МОЖЕТ ЛИ ФИЛОСОФИЯ БЫТЬ НАЦИОНАЛЬНОЙ? О.Ф. Оришева

«Национальная философия» является концептом, значение которого смутно общепонятно, но с трудом поддается вербальной экспликации. Когда он используется в дискуссиях наших интеллектуалов, в нем слышится общая озабоченность состоянием беларуской культуры, желание преодолеть статус мыслительной провинции, обращение к нему косвенно свидетельствует о трудностях нациестроительства в Беларуси, так как без собственной философии, похоже, нельзя говорить о том, что нация состоялась.

Может показаться, что выражение «национальная философия» представляет собой что-то вроде оксюморона, употребление которого оправданно в совершенно определенных контекстах. В первом приближении можно выделить два таких контекста. Прежде всего, в истории философии существует распространенная практика национально-географической «прописки» мыслителей: мы привыкли позиционировать Беркли в рамках британского эмпиризма, определять Абдираловича как беларуского философа, противопоставлять континентальную традицию американской и пр. Подобная, совершенно правомерная на наш взгляд, практика связана с необходимостью как-то упорядочить и сделать обозримым громадное поле философской работы. Редукция к национальному операционально полезна при условии, что мы не становимся жертвами объективистской установки и не рассматриваем национальные мыслительные традиции как суверенные государства на воображаемой философской карте мира.

Во-вторых, под национальной философией можно подразумевать традицию усвоения мыслительного наследия в том или ином национально-географическом ареале. Трудно переоценить тот факт, что в Беларуси сложилась собственная историко-философская школа (Институт философии НАН Беларуси), как и значение той работы, которая совершается в ее рамках.

Существует и третий способ употребления термина «национальная философия», при котором философия рассматривается как некая неустранимая фактичность всякой культуры и отождествляется с менталитетом и житейской мудростью, накопленной народом. В данном случае предполагается, что, какую бы конкретную культуру мы не взяли, в ней всегда уже имеется какая-то нерефлективная (!) философия, которую можно просто кристаллизовать из маточного раствора коллективных практик / представлений, придав ей целостный и завершенный вид. К счастью, на беларуской почве этот подход не получил широкого распространения, его возможные последствия можно проследить на примере Кыргызстана, где призывы к возрождению «тенгрианской философии», по сути, маскируют попытку возврата к родоплеменной идеологии, упраздняя саму необходимость перехода от мифа к логосу [2, с. 289291]. Как указывает И. Иванова, критикуя попытки вывести философию из специфической ментальности киргизов, «хотя lt;...gt; философия является частью культуры (быть может, лучшей ее частью), а культура, безусловно, ментально-специфична, она, очевидно, является такой частью культуры, которая не зависима от ментальности» [2, с. 298].

Внеположенность философа по отношению к господствующим ментальноповеденческим стереотипам можно обосновать, указав на экстраординарный характер телесного опыта, сопутствующего изобретению той или иной системы концептов. Такого рода указание предполагает фокусировку внимания не на эксплицитном содержании философской мысли, а на том факте, что она каким-то образом «случается», приобретая характер события. Мераб Мамардашвили в данном случае говорил о реальной философии как о некоем «живом состоянии мысли», противопоставляя ее философии понятий и учений.

Оставляя в стороне вопрос, не являются ли рассуждения Владимира Фурса результатом ретроактивного конструирования [4], можно вывести из них, по крайней мере, три значимых следствия. Во-первых, если не научиться, то хотя бы подступиться к философии возможно лишь благодаря работе с оригинальными текстами как своего рода «техносами», при которой мы не просто используем ресурсы дискурсии, но позволяем тексту нечто сделать с нами - породить новый телесный опыт в сопереживании события философствования. Во- вторых, философия - это всегда штучное предприятие, как следствие, существование единой Философии возможно только благодаря субъективному удостоверению, пропусканию силовых линий традиции через себя.

Возможна ли в таком случае национальная философия? Как нам представляется, ответ является утвердительным. Задача построения некой идеальной модели философствования «тут» кажется нам непосильной, поэтому мы сошлемся на прецедент того же Владимира Фурса. Беларуский философ Фурс обратился к собственно беларуской проблематике ближе к концу своего мыслительного и жизненного пути. Реализации призыва «Думать Беларусь!» предшествовали поиски и выработка собственного понимания природы философского знания, труд по освоению ресурсов западной (как и восточной) философии, а также социальной теории, которому способствовало знание минимум трех европейских языков. Как нам кажется, в случае Фурса, беларуская размерность философствования приобретается в результате сознательного и политического по своей сути жеста идентификации уже сложившегося мыслителя с проблемами локального социально-политического поля, принятием гражданской позиции.

Не вполне законным образом переходя от прецедента к обобщению, выдвинем тезис, что национальную самобытность мысль может приобрести сугубо окольным путем, пройдя через опыт космополитизма и экстерриториальности и опознав его как собственный. Другими словами, патриотизм в философии, возможен лишь при условии патриотизма по отношению к самой философии.

Литература

1. Миненков, Г.Я. О том ли говорим? Тревожные заметки по поводу одной дискуссии // Наше мнение [Электронный ресурс]. - 2005. - Режим доступа: http://nmnby.eu/!Old/ print/ 070305/ about_pm.html - Дата доступа: 23.03.2011.
2. Иванова, И.И. Национальная ментальность и национальная философия // Общечеловеческое и национальное в философии: II-ая международная научно-практическая конференция КРСУ (27-28 мая 2004 г.).
   Материалы выступлений; под общ. ред. И.И. Ивановой. - Бишкек, 2004. - С. 285-298.
3. Фурс, В.Н. Философствование как телесный опыт [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://intemettrash.com/ users/ seminar/ texts/ unvisible.htm - Дата доступа: 09.03.2011.
4. Фурс, В.Н. Декарт - учитель философии // Топос (Центр исследований по философской антропологии) [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://topos.ehu.lt/ zine/ 2006/ 1/ fours.htm - Дата доступа: 12.03.2011.
5. Подорога, В.А. О чем спрашивают, когда спрашивают «что такое философия?» // Философский журнал. - 2009. - № 1. - С. 5-17.

УМЕТЬ ВЫРАЗИТЬ СЕБЯ ПЕРЕД МИРОМ

В.И. Миськевич

Динамика социокультурных процессов имеет определенную логику. Чаще всего она обнаруживается апостериори - в виде тенденции развития системного объекта. Эволюция философской мысли - не исключение. Ее утверждение в духовной культуре античного мира положило начало новой - интеллектуальной - традиции человечества. Суть этой традиции в ориентации на рациональное истолкование действительности и обосновании предназначения и места человека в мире.

Естественно, что в различные исторические эпохи статус философии имел свои особенности. Так, в античном мире он был связан, с одной стороны, с критикой мифа, а с другой - созданием рациональной картины мира и выработкой новых форм и методов мышления (познания). Во времена средневековья эта традиция не только сохранилась, но и получила известное развитие в рамках теологической проблематики. В эпоху Возрождения философская мысль проникается энергией мистицизма и через пантеизм утверждает новые образы мира и человека: мир бесконечен, потенциал человека как свободного творца безграничен. В последующие столетия (XVII-XIX вв.) выковывается новая «ось истории», которая перевела исторический процесс с традиционного на индустриальный путь развития. Становление техногенной цивилизации стало своего рода синергетическим эффектом трех, как теперь ясно, великих событий того времени - научной революции, промышленного переворота и социально-политической революции во Франции.

Утверждение индустриальной цивилизации привело не только к кардинальным изменениям в сферах политики и экономики, но и к коренной переоценке ценностей. Суть ее, как нам представляется, в следующем. Связанная с философией интеллектуальная традиция во все времена укреплялась и развивалась в рамках бинарной оппозиции «Человек - Бог». И вот Х1Х в. устами Ф. Ницше провозглашает: «Бог умер». Это значит, что человеческое бытие вдруг сделалось безосновным, утратило опору.

С этого момента в философии возникают проблемы, связанные с ее статусом, местом и ролью в культуре. Постепенно, шаг за шагом перебрав различные варианты самоидентификаций, она отказывается от натурфилософских претензий, изобретательницы социальных утопий, роли «служанки науки», унии с политической идеологией. В ХХ в. философия пытается найти точку опоры то в языке, то в искусстве, то в мире повседневности, то в эзотерике...

Явления и факты стремительно меняющейся действительности последнего столетия делают полет совы Минервы в высшей степени проблематичным. Писать серым по серому уже не получается. Эпохи спрессовываются во времени и пространстве и философской мыслью не схватываются. Будущее абсолютно непроницаемо.

В этих обстоятельствах вопрошание о статусе и функциях философии в современной культуре становится как никогда ранее насущным. Размышления на сей счет, как представляется, должны идти по двум взаимосвязанным направлениям. Первое - это вопрос о теоретическом статусе философии. Традиционная территория философского дискурса - природа, общество, мышление - сегодня оккупирована науками. За человека все более цепко хватается и стремится его удержать религия. Доступными им средствами навязывают общественному сознанию потребные им мифы государство и бизнес. Второе направление связана с поиском ответа на вопрос о практическом предназначении философии: чему, в конце концов, должна служить философия?

В настоящее время имеется целая палитра мнений и суждений о статусе философии в современной культуре. При всем их разнообразии и даже противоречивости можно, тем не менее, выделить некоторые объединяющие их идеи. Во-первых, в ситуации укрепления позиций агностицизма, скептицизма и релятивизма философия призвана быть хранительницей рациональности. При этом теорию познания нельзя сводить к теории и методологии науки. В нее органично должна быть вплетены нравственные и гуманистические проблемы. Во- вторых, философия должна быть критической теорией. Однако, критикуя социальную реальность, нужно и создавать позитивные учения о современном обществе, опираясь на эмпирические исследования и господствующие ценности. Наконец, в дегуманизированном мире философия призвана содействовать становлению человека как личности, развивать в нем гуманистический потенциал.

Отечественная философия в качестве значимого феномена национальной культуры должна еще состояться. Возникновение, а затем институализация философии в Беларуси шла в едином русле становления белоруской государственности, формирования национальной элиты, развития национального самосознания и высоких форм культуры. Однако процесс этот протекал в контексте детерминаций укрепляющегося тоталитарного господства, в т.ч. тоталитарной идеологии. Она-то и стала «точкой опоры» и мейнстримом становления и развития белорусской культуры и философии в тех исторических условиях. Сегодня, a posteriori, очевидно, что философия в Союзе вкупе со всем комплексом социально-гуманитарных наук претерпела серьезные деформации. И это особенно очевидно при сопоставлении советского философского наследия и философии «серебряного века».

Философия - это, прежде всего Философы. Подчеркну: речь не о «философах- исследователях», «философах-преподавателях», а о Философах с большой буквы - мыслителях, которые смогли Нечто сказать о Человеке и Бытии. Таковых в советском философском календаре, увы, немного (?), хотя умов ярких и блестящих всякий интересующийся предметом может назвать немало.

Современное белорусское философское сообщество должно подвергнуть критической переоценке свой прошлый опыт - и достижения, и срам. Затребованность обществом философии определяется не столько фактом ее общекультурного достояния, сколько ее реальным вкладом в развитие культуры своего общества, самосознания своей нации. Обретение Республикой Беларусь политической независимости открывает в этом смысле перед отечественной философией вдохновляющие перспективы. Ими нужно суметь воспользоваться и использовать. Понятно, что это не просто.

Нужны коммуникации, общение, неформальные обсуждения, нужна площадка для свободного публичного дискурса. В этой связи вспоминаются времена «философских ассамблей», организованных проф. Ю.А. Хариным. Нужен конструктивный диалог с властью. Способность к последнему в нашей интеллектуальной традиции начисто отсутствует. А вот способность потрафить по принципу «чего изволите» - в крови, в генах. Мало что изменилось в этих отношениях и сегодня.

Позитивный опыт необходимо сохранять и умножать. Но нужен и акцент(ы), усиление действительно актуальных, важных для развития белорусского общества и культуры направлений. В этой связи считаю архиважной ту работу, которую в свое время проделали

В.Н. Конон, Э.К Дорошевич, А.С. Майхрович, С.А. Подокшин и др., и которую сегодня продолжают сотрудники Института философии, готовя к изданию онтологию белорусской философской мысли. Акцент на корнях национальной истории и культуры, критический анализ (а не идеологическая апологетика) современной белорусской социокультурной синергии, разработка и обосновании способов и сценариев социальных инноваций, форм и методов воспитания «нового белоруса» - это и есть та «точка опоры», основа, на которой зиждется наше бытие. В него, в него должна научиться вглядываться наша философия.

В заключение приведу (по памяти) слова Р. Тагора. Долг, назначение каждой нации уметь выразить себя перед миром. Если же, паче чаяния, ей сказать нечего, то это следует рассматривать как преступление, которое историей не прощается.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ: ЛИНГВО-ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД

И.И. Иванова

Проблема проявления специфически национальной ментальности в философской традиции, сложившейся в рамках той или иной этнической культуры, порождена, как ни странно, тем, что до сих пор остаются нерешенными целый ряд вопросов методологического и общетеоретического порядка, которые важны в первую очередь для самой философии. И это, главным образом, проблема возможности национальной философии как таковой. Но это также и задача уточнения, что именно представляет собой национальная ментальность как феномен и имеет ли она какое-то значение для философского существа. И хотя говорить о необходимости сохранения многообразия культур и, соответственно, об особенностях выражения национального духа в национальной философии стало своеобразной модой (особенно сейчас, когда человечество волнуют, с одной стороны, предстоящие глобальные катастрофы, а с другой, - угроза глобализации), обозначенная проблема отнюдь не кажется ни решенной,

ни даже толком поставленной.

Типичным примером здесь может служить Киргизия. В соответствии с определенными критериями (сформулированными автором в целом ряде работ), состояние философии здесь можно определить как начало первого этапа: появление в национальной культуре первичного интереса к философской форме мышления, который обычно выражается либо, как это было, например, у греков, в попытках трансформации философем в собственно философию (мифа - в логос), либо в переводах чьей-то чужой, но уже сложившейся философской литературы на более понятный, родной язык. Тем не менее, заявок местных «философов» ни много ни мало как на назревшую для всей мировой философии необходимость переориентироваться на тенгрианское (особое языческое) сознание киргизов как на якобы «философию киргизов» предостаточно. И хотя для подобных «философов» вполне извинительно призывать (а точнее зазывать) свой народ назад к его родоплеменной идеологии, однако ни искомая духовная цель, ни ведущие к ней средства в действительности не имеют никакого отношения к философии. Выдавать философему за философию - уже метафизический «грех», что уж говорить о том, когда отнюдь даже не мифологему, а мифологию отождествляют с философией!

Поскольку сам феномен национальной философии был и остается чем-то не вполне определенным, то порой начинаешь сомневаться, имеется ли вообще в культуре отдельной нации философия как таковая. Особенно настораживают здесь широко распространенное отождествление выражений «национальная философия», «национальное философствование», «философствование нации», «философия нации», «философия государства» и приравнивание их денотатов к философствованию отдельных представителей нации или так называемому «национальному духу». Действительно, так ли уж одинаковы, например, выражения «русская философия», «русское философствование», «философствование россиян», «философия россиян», «философия России»? И так ли уж всегда под словом «философия» в этих и аналогичных словосочетаниях и впрямь подразумевается философия?

Подобная постановка вопроса заставляет посмотреть на него главным образом в линг- во-герменевтическом аспекте, поскольку если сталкиваться не только с необходимостью учитывать лингвистические тонкости, но и с порожденными ею куда более сложными проблемами ментального, межкультурного и общекультурного свойства, то иначе добиться продуктивного решения нельзя. А это значит, что начинать соответствующий анализ следует с выявления подтекста (психолого-грамматико-логической интерпретации контекста) и при этом помнить о внелингвистическом контексте и «принципе большего знания». Иными словами, из-за внутренней потребности любого фрагмента философии (в том числе национальной) быть представленным в виде некоторого текста методы лингво-герменевтического исследования к нему вполне применимы. При этом целью подобного исследования является достижение такого понимания данного текста, которое превосходило бы по своей полноте и глубине то, что было изначально присуще его создателям. В рамках заявленной темы необходимыми шагами на пути ее рассмотрения видятся, таким образом, следующие: 1) сначала определиться с национальной ментальностью; 2) затем определить понятие национальной философии; 3) а потом, в основном средствами языкового анализа, выявить круг сходных и вечно смешиваемых с национальной философией понятий.

При этом следует учесть, что сегодня производимая в общественном сознании оценка феномена национальной философии в качестве последней предлагает либо интерпретированную в социально-психологическом плане национальную ментальность, либо некую «национальную идею», либо национальную идеологию. Главным пунктом обнаруживающейся здесь проблемы оказывается отсутствие в перечисленных моментах собственно философского существа: те феномены, которые чаще всего выдаются за национальную философию, на самом деле не являются философией. Так, к национальной ментальности прямого отношения философия не имеет, а в «национальной идее» философия проявляется только на стадии достаточно высокой ступени цивилизованного развития соответствующих народов, причем лишь в смысле философии как образа жизни и при условии массового восприятия такого образа жизни. Наконец, просто по определению не является философией национальная идеология.

Большинство возникающих здесь недоразумений в качестве причин имеют лингвистические истоки, среди которых особенно значимы явления омонимии. Так, философией привычно именуют и мировоззрение как таковое, и точку зрения, и теоретическую концепцию, и бытовую мудрость, и психологические особенности мышления, и доктринальное изложение учения (в том числе собственно религиозного), и мифологию, и даже банальное резонерство. Когда же говорят о национальной философии, чаще всего смешивают ее либо с этнической ментальностью, либо с мифологическим сознанием, характерным для какой-то национальной традиции. Между тем, следует учитывать, что 1) прежде всего, должна сформироваться готовность национального письменного (не устного!) языка к передаче абстрактного мышления; 2) затем, в рамках этой национальной культуры, - проявиться протофило- софский интерес к собственно философским идеям; 3) позже - состояться массовое его «тиражирование» и 4) продуцирование своих, оригинальных философских идей. Наконец, 5) должна обнаружиться не просто востребованность обществом этих самых национальнооригинальных философских идей, а обратное на данное общество их воздействие.

Только после прохождения всех этих этапов-периодов становится возможным употреблять такие понятия, как «греческая философия», «арабская философия», «итальянская философия», «французская философия», «немецкая философия». И хотя сам характер национальной принадлежности в этих интеллектуально-духовных феноменах по-прежнему не прояснен, тем не менее, необходимое условие - воплощение собственно философского существа - здесь соблюдено. Что касается вопроса о национальной принадлежности, то факторы, которые определяют ментальную «окрашенность» национальной культуры, нивелируются и, возможно, даже полностью исчезают на том уровне духовного развития этноса, когда там начинается творение философии. В самом деле, философия не может быть бессознательным, нерефлексируемым мышлением, как, впрочем, не может она и функционировать в качестве некоторого стереотипа. Кроме того, философия - в силу своей ориентированности не на особенное, а на всеобщее - не может быть способом «специфического мировосприятия». И хотя, вместе с тем, философия является частью культуры, а культура, безусловно, ментальноспецифична, она, очевидно, является такой ее частью, которая не зависима от ментальности. Возможно, именно поэтому для европейца «китайская философия» - это то же, что «китайская грамота»: не относимо к философскому (принципиально абстрактному) сознанию социально-психологическое (национально-ментальное) содержание мышления!

Тем не менее, игнорировать тот факт, что в общественном сознании философия все- таки не воспринимается в отрыве от каких-то национальных черт, бессмысленно. Значит, следует разобраться, каких именно таких черт. Если речь ведется действительно о философии, то, скорее всего, объектом рассмотрения там оказывается не само мышление, а комплекс способствующих его продуцированию обстоятельств. В основном это те аспекты философского феномена, за счет которых происходит его социализация, что очень быстро обнаруживается при обращении к соответствующему контексту. Впрочем, фигурирующие здесь словосочетания типа «национальная философия», «национальное философствование», «философствование нации», «философия нации», «философия государства» или «философия в государстве» уже сами по себе являются некоторыми контекстами, поэтому даже их анализ вполне демонстрирует подлинный предмет (достаточно лишь произвести подстановку с указанием конкретно-национальной принадлежности). В итоге как, скажем, философствование нации не тождественно национальному философствованию, так и национальная философия далеко не всегда оказывается философией (а если оказывается, то утрачивает национальноментальные черты).