ВСЕОБЩАЯ ВЕРА В БЕССМЕРТИЕ

"Вера и бессмертие представляет собой, так же как и вера в Бога, всеобщую веру человечества. То, во что верят все, или по крайней мере почти все люди, - ибо и в этом деле имеются, правда, печальные исключения, - заложено в природе человека, необходимо, истинно как субъективно, так и объективно; значит, человек, не обладающий этой верой или даже борющийся против нее, является нечеловеком или же ненормальным, ущербным человеком, ибо у него не хватает существенной составной части человеческого сознания" Приведенный здесь аргумент, исходящий из единогласия народов пли отдельных людей, хотя считается в теоретическом отношении самым слабым и поэтому обычно стыдливо приводится ліній, наряду с другими, на практике, т.е.

Верно, что почти у большинства пародов имеется, - чтобы сохранить это выражение, - вера в бессмертие; важно, однако, так же как и при рассмотрении веры в Бога, распознать, что эта вера в действительности собою выражает. Все люди верят в бессмер тие. Это означает: верующие в бессмертие не считают, что со смертью человека наступает конец его существования; притом пе считают этого но той простой причине, что прекращение восприятия нашими чувствами действительного существования человека еще не означает, что он прекратил существование духовно, т.е. в памяти, в сердцах продолжающих жить людей. Умерший для живого не превратился в ничто, не абсолютно унич тожен; он как бы изменил лишь форму своего существования; он лишь превратился из телесного существа в духовное, т.е. из действительного существа в существо представляемое. Правда, умерший не производит более материальных впечатлений; однако его личность самоутверждает себя, продолжая импонировать живым в пх памяти.

В доказательство того, что "бессмертная душа" не означала вначале ничего иного, как образ умершего, приведем следующие примеры, сопроводив их некоторыми критическими замечаниями. Когда Ахиллес увидел во сие Патрокла, оп воскликнул:

1юги ! Гак подлинно есть п н Лпдовом доме подземном Дух человека и образ, по оп совершенно бесплотныіі! Целую мочь, я видел, душа несчастливца Патрокла Нее надо мною стоила, стенающий, плачущий призрак. Все мне запеты твердила, ему совершенно но<)обтъ\*

Увидев в царстве мертвых душу своей почившей матери, Одиссей, так сильно скучавший но ней, пытается ее обнять, но напрасно:

Три раза между руками моими она проскользнула Тенью иль сонной мечтой.

Мать отвечает Одиссею:

11о такова уж судьбина всех мертвых, расставшихся с жизнью.

Что же иное эта душа, как не образ умершего, представляемый самостоятельным, существующим существом, которое, в отличие от когда-то зримого, телесного существа, продолжает существовать в фантазии? Поэтому греки и римляне прямо называли душу, - физиологическое имя которой, отвлеченное от жизни, обозначало у них дыхание, почему они п верили, что вместе с дыханием умирающего вбирают в себя его душу, - призраком, dSwA-OV, imago или же тенью тела - umbra. Такое же наименование души - образ, тень - встречае тся н у ряда диких народов. Древние евреи прямо верили в то, что они не бессмертны. "Обратись, господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей, ибо в смерти нет памятования о тебе; в гробе кто будет славить Тебя?" (Псалтирь 6, 5-6). "Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду, и не будет меня" (Псалтирь 38, 14). "Кто будет восхвалять всевышнего в аде, вместо живущих и прославляющих его? От мертвого, как от несуществующего, пет прославления" (Сирах 17, 24-25)3. Но одновременно у древних евреев существовало царство теней, "душ без силы и деятельности" которое было ясным доказательством того, что представление о существовании человека после смерти - а именно в форме теин, образа - представление, которое обычно путают с верой в бессмертие, - ничего общего с бессмертием не имеет. Нельзя также приписывать китайцам действительной, настоящей веры в бессмертие."Празднества, при которых собираются потомки для торжественного почи тания мертвых, есть по существу главное, па ч то китайцы надеются после наступления смерти" Вместе с тем, однако, они почитают память своих умерших предков посредством церемоний, при которых считается, "будто умершие еще живы" Мадагаскарцы верят, что люди после смерти превращаются в злых духов, которые иногда являются к живым н беседуют с ними во сне.

Неверие образованных людей в бессмертие, значит, отличается от мнимой веры в бессмертие еще неиспорченных, простых народов только тем, что образованный человек знает, что образ умершего есть только образ, а неразвитый человек видит в нем существо; т.е.

А о чем свидетельствует само религиозное почитание умерших? Оно свидетельствует не о чем ином, как о том, что умершие суть существа лишь пз области воображения и духа, суть существа только для живых, однако не существа для себя или существа сами по себе. Память об умерших священна именно потому, что их уже нет в живых и что память о них есть единственное место их существования. Живой человек не нуждается в защите религии; он самоутверждает себя; в его собственном интересе - существовать. А бескорыстный мертвец должен быть объявлен святым, ибо только так можно обеспечить его дальнейшее существование. Чем меньше умерший делает для своего существования, тем больше жпвои человек употребляет все умеющиеся в его распоряжении средства, чтобы сохранить жизнь мертвого. Поэтому живой представляет интерес умершего; мертвый уже не прикрывает своей наготы, это делает за него живой; мертвый не принимает больше пнищ п питья, поэтому живой человек подает ему или даже вводит их в рот умершему. Однако единственное и последнее, что в состоянии сделать живой для мертвого и что он хочет доказать мертвому путем подачи ему еды и питья, это то, ч то оп чтит память умершего, считае т ее святой, что оп возвышает усопшего до предмета религиозного почитания. Живой человек стреми тся путем наивысшего почи тания покойника вознаградить его за утраченный им драгоценнейший капитал - жизнь. Чем меньше ты есть сам для себя, - как бы обращается живой к покойнику, - тем больше ты значишь для меня; свет твоей жизни погас, но тем прекраснее твой дорогой образ воссияет в моей памяти навсегда. Телом ты мертв; зато имени твоему полагается честь бессмертия. Ты уже не человек, так будь же за это для меня Богом. Если вера в бессмертие действительно была заложена в самой человеческой природе, то зачем бы тогда человек строил для умерших вечные жилища, как называли римляне сооруженные ими гробницы, именуя так, по крайней мере, мавзолеи. Зачем тогда человеку ежегодно отмеча ть память усопших, проводить празднества, которые, так же как н гробницы и все иные формы и обычаи погребальных церемоний, в конечном итоге,-если оставить в стороне все наносное, происходящее из суеверного страха, - п не преследовали никакой иной цели, как создать для человека даже после его смерти существование, восполняя, к сожалению, слишком ощутимое отсутствие действительного его существования добровольным предоставлением ему существования духов- його. В той же малой степени, в коей отец волнуется о своих близких, будучи отдален от них физически, если он зпает, что у них есть кров и пища, - в той же малой степени человек проявлял бы заботу о покойниках, если в самой глубине души своей он приписывал бы им самостоятельное существование. Поэтому исполненная страха забота народов 0

своих покойниках есть лишь выражение того чувства, что существование усопших зависит от живых. Очевидное историческое доказательство того, что почитание умерших не имеет никакого иного смысла. кроме описанного нами выше, есі ь то, что как раз пароды, относительно которых даже верящие в бессмертие сомневаются, можно ли счи тать, что у них есть подлинная вера в бессмертие, пли даже отрицают наличие у этих народов веры в бессмертие, как, например, у китайцев. ~ больше всего заботятся о своих умерших. В то же время народы, действительно приписывающие своим покойникам бессмертное существование, как народы христианские, совершенно не проявляют заботы об их существовании - по крайней мере существовании на земле. Христианские народы знают, ч то умершие имеют кров и обеспечены; им поэтому пе приходится беспокои ться о своих покойниках. Они думают только о себе самих, по отнюдь ие об усопших. Язычники - коммунисты: они по-братски разделяют владение жизнью между собой и смертью; христиане-эгоисты: они ничего ие оставляют умершим; христиане потребляют и поедают все сами, а от покойников они отделываются просто: они отправляют их на небо.

Цицерон усматривает авторитетное доказательство существования меры в бессмер тие у древних римлян в том, что они почитали своих покойников весьма религиозно. А этого, по мнению Цицерона, не было бы. если бы древние римляне пе верили в загробную жизнь умерших. 1

!о сам Цицерон фактически опроверг эту свою поверхностную интерпретацию погребально-номинальных церемоний у древних римлян, когда умерла его любимая дочь Туллия. Оп хотел всевозможными способами возвеличить умершую дочь, воздвигнуть в память о ней целый храм, превратить Туллию в предмет религиозного почитания потомков. Лишь в этой идее он находил утешение. Зачем, однако, делать существо бессмертным, если оно действительно бессмертно? Зачем требуется факел земного, человеческого бессмертия, ежели покойник сам уже светит на небе нлн в небесах в форме вечно сияющей звезды? Верно, что римляне, так же как и все другие пароды, верили, что умер nine продолжают существовать дальше; но это лишь весьма поверхностная психология пли антропология, которая превращает сознательные представления, воображения и религиозные верования народов в меру и сущность человеческой природы. То, во что народы верят сознательно, они опровергают действием и бессознательно в это не верят. Сознание есть зеркало, в котором человек видит противоположность того, что оп есть в действительности, что он хочет и мыслит, зеркало, при помощи которого он все высказывания своей природы толкует в противоположном смысле, принимая самые горькие истины, которые ему говорит его природа, за лесть. Если бы сознание, представление и воображение были мерой сущности человека, сколько бы тогда ханжей были верующими, сколько необразованных - образованными, сколько негодяев - святыми, сколько простофиль - героями, сколько никчемностей - необходимостями, сколько ничтожеств - величествами, сколько мелочностсй - важностями, сколько невежд - знаменитостями, сколько педантов - гениями, сколько мечтателей - мыслителями! Каждый в своем сознании считает себя за того, кто оп не есть в действительности, и гордится больше всего именно тем, чем он меньше всего является. Как много людей, внушивших себе, что они обладают неким талантом, забывают о своих подлинных талантах! Счастлив тот человек, у которого сознание и бытие, сущность, природа совпадают; по не существует нп одного человека, у которого бы сознание и сущность полиостью совпадали, ни одного, который не воображал бы в себе хоть чего-нибудь, чего в нем нет, нлп же, наоборот, - не видел в себе чего-нибудь, что в нем есть. Так обстоит дело и с религиозными представлениями пародов. Бессмертие существует для их сознания, а смерть - для их сущности; сознательно они считают умерших живыми, а подсознательно - мертвыми. В слезах и в крови, проливаемых человеком, который сокрушается над умершими, выражена человеческая природа; в принесенных жертвах, в молитвах, в пожеланиях для умерших выражено человеческое воображение. Но вместе с тем, по крап- пен мере у народов, которые уже поднялись до известной степени умственной культуры, но в которых теология еще не вызвала разлада с человеческой природой, как, например, это отражено в поэмах Гомера -

Библии антропологии - воображение есть еще подлинное выражение человеческой природы, поскольку но своему содержанию посмертная жизнь, которой оно обольщает человека, есть лишь поэтическая картина смерти.

Раз вера в бессмертную сущность человека, отличную от его трупа, продолжающую жить после его смерти, есть во всех верованиях пародов -

это не что иное, как остающийся после смерти человека его образ, а существующие в жизни люди не одинаковы; из этого, естественно, следует вывод, что и мертвые отличаются друг от друга, и поэтому, - так как фантазия представляет их существующими (мертвые действительно существуют в памяти и воображении), - состояние умерших, их качества и местопребывание представляются различными. Поэтому бессмертные души отличаются друг от друга, как и смертные люди: среди них есть богатые и бедные, высокопоставленные п простые, сильные и слабые, храбрые и трусливые, красивые и уродливые. И так как с этими различиями связаны не только в представлении, но и в действительности различие счастья и несчастья, различное положение счастливых и несчастных, к ним прибавляются моральные представления - различие добрых и злых, счастливых и злосчастных. Отсюда явствует также, почему у всех чувственных народов, которые свои представления непосредственно обращают в действия, чувственно осуществляют их, придают им телесность25 , - умерший берет с собой в могилу пли на костер, где его сжигают, все, что он имел в жизни. Отсюда ясно, почему за умершим мужем следует его жена, за господином - его слуга, за охотником - его охотничьи спасти и собаки, за женщиной - иголка с ни ткой, за воином - его оружие, за художником - его инструменты, за ребенком - его игрушки, - все это закапывается в»могилу пли же сжигается вместе с умершим. Еще Цезарь замечал о галлах, что все, ио их мнению, дорогое для усопшего и близкое его сердцу при жизни они вместе с трупом бросают в огонь. И с полным правом. Что представляет собой человек без всего того, что ои любит и делает? Ведь то, что оп любит и делает, целиком определяет всю его внутреннюю сущность. Кто может отнять у ребенка игрушки, у воина оружие, пе отнимая вместе с тем его жизнь, его душу? Во что превратится душа германца, усматривающего свое счастье и божество лишь в воинственном проявлении силы, а цельное чувство собственного достоинства- в полном вооружении, если ты отнимешь красу его - оружие? Поэтому если из наличия веры в бессмертие, которую можно найти почти у всех народов, делать вывод о бессмертии человека, то из этой же веры надо сделать вывод о бессмертии животных26, платья, обуви, оружия, посуды, орудий труда и игрушек, которые следуют за усопшими на тот свет? Если я хочу сохранить в своей памяти живой образ существа, то я должен закрепи ть этот образ в его определенности, в его одежде, при присущих ему занятиях и в образе жизни, характеризовавших его индивидуальность. Даже фантазирующий христианский спиритуалист не может представить загробного существования души или духа человека иначе, как в том индивидуальном виде, который был ему присущ при жизни, вообще не может ничего опустить из того, что было присуще соответствующему человеку при жизни, не изгладив из своей памяти его существования. В той же степени, в которой народы вследствие своего некритичного, непросвещенного, иедпффереіщирующего образа мышления с необходимостью рассматривают воображаемое ими субъективное существо как существо действительное, существующее, они с необходимостью полагают относительно неотъемлемых предметов усопшего. что они, эти предметы, продолжают существовать, когда они даже сожжены в пламени костра. Если вы не удивляетесь вере люден в то, что умершие продолжают жить, ч то продолжают существовать те, которые па глазах живущих утратили свое существование и не подают более ни одного предметного, единственно имеющего силу признака своего существования. то как вы можете удивляться 'тому, что неотъемлемые от усопшего предметі»!, будучи даже на глазах живых люден сожжены огнем. продолжают сохраияті» свое прежнее существование и пригодность.

Мнимая вера народов в "ннуиГ жизнь есть не что иное, как вера в эту жизнь. В той же мере, в которой данный умерший и после смерти остается тем же человеком, жизнь после смерти есть п должна с необходимостью оставаться данной жизнью. Человек в общем, по крайней мере в своей сущности, хотя и не в своем воображении, вполне удовлетворен данным миром, несмотря на многочисленные претерпеваемые в нем страдания и трудности; оп любит жизнь, да притом так, что совершенно не мыслит себе конца ее, пе мыслит себе ее противоположности. Вопреки всем ожиданиям, смерть как бы перечеркивае т все расчеты человека. Но человек не понимает смерти, он слишком поіутощеи жизнью, чтобы выслушать alter pars4; он ведет себя так, как богослов или спекулятивный философ, которые невосприимчивы к самым очевидным доказательствам. Он рассматривает смерть лишь как "основательную ошибку" как выходку гения, как случайную мимолетную выдумку злого духа или как результат плохого настроения' О том, что смерть есть строго необходимое следствие, он и понятия не имеет; поэтому человек считает, что жизнь его после смерти продолжается, точно так же, как теолог или спекулятивный мыслитель, получив самые очевидные доказательства того, что Бога нет, продолжает проводить свои доказа тельства существования Бога. Но после смерти жизнь человека продолжается на его собственный страх и риск; это жизнь лишь в его представлении. Будучи объектом чистейшего представления, она полностью зависит от человеческой рефлексии, фантазии и произвола и благодаря производимым дополнениям и ощущениям обретает видимость иной жизни. Но все же эти изменения в фантазии только поверхностны, по сути своего содержания иная жизнь чакова же, как и жизнь данная.

Представления народов о потустороннем мире объясняют обычно следующим образом. Все или почти все люди сходятся в том, что они верят в иную жизнь, но представляют себе ее различно, в зависимости от различия их характеров, стран, жизни и деятельности. Загробная жизнь наверняка есть, об этом свидетельствует как раз всеобщая вера в нее. Какова эта жизнь и что она собой представляет - этого мы пе знаем, по ведь именно поэтому люди представляют себе иную жизнь столь различно. Ибо человек жаждет нового и знаний: поэтому известное оп использует как меру неизвестного; он хочет при помощи конечных понятий низвергнуть непонятное в прах земной. Вот человек п заполняет туманный образ потустороннего мира фигурами э того мира. С бессмертием дело обстои т так же, как с божеством: обе эти идеи "в основном тождественны" Говорят, все люди верят в Бога: только в представлениях, в понятиях, которые они себе об этом составляют, они отличаются друг от друга. По теисты выступают как весьма произвольные и предвзятые толкова тели, когда они подставляют на место народной веры свою собственную веру и превращают теистического Бога в предмет, почитаемый всем обществом, в предмет, в который веруют все люди, имея о нем, однако, различные представления. Сколько наименований богов - столько и самих различных богов. Кто отнимает у греков их Зевса, у германцев их Оди на, у славян их Свантовита, у евреев их Иегову, у христиан их Христа, тот вообще лишает их Бога. Вначале бог был ие именем собственным, а именем нарица тельным, ие существом, а качеством, не субъектом пли существительным, а предикатом ил її прилагательным: страшен, ужасен, могуч, велик, необыкновенен, чрезвычаен, славен, добр, благодетелен. Существительное или субъект поставляет природа, прилагательное или предикат поставляет человек, ибо предикат есть не что иное, как выражение человеческой фантазии или чувства, выражение, которым он обозначает тот предмет природы, который производит на его чувства, па его душу, на его фантазию именно самое мощное, самое страшное или самое благодетельное впечатление. Поэтому боги столь же различны, сколь разлнч- ны впечатления, получаемые человеком от природы*. Однако различия этих впечатлении зависят опять-таки от различия людей. Коренящееся в существенной, характеристической определенности человека, прочное господствующее впечатление о природе есть Бог человека. Поэтому кто у определенного человека отнимает определенность божества, тот отнимает у пего не нечто, а все, отнимает пе предикат, а самую сущность, ибо не божество как таковое, а определенность этого божества представляет собой подлинное божество человека. С бессмертием дело обстоит точно так же. Кто у человека отнимает определенную жизнь после смерти, тот вообще отнимает у него жизнь после смерти. Человек не знает и ничего пе желает знать о какой-либо иной жизни, ибо иная жизнь для него непонятна, она для него ие существует вообще. Германец хочет продолжать после смерти жить только в Валгалле. мусульманин - только в мусульманском раю, ибо в христианском потустороннем мире оп бы не смог найти своего счета, по которому ему причитается получить.

Древние германцы верили в то, что после смерти жених вновь найдет и обнимет свою невесту, а муж - жену. Поистине смехотворно пытаться подставлять на место этого полного жизни телесного потустороннего мира, ил место этого честного древнегерманского признания чувственности коварную теологическую отговорку - историю о пустом, неведомом потустороннем мире, приводимую современным христианством! С той же необходимостью, с коей германец полагал, что он буде т жить и после смер ти, он верил, ч то после смерти он будет также совершать военные и любовные подвиги. Отнимите у него утехи воины и любви, - и вы отнимете у него желание жить как в этом, так и В потустороннем мире. Древний германец не желает от потустороннего мира ничего иного, кроме того, что у пего отняла смерть. Смерть забирает жизнь в этом мире, по фан тазия ее вновь восстанавливает, она снова возвращает мужу его жену, воину - его оружие, ребенку - его игрушки. Потусторонний мир есть не что иное, как чувственный действительный мир, по мир в фантазии. Здешний мир, однако, впервые раскрывается перед человеком благодаря смерти. Человек впервые познает и ценит силу фантазии после того, как какой-либо любимый им предмет исчез из его поля зрения. Даже самые малоразвитые народы

К Тем пе менее различные боги и религии (томно так же. как различные представления о потустороннем мире) имеют и споен основе общую сущность. По эта их общая сущность, скрытая, как иервобог, за образами всех богов, есть, с одной стороны (в субъективном отношении), человеческая природа, а с другой стороны (в объективном отношении), нечеловеческая или впечеловеческая природа, ибо общий для всех люден предмет есть природа. Неизменная тождественность природы существует лишь в мыслях, в действительности же природа бесконечно различна. Поэтому единство религии есть не менее, но и не более единство, -чем единство природы человека II находящегося вне его природы.

подымаются до высот поэзии через скорбь, порождаемую разлукой с тем, кого они любят, будь то разлука временная или вечная, пространственная пли причиненная смертью. Фантазия (воображение, память- различие между ними здесь не играет роли) есть потусторонний мир созерцания; человек к своему величайшему удивлению и восхищению вновь находит в нем то, что он потерял в этом мире, т.е. в мире чувственном, действительном. Фантазия заменяет и заполняет пробелы и недостатки созерцания. Созерцание воспринимает сущность, истину, действительность, но именно поэтому оно ограничено временем и местом. Созерцание основательно, материально, верно своему предмету, скупо па слова, враждебно всяким общим местам; его плоды содержательны, доброкачественны, поэтому они удаются только в особых условиях. Но именно потому созерцание не может удовлетворить неподобающие требования, предъявляемые к нему человеком. Фантазия же, наоборот, количественно не ограничена, она может сделать все без различия, в любое время и в любом месте. Если потребуется, она может написать фолианты о предметах, о которых она пе имеет ни малейшего представлення. Короче говоря, она всемогуща, всеведуща, вездесуща. Поэтому фантазия удовлетворяет все желания человека, но зато вместо чистой монеты созерцания она платит ничего не значащими ассигнациями, лишь впдпмоетями, лишь тенями, лишь образами - образами, имеющими для человека, однако, больше ценности и реального смысла, чем действительность, уже не содержащая любимых предметов. Фантазия или воображение первоначально были пе чем иным, как духовным зрением. С памятью об утраченном, с восстановлением его в фантазии, с этим духовным свиданием поэтому непосредственно связаны воля к подлинной встрече с утраченным и надежда на эту встречу. Созерцание отсутствующих предметов как подлинно наличных, воспоминание - все это само по себе пе что иное, как стремление вопреки чувствам видеть то, чего не видно. Поэтому вполне естественно, что у пародов воображаемое существо равносильно подлинному существу, а мир фантазии приравнивается к существенному миру. 11о вместе с тем содержание, предмет, сущность этого "сверхчувственного" мира есть лишь содержание чувственного мира и поэтому для определенного человека представляет собой лишь содержание его определенного мира, содержание его отчизны. Если же вы, христиане н теисты, считаете бесчеловечным отнимать у человека потусторонний мир, то будьте же прежде всего сами настолько человечными, чтобы не отнимать у язычников их языческий потусторонний мир, у германцев - их Валгаллу, у индейцев - страну их любимых предков. Каждый из них ие знает и пе желает знать иного бессмертия, чем своего, т.е. именно того бессмертия, наличие которого вы стремитесь отрицать и отнять у него. Каждый пз них предпочитает смерть христианскому бессмертию. Чувственные представления о "блаженстве в будущей жизни" т.е. попросту говоря, о бесконечности блаженства в современной земной жизни, о бесконечности, например, радостей танца, музыки, любви и дружбы, охоты и других рыцарских занятий, пиров и попоек, были у многих народов столь сильны, что они добровольно приносили в жертву посюсторонний, действительный мир миру потустороннему, воображаемому. Так, например, северные германцы добровольно бросались па меч, а их жены - в пламя костра, жертвовали своей телесностью, чтобы фантазию о потустороннем мире превратить в предметность, в действительность. Так "камчадалы давали себя на растерзание собакам, топились, вешались или, когда мрачные мысли одолевали их, налагали на себя руки. Так может поступит!, человек, воображая, что он представляет себе состояние будущей жизни, и, сравнивая будущую жизнь с настоящей, находит, что будущая лучше. Люди страстно желают приподнять завесу Над своим будущим... Если бы мой взор мог проникнуть за черту могилы, осветив полностью и четко все разве данный мир не стал бы для пас гораздо менее интересен? Наши нынешние радости приелись бы нам до тошноты, а заня тия паши казались бы нам детскою забавою... Значит, мудрость заключена в том, что непроницаемая завеса закрывает состояние будущей жизни от смертных глаз"

Да, это мудрость. Вы восхищаетесь этой мудростью как исходящей от существа, от вас отличающегося, как мудростью божественной: однако и в этом случае, как во многих других, эта мудрость есть лишь ваша собственная мудрость или, вернее, благоразумие, мешающее вам жертвовать действительностью ради фантазии, истиной ради воображения: следуя э той мудрости, вы поступаете соответственно известной пословице: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Ведь если бы мы обладали перспективой иной, лучшей, вечной жизни, жизнь нынешняя обратилась бы для пас в ничто, так же как она в действительности для человека составляет ничто до тех пор, пока вера в потусторонний мпр есть для него практическая правда, пока человек свое воображение принимает за действительность. Как ни странно, но именно на мимолетной краткости, тщетности и ничтожности этой жизни основано предположение о существовании жизни иной. Почему же вы защищаете занятия и радости, т.е. суєтності, и прозябание, данной жизни от наступления жизни потусторонней? Вы не знаете, каково будет ваше бытие в потустороннем мире. Однако вы несомненно и определенно знаете, что оно вечно, что ему нет конца, что не существует предела столь любимого вамп вашего Я и вашей жизни, т.е. вы знаете главное - то, что вы хотите знать, второстепенного же вы не знаете, потому что оно вам безразлично. Однако именно такая уверенность в вечной жизни и представление о ней, хотя качественный характер последней вызывает сомнение, вполне достаточны, чтобы испортить мне данную жизнь. Зачем вообще нужна данная жизнь, если есть еще иная! Зачем нужна жизнь временная, жизнь смертная, если есть жизнь вечная? Зачем мне быть поденщиком на земле, если на небе я буду Ротшильдом, миллионером? Какую ценность представляют для меня пара пфеннигов, которыми я обладаю, будучи земным пролетарием, если мне обеспечены миллионы, хотя и неизвестно, в какой монете мне их выплатят? Почему бы мне, зная определенно о наличии в потустороннем мире неисчерпаемого богатства жизни для меня, жизни вечной, не принимать за ничто нищенское существование в данной жизни, продолжающейся несколько ничтожных лет. А если нам действительно предстоит иная жизнь, почему не быть ей единственным предметом наших дум, наших мыслей, наших надежд в данной жалкой жизни? А если эта иная жизнь действительно заложена в нашей природе, если она есть необходимое продолжение и дальнейшее развитие нашей жизни и сущности, почему эта иная жизнь не должна стать предметом нашего знания? Почему земное будущее мне неизвес тно? Потому, что тысячи и тысячи случай- пых непредвиденных событии и происшествий могут перечеркнуть все мои расчеты, потому что мое будущее существование не есть необходимое следствие моего нынешнего существования, потому что моя жизнь вообще не предопределена, не предрассчитана и не поддается расчетам. Однако небесное будущее есть математическая определенность - сколько лиц нам заявляло об этом прямо! - его у нас отнять нельзя. Оно есть необходимое следствие нашей сущности. Поэ тому мы можем из нашего настоящего вывести будущее и сделать его предметом нашего знания столь же успешно, как это делает естествоиспытатель, выводя па наших глазах бабочку из куколки. Разве вы не строите именно на бабочке доказательство существования в небесах потустороннего мира? Почему же в таком случае вы протестуете против претензий, которые потусторонний мир по нраву предъявляет на данную жпзнь? Почему вы отмахиваетесь при помощи всяких пустых отговорок от необходимых воздействий и следствий этого потустороннего мира? Почему вы, получая удовольствия и будучи заняты делами здешней жизни, пе обращаете внимания на потусторонний мир? Почему? Потому, что то, что вы сознательно считаете за истину, в подсознании же и в действительности есть лишь воображение, есть лишь иллюзия.