6.2. Анализ структуры 36-летних циклов (1881-2025 гг.)

История решила иначе. 1 (13) марта 1881 г., как мы уже говорили, Россия вступила в фазу нового «рывка» — «рывка 358

завершающей модернизации». Крах «либеральной», т.е. уважающей общественные устремления, стратегии реформ Александра II обусловил решительный поворот российской самодержавной власти в вопросе о путях и методах преодоления отставания России от Европы. Именно государство с этого момента взяло на себя задачу твердой рукой, без каких- либо политических послаблений вновь вывести Россию в число передовых и современных по своему техническому и военному потенциалу держав.

Мы же, со своей стороны, имея теперь, наконец, определенное представление о структурных особенностях всего 144-летнего периода фазы «рывка», можем обратиться к более глубокому и детальному рассмотрению текущей фазы завершающей модернизации. Вот ее основные вехи, которые одновременно раскрывают структуру 36-летних циклов, включающую три 12- летних периода внутри каждого цикла. Первый 36-летний цикл (1881 - 1917 гг.)

Период 1881-1894(3) гг. Существо политики Александра III двояко.

свои доходы на европейских курортах. Вместе с тем значительная (доходящая по некоторым оценкам до половины) часть помещичьих хозяйств велась способами, вообще не требовавшими применения их владельцами капиталов (арендным, издольным и т.п.). Учтем при этом, что государство выделяло колоссальные по тем временам кредиты под залог имений, финансируя тем самым преимущественно потребительские нужды того социального слоя, который оно считало своей опорой. Таким образом, задачу форсированного развития крупной индустрии в России приходилось решать, формируя опосредованные государством механизмы производительного накопления, создавая в стране благоприятный для европейских капиталов инвестиционный климат и вместе с тем вводя меры протекционистской защиты тяжелой промышленности, а также всячески развивая сферу собственно государственного предпринимательства. Этот последний момент лучше всего проиллюстрировать, сославшись на два ключевых проекта, инициированных в ту эпоху. Это, во-первых, начатая в 1889 г. конверсия государственных займов, сформировавшая более чем на два десятилетия вперед эффективный и удобный как для России, так и для Европы механизм государственных гарантий капиталам, привлекаемым в российскую экономику.

формируемым им спросом колоссальное ускорение российской индустриализации и вскоре выведший Россию в лидеры мирового железнодорожного строительства. Резюмируя существо сложившегося к началу 1890-х гг. механизма российского государственного предпринимательства, следует отметить прежде всего его важную опосредующую функцию. В отсутствие полноценного субъекта национального капиталистического накопления, способного обеспечить необходимые индустрии концентрированные инвестиции, государство само становится, так сказать, псевдосубъектом этой по сути нерыночной 360

индустриализации, опосредуя связь российского «производства без капиталов» и западноевропейских «капиталов без производства».

Этот радикальный поворот государственной политики имел и свою оборотную сторону. Прежде (вплоть до середины XIX в.) задача завоевания новых территорий для аграрной колонизации была в ней одной из важнейших государственных задач, чем достигалось заметное снижение остроты проблемы аграрного перенаселения в центре России. Теперь же пореформенная деревня все более становится не целью, а лишь объектом фискальной политики государства, вспомогательным средством для формирования инвестиционного потенциала индустрии. Целенаправленными усилиями государства менее чем за десять лет обеспечивается рост хлебного экспорта в полтора раза. В результате такой политики в Поволжье к концу XIX в. в сравнении с 1830-ми годами число неурожайных лет за десятилетие возрастаете 1 до 5-8 (!) [Яковлев 1955. С. 183— 186]. Новая политика обрекает российскую деревню на стагнацию, чреватую в будущем катастрофой. Первым «звонком», обозначившим возможные социальные последствия этой радикальной смены приоритетов российской политики, т.

Период 1894(3)—1905гг. За период промышленного подъема 1890-х гг. промышленное производство в России в целом удвоилось, а производство средств производства — утроилось, составив к началу 1900-х гг. свыше 40 % промышленной продукции. Многократно выросли производство чугуна и стали, 361

объем продукции машиностроения. Значительно увеличилась производительность труда в промышленности, особенно — в тяжелой [Производительные силы 1986. С. 29]. Тем самым Россия недвусмысленно заявила о своих претензиях на вступление в число ведущих мировых центров крупной промышленности. Блестяще проведенная Витте денежная реформа 1897 г., осуществившая переход России к золотому обращению, дополнительно стимулировала привлечение иностранных капиталов в основные фонды российской тяжелой индустрии. Вместе с тем сложившаяся система инвестирования в индустрию оказывалась в высшей степени эмансипированной от эффективности внутреннего капиталистического накопления. Благополучие индустрии почти всецело зависело от формируемой государством искусственной атмосферы, фактически ограждающей ее от «капризов» рыночного спроса и создававшейся путем систематического перераспределения в ее пользу ресурсов, отчуждаемых без всякой компенсации у других производительных сегментов российского общества, прежде всего — у крестьянства. Стратегическая ограниченность такого механизма инвестирования индустриального роста была связана с принципиальной несамостоятельностью индустрии в проведении инвестиционной политики, сообразной ее собственным потребностям.

Западноевропейский финансовый кризис 1898—1899гг. лишь дополнительно усилил эту злокачественную покровительствующую связь государства с российской индустрией, а вместе с тем дал дополнительные импульсы процессам ее монополистической концентрации, формированию охватывающих целые отрасли картелей и синдикатов. Конкурентные механизмы рыночного регулирования российской индустрии 362

фактически отторгались. Индустриализация вела не столько к развитию, сколько к деградации и распаду товарно-денежных связей в российском обществе, усугубляя проблемы российской деревни, связанные с преобладанием в ней натурального хозяйства и растущим обнищанием. В докладе Совета съездов на VIII съезде представителей промышленности и торговли говорилось: «Нигде за границей не существует такого легко сжимаемого рынка, как у нас. С одной стороны, массы населения живут урожаем, нигде не зависящим столько от случая, как у нас, с другой стороны, нигде казна и политика казны, как одной из крупнейших потребительниц, не играет такой крупной роли. Неурожай и сокращение казенных заказов в совокупности могут вызвать сокращение спроса до размеров, почти катастрофических» [Шепелев 1987. С. 167]. Между тем, успехи тяжелой индустрии, призванные по замыслу власти усилить державную мощь империи, толкают эту власть на внешнеполитические авантюры. В результате удаления «благоразумного» Витте с ключевого поста министра финансов на символический пост председателя Кабинета министров Россия вступает в войну с Японией. Промышленный кризис, военная катастрофа 1904-1905 гг., революция и перспектива полного краха российских финансов венчают этот поначалу блистательный этап ее истории.

Период 1905—1917гг.

шение о созыве Государственной Думы и соответствующий избирательный закон. Однако 1905 г. не случайно считается «генеральной репетицией» 1917-го. Силы революции — и прежде всего ее радикальное крыло — получили уникальную возможность практически опробовать многие важнейшие инструменты и практики революционного ниспровержения власти и эффективного управления революционной массой. В частности, именно тогда возникли Советы, давшие новое имя России и ее власти на следующие после 1917 г. три четверти века.

Со своей стороны, власть приступает к реформе крестьянского землевладения, понимая необходимость стимулировать распад общины (до той поры — основы аграрного хозяйства России) и утвердить в деревне начала частной собственности и уважения к собственности других. Парадокс в том, что община, прежде являвшаяся главной опорой

самодержавия, теперь угрожает ему смертельной опасностью. Приступая к ликвидации ее хозяйственной монополии в русской деревне, самодержавная власть действует из чувства самосохранения и в то же время по существу лишает себя единственно надежной опоры в стране.

Осуществление этой реформы выпадает на долю П. А. Столыпина (и в конечном счете стоит ему жизни). Его предшественник С.Ю. Витте отделывается куда более скромными потерями: его отправляют в отставку в конце апреля 1906 г., спустя неделю после того, как благодаря его активнейшему участию получает положительное решение вопрос о предоставлении спасительного во всех отношениях для России международного займа, который предназначен для восстановления ее финансовой системы, приведенной на грань полного краха русско-японской войной и революцией.

Способ решения аграрного вопроса, реализуемый Столыпиным и представлявшийся многим во властной элите почти неприемлемым, на самом деле олицетворял собою компромисс с общиной. Правительство поощряло лишь выход из нее, а еще лучше — переселение на свободные, неосвоенные земли. Оно не решалось, да и не могло покуситься на краеугольный принцип общинного землепользования. Но эта непоследователь- 364

ность во многом подготавливала последовавшую в 1917— 1918 гг. революционную вакханалию земельных поравнений и переделов, обусловила возможность временного, но чрезвычайно разрушительного по своим последствиям возрождения общины. Предвоенный (1910—1914гг.) экономический подъем, казалось бы, давал надежды на эволюционное решение противоречий российской модернизации, на медленное, постепенное изживание терзающих Россию социальных противоречий. Мировая война (1914— 1918 гг.) опрокинула эти надежды. На сей раз стремление испытать экономическую и военную мощь страны в очередной военной авантюре не учло масштаба баталии и привело к летальным для режима последствиям. Мировая война не только разрушила эффективно функционировавший прежде механизм иностранного финансирования, поддерживающий государственное могущество России. Она со всей неизбежностью — под угрозой неминуемого и полного краха — поставила задачу слияния государственных и монопольных форм организации ее крупной промышленности. Вместе с тем она революционизировала оторванное от земли и брошенное в мясорубку тотальной войны крестьянство. Наконец, она со всей очевидностью продемонстрировала разложение и полную неадекватность самодержавной власти, не способной управлять уже столь сложной страной, особенно в ситуации острейшего кризиса. Россия вошла в полосу великих потрясений, от которых ее тщетно предостерегал реформатор-эволюционист П. А. Столыпин.

Второй 36-летний цикл (1917—1953 гг.)

Период 1917—1929 гг. На волне национального кризиса 1917 г. — и после ряда неудачных попыток найти выход из него, не разрушая старой социальной структуры, — к власти пришла политическая сила, предложившая стране радикальный вариант решения проблемы. Она принудила страну продолжить индустриальную модернизацию, избрав крайне своеобразный, предельно нерыночный и недемократический (в современном понимании) ее вариант. Политическая тактика 365

большевиков, свободная от всяких предрассудков прежней (буржуазной, как они выражались) политики, на первом пореволюционном этапе (1917—1920гг.) была нацелена исключительно на разрушение структур старого общества, его институтов, механизмов его экономической, правовой и политической интеграции, его ценностей и морали. Последовательно были разрушены финансовая система страны, правовая система, общенациональные институты внутреннего рынка, транспортная инфраструктура и многое, многое другое. На этом первом этапе большевики эффективно использовали «протестный потенциал» демобилизованного из разложившейся армии крестьянства. Проведение скоротечных аграрных преобразований 1918г. было отдано на откуп самому крестьянству и совершалось предельно упрощенным способом, неизбежно возрождая традиционные «ультрадемократические» механизмы общинных переделов. Община становится главнейшим аграрно-ре-волюционным ферментом в деревне, важнейшим инструментом земельной реформы, принудительно возвращая в свое лоно «столыпинских» выходцев, на корню разрушая прежние частноправовые отношения в сфере землепользования. Вместе с тем упоенное вакханалией поравнений и переделов общинное крестьянство дает большевикам мандат на самую решительную экспроприацию и огосударствление промышленности, финансов и торговли, а также на самые решительные меры политического террора при ее проведении. Тем самым оно невольно поощряет недвусмысленные претензии большевизма на абсолютную государственную власть и создает условия формирования в стране единого государственно-монополистического хозяйственного механизма.

Дальнейшее известно. Полный разлад и разруха в сфере «городского производства» предопределили крах внутреннего товарообмена между городом и деревней. Революционная власть перешла к стратегии реквизиций, продотрядов и продразверстки. С жестокой последовательностью деревня, до того расправившаяся с помещиками и «мироедами», была разорена и поставлена на колени. Итогом этого к 1920 г. стал испугавший и ввергший в панику даже самих большевиков повсе- 366

местный развал экономики и общества, полное разложение механизмов общественного воспроизводства. Победа большевизма над частным крупнокапиталистическим производством в городе и общиной в деревне оказалась пирровой. Заводы и шахты стояли в запустении. Община же голодала, но упорно не поддавалась управляющим импульсам государственных органов советской власти, сокращала посевы, забивала скот, всеми правдами и неправдами утаивала урожай. В 1921 г. большевистская власть вынуждена была пойти на экстренные меры по возрождению внутреннего рыночного товарооборота, легализацию торговли и замену продразверстки продналогом. Вместе с тем она усвоила главный урок эпохи «военного коммунизма»: необходимость внутреннего преобразования и последующей ликвидации общины как ключевого условия формирования инвестиционного механизма социалистической индустриализации и политической гегемонии «нового класса» (или же класса коммунистической номенклатуры) в России. Первичное разложение общины достигается включением в период нэпа механизма индивидуального денежного обложения крестьянских хозяйств, ограничением переделов и подавлением круговой поруки. При этом в новых условиях стратегической монополии власти в экономике дифференциация крестьянских хозяйств лишь усиливала потенциал властного контроля. И когда власть сочла, что в ходе «передышки» середины 1920-х гг. накопила достаточно сил и средств для повторения военно-коммунистического эксперимента, она цинично использовала сформировавшийся в деревне ресурс крестьянской бедноты для решительной и бесповоротной экспроприации всего прежнего крестьянского уклада и использования его в качестве универсального подручного средства для реализации своих державных замыслов (не только в виде отчужденного продукта, повышающего экспортный потенциал и валютные ресурсы страны, но и непосредственно — в виде рабской физической силы на стройках сталинских пятилеток, на лесоповале, на канал строе и пр. и пр.). И пророчески назвала всё это «великим переломом» 1929 г. 367

Период 1929—1941гг. Создание чрезвычайно эффективного (с точки зрения поставленной цели) механизма трансформации ресурсов натуральных укладов России в новейшие формы ее индустриального и военно-политического могущества явилось главным итогом симбиотического процесса коллективизации и индустриализации 1930-х гг. То, что не удалось сделать Александру III и его министрам-финансистам (Вышнеградскому и Витте), спустя 36 лет сделали большевики под руководством И.В. Сталина. При этом российское крестьянство умостило собою дорогу России в «светлое» военно-коммунистическое будущее. Те счастливчики, что не подверглись раскулачиванию, стали бесправными орудиями всесоюзной колхозной машины, позволяющей без всяких ограничений изымать в пользу государства произведенный на селе продукт. «Теперь, — говорил Сталин, — крестьяне требуют заботы о хозяйстве и разумного ведения дела не от самих себя, а от руководства колхоза» (цит. по: [Гордон, Клопов 1988. С. 5]). Власть лишила крестьянство даже права на собственное разумение в его собственных крестьянских делах. «Разум» по директиве «сверху» был отчужден от производителя и воплощен в директивных органах единого монопольно управляющего страною «центра».

На этой основе власть обретала возможность сосредоточить весь ресурсный потенциал страны на развитии индустрии. Ее колоссальный рост в считанные годы вывел СССР в число великих держав (успехи СССР были особенно впечатляющи на фоне кризиса и депрессии, охватившей капиталистический мир в 1930-х гг.). Залог этого успеха был прежде всего в последовательном и бескомпромиссном отказе СССР от использования инструментов товарно-денежных отношений во внутренней политике. Страна решительно вступила на путь строительства особой, нигде ранее не виданной нерыночно- индустриальной цивилизации, которая уже к началу 1940-х гг. стала обретать черты нового мирового центра силы и нового глобального по своему значению социально- политического феномена.

Период 1941-1953 гг. Война (1941-1945 гг.) вновь (как прежде — революция 1905 г.) обозначила пределы и неизбеж- 368

ные последствия сформировавшегося в 1930-е гг. хозяйственного механизма. Вместе с тем она выявила новые, незадействованные ранее ресурсы и возможности директивно-мобилизационной экономики. Военная мобилизация обеспечила грандиозные даже по меркам 1930-х гг. масштабы перекачки людских ресурсов из деревни в город и из внеиндустриальных секторов хозяйства в индустрию. В процесс оказались вовлечены все без разбора, в том числе женщины и подростки (лишь за один 1943 г. численность рабочих, служащих и колхозников увеличилась за счет мобилизации женщин и молодежи на 5 млн человек). Эти процессы завершали разложение прежнего уклада российской деревни, а вместе с тем утверждали и на послевоенный период решающее значение военно-мобилизационного механизма в качестве ключевого инструмента социализации в рамках новой нерыночно-индустриальной цивилизации страны Советов. Победа в войне неслыханно усилила мировые геополитические позиции СССР, но вместе с тем поставила жесткие пределы прежде «безграничным» вожделениям большевистских идеологов «мировой революции». СССР был принужден к признанию биполярной структуры мирового порядка и ограничен в своих политических амбициях пределами так называемого «социалистического лагеря». Вместе с тем эффективность его мобилизационных механизмов и принуждающие возможности его политической системы обеспечили его необходимыми ресурсами, позволившими вступить в соревнование с лидером мировой экономики - США за ядерно-стратегический паритет, а в 1953 г. фактически достичь его. Мир реально оказался в преддверии новой третьей (термоядерной) мировой войны, и, возможно, только смерть Сталина пресекла такое развитие событий.

Третий 36-летний цикл (1953-1989 гг.)

Период 1953—1964(5) гг. Смерть Сталина раскрепостила в первую очередь высший эшелон советской партийно-номенклатурной элиты. А вместе с тем поставила перед этими отбор- 369

ными «сталинскими кадрами» проблему дальнейшего развития страны и преодоления многочисленных дисфункций в работе налаженного Сталиным государственного механизма — проблему, впрямую сопряженную с проблемами их личного политического выживания. Победил в этой схватке наследников великого диктатора, как известно, Н. С. Хрущев, сделавший ставку на ресурсы центрального партаппарата и получивший тем самым исторический шанс определить стратегию десталинизации сформированного ранее единого хозяйственно-политического организма СССР.

Подчиняя внутреннюю политику потребностям острой внутрипартийной политической борьбы, Хрущев, во многом не отдавая себе отчета в стратегическом значении совершаемых им поступков, сумел внести определенные позитивные изменения в состояние сельского хозяйства страны, активизировать практику государственных инвестиций в сельскохозяйственное производство (распространение совхозов, до этого сравнительно немногочисленных). Вместе с тем он сумел идеологически обосновать необходимость некоторого изменения пропорций распределения ее ресурсов в пользу трудящихся города и деревни и в ущерб узко понимаемым интересам индустриального развития. В стране началось массовое жилищное строительство, наметился рост реального уровня жизни. В то же время новый импульс приобрели тенденции разрешения противоречий внутреннего развития за счет форсирования внешней аграрной и индустриальной колонизации. В ущерб решению неотложных проблем аграрной деградации в центре России всё внимание власти было сосредоточено на пресловутом «освоении целинных и залежных земель». Аналогичным образом и новые импульсы технического обновления, и ресурсы для развития крупной индустрии сосредоточивались в первую очередь на вновь строящихся предприятиях на востоке страны — в Сибири, Казахстане и др. Сосредоточив к весне 1958 г. в своих руках все основные рычаги политической власти, Хрущев реализовал, возможно, безотчетно для самого себя, важнейшую политическую зада- 370

чу, стоявшую перед советским режимом с начала 1950-х гг., — разрушил прежний, сталинский механизм власти, олицетворяемый Президиумом ЦК, а вместе с тем сплотил и продвинул к власти «новых людей», будущих «творцов застоя» (в частности, таких, как заметно укрепившие свои позиции после июльского 1957 г. пленума ЦК КПСС М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, А.Н. Косыгин, А.П. Кириленко, К.Т. Мазуров, А.А. Громыко, Р.Я. Малиновской, С.Г. Горшков, Д.Ф. Устинов). Но когда через некоторое время новое «коллективное руководство» стало тяготиться самовластьем Хрущева, то оказалось, что у последнего нет ни эффективных механизмов политического контроля за деятельностью нового аппарата власти, ни надежного репрессивного аппарата для его устрашения и обуздания.

Вместе с тем «новые люди» во власти, ощущая свою растущую силу и отсутствие хозяина, всё более недвусмысленно требовали гарантий своей безопасности и всё более отходили от норм дисциплинирующей номенклатуру и вмененной ей Сталиным этики «государевых холопов», «воровство» которых беспощадно наказывалось. Теперь же каждый средней руки партчиновник мечтал видеть себя хозяином во вверенном ему сегменте государственного хозяйства. Партхозактив становился главным действующим лицом российской истории. Ревизия сталинской индустриализации вела к переходу от мобилизационной к административно-распределительной системе, более дифференцированной и более приспособленной к длительному развитию в условиях пресловутого «мирного сосуществования систем».

Период 1964(5)—1977 гг. Причины «октябрьского переворота» 1964 г., отстранившего Хрущева от власти, заключались не столько в его так называемом «волюнтаризме», сколько в самой логике преобразования советской политической и хозяйственной системы. Реформы Хрущева привели к ликвидации прежней сверхцентрализованной мобилизационной системы управления страной, но основы государственной нерыночной монополии остались неизменными. Назревшая потребность дать простор развитию

отраслевых министерств и ведомств, обеспечить им известную самостоятельность и политический 371

вес в определении приоритетов государственной инвестиционной политики заставила партийно-хозяйственный аппарат объединиться в борьбе против Хрущева, который пытался соединить несоединимое - децентрализацию управления через совнархозы с одновременным усилением централизации партийного руководства.

Успех «заговорщиков» предопределил ликвидацию всех созданных Хрущевым переходных политических и экономических структур. Но на первых порах импульсы социально- экономического реформирования, приданные им СССР, не затухали. Умеренные реформаторы-хозяйственники во главе с Председателем Совета Министров А.Н. Косыгиным, продолжали усилия по адаптации советской экономики к условиям развивающейся в мире научно-технической революции. Был существенно ослаблен прежде жесткий контроль государства над колхозами, публично провозглашен курс на экономическую реформу. Однако в итоге всё ограничилось переходом к министерско-ведомственной форме управления промышленностью, которая обеспечивала известную эмансипацию партийного аппарата от непосредственной хозяйственной ответственности при сохранении за ним политического полновластия. Тем «эра реформ» и закончилась.

Высокие темпы промышленного роста, особенно в военно-стратегической сфере, позволили СССР добиться устойчивого паритета с Западом в области стратегической безопасности и занять признаваемое всеми в мире место державы № 2. Но эти успехи лишь усиливали консервативные тенденции в советском руководстве и подталкивали его к попыткам распространить политическое влияние СССР за оговоренные с Западом пределы. Вслед за первой ласточкой - Кубой присутствие Советского Союза расширяется в Индокитае, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. В СССР развертывается колоссальная программа технической модернизации наступательных вооружений. Вынужденный считаться с возросшей военной мощью СССР, Запад фактически пошел на официальное признание имперских амбиций Советской державы. Началась политика «разрядки» (1972—1977 гг.).

Началось 372

«наведение мостов» и налаживание контактов между долгое время полностью закрытыми друг для друга общественными системами. Теории конвергенции стали популярны по обе стороны, казалось бы, уже разрушающейся баррикады.

Период 1977—1989гг. 1976—1977 гг. обозначили принципиальный перелом в экономическом и политическом развитии СССР. Начиная с этого времени стали резко снижаться темпы экономического роста, последствия структурного кризиса в экономике стали проявляться все отчетливее. В политической сфере стали усиливаться консервативно-милитаристские и изоляционистские тенденции. С июня 1977 г. генсек Брежнев присвоил себе пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, т.е. упрочил формальную легитимацию собственной безраздельной власти. Дополнительная легитимация была обеспечена и включением в Конституцию 1977 г. особого пункта о «руководящей и направляющей роли партии». Пройдя полосу впечатляющего расцвета, административно-распределительная система и сформированная ею ведомственная экономика входили в полосу глубокого кризиса, названного позднее эпохой застоя. Этот кризис оказался усугублен проблемой смены поколений в советском руководстве: представители прежнего «коллективного руководства», выдвинувшиеся при Сталине и Хрущеве, один за другим уходили из жизни (Суслов — в феврале 1982 г., Брежнев — в ноябре того же года, Андропов — в феврале 1984 г. Устинов — в декабре того же года и т.д.). Наконец, смерть очередного генсека К.У. Черненко (март 1985 г.) вывела страну из полосы политического застоя и придала определенный динамизм процессам пересмотра ключевых параметров собственного социально-политического и экономического развития. Вскоре по инициативе нового генсека М.С. Горбачева началась политика «ускорения», а затем и «перестройки», социальная активность широких масс получила высочайшее дозволение «служить целям обновления социализма». Административно-распределительная система развитого социализма неуклонно продвигалась к своему закату. Прежние стимулы к труду и механизмы социальной мобильности, действовавшие на протяжении 1930-х — 373

1970-х гг., были исчерпаны. Министерства и ведомства, укрепившие свои позиции в 1970- е гг., фактически превратились в отраслевые монополии, в мощные корпорации, чья деятельность больше не поддавалась управлению из центра. Даровых ресурсов становилось всё меньше, а аппетиты корпораций-монополистов и военно-промышленного комплекса всё возрастали. Потенциал нерыночных форм экономики — от сталинской мобилизационной до брежневской административно-распределительной — был исчерпан. Гласность и демократизация разлагали последние бастионы «старого порядка». «Новое мышление» идеологически обезоруживало его защитников. Речь шла лишь о том, в какие политические и имущественно-хозяйственные формы выльется в конечном счете всё более очевидное безраздельное господство новой деидеологизированной и сориентированной на ценности западного благополучия номенклатуры. В дело вступал формирующийся уполномоченный (высшим партаппаратом) бизнес и теневые структуры власти — собственности. Начало горбачевских игр в «реальную демократию», а также безволие власти перед лицом распадающегося Восточноевропейского блока предопределили последующее развитие событий. Четвертый 36-летний цикл (1989—2025 гг.)

Период 1989—2000(1) гг. В стране с отсутствующими рыночной экономикой и гражданским обществом, при укорененной во всем жизненном строе нерасчлененности власти и собственности, при отсутствии институтов частного права и государстве, полностью утратившем представление о своих обязанностях по отношению к законопослушному гражданину, в этой стране с благословения XIX партконференции (июль 1988 г.) был запущен процесс формирования институтов парламентской демократии. Тем самым власть расписывалась в неспособности обеспечить минимально необходимые предпосылки рыночного реформирования экономики. В свойственной ей манере полной социальной безответственности она одной рукой насаждала в обществе навыки институциональной демо- 374

кратии, а другой — продвигала проекты экономической модернизации социалистической системы. Иными словами, она предпочитала «игры с огнем», возможно, полагая, что это лишь «игры в мутной воде», которые позволят ей в конечном счете выловить пропуск в мир западного процветания. Но государственно-политический крах 1991 г. во многом превзошел самые смелые ожидания и прогнозы.

Распад СССР (декабрь 1991 г.) стал не завершением, а лишь началом драматического процесса освоения российским обществом политического пространства формирующейся на руинах империи нации-государства. Сложность этой поистине исторической задачи в условиях эфемерности сохраняющихся в постсоветской России ресурсов социальной интеграции и острого кризиса идентичности (порожденного разложением большинства прежних социально значимых идентификационных моделей советского типа) еще не вполне осмыслена не только массовым сознанием, но и российским политическим классом и обслуживающим его экспертным сообществом. Отсюда — поразительная устойчивость многочисленных иллюзий и своего рода аберрация политического зрения, проявляющиеся в явно неадекватных оценках политиками и экспертами места постсоветской России в современном мире и ее реальных успехов в деле формирования демократической политической системы и рыночно-капиталистической экономики. Поиск новой стратегии национально-цивилизационного развития, а вместе с тем и соответствующих идентификационных паттернов осуществляется российской политической элитой в крайне неудобном положении, как бы на стыке глобализирующегося мира и увязшей в состоянии переходности (незавершенной модернизации) России. Более того, и политические, и социокультурные процессы в российском обществе во многих отношениях по-прежнему развиваются в противофазе с процессами, характеризующими авангард современного мира.

К тому же есть весьма серьезные основания полагать, что «антикоммунистический переворот» 1991 г. и последующий крах СССР в модернизационном развитии России эволюционно оказались отнюдь не эквивалентны краху империи Наполеона III во 375

Франции в 1870 г. или краху «третьего рейха» в Германии в 1945 г., в свое время обозначившим завершение фазы «неорганичной модернизации» в развитии Франции и Германии и обеспечившим этим странам возможность преодоления дисфункций собственной государственно-политической и экономической системы и в дальнейшем — успешной интеграции в сообщество современных государств. России такое принципиальное изменение стратегии модернизации в лучшем случае только еще предстоит в будущем, а до тех пор ей суждено пребывать в ситуации системной неустойчивости, испытывая внутренние борения и конфликтное противостояние политических интенций догоняющей модернизации и имперской реставрации — взаимно обусловленных и стратегически равно бесперспективных. Глубина социальных разрушений, постигших российское общество за годы советско- коммунистического нерыночного эксперимента, до сих пор до конца не осознана. Вместе с архаикой тогда были уничтожены и ростки самосознания личности, автономной от государства, и вместе с тем — представления о верховенстве права (rule of law) и частной собственности, а на расчищенном таким образом поле сформировалась совершенно особая, по-своему уникальная система ценностей советского человека (всецело рассчитывающего на государство как на источник своего материального существования и в то же время всецело стремящегося эмансипироваться от государства в аспекте социально-политическом, «жить обеспеченно, но не по указке»). Попытка укоренения на этой почве институтов и практик современной демократии и рынка в России привела спустя более чем десятилетие к весьма противоречивым и неоднозначным (а в какой-то мере и беспрецедентным) результатам и еще более неопределенной перспективе.

Уже к середине 1990-х гг. после завершения первого этапа «шоковой терапии» и ваучерной приватизации вместо отделения власти от собственности начала формироваться новая переходная, своего рода «двухтактная» модель отчуждения и накопления ресурсов собственности и власти, при которой немногие, «уполномоченные властью» крупные собственники получают сверхдоходы и контроль над ключевыми хозяйственными ресурсами 376

общества (ограничивая или прямо понижая при этом уровень жизни и политического участия подавляющего большинства населения), а власть контролирует этих собственников и присваивает часть их сверхдоходов, формируя за счет этих средств механизмы политического и идеологического контроля над электоральным процессом (в первую очередь посредством «карманных» политических партий и контролируемых медиа-ресурсов). Подобная модель, нацеленная на стабилизацию и консервацию возникшего в 1993—1996 гг. «олигархического» политического режима, принципиально блокировала процессы оформления средних слоев общества в качестве ключевого субъекта либерально-демократической модели политического и экономического развития. Коммерциализация 1990-х гг. осуществила последовательную и беззастенчивую экспроприацию большинства основных социальных и профессиональных групп, лишая их возможности на основе профессиональной деятельности поддерживать собственное существование. Утвердившаяся в условиях вопиющей неэффективности работы новых демократически-правовых институтов практика «борьбы без правил» последовательно разрушала и без того уже почти эфемерные основы общественной консолидации и самосохранения.

К концу 1990-х гг. в российском обществе возник отчетливый запрос на упорядочивающую и дисциплинирующую новые элиты власть, на укрепление российской государственности и определенную корректировку господствующей либеральной стратегии развития, привнесение в нее отчетливых интервенционистских импульсов со стороны государства. Эти общественные настроения удачно совпали с вызревающим в недрах переживших распад СССР номенклатурных структур стремлением к собственному политическому возрождению и к власти. Слабеющим голосом патриарх российской демократии Б.Н. Ельцин даровал стране (в ночь с 31 декабря 1999 г. на 1 января 2000 г.) нового лидера, соответствующего всем требованиям наступающей эпохи.

Период 2000(1)—2013 гг. После марта 2000 г. градус политической жизни в стране заметно понизился. Политические инновации перешли в разряд монопольных прерогатив выстраи- 377

ваемой заново «исполнительной вертикали». Оппозиция, лишенная действенных рычагов влияния как на процесс принятия политических решений, так и на формирование массовых политических установок, окончательно утратила «непримиримую» составляющую, стала «системной» (а точнее — «ручной»). Вместе с тем исполнительная власть, блестяще реализовавшая в 1999—2000 гг. свой собственный электоральный проект и претендующая сегодня на главенство в политической жизни страны, обрела перспективу построения отношений с обществом напрямую, минуя всякого рода институциональных посредников. В целом же налицо принципиальное упрощение ряда важнейших механизмов политического развития, уменьшение потенциала формирующихся институтов демократии. Вместе с тем крайне благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура обеспечила России заметный экономический рост и определенные ресурсы для возрождения позиций государства (и прежде всего новой высшей государственной бюрократии) как в экономике, так и в политической жизни.

С начала второго президентского срока В. В. Путина политическое наступление власти развернулось не только в сторону экономики (и определенного дисциплинирования олигархии), но и в направлении коммерциализации и монетизации ключевых систем социального воспроизводства (здравоохранения, образования, науки, пенсионного обеспечения, жилищно-коммунального хозяйства), т.е. рыночного «обуздания» населения, введения его в состояние полной управляемости и готовности к новым подвигам самоотречения на благо государства.

Текущие тренды общественных настроений и ожиданий свидетельствуют о том, что новое устойчивое состояние, которое может сложиться после разрушения нынешнего, будет существенно менее демократическим и либеральным. Как известно, в классическом случае и демократия, и законность, и конституция, и элементы гражданского общества возникают по мере того, как влиятельные хозяйствующие и социальные субъекты приходят к пониманию необходимости политически сдерживать и ограничивать властного суверена. Наша российская традиция иная, и ограничителем самодержавной власти суверена в 378

России всегда была перспектива формирования теневого сговора в ближайшем окружении «самовластца». Российские либеральные реформаторы 1990-х гг. в этом отношении оказались скорее традиционалистами. Унаследованные от прежних эпох механизмы и социокультурные архетипы самодержавной власти оказались для них чрезвычайно удобными инструментами реализации ключевого проекта приватизации и коммерциализации в постсоветской России. Государственная власть была использована ими с целью перераспределения и приватизации государственной (в тот период — всеобъемлющей) собственности в интересах формирующейся новой «партии власти». В кратчайшие сроки сформировались устойчивые и влиятельнейшие группы интересов, заинтересованные в институционализации данного механизма «приватизации государства» и в соответствующей трансформации стихийно сформировавшихся в 1989— 1993 гг. демократических практик. Встал вопрос об «управляемой демократии» и о формировании соответствующих инструментов и технологий, а в дальнейшем и о процедурном и институциональном оформлении потребности власти в надежном и эффективном управлении политическими настроениями и электоральными предпочтениями общества.

Итогом последних двадцати лет социально-политического развития России стала парадоксальная ситуация: и российская власть, и российское общество последовательно и необратимо утрачивают ресурсы и навыки, необходимые для осуществления политики силового, потестарного господства, но эти потери не компенсируются обретением качеств альтернативного, современного политического поведения, предполагающих способность к решению возникающих социальных противоречий и конфликтов посредством компромиссов и формализованных процедур принятия конфликтующими сторонами взаимных связывающих обязательств. С этим багажом почти неразрешимых проблем вступает Россия в будущее, которое — по всем вышеперечисленным причинам — сулит ей еще достаточно длительное

движение в прежней логике развития, диктуя ей мучительное изживание в себе прежних самодержавно-номенклатурных архетипов социально-политического развития. 379

Период 2013—2025 гг. Сегодня этот период пока еще скрыт в туманной мгле времен. Однако можно со всей определенностью сказать о двух ключевых вехах, его ограничивающих. И первая (2013 г.), и особенно вторая (2025 г.) обозначают грядущий принципиальный поворот в российской политике. В первом случае это будет сопряжено с радикальной дестабилизацией сформировавшегося в постсоветский период режима. Россия вступит в полосу серьезных внешнеполитических осложнений и конфликтов, реальная угроза нависнет над ее территориальной целостностью и внутриполитическим консенсусом в обществе. Это, скорее всего, потребует радикального пересмотра внутри- и внешнеполитической стратегии государства, а также самих принципов его функционирования. Во втором случае речь пойдет о существенно большем. России предстоит завершение целой серии разномасштабных циклов своей исторической эволюции. И венчающее эти исторические циклы решающее испытание ее готовности к новому качеству исторического развития — как полноправного и всеми признанного и желанного члена мирового сообщества современных и демократических государств. Либо Россия сумеет справиться с этим, возможно, самым сложным испытанием в своей истории, либо она развеется как мираж, не найдя себе места в сообществе современных наций завтрашнего глобализованного мира.

Однако, чтобы не завершать эту тему на столь драматической и в то же время абстрактной ноте, еще раз окинем взором пройденные выше исторические циклы и попытаемся обнаружить в них определенный креативный посыл, позволяющий на основании инвариантов прошлого развития попытаться понять задачи и ограничения развития будущего. Проанализировав три последних исторических рывка России, мы выявили следующую последовательность исторических этапов. «Московский рывок»: 1353 - 1389 - 1425 - 1462(1) - 1497 «Петровско-екатерининский»

или «Имперский рывок» 1653 - 1689 - 1725 - 1762(1) - 1797

«Завершающий рывок»

1881 - 1917 - 1953 - 1989(91) - 2025 380

Из четырех 36-летних составляющих каждый 144-летний рывок циклов первый (1353-1389 гг., 1653-1689 гг. и 1881-1917 гг.) всякий раз представляет собой цикл инициации и поиска стратегии государственного обновления, адекватного внешним вызовам. Этот поиск всякий раз обусловлен разочарованием в возможностях негосударственных инициатив в деле этого обновления. Государство всякий раз используется как своего рода «архимедов рычаг» самопреобразования России. Роль же этого цикла для последующего развития состоит в том, что в этот период формируется системная основа будущей трансформации, подготавливаются необходимые кадры и новая политическая элита. Второй цикл (1389-1425 гг., 1689-1725 гг. и 1917-1953 гг.) - это цикл реализации подготовленного модернизационного проекта. В этот период преобразуется вся прежде существовавшая хозяйственная и социально-политическая система страны. Упраздняются ранее доминировавшие уклады, «расчищается почва» для нового жизненного уклада. Но вместе с тем выявляются и принципиальные несовершенства нового строя, и принципиальные ограничения, угрожающие жизнеспособности проекта в целом. Третий цикл (1425-1462(1) гг., 1725-1762(1) гг. и 1953-1989(91) гг.) представляет собой цикл системной «релаксации». Государство более не справляется со всем объемом социальных проблем, связанных с осуществлением проекта. Ключевым фактором эволюции становится частный интерес бюрократии и служилого сословия (номенклатуры), прежде жестко дисциплинированных и послушно исполняющих государеву волю. Прежняя монополия верховной власти на политику размывается. Более того, происходит своеобразная институционализация политического конфликта между отдельными отрядами социально- политических элит (в период «завершающего рывка» эту роль посредника между конфликтующими регионально-отраслевыми партийно-хозяйственными кликами выполнял аппарат ЦК и другие специализированные институты номенклатуры). Задачи четвертого, за- вершающего цикла рывка (1462(1)-1497 гг., 1762(1)-1797 гг. и 1989(91)-2025 гг.) состоят

всякий раз в том, чтобы, исходя

381

из состояния безграничной вольности государственного сословия и серьезного ослабления государственной власти, вернуть страну и ее элиту к повиновению. Но осуществлять это приходится не столько путем прямого насилия, как это делали, к примеру, Петр I и Сталин, сколько с помощью своего рода пакта, который, предоставляя элите «вольности» в вопросах ее хозяйственного обустройства и гарантируя ей достаток и порядок в стране, вместе с тем возвращает власти монополию на принятие и осуществление всех важных, стратегических политических решений. Тем самым потенциал государства концентрируется на решении в первую очередь внешнеполитических задач, обеспечивая при этом исправное функционирование государственной машины в целом. Таблица 6 Первый этап Второй этап Третий этап Первый цикл 1881-1893 1893-1905 1905-1917 Второй цикл 1917-1929 1929-1941 1941-1953 Третий цикл 1953-1964(5) 1964(5)-1977 1977-1989 Четвертый цикл 1989-2000(1) 2000(1)-2013 2013-2025 Каждый цикл распадается, в свою очередь, на три 12-летних этапа, существо которых для простоты и наглядности изложения проиллюстрируем на примере лишь последнего, заключительного рывка российского развития.

Первый 12-летний этап всех циклов — этап структурных преобразований в политике, экономике, обществе, который подготавливает и формирует предпосылки последующих реформ (прежде всего в сфере экономики), позволяющих России, хотя бы путем имитации, соответствовать требованиям мирового развития и тем самым принять участие в мировом процессе в качестве его субъекта. В отношении к Западу на этом этапе доминирует логика «передышки» и своего рода «заигрывания» с целью получения доступа к эксклюзивным технологическим ресурсам (в сфере финансов, в военном деле, в сфере политических или информационных технологий и т.п.), которые оказываются ключевыми при выработ- 382

ке «асимметричного» ответа Западу на последующем этапе развития.

Второй 12-летний этап представляет собой квинтэссенцию экономических преобразований всего цикла. Здесь осуществляется наиболее последовательная реализация его основной цели и наблюдаются наиболее очевидные успехи на этом поприще. Отношение к Западу на этом этапе характеризуется «логикой паритета», логикой равных.

Особенность третьего 12-летнего этапа состоит в том, что именно здесь обнаруживаются изначально неочевидные внешне- и внутриполитические последствия реализации базовой стратегии всего цикла, которые теперь выступают в качестве ее объективных ограничителей. Его характеризует сочетание инерционного продвижения в заданном ранее направлении с разного рода «блужданиями» и «рысканиями» в самых неожиданных направлениях. Это нередко порождает явления политического и хозяйственного застоя, «усталость» элит и общества. Вместе с тем именно на этом этапе в отношении Запада часто формируется логика «асимметричного ответа». Собственно, поиск такой возможности и составляет существо внешней политики России на этом этапе. Ирония истории проявляется здесь в том, что всякий раз, когда российской власти мнится, что она вот-вот сможет показать Западу «кузькину мать», ее собственные внутренние процессы ввергают ее в полосу хаоса и нестабильности, принципиально меняют приоритеты и цели ее политики.

Вместе с тем каждый 12-летний этап внутри 36-летнего цикла, в свою очередь, можно разбить на три 4-летних периода, разделяемых соответствующими переломными точками (точками изменений в российской политике и экономике). Так, внутри текущего 36- летнего цикла можно выявить следующие более или менее явно выраженные точки перехода: 1989-1993-1997(1998)-2001 гг. Означении 1989 и 2001 гг. для российского развития уже шла речь выше; что же касается 1993 г. (указ Ельцина о роспуске съезда народных депутатов и Верховного Совета, драматические события октября 1993 г., принятие новой Конституции РФ и первые выборы в Госу- 383

дарственную Думу) и 1998 г. (дефолт в августе 1998 г., правительственный и политический кризис), то об их значении распространяться нет смысла. На этом основании можно предположить, что 2005, 2009, 2013,2017, 2021 и 2025 гг. (точность датировки составляет плюс- минус 1 год), скорее всего, также станут очередными точками более или менее важных изменений в российской политике и экономике. Очевидно, что это позволяет в определенной мере прогнозировать точки грядущих изменений в российском развитии. Подробнее об этом будет идти речь в заключительной седьмой главе книги (п. 7.2). 6.3. Циклы смены российских элит

Особое значение властвующей элиты в российской политике можно проследить на протяжении всей новой и новейшей истории. Глубокий и неустранимый раскол между властью и обществом, отчуждение общества от политики, его склонность в лучшем случае к плебисцитарным методам диалога с властью — всё это сохранилось и в постсоветский период (проявляясь в неразвитости структур гражданского общества, в очевидной эфемерности массовых демократических политических партий, в низкой значимости института многопартийности в глазах общественного мнения и т.п.). В прежний, советский период квинтэссенцией политики было знаменитое «кадры решают все»; новая, постсоветская политика коммерциализации/приватизации (включая практики и технологии насаждения в России различных элементов так называемого «демократического фасада» постсоветского политического режима) также формировалась, как известно, с помощью ресурсов «уполномоченного бизнеса».

Иными словами, происходившие в начале 1990-х гг., казалось бы, радикальные изменения состава, принципов консолидации российской властвующей элиты и механизмов ее рекрутирования и ротации, равно как и происходящая на наших глазах новая трансформация этих принципов и обновление состава элиты, есть лишь звенья (фазы, стадии) более долговременного 384

и фундаментального процесса циклических политических трансформаций, в рамках которого наблюдавшиеся с конца XIX в. циклы «коэволюции» и дифференциации — интеграции (раскола — консолидации) российской элиты есть всего лишь, если использовать выражение И. Валлерстайна, «циклы внутри чего-то большего». Важно отметить, что на всем протяжении этих трансформаций, характеризовавшихся в советский период жестокой внутренней борьбой, которая сопровождалась на отдельных этапах массовыми «чистками» и столь же массовыми кадровыми обновлениями, вместе с тем сохранялись высокая спаянность элиты, преемственность и нерасторжимая взаимозависимость ее подчас антагонирующих сегментов. В целом механизм циклического обновления элиты можно представить как чередующееся доминирование одного из двух в определенном смысле полярных принципов интеграции и консолидации элиты, условно названных нами «почвенническим» (наиболее характерная черта которого — ставка на стратегию мобилизации внутренних ресурсов страны в режиме автаркии, стратегию «опоры на собственные силы», ограничения международного сотрудничества) и «космополитическим» (наиболее характерная черта которого — ориентация на активное заимствование иностранного — в основном западного — опыта, на привлечение внешних ресурсов, интенсифицирующееся международное сотрудничество). При этом основные фазы этих циклов смены российских элит в общем совпадают с фазами описанных выше 12-летних этапов внутри 36-летних циклов.

В самом сжатом виде циклы смены российских элит, начиная с 1881 г., можно представить в

следующем виде. 1цикл (1881-1905 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 1881-1889 гг.; переход к доминированию «космополитического» принципа: 1889—1893 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 1893-1901 гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 1901—1905 гг.

Общая продолжительность цикла 24 года. 385

II цикл (1905-1929 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 1905—1913 гг.; переход к доминированию «космополитического» принципа: 1913—1917 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 1917—1925гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 1925—1929 гг. Общая продолжительность цикла 24 года.

Ш цикл (1929-1953 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 1929—1937 гг.; переход к доминированию «космополитического» принципа: 1937—1941 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 1941—1949 гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 1949—1953гг. Общая продолжительность цикла 24 года.

IV цикл (1953-1977 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 1953—1961 гг.; переход к доминированию «космополитического» принципа: 1961—1965 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 1965-1973 гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 1973—1977гг. Общая продолжительность цикла 24 года.

Уцикл (1977-2001 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 1977—1985 гг.; переход к доминированию «космополитического» принципа: 1985-1989 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 1989—1997 гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 1997—2001 гг. Общая продолжительность цикла 24 года.

VI (начавшийся) цикл (2001-2025 гг.) 1)

Доминирование «почвеннического» принципа: 2001-2009 гг.; •переход кдоминированию «космополитического» принципа: 2009—2013 гг. 2)

Доминирование «космополитического» принципа: 2013—2021 гг.; переход к доминированию «почвеннического» принципа: 2021-2025 гг. Общая продолжительность цикла 24 года. 386

Поразительно, что описанные в общем виде циклы смены российских элит «работают» на протяжении огромного периода времени, несмотря на революции, политические перевороты, «кадровые чистки» и даже государственный террор. Существо описываемого прогностического инструмента заключается в том, что факт сохранения в постсоветский период циклов обновления российской политической элиты не только является дополнительным веским аргументом в пользу незавершенности и продолжения российского исторического движения в логике «циклов вторичной империи» (или, в более привычной для читателя формулировке, «циклов догоняющего развития»), но и позволяет распространять действие циклического механизма ротации российских элит по крайней мере на ближайшие два десятилетия. Вместе с тем, предваряя дальнейшее изложение, следует отметить, что, с формальной точки зрения, данный прогностический инструмент не обладает внутренними (имманентными) возможностями оценки глубины и остроты внутриэлитного противоборства, масштаба «эксцессов» в ходе самоочищения элиты от приверженцев «устаревших» принципов элитной консолидации. Для внесения в прогноз соответствующих «поправочных коэффициентов» необходимо кооперативное использование широкого набора различных прогностических инструментов. Но прежде чем переходить собственно к рассмотрению возможностей прогнозирования, заложенных в циклах обновления российской политической элиты, рассмотрим более подробно основные фазы доминирования и смены принципов формирования сначала советской, затем российской властвующей элиты с конца 1970-х гг. до наших дней (V цикл и начало VI цикла).

1977 - 1979 — 1981. Упадок влияния и смерть А.Н. Косыгина, усиление влияния в советском руководстве «ястребов», которое приводит к отказу от политики «разрядки» и ориентации на более жесткий внутри- и внешнеполитический курс. Начало борьбы с диссидентами, переход к более жесткой политике по отношению к Западу (размещение советских ракет средней и малой дальности, советская экспансия в Индокитае, Африке,

Латинской Америке, начало войны в Афганиста- 387

не) способствуют усилению позиций Ю.В. Андропова и выходцев из аппарата КГБ. 1981 —1983 -1985. Дальнейшее усиление позиций Ю.В. Андропова и связанных с ним представителей высшего эшелона советской номенклатуры. Смерть Брежнева и избрание Генеральным секретарем ЦК КПСС Андропова в 1982 г. ускоряют эти процессы. Конфронтация с США и странами Запада из-за объявленного Р. Рейганом «крестового похода» против СССР создает условия для доминирования «почвеннической элиты», но вместе с тем подготавливает ее кризис.

1985 -1987 -1989. Смерть Ю.В. Андропова и затем К.У. Черненко приводит к власти М.С. Горбачева, ориентированного на сближение с Западом и внутренние либеральные реформы. Вместе с Горбачевым, провозгласившим перестройку, приходит целая когорта «космополитически» ориентированных политиков (А.Н. Яковлев, Э.А. Шеварднадзе и др.). 1987 г. становится рубежом, после которого происходит быстрое обновление ЦК КПСС. В 1988 г. созывается Всесоюзная партийная конференция, принимающая важные решения, а в 1989 г. проводится I Съезд народных депутатов СССР, который способствует приходу в советскую элиту новых людей. Параллельно с этим оформляется оппозиционная группировка во главе с опальным Б.Н. Ельциным. 1989 — 1991 — 1993. Политическое оформление «космополитического» принципа и стремительное движение персонифицирующего его сегмента элиты (во главе с Ельциным) к политической победе, в конечном счете закрепляющей монополию приверженцев этого принципа на принятие решений. Вместе с тем противная сторона (основывавшаяся на прежде доминировавшем «почвенническом» принципе) на первых порах остается в составе обновленной элиты, но принуждается к согласию и уступкам. Отметим характерный «перелом» 1991 г., когда наиболее последовательные и принципиальные представители прежней элиты попытались (в августе 1991 г.) ревизовать практически уже состоявшуюся смену политического курса, восстановить прежние приоритеты и ценности и были разгромлены. Тем не менее на этом этапе победители («космополитическая элита») вынуждены соглашаться с сохранением за своими относительно лояльными антагонистами определенных позиций во власти, при встречном согласии признать за победителями право определять общий курс и стратегию развития страны, а также приоритет в процессе принятия решений. Однако вскоре (1993 г.) на новом этапе развития воспроизводится старый конфликт; в ходе его разрешения подымающаяся и усиливающая свое доминирование «космополитическая» элита освобождается от принципиально чуждых ей «попутчиков», в свое время (в 1991 г.) обеспечивших ей победу над Горбачевым.

1993 - 1995 - 1997. Кризис и драматический распад прежнего (образца декабря 1991 г.) консенсуса элит, основанного на признании политического доминирования одной из сторон («космополитической элиты»). В ходе его разрешения новые «непримиримые» из рядов побежденных уходят с политической сцены. По результатам декабрьских 1993 г. выборов формируется новый внутриэлитный консенсус («псевдопакт»), где побежденной стороне вообще не находится места в структурах принятия решений и ее представители в лучшем случае лишь выполняют сугубо служебные функции в государственном аппарате. Промежуточный 1995 г. вновь демонстрирует попытку проигравшей стороны взять реванш, но следствием этого оказывается лишь «большое очищение» элиты (лето 1996 г.) от последних представителей и, казалось бы, от самого духа прежней «почвеннической элиты». Но здесь, и в этом состоит ключевой элемент механизма элитной ротации, ситуация максимального торжества и «чистоты» победившего принципа элитной консолидации оборачивается стороной, крайне неприятной с точки зрения совокупного воспроизводства элиты; возникает острый дефицит кадров, что проявляется роковым для «космополитической элиты» образом в ходе следующего кризиса.

1997 — 1999 — 2001. В этой фазе цикла выделим две стадии: а) 1997—1998. Острейший кадровый кризис, вызванный начавшимся с середины 1996 г. «большим очищением», продолжается весь 1997 г. и большую часть 1998 г. и разрешается

посредством резкого снижения (почти потери) чувствительности «космополитической элиты» к инородному началу в ее кадровой политике. В высшие эшелоны политической власти рекрутируются, прямо говоря, сомнительные с точки зрения чистоты «космополитических» принципов фигуры, в том числе большое количество представителей так называемых силовых ведомств. Всё это в конечном счете подготавливает условия для возрождения и укрепления альтернативного принципа мобилизации и консолидации элиты.

б) 1998—2000. На внешнем фоне всесилия «космополитической элиты» всё в большей мере проступают скрытые, но почти уже очевидные симптомы смещения политической траектории страны в альтернативном прежнему направлении. Начинается новая кадровая революция и смена ведущего принципа элитной консолидации. Ведущими фигурами политики становятся, тесня прежних, «матерых» лидеров «космополитической элиты», ранее политически неизвестные, третьестепенные и доселе безликие кадры, корректирующие приоритеты своей политической ориентации и всё отчетливее противопоставляющие себя прежним лидерам. В конце промежуточного 1999 г. альтернативные политические приоритеты обозначаются вполне зримо, а в начале 2001 г. представители новой генерации «почвеннической элиты» уже обеспечивают себе все основные ключевые высоты власти для последующего достижения политической победы во внутриэлитном противоборстве.

2001 — 2003 — 2005. Медленно, но неотвратимо политическое развитие страны подходит к ревизии торжествовавшего в течение более чем десятилетия «космополитического» принципа. Ему на смену приходит и получает уже практически зрелое политическое оформление «почвеннический» принцип, а персонифицирующие его фигуры стремительно продвигаются к полноте контроля над властными ресурсами страны и механизмами принятия стратегических решений. Вместе с тем представители противной стороны (прежде доминировавшей «космополитической элиты») всё еще остаются в составе высших эшелонов власти, но всё чаще принуждаются к согласию и уступкам. «Перелом» декабря 2003 г. (ровно двенадцать лет

спустя после краха политического руководства союзной коммунистической элиты) обозначил провал попытки наиболее последовательных и принципиальных представителей «космополитической элиты» ревизовать практически уже состоявшуюся смену политического курса, восстановить прежние приоритеты и ценности. Если сказанное выше имеет некоторую силу, то очевиден прогноз развития событий по крайней мере на период до расцвета и последующего кризиса нынешнего издания «почвеннического» принципа элитной консолидации (т.е. до 2008— 2010 гг.). Ожидаются тяжелые времена для либерально-номенклатурного проекта в России и политиков соответствующей ориентации (в том числе представителей «ельцинской» генерации). Будет продолжаться и даже нарастать процесс их исключения из власти. Все попытки обострить политическую ситуацию, с тем чтобы развернуть ход событий вспять, будут приводить лишь к еще большему торжеству нынешних победителей (как это и показывают события 2003—2005 гг.).

Вместе с тем предварительно и пока предельно абстрактно можно спрогнозировать (воспользовавшись взятой «с обратным знаком» логикой элитной трансформации 1993— 1996 гг.) динамику ближайших четырех лет, включающих и предстоящие парламентские и президентские выборы 2007 и 2008 гг.

2005 - 2007 - 2009. Уже на текущий 2005 г. можно прогнозировать кульминацию серьезнейшего кризиса во взаимоотношениях сторон того пакта элит, который стал основой политического режима со времени думских выборов 2003 г. Дальнейшее давление доминирующей стороны (наступающей «почвеннической элиты») будет всё более неприемлемым для последовательно утрачивающих прежние позиции «либералов», провоцируя их на попытки радикальными средствами переломить тенденцию 1999—2004 гг. Симптоматично, что уже с конца 2004 г. призрак «оранжевой революции» начал бродить в умах прежде весьма консервативных сторонников нового либерального порядка, казалось бы, незыблемо утвердившегося в России. Иными словами, в 2005 г. следует ожидать драматического распада прежнего (образца декабря 2003 г. — марта

2004 г.) консенсуса элит, основанного на признании политического доминирования одной из сторон («почвеннической»). В ходе разрешения этого политического кризиса новые «непримиримые» из рядов отстраняемой от власти «космополитической элиты» уйдут с политической сцены. Но не все. Можно предположить, что немногие тесно связанные с наиболее интимными механизмами отправления власти (или наиболее глубоко законспирированные) кадры, тяготеющие к альтернативному принципу элитной мобилизации, останутся (подобно тому, как это удавалось А. Коржакову до 1996 г.) в высших эшелонах власти вплоть до 2008 г. В целом же можно прогнозировать, что по итогам 2005 г. сложится обновленный внут-риэлитный консенсус («псевдопакт»), где побежденной стороне («космополитической элите») вообще не найдется места в структурах принятия решений, а ее представители в лучшем случае будут обречены выполнять лишь сугубо служебные функции «технического менеджмента» при властной монополии «почвеннической элиты». Промежуточный 2007 г. (и предстоящие в его конце парламентские выборы) неизбежно спровоцирует попытку проигравшей стороны взять реванш, но следствием этого станет лишь окончательное «большое очищение» элиты (к весне 2008 г.) от последних представителей и, казалось бы, самого духа прежней «космополитической элиты». Это неизбежно приведет к серьезному «похолоданию» политического климата, до тех пор всё еще сохраняющего некоторые либеральные (или псевдолиберальные) черты. Есть серьезные основания ожидать, что к этому моменту наступит пора принести в жертву политической целесообразности незыблемость некоторых норм действующей конституции. Иными словами, перед взором наблюдателя будущего со всей определенностью предстанет (особенно по контрасту с 1990- ми гг.) политическая контрреформа.

Но здесь — и мы снова обращаем внимание читателя на ключевой элемент механизма элитной ротации — торжество победившего принципа элитной консолидации и мобилизации вновь обернется неприятной с точки зрения совокупного воспроизводства элиты стороной; возникнет острый дефицит

кадров, и это роковым для «почвеннической элиты» образом проявится в ходе следующего кризиса и, в частности, создаст острейшие экономические проблемы в управлении страной, может породить товарный дефицит, инфляцию и т.п.

Этим беглым очерком прогностические возможности данного подхода далеко не

исчерпываются. Однако подробный анализ его возможностей выходит за рамки данной книги.

В следующем разделе будет рассмотрено использование прогностического инструментария,

интегрирующего возможности целого ряда выявленных исторических циклов.