Специфика гуманитарного познания в учениях баденской школы неокантианства
Неокантианцы баденской школы много размышляли о специфике и методах гуманитарного познания[CXLII]. В центре их размышлений стояла культура (т. е. именно то, что Дильтей считал предметом «наук о духе»).
Однако их не устраивал психологизм подхода Дильтея и других представителей «философии жизни».Руководящую нить для осмысления культуры неокантианцы находили в априоризме и трансцендентализме И. Канта. Кант объяснял научное знание с помощью особой априорной синтезирующей деятельности рассудка и чувственности (см. гл. 2). Он показывал, что результатом этой деятельности являются, с одной стороны, мир опыта, природа, а с другой — научное знание о ней.
В других частях своей философской системы Кант рассматривал этику и эстетику, доказывая, что в основе общезначимых принципов этики и претендующих на общезначимость суждений вкуса тоже лежат априорные принципы. Наличие этих принципов в разуме субъекта является ключом к пониманию человека, его достоинства и предназначения в мире.
Следуя Канту, неокантианцы баденской школы исходили из убеждения, что вся человеческая культура обусловлена всеобщими априорными предпосылками разумной деятельности как таковой, — некоего творческого априорного синтеза. «В сознании творческого синтеза культура познала самое себя, ибо в глубочайшей сущности она и есть не что иное, как этот творящий синтез», — писал лидер баденской школы Вильгельм Виндель- банд (1848—1915) [Винделъбанд, 1995, с. 14].
Виндельбанд утверждал, что все науки делятся на два класса: науки о природе и науки о культуре. Он выступал против термина «науки о духе», так как противопоставление природы и духа казалось ему совсем не очевидным. Например, психология — это опытная естественная наука и в то же время — наука о духе. Поэтому Виндельбанд предлагал классификацию, в основании которой находится не предмет, а метод наук. «Принципом деления служит формальная сторона их познавательных целей: одни из них ищут всеобщие законы, другие — частные исторические факты...
Таким образом, мы можем сказать, что эмпирические науки ищут в познании действительности или общее, в форме естественных законов, или же индивидуальное, в исторически определенном образе; одна часть их затрагивает всегда остающуюся одинаковой форму, другая — однократное, определенное в себе содержание действительных явлений» [Виндельбанд, 1901, с. 10—11]. Для первого класса Виндельбанд предлагает термин «номотетические» (т. е. формулирующие законы) науки, для второго — «идиографические» (т. е. описывающие своеобразие единичного) науки. «Для естествоиспытателя, — пишет Виндельбанд, рисуя образы этих наук, — отдельный данный объект его наблюдения никогда не имеет научной ценности сам по себе: он нуждается в нем лишь постольку, поскольку может считать себя вправе рассматривать его как тип, как специальный случай родового понятия, и развивать из него последнее; он обращает в нем внимание лишь на те признаки, которые пригодны для уразумения закономерного общего. Для историка же задача состоит в том, чтобы вновь воскресить в форме идеальной действительности картину прошлого во всех ее индивидуальных чертах» [Там же, с. 15].Итак, Виндельбанд подчеркивает принципиальное отличие исторических наук от естественных (хотя идиографические науки и используют отдельные общие положения и законы, которые заимствуют из номотетических наук). «Тот факт, что сила естествознания лежит на стороне абстракции, а сила истории — на стороне наглядности, станет еще очевиднее, если сравнить результаты, добываемые исследованием в той и другой области. Как бы ни была тонка работа над понятиями, в которой нуждается историческая критика при переработке предания, все-таки ее последняя цель всегда заключается в том, чтобы из массы материала извлечь подлинную, полную жизненной реальности картину прошлого; то, что она дает, — это образы людей и человеческой жизни со всем богатством их своеобразных форм, с сохранением всей их индивидуальной жизненности» [Там же, с. 16-17].
Не имеет смысла вопрос о том, какие науки «научнее» или «важнее».
Оба типа наук необходимы для познания мира как целого, потому что он включает не только общее, но и единичное. Более того, «всякий интерес и критерий, всякая оценка связана у человека с единичным и однократным... Все наши предпочтения коренятся в однократности, несравненности объекта» [ Там же, с. 20].Уникальное и неповторимое заслуживает особого изучения в силу его ценности. Например, культура эпохи Возрождения является объектом исследований в силу ее непреходящей эстетической ценности. Но, развивая рассуждения Виндельбанда, мы можем сказать, что и официальное искусство эпохи тоталитаризма тоже заслуживает изучения, и если не в силу его эстетической ценности, то хотя бы в силу того, что в нем преломляется уникальный опыт человеческого существования в условиях тоталитаризма. И в этом его ценность, как и любого другого человеческого опыта.
Ценность человеческого опыта связана с уникальностью и неповторимостью каждой человеческой личности. Ведь человек обладает свободой воли, и это делает невозможной историю как номотетическую науку. Задачей истории остается воспроизведение неповторимого, хотя в индивидуальном и неповторимом именно в силу человеческой свободы всегда остается нечто неопределимое и невыразимое.
Другой известный представитель баденской школы, Генрих Риккерт (1863—1936), развивая идеи Виндельбанда, выделял два основных метода научного познания: генерализирующий (т. е. обобщающий) и индивидуализирующий. Им соответствуют два типа наук — естественные и исторические. История обращается к тому уникальному, что представляет ценность именно как уникальное. Таковы объекты культуры. Их характерная черта состоит в том, что мы всегда воспринимаем их сквозь призму определенных ценностей: например, как существенные, интересные, важные, характерные и т. п. Можно сделать вывод, что для объектов гуманитарных наук характерна связь с ценностями, тогда как природа существует без какого бы то ни было отнесения к ценностям.
Ценности образуют особый мир, независимый и даже противоположный действительности.
Хотя они не существуют так, как существуют материальные объекты, они имеют значение для человека.Поскольку объекты исторической науки обладают ценностью, то и историческое изучение предполагает отнесение своих объектов к определенным ценностям. Это ставит перед методологией исторического познания самый роковой вопрос: «Если ценности руководят всем историческим образованием понятий, то можно и должно спросить, мыслимо ли когда-либо исключить произвол в исторических науках» [Риккерт, 1998, с. 122]. В самом деле, объективность исторического описания зависит, таким образом, от того, признает или не признает ценности, на которых основано это описание, круг людей, которые читают исторические сочинения. «Итак, единство и объективность наук о культуре обусловлены единством и объективностью нашего понятия культуры, а последние, в свою очередь, — единством и объективностью ценностей, устанавливаемых нами». Понятно, что написание всемирной истории также должно опираться на какую-то систему ценностей. В самом деле, как же иначе может осуществляться отбор материала для нее, как не по некоторым критериям важности, характерности, яркого проявления человеческого величия ит. п.?
Риккерт не обсуждает вопрос о том, как будет выглядеть историческая наука, если в ней появятся курсы всемирной истории, опирающиеся на разные системы ценностей. Он живет во времена безусловного европоцентризма в сфере теоретической мысли. Однако он спрашивает себя, во что превратится современная — по предположению объективная — история, если когда-нибудь система ценностей, принимаемая человечеством, радикально изменится. Ответ его заключается в том, что, если случится подобное, невозможно будет говорить и об объективности естествознания: «Ведь и естествознание представляет собою исторический продукт культуры» [Там же, с. 128]; естествознание опирается на признание теоретической ценности научной истины. А это признание и выработка понятия научной истины, путей ее достижения и обоснования являются продуктами исторического развития человеческой культуры.
Поэтому, говорит Риккерт, если само естествознание опирается на определенную систему ценностей, которую оно считает объективной, то «по какому праву будет оно отрицать научное значение за историей Других частей культуры? Естественно-научная точка зрения скорее подчинена исторической и точке зрения наук о культуре, так как последняя значительно шире первой. Не только естествознание является продуктом культурного человечества, но также и сама «природа» в логическом смысле есть не что иное, как теоретическое культурное благо...» [Там же].Смысл этого утверждения заключается в том, что «природа», изучаемая естественными науками, также есть ценность, являющаяся продуктом развития культуры и теоретического конструирования[CXLIII]. Сейчас ее изучение представляется вполне объективным. Но представим себе, что когда-нибудь система ценностей человечества радикально изменится (допустим, оно решит вернуться к матери-природе или примет какую-то новую религию). Тогда человечество с возмущением отвергнет все написанное европейскими историками Нового времени как продукт их узости и предрассудков. То есть субъективность всей исторической науки станет для них очевидна. Но в таком случае человечество вполне может отвергнуть и результаты естественных наук, усмотрев в них продукты столь же узкого и недалекого вйдения природы, т. е. и естественные науки будут выступать для людей, отвергающих основополагающие ценности новоевропейской культуры, как сугубо субъективные. Таким образом, оказывается, что современные науки о культуре и естествознание «сидят в одной лодке», зависят от одной системы ценностей, и потому естественные науки не вправе отрицать объективность исторической науки из-за связи последней с ценностями.
Э. Кассирер, представитель марбургской школы неокантианства, рассуждая о методологии наук о культуре, критиковал противопоставление номотетического и идиографического методов. С его точки зрения, объектами наук о культуре являются формы и стили. Каждой культуре присущ свой неповторимый уникальный стиль, каждая облекает человеческое действие и его продукты в определенные формы. Они выступают априорными основаниями данной культуры и создаваемого ею мира. Культура создает интерсубъективный мир, в котором участвуют отдельные индивиды, принадлежащие миру этой культуры. Благодаря этому индивиды объединяются в общем образе действий (типе поведе-
\ ния). Поэтому историко-культурологическое исследование, изучая различные проявления культуры, стремится подвести их под общее понятие стиля и формы. Целью исследований культуры является постижение совокупности форм, в которых протекает человеческая жизнь. Сам Кассирер внес вклад в исполнение данной задачи в обширном исследовании под названием «Философия символических форм».
Еще по теме Специфика гуманитарного познания в учениях баденской школы неокантианства:
- Специфика гуманитарного познания в учениях баденской школы неокантианства
- § 1. Объект и предмет в социогуманитарных науках