§2.Социальная синхронизация как магистральная динамика информационного общества
Социальная синхронизация является наиболее существенной составляющей процессов трансформации социальности информационного общества, поскольку в фокусе технологий, конституирующих информационное общество, находится проблема согласования (синхронизации) переданной и принятой информации. Причем, как отмечает А.Д. Чандлер, предпосылки такого положения вещей, при котором вопросы передачи информации в масштабах общества стали основополагающими, начали формироваться задолго до возникновения самой концепции информационного общества: «.. .предыстория современной Информационной эпохи опережает изобретение компьютера на полтора столетия, и, фактически, превосходит по возрасту Соединенные штаты. Вопросы, связанные с информацией всегда отчетливым образом фигурировали в американской жизни. Они стали актуальными в 1760-х годах с появлением организованной оппозиции Короне, и вышли на первый план в 1790-х годах с расширением почтовой сети»95. Стремление к большей степени социальной синхронизации имплицитно содержится во всех крупных общественных начинаниях, так как оно отвечает интересам уменьшения неупорядоченности внутри социальных целостностей любого уровня и масштаба. Ключевой характер социальной синхронизации для социогенеза как такового становится очевидным, если рассматривать социальное пространство как пространство обмена смыслами, происходящего в результате социальной коммуникации. Как отмечает А.С. Кравец: «Не теоретизируя пространно, можно сказать, что социум есть постоянно возобновляющаяся и обогащающаяся система обмена деятельностью между людьми, социальными субъектами. Но всякая социальная деятельность основана на смысле. Следовательно, социум есть некоторый конкретноисторический способ обмена деятельностями и смыслами между людьми. Из всех способов обмена в обществе (барана на зерно, шкуры на вино, товара на деньги) обмен смыслами является наиболее древним и универсальным. Общество, как и общественный человек, может появиться только тогда, когда появляется эта особая смысловая интерактивная форма связи индивида с обществом, с другими людьми, которая отличает социальную связь от всех других видов коллективных связей в животных сообществах»96. Очевидно, что эффективная деятельность по обмену смыслами между членами общества может осуществляться только при наличии определенных посредников в виде языка как символической системы и коммуникационных технологий как инструментов интенсификации коммуникации. Эти два важнейших фактора коммуникации и формируют основы социальной синхронизации. При этом эксплицитная динамика формирования нового режима социальной синхронизации неразрывно связана с характерным для западной цивилизации масштабным социальным процессом, на который указывает К. Кумар: «Идея информационного общества развивалась на протяжении того периода, когда широкомасштабной динамикой стал упадок жизненности общественной сферы. Членство в добровольных общественных организациях сократилось; уменьшилось участие в местной и национальной политике. Во всех западных обществах появляется искренний цинизм и отчуждение от общественной жизни. Публичная сфера была колонизирована коммерческими массмедиа и политическими технологиями. Это процесс, который, предположительно, продолжается и на протяжении большей части нашей эпохи»97. Таким образом, появление новых модусов социальной синхронизации, предоставляемых структурами информационного общества, вносит свой вклад в решение этой проблемы. Переходя в информационное сетевое пространство, общественная жизнь становится более доступной, чем традиционные практики общественных объединений. Доступность отдельных индивидов и целых коллективов возрастает. Эта доступность возрастает сразу в двух аспектах. В пространственном аспекте до глобальных масштабов расширяются возможности технически опосредованной коммуникации, связывающие индивидов по всему земному шару многочисленными и многоуровневыми сетевыми связями. Доступность возрастает также и во временном аспекте. Во-первых, время необходимое для осуществления отдельной коммуникации сокращается практически до нуля. Становится возможным общение в реальном времени с участниками коммуникации находящимися на любом удалении, при условии, что между участниками коммуникации существует промежуточное звено (интерфейс), обеспечиваемое информационными технологиями. Во-вторых, доступность во времени возрастает из-за того, что участники коммуникации могут практически все время находиться онлайн, так как постоянное присутствие возле «коммуникационных терминалов» с распространением мобильных устройств становится необязательным. Как отмечают в этой связи А. Ауриджи, и Ф. Де Чиндио: «Исследование распространенности мобильных телефонов в Корее, проведенное Хисанг Ли, говорит о том, что существование в публичной или частной сферах может также зависеть, скорее, от возможности подключения к этим сферам через включенный телефон, чем от физического присутствия. Подключение и отключение - и желание быть подключенным или отключенным - становятся важными аспектами нашей способности населять пространство и определяют качество этого состояния»98. Эти факторы весьма существенно обуславливают увеличение потенциала социальной синхронизации в информационном обществе. Они же приводят к тому, что структура коммуникационных циклов информационного общества, характеризующих специфический для этого общества режим воспроизведения социальности, трансформируется. Интенсивность коммуникации возрастает, число коммуникационных циклов в единицу времени может быть несравнимо большим, чем это могли позволить коммуникационные технологии предшествующих эпох. Общую картину трансформации коммуникационных циклов в информационном обществе можно представить с помощью графика: Где по горизонтальной оси отсчитывается время, а по вертикальной - степень актуализации трех аспектов социальности, которая связана с количеством коммуникационных циклов. При этом, -микро циклы, то есть отдельные коммуникации, при увеличении масштаба составляют -макро циклы, образующие синусоиды разной частоты и амплитуды. Макро циклы, как раз и характеризуют режим воспроизведения социальности, характерный для того или иного общества. Специфика макро цикла заключается в том, что в его начале все три аспекта социальности (дифференциация, иерархия, синхронизация) находятся на минимальном (не нулевом) уровне. Это ситуация начала решения какой-либо общественной задачи. Но затем, с ходом времени, аспекты начинают актуализироваться, то есть выстраиваются необходимые иерархии, достигается нужная степень синхронизации между участниками коммуникации, происходят функционально необходимые дифференциации. Вместе с этим, с учетом увеличившихся возможностей социальной инфраструктуры, возрастает количество коммуникационных циклов, направленных на решение конкретной задачи. После того как задача решена, значение актуализации аспектов социальности падает, количество коммуникационных циклов уменьшается до своего исходного уровня, закрепленного в структуре социальной системы, находящейся в состоянии покоя. Происходят только те коммуникации, которые обслуживают существование системы во времени. С появлением новой общественнозначимой задачи макро цикл актуализации социальности повторяется. С этой точки зрения, становится понятным, почему теоретики конца социальности (Ж. Бодрийар, Ф. Гиренок) констатируют крах социального пространства. Структура макро циклов социальности в информационном обществе такова, что со стороны она действительно производит впечатление постоянного распада и, в итоге, отсутствия социальности как длящегося феномена. В отличие от традиционных обществ, основанных на сильных, имеющих прочное основание и скрепленных традицией иерархических структурах, информационное общество, на первый взгляд, представляет собой хаос сложно переплетенных между собой коммуникационных сетей. Единый иерархический центр в таких сетях чаще всего отсутствует или не является настолько ярко выраженным, как это было в традиционных обществах. Следовательно, начальный, фоновый уровень актуализации аспектов социальности в традиционных обществах будет по определению выше (что показано на графике), так как традиция и ритуализация многих социальных практик служат поддержанию социальности на определенном уровне. В информационном обществе, для которого характерна более высокая скорость образования и распада сетевых структур, направленных на решение конкретных задач, уровень актуализации аспектов социальности между макро циклами может падать почти до нуля. Социальность возникает спорадически на тех участках сетей, где в ней есть необходимость. Социальность приобретает более инструментальный, стратегический характер и функциональную направленность. Будучи осмысленной в своей сущности как инструмент, социальность начинает совершенствоваться (и эксплуатироваться) в этом качестве. Средством такого совершенствования выступают информационные технологии, с помощью которых становится возможным достижение большей степени социальной синхронизации, и соответственно, большей степени актуализации аспектов социальности в целом (что показано на графике более высокими пиковыми значениями коммуникационных циклов информационного общества). На пиках данных циклов значения актуализации аспектов социальности становятся наибольшими. Исходя из этого, можно констатировать, что как инструмент решения конкретных задач социальность информационного общества более эффективна, чем предшествующие режимы воспроизведения социальности. Но стороннему наблюдателю действительно кажется, что социальность исчезает, так как она концентрируется на пиках коммуникационных циклов информационного общества, быстро сменяющих друг друга. Высокий фоновый уровень социальности, обеспечивавшийся ранее традицией и ритуализацией, в информационном обществе не поддерживается. Можно говорить о том, что социальность традиционных обществ обладала большей инерцией, ее было трудно актуализировать, вследствие многочисленных системно-иерархических препятствий, но ее было также трудно прекратить, вследствие активности традиции. Социальность информационного общества практически лишена какой бы то ни было инерции. При посредстве информационных технологий, объединяющих участников коммуникации в сетевые структуры, коммуникационные циклы могут быть легко инициированы и легко остановлены. С этой точки зрения становится более ясным следующее замечание Ж. Бодрийара: «Поскольку социальное, по-видимому, сложено из абстрактных инстанций, возникающих одна за другой на развалинах предшествующих символических и ритуальных обществ, эти институции его - шаг за шагом - производят. Но они работают именно на нее - ненасытную абстракцию, питающуюся, возможно, «самой сутью» социального. И в этом плане по мере развития своих институций социальное не укрепляется, а регрессирует».99 Социальное действительно регрессирует в том смысле, что его фоновый уровень, проявлявшийся ранее и создававший представление о целостном социуме, снижается и становится почти неразличимым. Однако новый режим воспроизведения социальности сложен не из «абстрактных инстанций», а из конкретных сетевых структур, с высокой степенью эффективности актуализирующих аспекты социальности в своих стратегиях наблюдения внешнего, по отношению к этим структурам, мира. Следовательно, «конец социального» можно осмыслить как трансформацию социальности из деонтологических, абстрактных коллективных представлений в эмерджентное, системное свойство коммуникации, актуализирующееся в рамках технологически опосредованных сетевых структур. Остается не до конца проясненной специфика носителей социальности в ее привычном понимании. Можем ли мы говорить о действительно устойчивом режиме воспроизведения социальности? Здесь встает закономерно поставленный Ж. Бодрийаром вопрос: «Перспективному пространству социального приходит конец. Рациональная социальность договора, социальность диалектическая (распространяющаяся на государство и гражданское общество, публичное и частное, социальное и индивидуальное) уступает место социальности контакта, множества временных связей, в которые вступают миллионы молекулярных образований и частиц, удерживаемых вместе зоной неустойчивой гравитации и намагничиваемых и электризуемых пронизывающим их непрекращающимся движением. Но можно ли в данном случае по- прежнему говорить о социуме?»100 Представляется, что в эпоху активного развития и внедрения информационных технологий в социальную реальность, действительно нельзя больше говорить о социуме как единой социальной реальности. Но невозможно говорить и о реальности тотальной дисперсии. Вместо этого следует вести речь о социумах, как множественных реальностях, имеющих во все большем числе случаев сетевую структуру. Социальность здесь является инструментом наращивания системного/сетевого разнообразия и сокращения энтропии. Постоянно повышающийся потенциал социальной синхронизации, обеспечиваемый совершенствованием коммуникационных технологий, позволяет этим социумам поддерживать степень актуализации аспектов социальности на достаточном для упорядоченной общественной жизни уровне. Таким образом, социальная синхронизация информационного общества представляет собой феномен двоякой природы. С одной стороны, она увеличивает общий потенциал эффективного социального взаимодействия, предоставляя инструменты для преодоления пространственных и временных ограничений коммуникации. С другой стороны, синхронизация стимулирует возникновение таких носителей социальности, которые более не заинтересованы в практике долгосрочной традиционной социальности иерархических структур. Для таких носителей социальности более приемлемыми являются «номадические» стратегии действия в социальном пространстве. Это приводит к упадку и постепенному исчезновению «большого социума». На первый план выдвигаются множественные социумы сетевых структур. Эта динамика трансформации социальности информационного общества в аспекте синхронизации предполагает новую степень инструментализации социального. Если раньше социальность могла пониматься как стратегический ресурс имплицитно и не систематически, и общество представало инструментом, назначение которого было в достижении и поддержании определенного качества самого этого инструмента, то в рамках информационного общества, инструментальность социальности приобретает эксплицитный и внешний характер. Так, одним из главных результатов трансформации структуры коммуникационных циклов информационного общества является не только сокращение длительности каждого отдельного цикла, но также процессы упрощения и стандартизации структуры коммуникационных циклов как таковых. Эту динамику можно легко наблюдать на примере современного сетевого (в смысле принадлежности к Интернет-пространству) общения. До появления и широкого распространения социальных сетей как доминирующего инструмента коммуникации, сетевое общение реализовывалось через электронную почту, форумы, чаты и программы- мессенджеры. Возможности общения, предоставляемые этими техническими решениями, были сведены к текстовому диалогу в реальном (кроме электронной почты) времени. Развитие коммуникационных технологий, выразившееся в улучшении каналов связи и в совершенствовании пользовательских интерфейсов, привело к расширению спектра возможностей коммуникации. Современные социальные сети предлагают еще более широкий набор коммуникационных инструментов. Фактически, сетевая коммуникация, проходящая в виртуальном пространстве, стала настолько успешной и востребованной, что само это лишенное пространственности пространство стало составлять конкуренцию реальному пространству: «Опосредованное пространство может, зачастую, быть сравнимым с такими глобальными «не-местами», как аэропорты и торговые центры. Можно предположить наличие эффекта «раз-мещения» воплощенного в цифровых технологиях, которые доставляют их пользователя «куда-то еще», то есть, на самом деле, в «не-место», отрицающее или соревнующееся с реальным физическим местом, в котором находится человек»101. Однако здесь стоит учитывать одно важное обстоятельство. Все вышеперечисленные возможности сетевой коммуникации реализуются только в рамках заранее определенных, технически обусловленных процедур, протоколов и алгоритмов. Переформатирование внутренней структуры коммуникационных посредников рядовым пользователем не допускается, или допускается в определенных пределах, также заданных конкретным техническим решением. Это ведет к стандартизации коммуникационных циклов. Их структура становится отражением структуры тех информационных технологий, через которые реализуется сетевая коммуникация. Такая стандартизация коммуникационных циклов ведет к постепенной типизации, гомогенизации основной массы коммуникаций, что делает возможной ее машинизацию. Это новый вид социальной синхронизации, при котором человеческое сознание синхронизируется с машинными алгоритмами, выступающими в качестве полноценного участника такой коммуникации. Наглядным примером таких процессов является появление в пространстве сетевой коммуникации многочисленных «ботов», программ, задачей которых является имитация диалога с человеком. В большинстве случаев такие программы легко опознаются и исключаются из коммуникации. Однако развитие исследований в области искусственного интеллекта способно обеспечить успешное прохождение такими программами теста Тьюринга, предполагающего невозможность отличить диалог с машиной от диалога с человеком. С этой точки зрения, стандартизация и упрощение коммуникационных циклов в рамках информационного общества существенно облегчают синхронизацию машины и человека в качестве участников практически равноправной коммуникации, трансформируя социальность в соответствующем направлении. Возрастающий инструментальный характер социальности информационного общества в аспекте социальной синхронизации может быть проиллюстрирован на примере получивших в сетевом пространстве широкое распространение техник быстрой конструкции социальности, возникающей, в довольно точном смысле выражения, на пустом месте. Среди таких техник можно выделить флэшмоб и псевдо-дискуссию. Суть флэшмоба состоит в том, что в сетевом пространстве, на важных информационных узлах, обладающих большим количеством сетевых связей, размещается некая управляющая информация, предлагающая или предписывающая участникам коммуникации совершить те или иные действия в определенное время (или на протяжении определенного времени) в определенном пространстве, реальном или виртуальном. Некоторый процент участников коммуникации реагирует на эту информацию, принимает участие в событии. Участники флэшмоба могут действовать организовано и скоординировано, даже не зная друг друга. Таким образом, возникает инструментальная, оперативная социальность в виде самоподдерживающейся коммуникации между совершенно разрозненными до этого момента членами общества. При минимальных энергетических затратах становится возможным создание высокоэффективных рабочих групп для решения конкретных задач. С этой точки зрения виртуальность становится инструментом управления процессами реальности. Суть псевдо-дискуссии, как другой техники конструкции инструментальной социальности заключается в том, что общественный интерес или деятельность в каком-либо направлении могут быть инициированы посредством симуляции социальности. К примеру, если на определенном рынке наблюдается недостаток интереса к определенному виду продукции, в сетевом пространстве (форумы, социальные сети и т.п.) могут появиться участники коммуникации, активно интересующиеся данным видом продукции и являющиеся агентами коммерческой структуры, заинтересованной в повышении интереса к своему товару. Спрашивая совета, делясь рекомендациями и впечатлениями, вступая друг с другом в споры, эти участники коммуникации постепенно создают информационный фон, достаточный для того, чтобы в данную коммуникацию начали вступать реальные участники, привлеченные количеством упоминаний этой темы на новостных сайтах, в новостных лентах и в рейтингах поисковых систем. В какой-то момент процесс коммуникации выходит на качественно иной уровень, когда основными участниками становятся уже просто заинтересованные люди, привлечение и включение которых в эту самоподдерживающуюся коммуникацию и было целью псевдо-дискуссии. Агенты коммерческой структуры теперь выступают лишь в качестве корректировщиков данной коммуникации, направляя ее в то или иное русло через ввод новой управляющей информации. Применение данных техник облегчается заранее выстроенными коммуникационными интерфейсами, стандартизирующими коммуникационные циклы. Такие процессы трансформации социальности информационного общества становятся возможными в силу определенного обстоятельства. Машина достигает успехов в социальной коммуникации и в замещении мест в цепочках социальности не за счет ее приспособления к человеческой реальности. Дело обстоит противоположным образом: человеческая реальность коммуникации через посредство информационных технологий приспосабливается к реальности машины. Происходит машинизация коммуникативного субъекта. Потенциальное негативное влияние этой динамики связано с тем, что сетевые интерфейсы информационного общества вторгаются в процесс формирования общественно значимых смыслов. Как отмечает А.С. Кравец: «Конечно, личностные смыслы существуют, и они могут стимулироваться глубокими личностными переживаниями. Эти смысл могут отличаться глубокой индивидуальностью, неповторимостью, в своей экспликации, своей развернутностью и богатством содержания, как например, мой смысл пережитой войны, разлуки с любимым человеком, смерти близкого мне друга и т.д. И все же эти экспликации стоятся из общезначимых смысловых опор (концептов). Эти личностные смысловые образования можно сравнить с плетением кружев, которые неповторимы в рукодельном творчестве того или иного мастера, но обязательно включают нити и узлы. Концепты, из которых строятся смыслы, можно сравнить с узлами в кружевах, а скрепляющие их нити - с общезначимыми законами образования смысла (смысловыми согласованиями)»102. С этой точки зрения, можно говорить о том, что машина вторгается в оба принципиальных пункта общества, основанного на сетевом принципе. Сетевые узлы, как инстанции, генерирующие общезначимые смыслы, в рамках информационного общества становятся все более зависимыми от технических интерфейсов (нитей), обеспечивающих коммуникацию. Сами же эти нити могут быть использованы для трансформации законов образования смысла в рамках тех или иных сетевых инстанций. Доминирование в информационном обществе сетевого паттерна социализации приводит к появлению того, что М. Ганди описывает как «распределенное познание»: «...новые формы «распределенного познания» создают более интегрированную, чем индивидуализированную систему чувственного восприятия, которая напрямую подвергает испытанию траекторию современного сознания и опыта»103. «Распределенное познание» можно понимать как прямое выражение «дивидизации индивидуума» (см. выше), трансформации человеческой субъективности, ее фрагментации. Один фрагмент субъекта как участника определенного сетевого сообщества локализован в информационной структуре одного сообщества, другой фрагмент локализован в структуре другого сообщества, и т.д. И речь здесь идет не о социальных ролях, которые не противоречат сохранению целостности субъективности. Речь идет о том, что в структуру субъективности, в структуру принятия человеком решений встраиваются разнообразные интерфейсы. Для того чтобы осуществить себя в качестве субъекта, человеку требуется согласовать свои действия с определенными инстанциями машинной социальности, требуется доверить исполнение своей воли машинам (ближайший пример - поисковые системы), требуется консультироваться с машинами по разнообразным вопросам и основывать свои суждения на машинной экспертной оценке. Все эти аспекты фрагментируют человеческую субъективность и распределяют ее фрагменты по различным сетевым инстанциям. Эта динамика вносит свои коррективы в фундаментальные гносеологические процессы: «Возрастающее значение нечеловеческого принятия решений отмечает радикальное технологическое вторжение в те сферы человеческого познания, которые стремились отстоять франкфуртская школа и хайдеггерианская философская традиция. С появлением распределенного познания, пространство города не только стало частью человеческого тела, но также начало влиять на сам процесс мысли»104. Последнее процитированное положение говорит о том, что этот процесс затрагивает не только гносеологическую плоскость. Важной динамикой здесь является и процесс интеграции субъекта и пространства современного города, которое является материальным выражением трансформации социальности информационного общества. Как отмечает М.Ганди: «Стирание границ между телом и городом создает сложности в отношении нашего понимания человеческого субъекта и меняющихся характеристик человеческой деятельности. Расширенная концепция человеческой деятельности могла бы, например, включать роль биофизических процессов и социокультурных технологических систем, которые воздействуют на производство пространства»105. Социальная синхронизация информационного общества достигает успехов в деле согласования сетевых коммуникаций в силу того, что сами эти коммуникации оказываются жестко вписанными в заранее заданные структуры и отформатированными в соответствии с их требованиями. Главной характеристикой процессов социальной синхронизации становится курс на широкомасштабную интеграцию технологической и человеческой реальностей. Различные векторы синхронизации, ведущей составляющей которых является развитие технологически опосредованной коммуникации, ведут к новому уровню интеграции, в отношении которого принято употреблять термин «киборг»: «Появление компьютеров и последующее накопление неисчислимых данных привело к появлению новой системы памяти и мысли. Пересечения реальности киборга и реальности городского пространства размывают грань между «живым» и «неживым» через автономные и самоорганизующиеся характеристики технических сетей. Мы сталкиваемся с напряженностью между технофильскими интерпретациями возникающей связи между телом и технологией с одной стороны, и более скептическими и критическими позициями, которые подвергают сомнению социальные и политические последствия возрастающей роли технологических сетей в повседневной жизни»106. Излагаемая в данном исследовании интерпретация описанных выше интеграционных процессов не является технофильской, но утверждает безусловную значимость и активное воздействие последствий описываемых процессов на структуру социальной реальности. В связи с этим, в вопросах социальной синхронизации на первый план выходят процессы «био-политики» (М.Фуко, Д. Агамбен), предполагающие включение частной жизни и биологической жизни в сферу внимания политических инстанций. Ключевой точкой, в которой сходятся эти интенции, является связь между физическим телом и городской инфраструктурой информационного общества: «Развитие сетевого города означает одну из ключевых технологических медиаций городского пространства; появление динамики, которая соединяет человеческое тело и город, и, в то же время, реорганизует различие между личной и общественной сферами»107. Различие между личной и общественной сферами действительно тотально реорганизуется, поскольку личное, благодаря социальным сетям, как никогда становится интегрированным в общественное, понимаемое не как традиционная общинность, но как совокупность сетевых пространств. Такие пространства, являясь, по сути, весьма свободными, иерархически не централизованными, всецело обязаны своим существованием предоставляемым интерфейсам. Соответственно, сила, контролирующая генезис этих интерфейсов, их структурные особенности и связанные с ними практики, обретает контроль над функционированием сетевых структур. Таким образом, био-политика получает новый носитель - информационные технологии, которые также являются эффективным инструментом «менеджмента» социальности: «Био-политика, таким образом, может быть охарактеризована как постепенная колонизация или «политизация» «голой жизни» существенно увеличившей свою сложность совокупностью институциональных структур и отношений, которые находят свое аксиоматическое выражение в «законе» и в различных манифестациях «суверенной власти»»108. Таким образом, тело становится объектом колонизации, интеграции, политизации. Находясь в фокусе информационных технологий, тело становится информационной, символической реальностью, а точнее интерпретируется социальностью информационного общества именно так: «Если мы хотим понять смысл современного города и его постиндустриальных, модернистских и постмодернистских трансформаций - нам необходимо заняться телом как местом материального взаимодействия с физическим пространством города, и как символическим полем, в котором разыгрываются различные аспекты легитимации современных обществ»109. Имплицитная опасность такого поворота процессов социальной синхронизации состоит в том, что использование различными силами возросшего потенциала современных информационных технологий может приводить к масштабным деформациям коммуникации и социальной реальности. Интеграция большей части общества в сетевое информационное пространство делает запуск социально-инструментальных проектов посредством трансформации информационных потоков виртуального пространства значительно более легким. Концу социального, представлявшемуся Ж. Бодрийару в виде угасания гражданского сознания, в виде смерти, которую социальное находит в феномене массы, противостоит активно разрабатываемая (внешними по отношению к социальной коммуникации инстанциями) и успешно реализуемая в рамках информационного общества перспектива «гальванизации» масс, встроенных в сетевое пространство, определенными информационными потоками. «Мертвая» социальность гальванизированных подобным образом масс оказывается эффективной для реализации определенных инструментальных задач внешних инстанций. Это проблемное поле, возникающее перед социальной философией, исследующей информационное общество, может быть охарактеризовано и с другой теоретической позиции. Г. Бридж и С. Уатсон осмысливают складывающийся в рамках информационного общества комплекс проблем и противоречий как результат ставших возможными вследствие трансформации механизмов социальной синхронизации пересечений ландшафта (природного аспекта, куда включается и органическое тело) и инфраструктуры (как выражения развития технологий в целом). Совокупность проблем, возникающих вследствие таких пересечений, обладает комплексным характером: «Материальные и концептуальные пересечения между ландшафтом и инфраструктурой ставят ряд проблем, которые пересекают дисциплинарные границы. Неразрешенные противоречия включают статус человеческого субъекта в современном городе; необходимость навигации между реальностью индивидуального опыта и накоплением коллективной памяти; идеологическое использование природы в условиях современного процесса капиталистической урбанизации. Более того, эти темы остаются крайне политизированными: выбор специфических концептов или метафор по отношению к городскому пространству содержит в себе возможности их применения, как в отношении деятельности, так и в отношении мышления»110. Таким образом, ресурсы социальной синхронизации, которые предоставляет информационное общество, обладают серьезным, потенциально дестабилизирующим, а также репрессивным потенциалом по отношению к тем формам коммуникации, которые не вписываются в формат доминирующих сетевых структур, находящихся под контролем тех или иных сил. При этом сам процесс, на который опирается «био-политика», а именно вторжение инфраструктуры в ландшафт, является вполне объективным и обусловлен неизбежным в ходе истории совершенствованием технологий: «Био-политические процессы современного города происходят из расширяющейся связи гибридных отношений между телом, природой и городским пространством, так что структура города склоняется к киборгическому синтезу между физиологическими потребностями человеческого тела и физической инфраструктурой города»1. Главный вопрос здесь заключается в том, будет ли такой синтез исходить из приоритета потребностей человека, или же он будет исходить из приоритета потребностей инфраструктуры. Тенденции, характерные для трансформации социальности информационного общества, описанные выше, свидетельствуют, скорее, о приоритете потребностей инфраструктуры. Экономический аспект этой проблемы связан с тем, что в условиях проекции сферы производства на сферу потребления, сообщества людей и человек как таковой начинают совершенно открыто рассматриваться как human resources, то есть, либо как полезный узел механизма, либо как расходный материал. Современные коммерческие структуры наблюдают человека именно таким образом, имея в своем штате HR manager, специалиста по подбору и управлению человеческими ресурсами. Эти стратегии взаимодействия коммерческих структур с человеческой реальностью и представляют собой один из примеров захвата ландшафта инфраструктурой. Здесь также необходимо принять во внимание то обстоятельство, что в ландшафт вторгается не старая индустриальная инфраструктура, что было характерно для XX века. Новый «постиндустриализм», делая акцент на сфере услуг, отменяет многие процессы, характерные для индустрии прошлого. Но, одновременно с этим, «постиндустриализм» включает сферу потребления и «менеджмент потребления» (см. выше) в производственный цикл, и является, по сути, гипериндустриализмом, где услуги превращаются в массово выпускаемую продукцию. А поскольку основными производителями услуг являются люди, то они, их тело, а также сознание - являются тем ландшафтом, куда вторгается новая инфраструктура. Экономические основы этих процессов довольно ясно выражены М.Ганди: «Классическое понятие единственного лица, или суверенной власти, обладающей контролем над обществом как целым, претерпело фундаментальные изменения, в том смысле, что общество все в большей степени контролирует себя через неисчислимые сети наблюдения. Радикальное рассеивание власти ставит новые дилеммы в отношениях между телом и городом, в котором причина городской упорядоченности больше не связана с согласованными потребностями индустриального города, но, вместо этого, выражает роль городов как соревнующихся узлов глобальной экономики»1. Все описанные выше особенности трансформации социальности информационного общества в аспекте социальной синхронизации способствуют формированию обоснованного мнения о крайней противоречивости и большом негативном потенциале такой синхронизации относительно гуманистического аспекта культуры. Однако возможно усмотреть и позитивную перспективу социальных исследований, способную внести свой вклад в предотвращение актуализации данного негативного потенциала. Эту перспективу можно наметить в связи с осмыслением конструктивной роли комплексности и хаоса в процессах актуализации социальности. Так, рассуждая о формах общественного сознания современного города, М.Ганди отмечает: «Мозг или «пространство мысли» города сохраняется, но рассеивается в бесчисленных узлах и сетях. С этой точки зрения роль «хаоса», к примеру, приобретает совершенно другую значимость по сравнению с той установкой, которая была характерна для города эпохи модерна. Это восприятие хаоса как поля эволюционного и радикального экспериментирования. Хаос рассматривают не как аномальное измерение городского опыта, которое нужно проблематизировать или исключить из анализа, но как широкий канал социального и пространственного взаимодействия, через который мы можем воспринять альтернативы или формы городской действительности, проходившие, до этого момента, мимо нашего внимания»111. Теория хаоса позволяет применить к анализу общественных феноменов иные подходы, нежели те, которые были распространены до этого в социальных науках. Эссенциалистки интерпретируемые концепты субъекта и коллективных представлений, более неспособны адекватно описывать реальность информационного общества. Исследования же комплексности, применительно к новой социальной реальности, могут вывести социальную науку к новой парадигме. Излагаемая концепция социальности как феномена, обладающего фрактальной природой, может послужить междисциплинарным мостом между социальной философией и исследованиями в области комплексности. В этом видится возможный позитивный итог анализа проблемы социальной синхронизации информационного общества в рамках данного исследования. В качестве итогов данного параграфа диссертационного исследования можно выделить следующие положения: 1. Социальная синхронизация является магистральным направлением в трансформации социальности информационного общества и обеспечивается развитием и активным внедрением сетевых интерфейсов во все значимые области социальной реальности. 2. Внедрение новых коммуникационных технологий нивелирует пространственные и временные факторы социальной коммуникации и приводит к трансформации структуры коммуникационных -макро циклов, что выражается в возможности оперативной мобилизации больших сетевых ресурсов за короткое время. Быстрая актуализация аспектов социальности, обеспечиваемая потенциалом коммуникационных технологий, иллюстрирует тезис об эмерджентном и инструментальном характере социальности информационного общества. 3. Параллельно с внедрением сетевых интерфейсов имеет место процесс стандартизации коммуникационных циклов, унифицирующий их структуру и очерчивающий возможные области их актуализации. Это приводит к упрощению синхронизации социальной коммуникации с коммуникационными возможностями и стратегиями машинной социальности. 4. Процессы синхронизации человеческого и машинного измерения социальной коммуникации демонстрируют тенденцию к доминированию интересов технологически опосредованной коммуникации над гуманистическим аспектом социальности. Технологически опосредованная коммуникация влияет на генезис общественно значимых смыслов и позволяет инициировать цепочки социальности, включающие в себя большое количество индивидов, не имеющих представления о смысле деятельности, участниками которой они являются. 5. Процессы социальной синхронизации информационного общества могут быть описаны как вторжение «инфраструктуры» в «ландшафт», что является еще одной интерпретацией нарушения оперативной закрытости, в результате которого происходит отчуждение коммуникации от социальности. Эти процессы затрагивают не только социальность в целом, но и отдельный человеческий субъект, как носитель социальности. Актуализируются тенденции «распределенного познания», для которого характерно рассредоточение человеческой субъективности по различным сетевым инстанциям.