Философия науки в «Логико-философском трактате»

На небольшом пространстве «Логико-философского трактата» Витгенштейн дает свою трактовку природы математики, естественных наук, высказываний о причинных связях, о вероятности и т.

Вот, например, предложения математики. Они достоверны и необходимо истинны. Их истинность не может быть опровергнута никакими фактами и экспериментами. В то же время нельзя утверждать, будто они вообще не относятся к эмпирической реальности, ибо математика широко применяется при ее исследовании и описании. В течение веков философы бились над проблемой природы математики и характера ее истин. С точки зрения Витгенштейна, предложения математики не являются ни логическими истинами[XXIV], ни образами фактов — они суть опера-

ции над знаками. При этом он утверждает, что в жизни математические предложения применяются лишь как посредники при выводе одних содержательных предложений из других содержательных предложений. «Математика, — говорит он, — есть логический метод. Предложения математики суть уравнения и, следовательно, псевдопредложения» [Там же, 6.2]. «Математические предложения не выражают никакой мысли» [Там же, 6.21]. «Сущность математического метода, — продолжает он, — состоит в работе с уравнениями» [ Там же, 6.2341]. Почему уравнения оказываются псевдопредложениями? Потому что они не являются образами фактов, а показывают равенство выражений. Поскольку математические предложения, как показывает витген- штейновский анализ, не являются предложениями, они не являются ни истинными, ни ложными. Поэтому не имеют смысла вопросы о характере и источнике их истинности.

А как быть с теориями естественных наук и с научными законами? Следует ли рассматривать их как описания фактов? На первый взгляд ответ очевиден: да, конечно.

Научные законы, по Витгенштейну, не являются совокупностями предложений, у них иная природа. Они суть способы унифицированных описаний большого количества фактов. «Ньютонова механика, например, приводит описание универсума к унифицированной форме» [Там же, 6.341]. «Все предложения, ^кие, как закон причинности, закон непрерывности в природе, 3акон наименьшего сопротивления и т. д. и т. п., — все они являются априорными интуициями возможных форм научных Предложений» [Там же, 6.34]. Индукция есть процесс принятия

наипростейшего закона, согласующегося с явлениями. Этот процесс не имеет никакого логического обоснования, только психологическое, заявляет Витгенштейн, солидаризуясь с Д. Юмом.

Подобное объяснение природы научных теорий и принципов провоцирует вопрос: как они соотносятся с реальностью? Витгенштейн дает следующее объяснение. Представьте себе белую поверхность с хаотически расположенными на ней черными пятнами. Можно дать описание этой плоскости, накладывая на нее сеть с квадратными ячейками и отмечая для каждого квадрата, является он белым или черным. Выбрав достаточно мелкие ячейки, можно получить унифицированное описание поверхности. Однако оно будет, конечно, произвольным, потому что с таким же успехом можно было бы использовать сеть с треугольными или шестиугольными ячейками.

Поскольку поверхность можно описывать с помощью и треугольной, и квадратной, и иной сети, тот факт, что мы описали ее, используя, скажем, квадратную сеть, еще ничего о самой поверхности не говорит. Однако если ее удается полностью описать с помощью сети определенной конфигурации, то данный факт уже характеризует поверхность. Подобно этому, тот факт, что реальность описывается механикой Ньютона, еще ничего не говорит о реальности. В самом деле, хотя на протяжении двух столетий факты успешно описывались этой механикой, это не помешало тому, что в качестве картины реальности ее сменила теория Эйнштейна. В истории науки бывают научные революции. Витгенштейн своим утверждением просто зафиксировал это обстоятельство. Но в то же время, как отмечает Витгенштейн, то, насколько успешно или полно удается описать реальность с помощью механики Ньютона, уже говорит что-то о реальности. О реальности что-то говорит и то, что она проще описывается с помощью одной теории, чем с помощью другой.

Таким образом, хотя Витгенштейн придерживается позиции конвенционализма относительно научных теорий, однако теории в его изображении не совсем произвольны, а реальность не совсем пассивна и безразлична к любым описаниям. Теория плюс факты, показывающие, насколько успешно ее примене-

ние, что-то говорят о самой реальности. Но что именно говорят? Что именно говорит о реальности тот факт, что механика Ньютона успешно применяется к такому-то кругу явлений? Ответ представляется на первый взгляд очевидным, и он равнозначен определению границ применимости механики Ньютона с точки зрения теории относительности. Но разве теория относительности — конечный этап развития науки? Разве ее не может постичь та же судьба, что и механику Ньютона? Скорее всего может. И тогда мы будем обсуждать вопрос: что же говорит о реальности тот факт, что теория относительности более успешно, чем механика Ньютона, применялась для описания таких-то классов явлений?

Итак, законы науки и научные теории — не описания реальности, но «сети», с помощью которых осуществляются такие описания, правила построения описаний.

Витгенштейна как автора «Логико-философского трактата» нередко называют сциентистом, — возможно, из-за того, что он много говорит о логике. Но это еще не является признаком сциентизма. Об отношении Витгенштейна к науке говорят следующие высказывания: «В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы являются объяснениями явлений природы» [Там же, 6.371]. «Они (т. е. современные люди. — З.С.) склоняются перед этими законами как чем-то неприкосновенным, как древние — перед Богом и Судьбой. В этом они и правы, и неправы. Однако древние были умнее в том отношении, что они признавали ясный предел, тогда как в новой системе это выглядит так, будто все объяснено» [Там же, 6.372]. Витгенштейн утверждает в «Трактате», что все то, что может быть сказано ясно, высказывается предложениями естественных наук. Но он вовсе не думает, что наука

может высказываться обо всем, что угодно. Она может говорить о фактах, и только о фактах.

Но чем же в таком случае вправе заниматься философия? О ней Витгенштейн высказывается беспощадно: «Большинство вопросов и предложений, написанных о философских проблемах, не ложны, а бессмысленны. На вопросы такого рода вообще нельзя ответить, можно только показать их бессмысленность» [Там же, 4.003]. Но в то же время философия необходима как анализ высказываний и средство разрешения неясностей: «Цель философии — это логическое прояснение мыслей.

Работа для философа-аналитика найдется всегда, ибо концептуальная путаница будет появляться в связи с теми или иными продуктами интеллектуальной деятельности постоянно. Причина этого, по Витгенштейну, лежит в конечном счете в самом характере современной европейской цивилизации.

Современная культура, как уже говорилось, постоянно создает все новые и новые системы символов. Они надстраиваются друг над другом, одни символы отсылают к другим символам, эти — к третьим и т. д. А при том существуют определенные стереотипы мышления, приводящие к восприятию любой системы символов как описания независимо от этих символов существующей реальности.

Эта проблема всегда была в центре размышлений Витгенштейна. В 1930—1940-х гг. он разрабатывал ее преимущественно на материале математики.