§3. Иерархическая структура социальности в информационном обществе
Социальная иерархия, рассматриваемая как степень, в которой реакция на сообщение соответствует внутреннему коду конкретной сети, может быть также осмыслена как показатель эффективности иерархической структуры. Если реакция функционально дифференцированных инстанций сети соответствует общей системной логике этой сети, то иерархия эффективна. С этой точки зрения, информационное общество, основанное преимущественно на сетевых структурах, не демонстрирует ярко выраженных иерархических инстанций. Сети, чаще всего, не имеют единого центра или имеют несколько локальных центров. Централизованные, жестко иерархические структуры прошлого встречаются в информационном обществе все реже. Причина этого вполне объективна и заключается в том, что централизованные структуры более уязвимы и менее стабильны, так как повреждение центральной управляющей инстанции ведет к отказу всей системы. Сетевые структуры могут продолжать свое функционирование даже в условиях, когда большая часть сетевых инстанций выведена из строя. Однако это не означает, что в информационном обществе пропадает иерархия. Скорее, она переходит в другое измерение социальной реальности. Социальная иерархия информационного общества, исчезая из области эксплицитной коммуникации (распоряжение-исполнение), локализуется в коде, управляющем дифференциацией функциональных инстанций и воспроизведением сетевой структуры во времени, то есть в правилах генезиса интерфейсов. Так, в социальной сети нет прямых иерархических отношений между рядовыми пользователями и администрацией. Но администрация имеет возможности управления тем, как будет осуществляться коммуникация пользователей, какими информационными возможностями они будут обладать, куда могут быть направлены генерируемые ими информационные потоки. С этой точки зрения, такая модель управления может быть названа не внутривидовой (при которой иерархия выстраивается через коммуникации внутри конкретной популяции), а межвидовой (при которой иерархия выстраивается через структурирование представителями одной популяции жизненного пространства другой популяции без необходимости обращения к коммуникации). Аналогия с феноменами биологического порядка не случайна. Как показало предшествующее изложение, сближение органического и технического является одной из фундаментальных динамик информационного общества. В современных исследованиях структуры информационного общества идет процесс переосмысления старых подходов. Можно констатировать теоретическое движение в сторону отхода от анализа социальной реальности через теоретическую оптику старых иерархических моделей. Как отмечает M.Gandy: «Механическая и иерархическая модель отношений между телом и городом была вытеснена более сложным и нелинейным паттерном городского развития, отвечающим развитию новых информационных технологий»112 113. Более адекватной современной социальной реальности, представляется стратегия переосмысления органической метафоры на новом, задаваемом достижениями информационных технологий, теоретическом уровне. Так, исследователи говорят о «метаболизме города»: «Город-киборг широко воспринимается как пост-метаболический город, в котором обмен информаций вытеснил материальный обмен и стал доминирующей динамикой формирования городского пространства» . С этой точки зрения, в данном исследовании нельзя обойтись без краткой характеристики нео- органицизма как социально философского подхода, приобретающего в современных исследованиях социальной реальности все большую актуальность. Именно этот подход становится магистральным, когда мы говорим о социальности информационного общества в ее иерархическом аспекте. Несмотря на то, что перенесение черт организма на общество имеет весьма долгую философскую историю и является одной из самых первых теоретических интуиций, способных возникнуть у исследователя, приступающего к изучению общества, теоретическая судьба органицизма в социальных науках была неоднозначной. Она разнилась от восхищения органическими аналогиями во времена Г ерберта Спенсера, до пренебрежительного отбрасывания органицизма в условиях доминирования марксистской теоретической парадигмы. Современные зарубежные исследователи после структурализма, положительно смотревшего на органическую интуицию, и после постструктурализма, ее отвергавшего (или, по крайней мере, имевшего сложные и неоднозначные связи с органическим подходом), с возрастающим интересом смотрят на теоретические возможности применения социальнофилософского органицизма. Если говорить об исторических истоках теоретических интуиций органицизма, то можно указать на совершенно определенный временной промежуток, на котором фиксируется всплеск интереса к органическому, послуживший началом для последующих исследований. Как отмечает А.В. Белов: «В 18-19 вв. европейскую мысль охватила обольстительная организмомания. Она родилась из благоговейного отношения ко всему органическому вообще, которое противопоставлялось всему механическому. Противоположные понятия становления и ставшего, жизни и смерти, которые производили гипнотический эффект, превращались в универсальные понятия. Организмами стали объявлять такие элементы культуры, как общество, государство, нацию, художественное произведение, язык, миф, и т.д. Но, если культура развивается по законам органической жизни, то ее следует понимать как организм»114. Данное явление во многом было реакцией движения романтизма на механицизм в теоретической сфере и надвигающуюся индустриализацию общественной жизни. Феномен органического понимался по преимуществу в телеологическом аспекте, с точки зрения целей и средств природы, активно одушевляемой романтиками: «Каждая часть органического продукта природы существует благодаря остальным частям, ради других и ради целого. Поэтому органический продукт, как нечто организованное и себя само организующее есть одновременно и цель природы и средство для ее достижения. Значит организм — это маленький мир, существующий сам по себе и ради самого себя»115 116. Но можно найти и более ранние теоретические свидетельства, касающиеся осмысления отношений общества, организма и механизма. Так, в работе Г.В.Лейбница «Монадология» можно прочесть следующее: «Таким образом, всякое органическое тело живого существа есть своего рода божественная машина, или естественный автомат, который бесконечно превосходит все автоматы искусственные, ибо машина, сооруженная искусством человека, не есть машина в каждой своей части; например, зубец латунного колеса состоит из частей, или кусков, которые уже не представляют более для нас ничего искусственного и не имеют ничего, что выказывало бы в них машину, в отношении к употреблению, к какому колесо было предназначено. Но машины в природе, т. е. живые тела, и в своих наималейших частях до бесконечности продолжают быть машинами. В этом и заключается различие между природой и искусством, т. е. между искусством божественным и нашим» . Здесь Лейбниц не переносит черты организма на общество, но подводит к перспективной теоретической интуиции: если органическое тело есть своего рода машина, каждая часть которой остается машиной при движении в сторону микромира, то таким же образом совокупность людей, образующих сообщество может быть рассмотрена как машина, образованная людьми при движении в обратную сторону по шкале масштаба. Ключевым моментом в осмыслении органической социальнофилософской метафоры была ее интеграция функционалистским направлением общественной мысли: «Об этом было сказано много раз, но, возможно, стоит повторить, что функционалистский образ общества это образ организма. В самом деле, предтечи функционализма, как, например, Герберт Спенсер, часто описывали общество как организм. Общества были такими же комплексными системами взаимозависимых частей, как и организмы. И так же, как части организма выполняли некоторые ключевые функции для бытия организма, также и части общества выполняли важные функции для своего бытия»117. Функционализм первого поколения сделал ставку на статический компонент органической метафоры, полагая, что наиболее ценным в органицизме является «разметка» социальных институтов в соответствии с обобщенной органической структурой. Основателю структурного функционализма Т.Парсонсу пришлось активно работать над отражением справедливых упреков в общей статичности этой теоретической модели. Он дополняет органическую интуицию системным подходом, призванным работать с социальной динамикой: «[...]Парсонс по сути использует две метафоры для выражения его (мира — С.П.) единства. Социальный мир как органическая форма, выделившаяся из общей субстанции и социальный мир как единая система. Метафора органического видоизменения является не главной и менее им осознаваемой; метафора системы закрепляется и намеренно используется. Органическая протоплазменная дифференциация представляет собой генетику единства; механика системы представляет собой синхроническую координацию единства. Здесь очевиден намек на Руссо: социальные системы зарождаются как организмы, но повсеместно становятся машинами»118. Затронутый здесь А. Голднером вопрос об отношении механического и органического в структуре общества вновь отсылает к теоретическим интуициям Лейбница. Становятся ли на самом деле социальные системы машинами, каковы причины этой динамики, и не является ли «машинное» и органическое двумя частями одного целого, находящегося на более высоком уровне абстракции - открытый вопрос, требующий отдельного исследования. Важный вклад в осмысление потенциала социально-философского органицизма внесла критика этого подхода представителями марксисткой традиции. Одно из основных возражений, выдвигаемых против применения органического подхода к анализу общества, состоит, согласно марксистам, в игнорировании качественной специфики социальной реальности, несводимой к биологическим процессам. Как отмечает А.М. Каримский: «Разумеется, в объективной реальности все сферы так или иначе взаимосвязаны, однако связь между внутриклеточными и общественными процессами не такова, чтобы первые могли выступать моделью объяснения вторых, и чтобы при этом не извращалась их природа. Достаточно сказать, что любой из [...] видов социального поведения опосредован ценностными критериями, т.е. оно сознательно и ответственно, в то время как физиологические и биохимические реакции осуществляются без участия сознания»119. Это весьма важное замечание, заставляющее задуматься о специфике общественного бытия и том его уровне, к которому применяется та или иная теоретическая стратегия. Для этого необходимо определить, какую смысловую нагрузку несет понятие «сознание» (производными которого в данном случае являются «ценности» и «ответственность»). Согласно марксистскому подходу сознание есть способность высокоорганизованной материи отражать объективную реальность и фиксировать содержание отражения в качестве предмета в формах языка. Человек же представляет собой совокупность общественных отношений, то есть функцию от способа производства. Значит, в сознании отдельного человека или в общественном сознании не может быть ничего, кроме отражения объективных материальных структур. Это, конечно, ставит проблему возможности «ответственности», поскольку человек оказывается в рамках детерминистской онтологии, но это отдельный вопрос. Более важным является то, что при таком понимании сознания оно становится принципиально неотличимым от способности клетки отражать объективную реальность внешних факторов и собственных процессов путем изменения генетических последовательностей ДНК, и делать содержание отражения предметом, фиксируя его в клеточной структуре следующих поколений, обновляя их генетические последовательности. Для большей наглядности параллелизма генетических и языковых феноменов можно привести следующую цитату Ю.В. Чернявской: «В 50-е годы в молекулярной биологии и семиотике был обнаружен структурный изоморфизм генетического кода и языка. Обнаружилось, что наследственность соответствует сообщению, «записанному» вдоль хромосом с помощью определенного вида химического «алфавита». В качестве «букв» этого алфавита выступают четыре химических радикала, которые, комбинируясь друг с другом в бесконечных линейных последовательностях нуклеиновых кислот, создают что-то вроде химического текста генетической информации»120. Таким образом, можно сказать, что язык является генетическим кодом исторического процесса, делая содержания отражений объективной реальности предметными, и закрепляя их в структуре будущих поколений. Здесь, конечно речь идет не о словах языка, а о философских и технических текстах, выполняющих роль генетических последовательностей, программирующих дальнейшее функционирование общества и цивилизации. Иными словами, если на микроуровне социальной реальности рассмотренный нами выше аргумент еще может быть применим для отстаивания сознательного поведения и ответственности индивида (хотя о проблемах с ответственностью в рамках сознания-отражения также было упомянуто), то на уровне общественных институтов и социума в целом - это скорее аргумент в пользу органицизма. С этой же позиции можно рассмотреть и следующий аргумент: «Игнорирование целей, намерений, идеалов облегчает введение принципа биологического детерминизма для объяснения человеческих поступков и действий, поскольку их побудительным мотивом и причиной являются не идеальные или предвосхищаемые состояния дел, а лишь заложенные в биологической памяти механизмы действия, стимулируемые внешними раздражителями»121. Здесь остается непонятным, чем биологический детерминизм отличается от материально-экономического, в рамках которого «идеальные или предвосхищаемые состояния дел» являются фиксированными в формах языка содержаниями отражений объективной материально-производственной реальности, тогда как «заложенные в биологической памяти механизмы действия, стимулируемые внешними раздражителями» являются фиксированными в генетическом коде содержаниями отражений объективной биохимической реальности. Даже акцент на том, что эти механизмы действия заложены в памяти, а человеческие действия могут носить творческий характер, свидетельствует об отличии не в принципе действия механизмов отражения, а в их скорости. Для биохимического творчества также есть специальный термин - эволюция. Еще один важный аргумент относится к критике биологического редукционизма: «Биологическое существование целиком обеспечивается посредством социального [...] Даже важнейшие морфофизизиологические черты человека (скелет и степени свободы кисти руки, прямохождение и универсальная обзороспособность, мозг и мышление, гортань и речь) детерминированы производственной деятельностью и базирующейся на ней социальной формой жизни»122. С этим можно согласиться, и сказать, что социальная жизнь действительно не сводится к биологическим процессам, а представляет из себя гораздо более многообразное целое, предполагающее как прямые, так и обратные взаимосвязи между биологическим и социальным. Однако нужно констатировать тот факт, что это положение поддерживает органицизм, а не опровергает его, так как позволяет провести прямую связь между изменением биологической структуры человека под воздействием производственной деятельности (т.е. посредством закрепления содержания отражений в предметных формах объективной реальности через посредство языка), и изменением биологической структуры клетки под воздействием функционирования самой клетки (закрепления содержания отражений в формах биологической реальности через посредство ДНК). Важным теоретико-методологическим следствием, которое можно вывести из марксистской критики органического подхода является, то, что сам по себе органицизм не утверждает возможности редукции социальных феноменов к биологическим, говоря лишь о структурном параллелизме, тогда как марксизм утверждает вариант экономического редукционизма, сводящий социальные отношения к производственным. Неразрешенными в обоих подходах остаются вопросы о свободе и природе сознания, исследовательская работа над которыми крайне актуальна. В связи с этим, в теоретическом пространстве возникает важнейшая проблема. Современное информационное общество, опирающееся на совокупность новых технологий, предоставляет ранее не встречавшиеся возможности для социального конструирования. С точки зрения органицистской интуиции, происходит перенос фундаментальных органических динамик в жизнь общества. Кроме того, что органические процессы переносятся в информационное пространство, они испытывают и обратное воздействие со стороны этого пространства, изменяя, таким образом, саму структуру социальности. Однако при переходе к информационному обществу меняется и сам органицистский подход: «Акцент на городе, как на независимом теле или машине был смещен в сторону гибридной концепции пространства как системы технических устройств, которые увеличивают производственные и творческие возможности человека. Метафора киборга не только переосмысливает озабоченность индустриального города XIX века метаболизмом, но и расширяется до современного корпуса идей, которые можно обозначить как «нео-органицизм» с позиций применения биофизических метафор для интерпретации социальной и пространственной комплексности»123. Таким образом, эта теоретическая установка движется параллельно внедрению информационных технологий в жизнь общества. С этой точки зрения, является наиболее важным то, что в своей теоретической эволюции органическая метафора вплотную подошла к вопросу концептуального отражения реальности сетевых структур, не похожих на организмы с дифференцированными системами и подсистемами. Концептуализация сетевых структур в рамках нео-органицизма имеет прямое отношение к проблеме трансформации социальности информационного общества в ее иерархическом аспекте: «Если связь тело-город концептуализирована как мыслящая машина, тогда аналитический фокус смещается к идентификации тех критически важных сетей или «нейронов», которые поддерживают взаимоотношения между телом и городом»124. Поддержание взаимоотношений между «телом и городом» может быть осмысленно как поддержание взаимоотношений между ландшафтом и инфраструктурой, между участниками коммуникации и сетевыми интерфейсами. При этом основным элементом, участвующим в социальной иерархии является уже не самостоятельный субъект эпохи модерна, но киборг, руководствующийся стратегиями «распределенного познания»: «Акцент киборга на материальном интерфейсе между телом и городом, возможно, наиболее ярко выражен в физической инфраструктуре, которая подключает человеческое тело к огромным технологическим сетям. Если мы понимаем киборга как кибернетическое создание, гибрид машины и организма, тогда городская инфраструктура может быть концептуализирована как серия взаимосвязанных систем жизнеобеспечения»125. Таким образом, социальность информационного общества конституирует новое поле иерархических отношений, где основные иерархические процессы разворачиваются между сетевыми структурами и их интерфейсами с одной стороны, и осмысливаемыми в нео-органицистском ключе участниками коммуникации, с другой. При этом процессы закрепления иерархических инстанций в виртуальном пространстве планомерно поддерживаются и закрепляются, по замечанию Д. Барни, процессами либерального капитализма: «Цифровая технология, поскольку она развивается в контексте современного либерального капитализма, обеспечивает материальные условия, в которых конкретность общего мира вещей систематически ускользает, и, таким образом, ассоциируется, скорее, с товарностью, чем с общиной» . Современные социальные сети активно обучаются превращению самой коммуникации в товар, который может быть продан как самим участникам коммуникации (в виде возможностей привилегированных видов коммуникаций, недоступных без оплаты), так и другим сетевым структурам (в виде прав на рекламу, которую увидит миллионная аудитория той или иной сети). С этой точки зрения, социальная иерархия может в одном из своих аспектов определяться местом того или иного участника коммуникации в этих товарно-денежных цепочках, а также эффективностью монетизации тех или иных видов коммуникации. Еще одной специфической характеристикой социальной иерархии, которая требует упоминания, является ее корреляция с актуальностью информации, которая циркулирует между участниками коммуникации. Как отмечает Л.А. Василенко: «Скоростные коммуникации создают материальные предпосылки для ускорения всех процессов, для настолько высокой динамики стохастических социокультурных событий, что теряется связь с прошлым в том смысле, что использование прошлого опыта становится бессмысленным. Мы все чаще останавливаемся для выбора следующего направления развития, понимая, что старое знание не поможет...»126 Актуальность информации, таким образом, выступает как фактор социальной иерархии. Если человек не обладает необходимой информацией (будь-то знания, умения, квалификации), скорость устаревания которой постоянно увеличивается вследствие развития информационных технологий, то его позиция в сетях, где эта информация признается ценной, будет ниже позиций тех, кто данной информацией обладает и поддерживает ее актуальность. А возможность поддержания актуальности социально значимой информации, в свою очередь, зависит от наличия подключения к определенным сетевым интерфейсам. Таким образом, сетевые интерфейсы вновь оказываются ключевым пунктом, с которым связана социальная иерархия информационного общества. В качестве другого фактора, влияющего на трансформацию социальной иерархии информационного общества, исследователи выделяют проблемы коммунитарности, связанные с сетевой социальностью: «Миллионы людей, в настоящий момент подключенных к Интернет, могут разделять некоторое чувство участия в новом захватывающем предприятии, но их вовлеченность не приносит чувства реальной общинности, нового gemeinschaft»127. Действительно, старое представление о gemeinschaft как цельности и общинности, базовых и наиболее желательных характеристиках традиционно понимаемого коллектива, в информационном обществе более не актуально, вследствие трансформации структуры коммуникационных циклов, описанной выше. Однако здесь стоит учитывать два обстоятельства. Во-первых, данное суждение К. Кумара было опубликовано в работе 2005 года, в эпоху, когда социальные сети еще не стали активными участниками глобального сетевого пространства. Во-вторых, их появление и последующее доминирование в информационном пространстве стало предзнаменованием нового, нео- органицистского gemeinschaft, воплощающего в себе все те процессы социальной иерархии, о которых было упомянуто выше. Кризис старого типа коммунитарности приводит к появлению ее нового функционального аналога, основанного не на «общем духе», а на общем интерфейсе, подключение к которому открывает доступ к социальности. Отключение расценивается как девиация. При этом пространство технически опосредованной коммуникации демонстрирует потенциал самоорганизации, ведущий к выстраиванию информационных иерархических отношений по образцу органических: «...блогосфера развивалась в соответствии с иерархической структурой, то есть читатели и традиционные журналисты, по большей части, концентрировали свое внимание на небольшом числе известных блогов»128. Возникает закономерный вопрос: как эта динамика согласуется с общей предрасположенностью сетевых структур к отсутствию единого центра? Эту связь можно считать диалектической. Отсутствие жесткой централизации и ярко выраженной иерархии на базовых уровнях сетевых структур информационного общества диалектически приводит к появлению ярко выраженных иерархий на высших уровнях сетевой коммуникации, включающих в себя взаимодействие огромного количества информационных потоков. В качестве антитезиса децентрализованной инфраструктуре здесь выступает все еще централизованный (в силу своей биологической природы) ландшафт, то есть люди. Синтезом и является тот режим воспроизведения социальности в ее иерархическом аспекте, который характерен для информационного общества. С теоретико-методологической точки зрения, все вышеперечисленные соображения свидетельствуют о необходимости выработки нового подхода к анализу иерархической структуры социальности информационного общества. Этот подход может быть основан на положениях системной теории, и должен учитывать специфику технически опосредованной коммуникации. Построение такого подхода представляется перспективным начать с осмысления иерархической структуры информационного общества в терминах «медиума», одного из ключевых понятий системной теории общества. Как отмечает К. Маурер: «Луман предлагает очень простой путь для понимания того, чем может быть медиум: медиум это любое слабо сопряженное отношение элементов, которым можно придать форму. Медиум не представляет собой материальную субстанцию, которая может принимать различные формы, скорее медиум это сформированные возможности, благодаря которым возможны формы. Конкретный пример: воздух и свет служат как медиумы для восприятия. Медиум не нужно мыслить как независимое единство, но скорее, в его отношении к форме. Далее, отношение к форме не представляет собой замкнутого или гармонического единства. Медиум должен быть понят как различие формы - будучи связанным формой, медиум должен сохраняться в качестве медиума, даже тогда, когда он «деформирован» формой»129. Иными словами, медиум является той средой, в которой распространяются иерархические импульсы. В случае социальных систем этот медиум - язык, на котором проходят коммуникации. Принципиальным положением является то, что в обществе с развитой технически опосредованной коммуникацией происходит трансформация медиума. Это происходит вследствие усилившейся роли интерфейса, то есть самой системы технического опосредования, в социальной коммуникации информационного общества. В рамках предшествующих социальных систем, основанных на централизованной иерархии, медиум использовался как средство управления через создание требуемой каузальности. Иерархия поддерживалась напрямую, формулировкой распоряжений, то есть степень, в которой реакция на сообщение соответствует внутреннему коду (что и понимается в данной работе как иерархия), контролировалась направленно и каузально. Иерархические инстанции создавали конкретные наборы причин и ожидали ответной реакции в виде конкретного набора эффектов. Однако для общества с развитой технически опосредованной коммуникацией такой принцип управления больше не может оставаться центральным. Глобальное коммуникационное пространство слишком комплексно с точки зрения своей каузальности. Одной причине может соответствовать множество эффектов, а один эффект может обладать бесчисленным разнообразием причин. В данной ситуации и выходит на первый план роль интерфейса как нового средства управления. Главным отличием этого средства является другой способ использования медиума как среды распространения иерархических импульсов. Интерфейс не формирует из медиума иерархические направленные послания, способные привести к созданию желаемой каузальности. Вместо этого, через модерацию и обслуживание технически опосредованной коммуникации интерфейс формирует сам медиум так, чтобы высказывания, осуществляемые с его помощью, были выражением нужной иерархической модели. В пределе - цель такого процесса может состоять в создании положения, при котором высказывание, противоречащее внутреннему коду сети, будет технически неосуществимо. Такая ситуация может сложиться в результате создания новых языковых моделей, отвечающих логике той или иной сети, и в результате трансформации концептосферы информационного общества. На современном этапе развития этих процессов новые иерархические модели информационного общества действуют в ограниченном диапазоне возможностей. Интерфейсы модерируют коммуникацию, не затрагивая ее основного содержания. Примерами такой модерации могут служить: частичные присвоения пользовательской идентичности приложениями в социальных сетях, контекстная реклама, основанная на анализе пользовательских предпочтений и переписки, рекомендации социальных контактов, фильтрация поисковых запросов, вирусное распространение контента, организация флешмобов и псевдодискуссий, таргетированный маркетинг. Таким образом, интерфейс начинает выполнять функции, характерные для иерархических инстанций предшествующих социальных систем. Он организует структуру коммуникации. По сути, интерфейс может претендовать на место социальных норм, выполняя постоянное сопровождение технически опосредованной коммуникации, выходящей в современном обществе на первый план. Потенциально интерфейс может дать гарантии общественной стабильности, взяв на себя функцию всеобщей цензуры и сопровождения всех значимых социальных транзакций. Однако такая стабильность может быть достигнута только редукцией индивидуального человеческого сознания к положению направляемого извне комплекса детерминированных потребностей. В этой связи, для анализа описанных выше процессов необходимо перейти от каузальной модели иерархии, к распределенной и структурной модели. Шаги, предпринятые в этом направлении западными исследователями, такими как М. Фуко с его концепцией власти130, должны быть дополнены конкретными подходами к изучению иерархической структуры, применимыми в теоретической и практической социологии и в социальной философии. С этой точки зрения представляется актуальным пересмотр понятия функции, характерный для современного неофункционализма: «Луман считает, что главный недостаток этого (функционального - С.П.) метода состоит в самой попытке найти функциональные зависимости (инварианты отношений) между конкретной причиной и конкретным эффектом. Для него задача или цель функционального метода это не открытие инварианта, или более или менее вероятного отношения между конкретными причинами и конкретными эффектами, а скорее установление функциональной эквивалентности между несколькими возможными причинами с точки зрения проблематического эффекта. Таким образом, происходит изменение концепции функции. Она рассматривается не как эффект, который должен быть вызван, но, скорее, как регулятивная смысловая схема, которая организует сравнение эквивалентных возможностей деятельности»131. С этой точки зрения следует говорить также о том, что функция это не специфический вид причинно-следственного отношения, но причинноследственное отношение = специфический вид функции. Интеграция данной теоретико-методологической установки в современную социальную философию может открыть новые перспективы изучения рассмотренных выше процессов. На таком основании представляется возможным построение адекватного иерархической структуре информационного общества исследовательского подхода, способного выявлять специфику современной социальной реальности и предлагать пути достижения актуальных общественных целей. Позитивную перспективу дальнейших исследований социальности информационного общества в ее иерархическом аспекте можно связать с продолжением изучения взаимосвязей между трансформацией структуры коммуникационных циклов, внедрением новых сетевых интерфейсов и сопутствующих изменений в иерархической структуре сообществ. Препятствием на пути таких исследований является важный фактор, отмеченный Л.А. Василенко: «В информационном обществе изменение социальных отношений в значительной мере определяется сложностью и интенсивностью информационных процессов. Особую роль информационные процессы играют не столько в период постепенных линейных эволюционных изменений, сколько в век бифуркаций, периоды нелинейных процессов перехода социальной системы в качественно новое состояние. Нелинейность связана, во-первых, с усложнением свойств глобальной информационной среды за счет взаимодействия различных информационных сред. Применительно к социальным системам тема нелинейности становится особенно острой»132. Основной методологической рекомендацией по преодолению данного препятствия является установка на интеграцию социально-философских моделей информационного общества под эгидой такого теоретико-методологического и экспериментального инструментария, который внес бы существенный вклад в теоретическую и практическую экспликацию нелинейности и фрактальности как фундаментальных свойств социальной реальности информационного общества. В качестве основных выводов второй главы диссертационного исследования можно выделить следующие положения: 1. Ведущими факторами информационного общества, обуславливающими новый режим воспроизведения социальной дифференциации являются: разделение на центры разработки проектов и на производственную периферию; проекция сферы производства на сферу потребления, менеджмент спроса и мотивации; сетевой паттерн социальности, подразумевающий замещение централизованных иерархических структур сетевыми структурами. 2. Функциональная социальная дифференциация в информационном обществе становится более доступной и более эффективной в качестве инструмента для решения конкретных задач. Это происходит за счет развития коммуникационных технологий, обеспечивающих новые возможности коммуникации, связанные с потенциалом социальных сетей. 3. Технология и машина становятся важнейшими факторами и участниками процессов социальной дифференциации в информационном обществе. Все больший круг социальных задач, связанных с принятием решений, отбором, классификацией, входит в компетенцию разных видов 4. Социальная значимость виртуального пространства многократно возрастает в ходе перенесения социальной коммуникации в сферу действия сетевых интерфейсов. Функциональная дифференциация сетевых инстанций начинает происходить с учетом характеристик и возможностей, предоставляемых технически опосредованной коммуникацией. 5. Появляется тенденция к отчуждению коммуникации от социальности, что может быть осмыслено как нарушение оперативной закрытости в рамках концепции Н. Лумана. Основанием данной тенденции является использование технически опосредованной коммуникации в качестве инструмента для решения коммерческих или политических задач через модификацию социальной реальности. 6. Трансформация социальной синхронизации в информационном обществе происходит через изменение структуры макро циклов коммуникации. Социальность концентрируется на пиках циклов коммуникаций, направленных на решение конкретных задач тех или иных сетевых структур, что создает впечатление «конца социального» и упадка социальной сферы как таковой. 7. Стандартизация коммуникационных циклов, осуществляемая в рамках активного внедрения сетевых интерфейсов в жизнь общества, приводит к облегчению синхронизации машины и человека в качестве равнозначных участников технически опосредованной коммуникации. 8. В ходе процессов социальной синхронизации информационного общества возникает противоречие между «инфраструктурой» и «ландшафтом», заключающееся в том, что гуманистический аспект социальности, оказывающийся в положении «ландшафта», начинает активно колонизироваться «инфраструктурой», представленной сетевыми интерфейсами, организующими пространство социальной коммуникации. 9. Процессы социальной иерархии в информационном обществе трансформируются из контроля исполнения функций в контроль правил производства и воспроизведения интерфейсов. Массовое распространение сетевых структур не позволяет осуществлять эффективный контроль прежнего типа, способный реализоваться только в рамках централизованной иерархической структуры. С другой стороны, через контроль коммуникационного пространства и качества информации, получаемой теми или иными участниками социальной коммуникации, возможно получение тех же результатов, которые достигались с помощью иерархической модели прежних централизованных социальных структур. 10. Иерархические процессы информационного общества могут быть описаны в рамках нео-органицистской социально-философской парадигмы, подразумевающей теоретическое сближение биологической реальности и реальности современного города. В рамках данного сближения человеческое сознание, тело, городское пространство и коммуникационные технологии, объединяющие все эти реальности, предстают как единое синтетическое целое, обладающее органическими связями и эмерджентными характеристиками.