Глубокоуважаемый господин!
Своим предложением дать характеристику Шеллинга для нового журнала, издаваемого совместно немцами и французами, Вы привели меня в противоречие с самим собой, которое нелегко преодолеть. Я только что пришел в себя от отвлекших меня, совершенно непривычных и чуждых мне занятий, вызванных с апреля т[екущего] г[ода] неожиданной смертью старшего брата, и [уже] намеревался сосредоточиться на удовлетворяющем мой ум и сердце предмете занятий, как получил Ваше уважаемое письмо. Вы называете в нем господина Шеллинга 38-м членом Германского союза1, к услугам которого находится вся немецкая полиция, и в качестве доказательства приводится тот факт, что Вам как редактору "Рейнской газеты" запрещено было принимать к опубликованию статьи против Шеллинга. Вы признаете ценность и значение работы Каппа2 против Шеллинга, но замечаете, что в настоящее время научные труды преднамеренно игнорируются, и для того, чтобы отвлечь внимание от работы Каппа, был применен дипломатический трюк. [Вы замечаете] также, что новый журнал будет подходящим местом, тем более что г[осподин] ф[он] ІЩеллинг] ввел в заблуждение также и французов и одних уверил, что он [лишь] то, а других - что он все и вся.
Я не могу, однако, долго и серьезно заниматься несущественными явлениями - разве только в порыве юмористического настроения, единственного настроения, соответствующего несущественным вещам, которые вовсе не являются тем, чем они кажутся, - я могу заниматься чем-либо подобным. То, что само по себе противоречиво, вызывает противоречия и в возражениях противника...
Глубокоуважаемый господин!
Брукберг, 25 октября 1843 г.%
Вы с таким остроумием и убедительностью уяснили мне необходимость новой характеристики Шеллинга, и притом имея в виду французов, что меня искренне огорчает, что мне приходится ответить Вам: по крайней мере в настоящее время я не могу этого сделать. Из примечания к предисловию к "Сущности христианства]" Вы заключили, будто я работаю над рукописью о ІЩеллинге]. На самом же деле я имел в виду работу Каппа, которую я не назвал лишь потому, что не знал, объявит ли он сам о своем авторстве. С апреля с[его] г[ода], когда мною было написано это предисловие, неожиданная смерть унесла моего стар- шего брата и мне пришлось выступать не в роли писателя или философа, а в качестве преемника покойного - в необычной ранее для меня роли юриста. Я как раз пришел в себя и [уже] намеревался приняться за подготовку серьезной литературной работы, как получил Ваше уважаемое письмо. Оно произвело на меня такое впечатление, что я, вопреки своей склонности к деятельности, соответствующей моим внутренним побуждениям, готов был последовать Вашему предложению и ad coram3 разделаться с этим тщеславным философом. Исходя из этого желания, я даже взялся за изданные Паулюсом и снабженные его примечаниями берлинские лекции ІЩеллинга]4, которые давно уже лежали непрочитанными на моем письменном столе, и заставил себя просмотреть с начала до конца эту поп plus ultra5 нелепую теософистику. Однако, когда я взялся за перо, мои добрые намерения исчезли из-за отсутствия внутреннего побуждения, и как бы я ни старался, я не могу сделать предметом своей литературной] деятельности то, к чему не принуждает меня внутренняя необходимость. Характеризовать ІЩеллинга], т.е. изобличать его, после того, что было сделано в последнее время Каппом и другими (не говоря уже о том, что я в рецензии на Шталя представил в должном свете его апокалиптическое фиглярство последнего времени)6, - это уже не научная, а только лишь политическая необходимость. Вы сами метко указали на то, что апокалиптическое] фиглярство - это прус[ская] политика sub philosophiae7, и назвали этого теософистического шута 38-м членом Германского союза, подтвердив это в высшей степени забавным фактом. Мы имеем здесь, таким образом, дело с философом, который представляет не силу философии, а силу полиции, не власть истины, а власть лжи и обмана. Но для того чтобы должным образом расправиться с таким полным противоречий субъектом, требуется также соответствующее расположение духа. Вообще полемика по поводу того, что абсолютно достоверно и уже прямо и косвенно доказано, что не является больше проблемой, - наталкивается на большое психологическое затруднение. Хотя я вместе с Вами признаю внешнюю, политическую необходимость снова дать резкую характеристику ІЩеллинга] и буду иметь это в виду, но пока мне еще это не удалось. Ваше предложение застало меня совершенно не подготовленным к такому mauvais sujet8. А уже нависла periculum in mora9. И вот вместо характеристики] я спешу с пустым [ответным] письмом Вам...