<<
>>

История формирования и суть принципа красоты

 

Методологический принцип красоты входит в состав принципов организации, построения и функционирования теоретического уровня научного знания вообще и физики в частности. Он помогает увидеть более глубокую взаимосвязь физики с философией, гуманитарными науками, искусством, стимулирует развитие теоретического уровня знания.

Его действие стало понятным лишь с появлением неклассической теоретической физики XX в. Одним из пионеров современной науки, рассматривающим «внутреннее совершенство» и красоту физических теорий как критерий хороших теорий с позиций не психологического, а рационального, логического обоснования, был А. Эйнштейн. После создания им специальной (СТО) и общей (ОТО) теорий относительности на категории совершенства и красоты стали смотреть несколько иными глазами. Ученые стали замечать, что физические теории подчиняются целостной системе методологических требований, среди которых важную роль играет принцип красоты. Попытаемся вкратце проанализировать его природу (более детальное описание можно найти в работах автора [Котина, 2004; 2002; Kotina, 1993].

К принципу красоты осознанно и неосознанно обращались крупнейшие математики, астрономы, физики с древнейших времен — Пифагор, Аристотель, Евклид, Эвдокс, Птолемей, Архимед, Ибн Сина (Авиценна) и многие другие. Однако научное философское осмысление принципа красоты началось достаточно поздно (поэтому-то он до сих пор входит в разряд «претендентов» на статус методологического принципа). Принцип красоты до начала XX в. существовал в основном как интуитивно

очевидный компонент культуры, к которому обращаются математики и естествоиспытатели в своей конкретно-научной деятельности. Но сама практика развития научного знания вынуждает исследователей обратиться к более пристальному и глубокому анализу проблемы взаимоотношения науки и эстетических критериев — красоты и принципа красоты.

В связи с решением ряда проблем в математике и физике, начиная со второй половины XIX в. и особенно в XX в., возрос интерес к анализу роли красоты и принципа красоты в движении и росте научного знания. Работы А. Пуанкаре, П. Дирака, А. Эйнштейна, Г. Вейля, В. Гейзенберга, А.Б. Мигдала и других математиков и физиков обратили внимание на роль красоты и принципа красоты в научном творчестве, создании научной гипотезы, научной теории, а также на их нетривиальное значение в выборе и сравнении научных теорий.

Эйнштейн в результате глубоких размышлений приходит к выводу о наличии всеобщего формального принципа: «Снова и снова я разочаровывался в возможности открыть истинные законы с помощью конструктивных попыток, основанных на использовании известных фактов. Чем дольше и чем отчаяннее я пытался сделать это, тем более приходил к убеждению, что к надежному результату нас может привести лишь открытие всеобщего формального принципа» [Эйнштейн, 1967, с. 127—128]. Осмелюсь предположить, что, помимо профессионально-тематических принципов — принципов относительности и постоянства скорости света, он имел в виду и наличие всеобщего формального принципа — принципа красоты, деятельность которого он выразил в понятии «внутреннее совершенство теории». Он был хорошо знаком с концепцией Пуанкаре, настоятельно обращавшего внимание на роль эстетических чувств и красоты в открытии математических идей [Пуанкаре, 1970], а также с концепцией Маха, обращавшего внимание на выполнение принципа экономии мышления, простоты. Однако Эйнштейн пытался отойти от психологического понимания простоты, совершенства и дать их логико-рациональное объяснение.

При создании СТО и ОТО он вырабатывает два критерия хорошей теории: «внешнего оправдания» и «внутреннего совершенства». Вот что он пишет в письме к М. Соловину:

«Прежде чем приняться за критику механики как основы физики, нужно сначала высказать несколько общих положений о

точках зрения, или критериях, с которых вообще можно критиковать физические теории.

Первый критерий очевиден: теория не должна противоречить данным опыта. Но насколько очевидным кажется это требование само по себе, настолько тонким оказывается его применение. Дело в том, что часто, если не всегда, можно сохранить данную общую теоретическую основу, если только приспособлять ее к фактам при помощи более или менее искусственных дополнительных предположений. Во всяком случае в этом первом критерии речь идет о проверке теоретической основы на имеющемся опытном материале. Во втором критерии речь идет не об отношении к опытному материалу, а о предпосылках самой теории, о том, что можно было бы кратко, хотя и не вполне ясно, назвать «естественностью» или «логической простотой» предпосылок (основных понятий и основных соотношений между ними). Этот критерий, точная формулировка которого представляет большие трудности, всегда играл большую роль при выборе между теориями и при их оценке. Речь идет не просто о каком-то перечислении логически независимых предпосылок (если таковое вообще возможно однозначным образом), а о своего рода взвешивании и сравнении несоизмеримых качеств. Далее, из двух теорий с одинаково «простыми» основными положениями следует предпочесть ту, которая сильнее ограничивает возможные априори качества систем (т. е. содержит наиболее определенные утверждения). Относительно «области применимости теорий мне можно здесь не говорить, поскольку мы рассматриваем только такие теории, предметом которых является вся совокупность физических явлений.

Второй критерий можно кратко характеризовать как критерий «внутреннего совершенства» теории, тогда как первый относится к ее внешнему оправданию. К «внутреннему совершенству» теории я причисляю также и следующее: теория представляется нам более ценной тогда, когда она не является логически произвольным образом выбранной среди приблизительно равноценных и аналогично построенных теорий» [Эйнштейн, 1967, с. 266-267].

В своих гносеологических установках Эйнштейн отошел от психологического понимания эстетических категорий «совершенства» и «красоты» — стал пионером рационального их анализа, включив критерий «внутреннего совершенства» теории в качестве необходимого логико-теоретического критерия научного знания.

Эта линия была продолжена в трудах П. Дирака, А.Б. Мигдала, В. Гейзенберга. Создавая нерелятивистскую квантовую механику, Гейзенберг обращается не только к принципам наблюдаемости и соответствия, но и к принципу красоты. Ему самому интересно понять, почему при создании математического формализма квантовой механики он так много внимания уделял обращению к эстетической стороне математики.

Пытаясь понять, какова природа эстетических представлений математических знаний, В. Гейзенберг пишет блестящую статью «Значение красоты в точных науках». Несмотря на использование понятия принципа красоты, он его не анализирует как методологический регулятив, чаще всего отождествляя понятие красоты и принцип красоты, но его рассуждения интересны уже тем, что вслед за Эйнштейном он рассматривает понятие красоты не в психологическом ключе, а пытается понять, какие рациональные условия способствуют появлению красивых формул и совершенных математических теорий.

Для этого Гейзенберг довольно тщательно анализирует историю становления данной эстетической категории, фиксируя: «Уже в Античности существовали две дефиниции красоты, в известном смысле противоположные друг другу. Контроверза между этими дефинициями играла большую роль, в особенности в эпоху Ренессанса. Одна определяла красоту как правильное согласование частей друг с другом и с целым. Другая, восходящая к Плотину, обходится вовсе без упоминания частей и называет красотой вечное сияние «Единого», просвечивающего в материальном явлении» [Гейзенберг, 1987, с. 269].

Неоплатоник Плотин (III в. н. э.) — ключевая фигура в истории представлений о том, что истинное бытие прекрасно и что познание неразрывно связано с любовью к прекрасному, хотя он выступал при этом наследником платоновско-пифагорейской традиции. Для Плотина истинное бытие есть Ум, тогда как Единое выше бытия и мышления. В Уме содержатся идеи всех вещей. Ум является мышлением, мыслящим эти идеи. Еще одним важнейшим его определением является красота. «Да, Ум прекрасен! — восклицает Плотин, — он прекраснейшее из всего, что есть; окруженный чистым светом и ослепительным блеском, он охватывает природу всех существ.

Наш вещественный мир, та- кор красивый, — не более чем его отражение и тень» [Адо, 1991, с. 42—43]. Таким образом, красота принадлежит самому бытию. Просвечивая в окружающих нас вещах и явлениях, красота удостоверяет их причастность высшему, умопостигаемому началу. Сияние красоты в материальном мире — это проявление истинного, бытийственного, разумного в нем. Числа, согласно Плотину и его последователям, также пребывают в Уме.

Неоплатонизм, продолжая платоновско-пифагорейскую традицию, связывал просвечивающее в вещах начало истинного бытия не только с красотой, но и с наличием математических пропорций, выразимостью в понятиях математики. Причем именно это бытийное начало, просвечивающее в вещах, делало вещи разумными и осмысленными, т. е. открытыми для познания разумом.

Принцип красоты у Плотина предполагает определенный способ художественного мышления, связанный с определенным мироощущением и мировосприятием, способностью воспринимать и постигать сущность наблюдаемых явлений. Поэтому он не бездеятелен и не пассивен, а предполагает творческий, деятельностный, методологический характер. Вообще познание, согласно неоплатонической традиции, есть постижение соразмерности, полноты гармонии, согласованности частей и целого, ритма, простоты и естественности взаимосвязей. Красота устанавливает сопричастность бытия субъекта бытию исследуемого объекта, единству мира, гармонии с Вселенной.

Таким образом, Плотин показывает, что красота — это не только субъективная оценка; он пытается разъяснить, что в этом субъективном есть нечто всеобщее, носящее онтологический характер. Это всеобщее связано с объективно-сущностным, истинным.

Благодаря этому мы можем выделить у Плотина, помимо понятия красоты, еще и идею объективного, онтологического ее значения. Опираясь на это различение, мы можем сформулировать принцип красоты, который связывает его не с эстетической оценкой отдельных наблюдаемых объектов и событий, а принадлежит целостной системе знаний, претендующих на статус истинных.

Понятие красоты связано с индивидуальными оценками событий, в которых превалируют субъективные аспекты, а понятие принципа красоты относится к целостной системе знаний, и в нем, как в способе выражения активной деятельности, превалирует объективное содержание красоты, схватывающее саму глубинную сущность бытия (см. подробнее: [Котина, 2004; 2002; Kotina, 1993]).

Неоплатоническая традиция связывания красоты, математики и познания получила новую жизнь в эпоху Возрождения. Она явилась одним из важнейших источников идеи, что «Книга Природы написана на языке математики» (Галилей).

Однако классическая наука в конце концов забыла об этом своем источнике. Представления о реальности как причастной красоте и разумности в течение XVIII—XIX вв. утратили права гражданства в науке.

Тем важнее и значительнее обращение к теме красоты как признака правильной научной теории, которое мы видим у творцов научной революции XX в.

Принцип красоты проецирует через языковую форму определенный способ объяснения понятой сущности анализируемых событий. Е. Вигнер справедливо отмечал: «Объяснение — это установление нескольких простых принципов, описывающих свойство того, чтб подлежит объяснению» [Вигнер, 2002, с. 45]. В духе этой формулировки мы попытаемся раскрыть принцип красоты через четыре более простых принципа: требования надындивидуального смысла, инвариантности, согласованности и простоты.

Принцип красоты может быть предложен на рассмотрение в двух формах.

В ослабленном виде он может выглядеть так: из нескольких конкурирующих теоретических систем отдается предпочтение той, которая опирается на аксиомы и постулаты, отражающие гармоничную взаимосвязь полноты выражения требований: надындивидуального смысла, инвариантности, согласованности (системности) и простоты.

В жесткой форме он формулируется так: знания, которые претендуют на статус научных, должны выполнять требование адекватного описания сущности исследуемых явлений через гармонию полноты воплощения совокупности требований надындивидуального смысла, инвариантности (включающую симметрию как частный случай), согласованности (системности) и простоты.

Ряд ученых прекрасно осознавали присутствующий в строящейся и функционирующей научной теории эстетический

смысл. Например, П.А.М. Дирак утверждал: «Я чувствую, что теория, если она правильна, должна быть красивой (beautiful), так как мы руководствуемся принципом красоты, когда устанавливаем фундаментальные законы. Так, в исследованиях, опирающихся на математику, мы часто руководствуемся требованием математической красоты. Если уравнения физики некрасивы с математической точки зрения, то это означает, что они несовершенны и что теория ущербна и нуждается в улучшении. Бывают случаи, когда математической красоте должно отдаваться предпочтение (по крайней мере временно) перед согласием с экспериментом. Дело обстоит так, будто Бог создал Вселенную на основе прекрасной математики, и мы сочли разумным предположение, что основные идеи должны выражаться в терминах прекрасной математики» [Дирак, 1965, с. 98].

А. Эйнштейн, пытавшийся раскрыть природу аксиом и фундаментальных принципов, писал, что ученый, мыслитель или художник, для того чтобы скрыться от хаоса мира, образованного опытом, создает «упрощенный и ясный образ этого мира», помещая в него «центр тяжести своей эмоциональной жизни» [Эйнштейн, 1967, с. 127]. В письме к Соловину в 1953 г. А. Эйнштейн поднимает сложную проблему перехода от чувственного познания к логическому, понятийному процессу мышления: «Понятия никогда нельзя логически вывести из опыта безупречным образом. Но для дидактических, а также эвристических целей такая процедура неизбежна. Мораль — если не согрешить против логики, то вообще нельзя ни к чему прийти. Иначе говоря, нельзя построить ни дом, ни мост, не используя при этом леса, которые не являются частью всей конструкции» [Там же, с. 572].

Вводя понятие красоты и принцип красоты, я предлагаю не «грешить против логики» и не рассматривать весь подготовительный этап формирования понятий в качестве «строительных лесов», от которых можно избавиться, а ввести логическую возможность рационального понимания процесса становления понятий. Предлагается вариант рационального подхода к анализу формирования и становления логического понятия как процесса, преддверие которого связано с формированием художественного образа и появлением системы взаимоотношений, «пучка связей», которые могут при определенной, конкретной фильтрации подвести к формированию научной идеи, научной гипотезы, логическому понятию. При этом у исследователей возникают новые идеи, гипотезы, которые вызывают чувство огромного удовольствия, свободы, ощущения прилива энергии и сил, состояние волевого подъема. Однако возникающие гипотезы могут лишь показаться красивыми, схватывающими сущность анализируемых объектов. Исследователь может ошибаться, фантазировать и, приходя в состояние эйфории, выдвигать необоснованные идеи. Методологический принцип красоты вооружает исследователя способами и приемами проверки, позволяющими избежать этой ошибки.

Принцип красоты — это единая система способов и методов деятельности, содержащая как минимум четыре требования: Включение идеи в такую систему знания, которая ббладает надындивидуальным смыслом и носит естественный характер, опирающийся на научную традицию. Система знаний, в которую включается красивая идея или гипотеза, должна удовлетворять требованию устойчивости, инвариантности. Согласованность с создаваемой целостной системой знания, в которую включена идея. Красивая идея, претендующая на статус истинностной, должна входить в систему, удовлетворяющую требованию простоты, т. е. быть способной объяснять с помощью малых средств большое количество фактов.

Принцип красоты представляет собой целостную систему требований, которые носят взаимосвязанный и взаимопроникающий характер.

Если через возникающее чувство красоты исследователь схватывает сущность события (до этого неизвестного), то через выполнение требований принципа красоты происходит организация и построение логической формы выражения смыслового содержания и перевод его через систему требований принципа красоты на уровень достоверного знания, уровень науки, объективной истинности. Начинается практическое структурирование, логическое формирование смысла нового закона природы, управляющего протеканием этих явлений, событий, отражая на теоретическом уровне знания реально происходящие процессы. Обладая спецификой и самостоятельностью, он, как и другие методологические регулятивы научного познания, наиболее полно проявляет себя в целостной, единой системе регулятивов научного познания. В отличие от других методологических принципов он обладает уникальным требованием — необходимостью построения, функционирования и сравнения научного знания через выполнение требования создания и присутствия надындивидуального смысла, являющегося здесь системообразующим. К его рассмотрению мы и переходим. 

<< | >>
Источник: Под ред. д-ра филос. наук А.И. Липкина. Философия науки: учеб, пособие. 2007

Еще по теме История формирования и суть принципа красоты:

  1. ЭДВАРДУ КЛЭРКУ ИЗ ЧИПЛИ, ЭСКВАЙРУ
  2. ГЕГЕЛЬ. ВЕХИ ТВОРЧЕСКОГО ПУТИ
  3. позитивность ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ
  4. 2.3. ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПРИНЦИПОВ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ БИБЛИОТЕК И ИХ ВЗАИМОСВЯЗЬ
  5. «жизнь»
  6. ГАРМОНИЯ ВСЕЛЕННОЙ: ПРИНЦИП РАЦИОНАЛЬНОЙ ГУМАННОСТИ Ю.В. Артюхович, В.А. Полосухин
  7. Социально-философские и философско-исторические идеи либерального западничества
  8. Глава 5 ЧТО ТАКОЕ ЭТНИЧНОСТЬ. ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ
  9. ГЛАВА 3. ПЕДАГОГИКА ПЕРИОДА КАПИТАЛИЗМА(XVIII-XIX вв.)
  10. История формирования и суть принципа красоты
  11. 1. Принципы государственной политики в области образования
  12. Глава 7 ЭСТЕТИКА КАНТА: ОТ МЕТАФИЗИКИ КРАСОТЫ К АНАЛИТИКЕ ВКУСА
  13. Глава 11 ДИАЛЕКТИКА ГЕГЕЛЯ. КРАСОТА КАК ИДЕЯ В ЧУВСТВЕННОЙ ФОРМЕ
  14. Глава 14 ОТ УТИЛИТАРИЗМА К СИМВОЛИЗМУ. РУССКАЯ ЭСТЕТИКА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА