные определения. Но личность Бога существует только в воображении, поэтому основные определения являются здесь ипостасями, лицами исключительно для воображения, а для разума, для мышления - только определениями. Троица есть противоречие между политеизмом и монотеизмом, между фантазией и разумом, между воображением и действительностью. Фантазия есть троичность, а разум - единство лиц. Разум усматривает в различных существах различия, а фантазия в различиях усматривает различные существа, уничтожающие в связи с этим единство божественной сущности. Для разума божественные лица - фикции, а воображение усматривает в них существа. Троичность заставляет человека мыслить противоположное тому, что он воображает, и воображать противоположное тому, что он мыслит, то есть усматривать в фикциях существа134.
Есть три лица, но они различны не по сущности. Tres personae, но una essentia131. Это мы еще можем допустить. Мы мыслим три и больше лиц, тождественных по своей сущности. Так, например, мы, люди, отличаемся друг от друга личными признаками, но по существу, по принадлежности к человечеству, мы все равны. И это отождествление производит не только философствующий ум, но и чувство. Этот индивид такой же человек, как и мы; punctum, satis132; в этом чувстве исчезают все другие различия; богаство или бедность, ум или глупость, виновность или невинность. Поэтому чувство сострадания, участия, есть чувство субстанциальное, существенное, философское. Но три или больше человеческих индивида существуют отдельно друг от друга, даже если они осуществляют, удостоверяют единство сущности еще и путем проникновенной любви. Они любовно обосновывают нравственную личность, но все-таки каждому из них присуще особое физическое существование. Хотя бы они взаимно дополняли друг друга и не могли обходиться один без другого, все-таки каждый из них неизменно обладал формальным в-себе-бытием. В-себе-бытие и отдельное бытие тождственны и составляют существенный признак личности, субстанции. Иное мы видим в Боге, и это по необходимости, так как хотя в нем содержание то же, что и в человеке, но рассматривается как другое в силу постулата, по которому оно должно быть другим. Три лица в Боге не имеют раздельного существования, иначе с небесных высот христианской догматики на нас взирали бы благодушно и открыто, правда не в таком большом количестве, как боги Олимпа, но во всяком случае три божественных лица в индивидуальном образе, три Бога. Олимпийские боги были действительными лицами в своей индивидуальности; по существу, по божественности они были тождественны; но каждый в отдельности был одним богом; они были истинными божественными лицами. Три лица христианской троицы, напротив, суть лица только воображаемые, выдуманные, для вида - во всяком случае отличные от действительных лиц - именно потому, что они только воображаемые, только кажущиеся личности, которые, однако, в то же время хотят и должны быть действительными лицами. Существенный признак индивидуального бытия, политеистический элемент, в них исключен и отрицается как безбожный. Но именно из-за этого отрицания их личность обращается в призрак воображения. Только в истине множественности лежит истина лиц. Три лица христианской троицы должны бы во всяком случае быть не tres Dii, не тремя богами, а единым Богом, unus Deus. Трем лицам соответствует не множественное число, как следовало ожидать, а единственное; они представляют не только unum, одно, - таковы и боги политеизма, - но и единое, unus. Здесь единство простирается не только на сущность, но и на бытие; единство есть форма существования Бога. Три составляют единицу, множественное число обращается в единственное. Бог есть личное существо, которое состоит из трех лиц*.
Разум считает эти три лица только фикциями, потому что условия, или определения, которые должны утвердить их личность, уничтожаются заповедью монотеизма. Единство отрицает личность; самостоятельность лиц тонет в самостоятельности единства; они становятся простыми отношениями. Без отца нет сына; без сына нет отца; св. дух, вообще нарушающий симметрию, выражает собой лишь отношение их друг к другу. Божественные лица отличаются друг от друга только своими взаимоотношениями. Существенное свойство отца как лица выражается в том, что он есть отец, а сына - что он сын. Все другие свойства отца не касаются его личности; в них он является Богом, и как Бог он тождествен с сыном как Богом. Поэтому и говорится: Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух святой; Бог одинаков, если во всех трех лицах. "Отец, Сын и Св. Дух отличаются друг от друга, но по существу отец есть то же, что сын и Св. дух, не составляя ничего иного". Другими словами, они различные лица, но без различия их сущности. Итак, личность исчерпывается здесь отношением отцовства, т.е. понятие личности является в этом случае относительным понятием, понятием отношения. Человек-отец именно в своем качестве отца не самостоятелен как раз в отношении к сыну; он без сына не отец; сделавшись отцом, человек спускается до степени относительного, несамостоятельного, безличного существа. Но не следует заблуждаться из-за действительных человеческих отношений. Человек-отец не перестает быть во всем остальном самостоятельным, личным существом: он во всяком случае обладает формальным для-себя-бытием, бытием помимо сына; он не есть только отец с исключением всех других предикатов действительного личного существа. Дурной человек нередко ограничивает свои отцовские обязанности чисто внешними отношениями, не затрагивающими его личного существа. Но в Боге-Отце нет различия между Богом-Отцом и Богом-Сыном как Богом; личность первого лица основывается только на отвлеченном понятии отцовства, отличающем его от сына, а личность последнего точно так же основывается только на отвлеченном понятии сыновности.
Но в то же время эти отношения, как уже сказано, должны быть не просто отношениями, не чем-то несамостоятельным, а действительными лицами, существами, субстанциями. Этим вновь подтверждается истина множественности, истина политеизма*, и отрицается истина монотеизма. Такм образом, в священной тайне троицы, долженствующей представлять истину, отличную от человеческого существа, все сводится также к иллюзиям, призракам, противоречиям и софизмам135.