Главным предметом гуманитарных наук является человек и его мар: общество и его культура. В этом состоит специфика гуманитарного знания. В отличие от естественных наук, где рассматриваются безличные силы природы, предмет гуманитарных наук личностен. Любое гуманитарное исследование относится к проблеме человеческого бытия, что делает это исследование особенно трудным — ?«человеческое слишком человеческое». Все проблемы гуманитарных дисциплин — язык, история, коммуникации, ценности, символы — все это проблемы человеческого, а значит, сознательного бытия. Такова специфика гуманитарных наук. И, как пишет Е.В. Ушаков Раньше для описания области изначального присутствия человека использовали понятие «дух». И, видимо, пока не придумано лучшего указания на специфику предмета гуманитарных наук, чем-то, которое заключено в термине, предложенном В. Дильтоем — науки о духе209. Все более возрастающая актуальность и насущность туманит тарных наук обусловлена следующими причинами: мир все больше становится сложным и многополярным, между различными политическими системами и режимами отношения становятся все более динамичными, с одной стороны, все более тесными, а с другой — все более конкурентными, и не всегда усложнение этих отношений — дань объективности. Все большую роль начинают играть такие характеристики субъектов исторических взаимоотношений, как нежелание считаться с объективными факторами, слабая политическая и общая культура, эгоцентризм, накопившаяся и не сдерживаемая воспитанием агрессивность и зависть, что требует поиска и анализа общих и специфических закономерностей общественного развития. Все это определяет необходимость гуманитаризации образования и жизни в целом, а также более пристальное научное изучение «человеческого измерения». Традиционная эпистемология оставляла за пределами своего интереса гуманитарное знание. Значимость проблемы заставила сегодня эпистемологию обратиться к гуманитарному знанию. При ее обращении к гуманитарному знанию возникает необходимость в рациональных формах учесть целостного человека познающего, его бытие среди других в общении и коммуникации; осознать способы введения в эпистемологию социально-гуманитарных наук пространственных и темпоральных, исторических и социокультурных параметров; переосмыслить в новом контексте, использующем интерпретацию и понимание, категорию истины, ее объективность1. Над этими проблемами в XX в. размышляли российские мыслители Д.С. Лихачев, М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман. природе гуманитарных наук. Д.С. Лихачев Дискуссии о природе гуманитарных наук, об их специфике по сравнению с естественными науками продолжаются на протяжении многих десятилетий. Это свидетельство того, что дискуссионные проблемы до сих пор не нашли однозначного решения. Вместе с тем эти дискуссии, выявляя новые постановки проблем и предложения по их решению, обогащают гуманитарное знание и уточняют пути его дальнейшего развития. Современные процессы, происходящие в науке и в мире вообще, стимулируют на поиск принципиально новых методологических подходов, в том числе, понимания природы гуманитарного знания и его принципов и закономерностей. Выдающийся русский ученый академик Д.С. Лихачёв (1906— 1999) интересен сегодня не только своими работами по текстологии и истории русской культуры, но и оригинальными идеями о роли человеческого фактора в истории, высказанными им в многочисленных научных выступлениях на конгрессах и конференциях, публикация которых сегодня только разворачивается. Остановимся на одном из последних выступлений академика в октябре 1998 г. В этом выступлении Д.С. Лихачев поднимает вопрос о пессимизме и оптимизме в России, как факторах, влияющих на ее путь развития. Говоря о преобладании в стране в тот период пессимизма, академик связал это с «историческими корнями», а точнее, даже с корнями философскими. 70 лет нас воспитывали в пессимизме, философских учениях пессимистического характера. Ведь марксизм — это одно из самых пессимистических учений. Материя преобладает над духом, над духовностью — одно это положение говорит уже о том, что материя, то есть низменное начало, первична. И с этой точки зрения разбирались все литературные, художественные произведения; в основе всего этого искали классовую борьбу, то есть ненависть. На этом воспитывалась наша молодежь. Что же удивляться, что у нас в отношении нравственности установились пессимистические нормы210. И далее в своем выступлении Лихачев решительно выступил против социальных законов, которые марксизм приписывает обществу. Лихачев считает, что признание законов в истории порождает пессимизм, поскольку это означает, что история идет своими путями независимо от человека, которому в таком случае не за что бороться, а значит, не следует бороться. Таким законам Лихачев противопоставляет «волю». Я лично верю в случайность в истории, то есть я верю в волю человека. От нас зависит, станем мы проводниками добра или не станем211. Ученый считает бессмысленными такие вопросы, как «Что ждет нас в будущем?» «Нас ждет то, что мы сделаем сами, потому что таких законов, которые вели бы нас по строго определенному пути и не давали никуда отклониться, в истории нет»212. Этим своим выступлением Д.С. Лихачев поднял проблему, ставшую остро обсуждаемой философами науки уже в XXI в., а именно, проблему научного закона и, в частности, закона гуманитарных наук. К вопросу о законах общественного развития В последние годы из работ по философии науки исчезло понятие закон как «не совсем удачное». К сожалению, до сих пор не сформулировано четкое отношение философов к этому понятию. Есть лишь косвенные объяснения данного факта: Современные мировоззренческие установки, опираясь на развитие квантовой физики, релятивистской космологии, а также генетики, предполагают новый взгляд и переосмысление таких категорий, как необходимость и случайность, причина и следствие, часть и целое. Современная наука демонстрирует несводимость состояния целого к сумме состояний его частей. Причинность мыслится как система вероятностных взаимодействий, а случай определяется как «Его Величество случай!»213 Изменение понимания соотношения необходимости и случайности, т.е. закономерности и случайности, объясняется «развитием квантовой физики», но ведь квантовая физика существует с начала XX столетия, а на протяжении многих десятилетий в сознание нашего населения «внедрялась» марксова концепция законов общественного развития, которая и по сей день в некоторых учебниках по социальной философии рассматривается как определяющая для понимания процессов общественной жизни. Вторым законом признается закон соответствия производственных отношений людей характеру и уровню развития их производительных сил. Третий закон — это закон социальной революции, закон перехода от одной общественно-экономической формации к другой. Не только культурологи, но и видные современные представители естественных наук решительно выступают против признания наукой законов. Так, 12 апреля 2007 г. газета «Известия» опубликовала статью члена-корреспондента РАН, директора Астрономического института имени П.К. Штернберга Анатолия Че- репащука «Лучше бы Маркс занялся астрономией», в которой автор пишет, что в социальных процессах нет определенности — сломанная подкова или чай у королевы способны развернуть историю. Политические и экономические процессы развиваются в нелинейном режиме, происходит накопление тонких эффектов — и в определенный момент совершается качественный сдвиг в неизвестном заранее направлении. Если бы Маркс был астрономом, он понимал бы, что бессмысленно прогнозировать длительные процессы, не зная всех тонких эффектов, которые появятся в будущем214. Вместе с тем взвешенный подход, на наш взгляд, предполагает, что отказываться в научной практике от использования понятия «закон» нецелесообразно. Надлежит понять его исторический характер, как и всякого другого научного понятия, а также тот факт, что закон, как никакое другое понятие, представляет знание в предельно концентрированном виде и выполняет в процессе научного познания важные функции, являясь методологическим инструментом, более концентрированной научной гипотезой, требующей опытного подтверждения и никоим образом не ущемляющей творческую волю человека. О повторяемости и уникальности в культуре. Ю.М. ЛОТА» В этом отношении очень стимулирующей является позиция вы* дающегося отечественного культуролога Ю.М. Лотмана (1922-* 1994), изложенная им в ряде работ, в частности, в статье «Повторяемость и уникальность в механизме культуры». Лотман не отрицает «закономерные процессы», ограничивая их областью естественного мира, то есть мира природы, отмечая также факт их специфики: «закономерные процессы могут совершаться без самосознания и самоописания, в стихийном порядке». Вместе с тем закономерные процессы даже в условиях природы не абсолютны, Их постепенное течение по «своим внутренним объективным законам» нарушается «незапланированными катастрофами» и «взрывными» процессами. Особенность взрывных процессов в их непредсказуемости. Закономерные и взрывные процессы, по Лотману, — это две формы бытия: Непредсказуемость взрывного процесса превращает его в мощный механизм динамики. Охватывая отдельные частные уровни структуры или всю ее в целом, взрывной процесс протекает несравнимо быстрее и, следовательно, заметнее для внешнего наблюдателя, в том числе и исследователя215. Сошлемся еще раз на статью А. Черепащука: Процессы рождения, жизни и умирания звезд и галактик протекают в нелинейном режиме. По начальным условиям нельзя предвидеть, как будет проходить развитие звездных скоплений. На переходном этапе ничтожный штрих может развернуть звездную историю в непредсказуемую сторону216. Лотман ввел в науку новое понятие: понятие «взрыв» как момент динамического развития, создающего ситуацию «принципиальной непредсказуемости», что имело серьезное методологическое значение, поскольку позволило, во-первых, адекватно оценить роль человека в мировых процессах, а, во-вторых, вывести гуманитарные дисциплины из «сферы научной периферии». Введение в динамический процесс понятия взрыва позволяет выйти из «дурного» выбора: принципиальная непредсказуемость результата взрывной вспышки ставит нас перед необходимостью ввести в методы науки принципы изучения уникального. Это, с одной стороны, делает феномен человека одной из основных проблем изуче- ния живого организма в целом, а с другой — выводит искусство из сферы научной периферии, своеобразного питомника, в котором находят себе убежище любители изящных пустяков, и возводит его в одну из основных отраслей изучения динамических процессов217 218. На примере анализа исторической судьбы структурализма, методика которого состояла в простом перенесении ранних достижений структурной лингвистики на более широкий круг культурных объектов, Лотман показал, что в культуре сложилась традиция, по которой ее основой предполагались «некие общие закономерности». Проявление этой традиции Лотман видел в понимании Гегелем исторического процесса. Когда Гегель говорил, что «движение вперед есть возвращение к первооснове», он представлял себе исторический процесс как протекающий по циркульной модели (развернутая линейно в пространстве или во времени циркульная модель превращается в правильную волнообразную линию). Антитезой такой картины исторического процесса может быть только глобальная гибель, полное уничтожение. С этой точки зрения история располагает только двумя возможностями: по-старому повторяться в обношенных формах или аннигилировать в полном уничтожении. Первое осуществляется как переход количества в новое качество, второе — как ликвидация2. Слабой стороной приведенных позиций Лотман считает исключение из них мошною фактора случайности... динамическая глобальная структура гипотезируется как нечто единое, обладающее общей исходной точкой и общими динамическими законами. В результате механизм случайности оказывается исключенным из науки. Предполагается, что он находится за ее пределами и... что научное объяснение динамических процессов может прекрасно без него обойтись3. Критикуя таким образом классическое представление о соотношении необходимости и случайности, гипертрофированное в марксистской социальной философии, Лотман вскрывает гносеологические причины такого упрощенного подхода и, опираясь на достижения генетики, ставит вопрос о необходимости пересмотра методологии гуманитарных наук с учетом «неповторимости и уникальности художественных текстов». Различие путей в той или иной сфере объясняется тем, что природа как бы действует методом проб и ошибок, отбрасывая случайно воз- никакяцую, но ЭБОЛЮЦИОННО не оправданную форму. Следует, однако, оговориться, что дальнейшее развитие генетики в значительной мере трансформирует простоту исходных концепций. Однако в область истории культуры новые и белее сложные идеи еще не проникли219. И Лотман настаивает на том, что на новом этапе гуманитарные науки могут «из потребителя общих научных идей превратиться в их генератор»-, для чего необходимо «не выводить случайность за пределы науки, а построить на ней определенные аспекты теории динамических процессов»220. Настаивание на роли «случайности» в теории искусства Ю.М. Лотман связывает с представлением о неповторимости и уникальности художественных текстов, которым свойственна необратимая пространственно-временная направленность. Для примера он берет живопись и орнамент. Принцип изобразительности в этих двух видах искусства различный: сюжетность и время, с одной стороны, орнаментальность и вневременность, с другой, «Орнамент одинаково читается в разных направлениях и... не имеет временного и сюжетного признака», а в картине есть начало и конец. Для анализа этих различных видов искусства нужны два различных научных метода. Так Лотман понимает научный характер гуманитарных дисциплин: научность исследования и специальные научные методы для различных типов культурных объектов, «Выделение двух типов объектов — повторяемых и неповторяемых — кладет основу для разграничения научных методов»221. Вместе с тем научный анализ неповторяемого предполагает сложность как понимания, так и методологического инструментария исследования сложных явлений, сложность, механизмы понимания которой в нашем сознании были утрачены за десятилетия господства социалистического реализма с его редукцией сложного к простому, с его стремлением понимать всякое индивидуальное как проявление всеобщего. Лотман, Лихачев, Бахтин выступают против такой «универсализации» неповторимых предметов гуманитарного научного знания, против редукции. И потому предлагают в качестве научны* инструментов такие феномены, как ват, ценность, уникальность, неповторимость, случайность, интуиция. Об этом пишет Лотман, используя конкретный пример из своей научной практики. Когда на заре формирования тартуской семиотической школы вспыхивали споры о том, надо ли во главу угла ставить анализ детектива и других предсказуемых форм искусства, или же основы научной методики следует оттачивать на уникальности художественных миров Толстого и Чехова, спор фактически шел о том, будет ли семиотическое описание искусства площадкой, на которой станут отрабатываться методы приложения простого к сложному (нехудожественного к художественному), или же здесь будут вырабатываться принципиально новые пути науки, для которых системы предельной сложности — основа поисков нового этапа семиотики222. специфике гуманитарного знания. М.М. Бахтин Выдающийся философ, культуролог, литературовед М.М. Бахтин (1895— 1975) в своих исследовательских работах большое внимание уделял специфике гуманитарного познания. Обосновывая концепцию диалога как главного методологического средства в гуманитарном познании, Бахтин исходит из того, что у гуманитарного знания своя специфика и свои критерии. Например, в отличие от естественно-научного знания, «критерий здесь не точность, а глубина проникновения. Здесь познание направлено на индивидуальное»223. Направленность на индивидуальное предполагает оригинальность и индивидуальность суждения исследователя, но для того чтобы творческая точка зрения была «убедительной и необходимой», а ее своеобразие не представлялось простым «капризом и произволом», она должна соотноситься с другими творческими точками зрения. «Лишь там, где на их границах рождается существенная нужда в ней, в ее творческом своеобразии, находит она свое прочное обоснование и оправдание»224. Своеобразие культурного факта, артефакта накладывает печать и на характер его исследования. Познавательный процесс в культуре имеет дело с уже «обработанной» и оцененной действительностью. В самом деле: ни один культурный акт не имеет дела с совершенно индифферентной к ценности, совершенно случайной и неупорядоченной материей, - материя и хаос суть вообще понятия относительные, — но всегда с чем-то уже оцененным и как-то упорядочен- ным, по отношению к чему он должен ответственно занять теперь свою ценностную позицию. Так, познавательный акт находит действительность уже обработанной в понятиях донаучного мышления^ но, главное, уже оцененною и упорядоченною этическим поступком: практически житейским, социальным, политическим; находит ее утвержденной религиозно и, наконец, познавательный акт исходит из эстетически упорядоченного образа предмета, из виденья предмета225. Бахтин четко разграничивает два типа познания: познание в точных науках и характер познания в гуманитарных науках: точные науки — это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — познающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь226. Предмет гуманитарных наук — выразительное и говорящее бытие. Это бытие никогда не совпадает с самим собою и потому неисчерпаемо в своем смысле и значении227. Для наглядности точки зрения Бахтина приведем примеры задач, стоящих перед естественными науками (например, современной космологией) и гуманитарными науками (например, научным литературоведением). Всемирно известный физик Стивен Хокинг, занимающий в Кембридже ту же кафедру, что и прежде Ньютон, сформулировал четыре принципиальных вопроса, на которые современная космология не знает ответа и которые на ближайшее время могут стать целью ее научных исследований. Это следующие вопросы: Почему ранняя Вселенная была такой горячей? Почему Вселенная однородна и одинакова в больших масштабах, если информация между частями Вселенной не передается? Почему Вселенная начала расширяться с критической скоростью, только благодаря которой не произошло ее повторное сжатие. И почему она до сих пор продолжает расширяться примерно с той же скоростью? Что было причиной флуктуаций в плотности вещества, которые привели к образованию звезд и галактик? Очевидно, что поиски ответов на данные вопросы будут иметь «монологическую форму». И, например, научное решение проблем творчества Достоевского (работа Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского») оказалось диалогическим. При анализе этих проблем нельзя использовать «категории вещного бытия», вполне приемлемые при анализе космологических проблем, а следует иметь дело с «выразительным и говорящим бытием». Каков арсенал средств гуманитарного анализа, предлагаемых Бахтиным? Одно из центральных мест приобретает проблема памяти: Нельзя изменить фактическую вещную сторону прошлого, но смысловая, выразительная, говорящая сторона может быть изменена, ибо она незавершима и не совпадает сама с собой (она свободна). Роль памяти в этом вечном преображении прошлого*. С этим связано другое средство познания — понимание. Понимание как видение смысла, но не феноменальное, а видение живого смысла переживания и выражения, видение внутренне осмысленного, так сказать, самоосмысленного явления228 229. Понимание предполагает выражение как «поле встречи двух сознаний», что и приводит к диалогу. Активность познающего субъекта выливается в диалогическую активность, результатом которой является оценка. Гуманитарное познание, по Бахтину, — это познание тек- ста, но любой текст существует, только соприкасаясь с другим текстом, то есть в контексте. Диалог начинается в точке их соприкосновения, «только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет»230. Бахтин описывает сложный и причудливый путь гуманитарного познания через плюрализм диалога и процессы, его сопровождающие. Он специально останавливается на процессе «постепенного забвения авторов»: Чужие слова становятся анонимными, присваиваются (в переработанном виде, конечно); сознание монологизуется. Забываются и первоначальные диалогические отношения к чужим словам: они как бы впитываются, вбираются в освоенные чужие слова... Творческое сознание, монологизуясь, пополняется анонимами. Этот процесс моно- логизации очень важен. Затем монологизованное сознание как одно и единое целое вступает в новый диалог231. Диалог разворачивается уже с новыми внешними чужими голосами, и задача состоит в том, чтобы внешнюю среду превратить в смысловой контекст участвующих в диалоге личностей. В 1983 г. в Германии состоялась международная теоретическая кон- ференция, посвященная проблемам освоения теоретического наследия М.М. Бахтина. Одной из главных тем конференции была применимость бахтинского методологического и теоретического инструментария для интерпретации литературных текстов и исследования процессов развития повествовательной литературы. С докладом выступал Ю.М. Лотман, который отметил выдающиеся качества Бахтина как творческой личности, как ученого. Бахтин очень многосторонен и с различных географических и культурных точек зрения видится по-разному. Но мне хотелось бы обратить ваше внимание на кое-что другое: все, кто имел счастье лично знать М.М. Бахтина, были убеждены в том, что он был не только гениальным исследователем, но ученым с высоким человеческим достоинством, профессиональной этикой и величайшей честностью в поисках истины232.