6.1. 36-летние циклы социально-политического развития России: общее описание и особая роль в российской истории

Данная глава отличается от предшествующих глав более детальным анализом исторического развития России, которое рассматривается здесь под особым углом зрения. Вместе с тем тенденции и закономерности российского исторического развития, о которых идет речь в этой главе, весьма важны для прогнозирования ближайшего будущего России.

Но основная проблема состоит в том, что продолжительность этих импульсов всякий раз оказывалась недостаточной для органического усвоения их фундаментального цивилизующего содержания. Более того, очень скоро в воспринимающей их «автохтонной» среде начиналась реакция отторжения. В итоге периоды преодоления пространственных ограничений развития пресекались и сменялись длительными периодами культурной изоляции и хозяйственной автаркии; тем самым формировались «рваные», в чем-то надрывные ритмы российской истории, ритмы ее «раскрытия миру» и нового «окукливания».

Иными словами, особенности российской геополитики (если под геополитикой понимать в первую очередь политическое обустройство вмещающего ландшафта, т.е. освоенного человеком хозяйствующим пространства, сочленяющее заложен- 334

ные в географии возможности с принципами и структурами наличествующей политической организации) сформировали принципиально неустойчивый, по сути — чреватый катастрофами механизм циклического развития российского государства и общества, характеризующийся чередованием полярных ориентации (то ориентации на ученичество и культурное заимствование у чужеземцев, а то — на самобытное и самодостаточное существование, убаюкиваемое мифами о собственной исключительности, вариации которых простираются от «Третьего Рима» до «Третьего Интернационала»).

Отметим, что «эффект» цивилизующего внешнего воздействия всякий раз сильно варьировался, будучи зависимым от реального культурного потенциала той цивилизации, которая в данном случае выступала в качестве эталона, «образца» для подражания и заимствования.

скую политику (т.е. и после XVII в.). Пожалуй, лишь Петру Великому гениальным образом удалось «разобраться» в хитросплетениях европейской политики и сориентироваться на опыт наиболее перспективных ее центров — Англии и Голландии. В последующие исторические периоды России «не везло»: ее лидеры предпочитали «уроки французского», «прусского», «германского», эти своего рода уроки любви-ненависти, с опаской и недоверием относясь к возможностям прагматического сближения с реальными мировыми лидерами (с Великобританией XVIII—XIX вв., США конца XIX—XX вв., Японией второй половины XX - начала XXI в.), по сути пренебрегая их уникальным опытом хозяйственного и социально-политического обустройства.

Важно обратить внимание на принципиальную особенность двух этих полярных фаз российского развития, во многом оп- 336

ределяющую особенности взаимодействия Руси — Московии — России с внешним миром в тот или иной период. Принимая во внимание наличие общемировых циклов экономического и социально-политического развития, рассмотренных ранее (п. 5.1), — с точки зрения мировой истории, очевидно, более фундаментальных, —тем не менее, следует отметить, что в определенные периоды автохтонные ритмы российского развития оказываются преобладающими над ритмами мировыми. Парадоксально, но это происходит именно в фазе «рывка». Иными словами, именно тогда, когда Россия приступает к обновлению собственных социально-политических институтов и принципов устройства жизни путем заимствований во внешнем, окружающем ее мире, формируется устойчивый «самобытный цикл» ее развития; подобная ритмика обуславливает преодоление внешней цикличности, навязываемой ритмикой развития господствующего мирового лидера.

Напротив, в фазе «релаксации», следующей за фазой «рывка», столь же парадоксальным образом наблюдается своего рода затухание «собственных колебаний» и, соответственно, проявление ведущих «общемировых ритмов» развития. Усвоив ранее новые формы политического устройства (прежде всего формы государственного правления и контроля над обществом) — как это произошло, например, в эпоху петровских и екатерининских преобразований XVIII в., — Россия затем на длительное время «успокаивается» и трансформирует то, что прежде было полем отчаянных социально-политических экспериментов, в нечто священно-неприкосновенное. Усвоенные прежде формы, такие, например, как «русифицированный вариант» прусской модели государственной бюрократии и по-мещичье-крепостнического уклада, становятся теперь (т. е. с конца XVIII в.) на длительное время доминантой и идеально-типическим ядром новой порождающей модели российской государственности (своего рода «alter ego» российского самодержавия). При этом происходит медленное разложение эли- 337

ты, как бы теряющей способность выработки новых эволюционных форм политической организации. Страна обретает неожиданную глухоту к поступающим извне импульсам политической эволюции. Единственным и всё более одиноким, всё более социально изолированным субъектом политических изменений в стране становится в этот период государство («единственный европеец», а в соответствующие периоды прошлого — «единственный золотоордынец», «единственный царьградец» и т.д.) — единственное олицетворение того внешнего образца, чья модифицированная копия определяет в данную эпоху внешний облик политического строя России.

Ограничиваясь в дальнейшем — в силу тематических рамок настоящего исследования — преимущественным рассмотрением последних полутора столетий российской истории, отметим вместе с тем чрезвычайно важное для дальнейшего изложения обстоятельство, а именно, что описанные выше циклы имперского освоения «внутренних пространств» Евразии являются циклами эволюционными.

самоизменению. * * *

Перейдем теперь к более подробному описанию исторических предпосылок российской модернизации, составляющей существо социально-политических преобразований по- 338

следних трех столетий российской истории. Формальный анализ ранее сказанного позволяет уяснить, что этот временной отрезок, в соответствии с предложенной циклической периодизацией, распадается на три больших периода: а) фазу «рывка» и первичной модернизации, приходящуюся на вторую половину XVII и практически на всё XVIII столетие; основное содержание этой фазы определяется вестернизирующими Россию реформами Петра I и Екатерины II; б) фазу «релаксации», наступившую с воцарением Павла I и продлившуюся до гибели великого реформатора Александра II; в) наконец, новую фазу «рывка» (на сей раз завершающей модернизации российского общества), в которую Россия вступила в период царствования Александра III и которая не завершена и поныне. Именно эта последняя фаза и станет основным предметом последующего рассмотрения.

Во избежание недоразумений, отметим сразу, что, применяя к российскому развитию последнего столетия термин «модернизация» , мы отдаем себе отчет в том, что нагружаем этот термин некоторыми несвойственными ему смыслами. Речь здесь даже не столько о том, что ббльшую часть этого периода Россия прошла, акцентируя свои усилия на исключительно индустриальных аспектах модернизации (форсируя урбанизацию и ликвидацию традиционных аграрных укладов, развивая крупную промышленность и необходимую ей социальную инфраструктуру и т.п.), но игнорируя при этом социально- политические и ценностно-культурные ее аспекты (а порою даже непосредственно разрушая фундаментальные предпосылки модернизации в этих важнейших сферах общественной жизни). Особенность этой форсированной модернизации в том, что, подготовленная радикальными преобразованиями российских реформаторов XVIII столетия, она представляла и по-прежнему еще представляет собой наиболее яркий пример последовательной реализации стратегии политического и социально-экономического развития, альтернативной господствующей в мире.

И тем не менее, характеризуясь качествами, столь, казалось бы, неадекватными ее истинной сущности, эта модернизация является таковой по своей функции, по своему истори- 339

ческому предназначению. Таков императив становления и развития современного мира, который с конца XIX столетия предопределил место и роль России в системе мировых центров политической и экономической силы (см., например: [Лапкин, Пантин 2004]). Россия вынуждена — под угрозой национального и социокультурного уничтожения — решать проблему собственного приобщения к современности. В противном случае ей просто может не найтись места в сообществе современных наций завтрашнего глобализованного мира.

Суть эволюционных задач, стоящих перед Россией сегодня, можно представить себе наиболее ясным и систематическим образом, прибегая к уже использовавшемуся ранее (глава 4, п. 4.2) понятию противоцентра и к представлениям о специфической логике, характеризующей его историческое движение. Напомним, что в логике эволюции мировой системы центров экономической и политической силы, в первоначальном виде сформировавшейся в ходе западноевропейской модернизацииXVII — началаXVIII в., противоцентр выступает функциональным антагонистом мирового центра-лидера, образующим с ним своеобразную симбиотическую пару и олицетворяющим собою альтернативный в данную эпоху вариант модернизационных преобразований. Его функциональный антагонизм центру-лидеру закономерно предопределяется как очевидной исторической и социокультурной ограниченностью любого из уже известных и опробованных путей модернизации, так и тем, что инерция социально-политической системы крупных континентальных государств-империй (коими являются или являлись в соответствующий период все известные на сегодня противоцентры) неизбежно вызывает роковые деформации современных институтов и практик в ходе их освоения. В результате на определенном и достаточно длительном отрезке исторического развития реализуется особый тип модернизации, во многом полярный по отношению к исходному типу, заданному центром-л ид ером. Вместе с тем особо отметим, что противоцентр — это сугубо временная для данного государства функциональная роль, которая отводится ему на определенном этапе модернизационного перехода той или 340

иной политической системы, исторически ограниченном и обусловленном общим состоянием системы мировых центров политической и экономической силы. При достижении определенной степени зрелости данной политической системы (включая переход к более зрелому типу системы мобилизации ресурсов, лежащей в основе данного государства) статус противоцентра меняется, как это произошло, например, с Францией после 1870-х гг. и с Германией после 1945 г.

Каждый из противоцентров, проходящий заключительную фазу своего модернизационного развития, решает в этот период ряд особых, всякий раз уникальных задач, продвигаясь к их разрешению по сложной, заведомо нелинейной исторической траектории, регулярно «корректируя» вектор своего развития, вплоть до отдельных периодов попятного движения, отягощенных революционными катастрофами и элементами социальной деструкции.

Следует различать два типа тесно взаимосвязанных друг с другом задач, решаемых противоцентром. Во-первых, это задачи геополитического (неоимперского) противостояния центру-лидеру, задачи сохранения и расширения собственной геополитической сферы влияния, обеспечивающей в том числе и необходимую ресурсную и сбытовую базу для интенсивно развивающейся системы накопления растущего противоцентра. А во-вторых, это задачи геоэкономического порядка, обусловленные необходимостью формирования предпосылок хозяйственной модернизации, соответствующей уровню развития мирового рынка, уровню его требований к претендентам на полноценное субъектное вхождение в него (это последнее условие в каждом конкретном случае отягощается для проходящих заключительную фазу своего развития противоцентров наличием особого для каждого из них специфического «слабого места», некоего особого «дефицита», предопределяющего качественное своеобразие его заключительного «перехода»).

В случае России ключевой геополитической задачей ее модернизационной трансформации была и во многом до сих пор остается задача осуществления имперской гегемонии в Евразии и контроля над Восточной Европой (в лучшие годы — 341

от Адриатики до Балтики). В качестве «порождающей модели» здесь безусловно следует рассматривать архитепическую конструкцию «из варяг в греки», предполагающую наличие державного контроля на всем пространстве от современной Прибалтики до Балкан и Босфора. Тонкость здесь, однако, состоит в том, что условием успешного завершения модерни-зационного перехода к современности является не решение данной — явно сумасбродной в современную эпоху — задачи, а, напротив, осмысленный как ценностный и стратегический императив окончательный и бесповоротный отказ от такого рода постановки собственной задачи. Иначе дело обстоит с решением ключевой геоэкономической задачи России в ходе ее модернизационной трансформации. Речь идет о двуединой задаче формирования мотивированного исключительно рыночным спросом денатурализованного производителя и преодоления экспансионистской парадигмы «экстенсивной колонизации», в течение многих веков остающейся инвариантом национального развития.

Решение этой второй, геоэкономической задачи для России оказалось чрезвычайно трудным и, начатое еще в конце XIX столетия реформами Вышнеградского — Витте, входе всегоХХ в. так и не было достигнуто. Сюжеты, связанные с перипетиями решения этой задачи, формируют одну из ключевых и наиболее драматических линий истории России XX столетия.

Общая схема эволюционного продвижения России по пути завершающей модернизации (т.е. эволюционная структура ее текущей фазы «рывка») может быть предельно кратко представлена с помощью четырех 36-летних циклов, границами которых являются следующие ключевые даты (точки перелома). •

1881 г. Вступление в фазу модернизационного «рывка», обусловленное как внешнеполитическими неудачами Балканской войны, так и серьезным общественным разочарованием в результатах «великих реформ» 1860-х гг. Переломным событием российской истории, обозначившим вступление страны на новый путь, стало жестокое и иррациональное, с точки зрения здравой логики, убийство царя-освободителя Александра II 1 (13) марта 1881 г., похоронившее как попытки полити- 342

ческих реформ, призванных ограничить самодержавие и дать общественности возможность участвовать в законотворческой деятельности, так и надежды на формирование российского капитализма «снизу», на интенсивное развитие мелкобуржуазного сектора в российской экономике и в российском обществе. •

1917 г. Первый фундаментальный результат и значительный политический итог продвижения по пути заимствований и учебы капитализму у Запада по методике, определенной самодержавным государством. Россия вовлечена в бессмысленную для нее во всех отношениях и откровенно губительную мировую войну; над российской экономикой и страной в целом завис дамоклов меч гигантских и стремительно растущих государственных долговых обязательств по отношению к странам Запада; российское общество предельно отчуждено от власти, не имеет действенных институтов формирования политического согласия и компромисса и лишено соответствующей политической практики, что делает его обреченным, в ситуации кризиса на власть радикалов и политических авантюристов. Перелом, ставший началом радикального политического поворота в истории России, обозначен двумя роковыми датами: 2 (15) марта 1917 г. (отречение Николая II от престола и формирование Временного правительства во главе с князем Г. Львовым) и 26 октября (8 ноября) 1917 г. (взятие Зимнего дворца и открытие II Всероссийского съезда Советов с большевистским большинством, сформировавшего на следующий день новое российское правительство — Совнарком).

• 1953 г. Завершение периода «бури и натиска». Страна, прошедшая жесточайшее испытание «реальным социализмом», варварски уничтожившая собственное крестьянство (путем коллективизации как сознательно проводимой властью политики раскрестьянивания), построившая на костях заключенных сталинских концлагерей могучую военную индустрию, неслыханной и до конца так и не сочтенной ценой одолевшая нацистскую Германию, заложившая основы ядерного паритета с новым мировым лидером — США и даже сумевшая превзойти его на поприще создания

термоядерного оружия, — эта 343

страна позволила себе, наконец, сменить стратегию. Вынужденная сойти с пути прямой конфронтации с Западом, Россия (СССР) вступила в затянувшуюся полосу жесткого и изнурительного конкурентного противостояния с ним (прежде всего в лице центра-лидера США). Перелом, ставший началом перехода к этой новой стратегии, получившей впоследствии название «мирного сосуществования систем», обозначен также двумя ключевыми датами: 5 марта 1953 г. (смерть — или изощренное убийство — «великого вождя» и генсека Сталина, выпустившая в свободный политический полет «черную стаю» сталинских сатрапов) и 13 сентября 1953 г. (Хрущев становится первым секретарем ЦК, получая возможность возвратить в руки центрального партаппарата всю полноту власти в стране, а тем самым постепенно, но с безжалостной последовательностью отстранить своих политических конкурентов от рычагов реальной власти). Между этими датами можно отметить также два весьма знаменательных события: арест Берии (26 июня 1953 г.), до этого являвшегося наиболее сильной фигурой во властном раскладе, возникшем после смерти Сталина, и успешное испытание первого в мире термоядерного устройства (20 августа 1953 г.), которое обозначило новую геополитическую ситуацию в мировой политике, выводящую СССР на роль основного антагониста США и окончательно формирующую пресловутую биполярную парадигму мирового развития на последующие 36 лет. Стратегический поворот России (СССР), обозначенный 1953 годом, повлек за собою стремительное затухание прежних разрушительно-революционных амбиций ее политического руководства (напоследок выродившихся в смехотворные угрозы «догнать и перегнать Америку» и «закопать» капиталистов, а также не менее смехотворные обещания построить коммунизм к 1980-му году). Прежний бесцеремонный забияка всё чаще оказывался теперь в позиции защищающегося, испытывая на себе жесткий прессинг объединенных сил стран-лидеров мирового модернизационного процесса. При этом чем дальше, тем в большей мере СССР приходилось преодолевать негативные последствия своего предшествующего неорганичного развития периода «бури и натиска», что в ко- 344

нечном счете свело на нет его возможности противостояния центру-лидеру и его претензии на реализацию «исторической альтернативы» генеральной траектории мирового развития. •

1989 г. Вступление России (СССР) в фазу имперского надрыва, когда очередной виток обновления своего имперского могущества и отстаивания своих имперских амбиций в противостоянии с мировым центром-лидером (олицетворяемым в тот период президентом США Рейганом с его политикой «крестового похода против СССР — Империи Зла», а также стратегией «звездных войн») СССР вынужден был осуществлять в условиях глубокой международной изоляции и катастрофического дефицита ресурсов. На страну обрушились, казалось бы, все возможные напасти. Неудачная и во всех смыслах разрушительная для страны афганская авантюра, разлад внутриполитических механизмов политического управления и экономической мотивации производителя, кризис доверия к власти и полная идеологическая беспомощность партийного руководства. К 1989 г. разбуженная стихия социального недовольства коммунистической властью стала выходить из-под всякого контроля традиционных политических институтов социализма, причем как внутри СССР, так и за его пределами — в странах «социалистического лагеря». Переход к принципиально новой политической ситуации в стране и в мире в данном случае вновь может быть обозначен двумя ключевыми датами: 26 марта 1989 г. (первые в СССР относительно свободные выборы делегатов съезда народных депутатов СССР, позволившие сформировать на съезде реформаторское большинство и придавшие дополнительный, во многом решающий импульс политическим реформам в стране, которые привели через два года к упразднению власти КПСС, к распаду СССР и к формированию в Российской Федерации демократического политического режима) и события октября — ноября 1989 г. в Восточной Европе (свержение власти коммунистов и демократические преобразования в социалистических странах Восточной Европы — Польше, Венгрии, ГДР, Болгарии, Чехословакии). «Социалистический лагерь» необратимо разрушается, социализм утрачивает в гла-

345

зах советской (и постсоветской) политической элиты преимущества эффективного средства и формообразующего принципа разрешения стратегических проблем развития России. Страна вступает на новый неизведанный путь сочетания но-менклатурно- государственных принципов отправления власти с рыночно-капиталистическими принципами хозяйствования. На пространствах Евразии, где жесточайшим террором были выжжены все прежде укорененные здесь начатки частнособственнических отношений и свободного предпринимательства, государство теперь с таким же большевистским напором усиленно выкорчевывает основы прежней нерыночной общественной солидарности, безжалостно разрушает прежние социальные институты и социокультурные архетипы. А на смену им — формирует механизмы всепроникающей коммерциализации, индивидуализации и монетизации всех прежде сформировавшихся социальных отношений, проповедуя свободный рынок и частную собственность, распространяемую на все ключевые сферы общественного воспроизводства, в ситуации, когда бездействующие закон и право повсюду подменяются «разборками по понятиям», а у власти нет ни средств, ни особого желания для того, чтобы восстановить порядок в стране. •

2025 г. Окончательный крах империи и самой парадигмы имперского развития в России. Торжество исторической тенденции, неумолимо диктующей стране необходимость вступления в сообщество модернизированных государств (то ли посредством полного государственного краха и перехода на неопределенное время к режиму «внешнего управления», то ли посредством в той или иной мере цивилизованного отторжения страной своего несовременного прошлого; конкретный путь решения этой проблемы зависит от нашего сегодняшнего и завтрашнего политического благоразумия). Точная дата завершающего аккорда фазы «рывка», разумеется, сокрыта в тумане будущего, но, как представляется, действующая до настоящего времени историческая закономерность выглядит достаточно впечатляющим образом и дает возможность читателю сделать соответствующие выводы самостоятельно. На этой поразительной исторической закономерности, формирующей 36-летний эволюционный ритм развития России в фазе «рывка», стоит остановиться особо. Во- первых, как уже упоминалось нами ранее, этот «рывок» не первый в российской истории. Безусловно, задачи, решаемые Россией в ходе его осуществления, уникальны. Более того, осуществляя его, Россия проходит определенный и вполне самодостаточный эволюционный цикл развития, формируя перед собою в его начале и решая в его конце задачу национальной модернизации в условиях индустриального капитализма, перерастающего на наших глазах в постиндустриализм. Вместе с тем формальный механизм соподчинения и взаимосвязи отдельных исторических фаз, формирующих историческую логику продвижения страны к решению собственных эволюционных задач, в целом воспроизводится всякий раз, когда страна вступает в очередную фазу «рывка». А во-вторых, более пристальный анализ эволюционной логики ритма развития России в этой фазе позволяет выявить чрезвычайно сложную и охватывающую весь рассматриваемый исторический период структуру циклов эволюции российского общества и государства. Рассмотрим эти положения более подробно. Во всей многовековой российской истории можно выявить целый ряд периодов, соответствующих, в нашей терминологии, фазам «рывка». По крайней мере для трех последних можно с уверенностью датировать рубежные точки, формирующие как исторические границы самой этой фазы в целом, так и важнейшие переломные этапы в ходе реализации той исторической задачи, которая, собственно, и принуждает страну к вступлению в эту фазу развития — всякий раз чрезвычайно драматическую, но в итоге открывающую для нее принципиально новые возможности внутренней организации и внешних взаимосвязей.

Наряду с кратко описанным выше 144-летним периодом завершающей модернизации российского общества, состоящим из четырех 36-летних циклов (1881—2025 гг.), двигаясь в глубь истории, мы легко обнаруживаем так называемый «пет- 347

ровско-екатерининский рывок», составивший практически те же 144 года и также структурно образованный следующими друг за другом четырьмя 36-летними циклами. Но, удивительным образом, даже в глубине российского средневековья мы можем наблюдать нечто подобное. Из полного политического ничтожества, в котором оказалась Русь после столетия Ордынского разорения, с середины XIV в. на ее Северо-Востоке начинают формироваться новые тенденции государственно-политической консолидации, стремительно подымается Московская держава. Этот «московский рывок» российской истории описывается тем же 144-летием и также структурно оформляется четырьмя последовательными 36-летними циклами.

Начало державному возрождению Руси - Московии положила, как это ни парадоксально, вереница трагических событий 1353 г. Эпидемия «черной смерти» (чумы), унесшая в 1350 г. по некоторым (наиболее распространенным) оценкам до трети населения Западной Европы, к весне 1353 г. достигла Северо-Восточной Руси. В апреле этого года от чумы скончался митрополит Феогност, а вслед за ним и великий князь московский Симеон Иванович Гордый. Ему наследовал брат Иван II Иванович (Красный), положив тем самым начало новой династии. Но, быть может, более важное событие произошло через год, в конце июня 1354 г., когда митрополитом киевским и всея Руси был поставлен Алексий II, сын московского боярина Федора Бяконта (с 1353 г. — опекун, а с 1358 г. — регент малолетнего князя Дмитрия Ивановича). Тем самым были заложены ключевые предпосылки трансформации прежней структуры властного доминирования на Руси: властная монополия идеократии, подкрепленная как авторитетом Константинополя, так и ханским ярлыком, освобождающим церковь от налогообложения, отныне начала размываться. Подымающийся во властной иерархии служилый княжий люд начал постепенно, но неуклонно теснить идеократию, формируя новое, самодержавное обличив Руси — России. Основные вехи этого исторического процесса таковы: в ноябре 1359 г. власть в Москве после смерти отца наследует девятилетний отрок Дмитрий Иванович (будущий Донской). 348

Понятно, что при этом чрезвычайно усиливаются власть и политическое влияние митрополита Алексия II, который (говоря нынешним языком) успешно лоббирует интересы московского боярства и добивается трех принципиально важных политических результатов, подготавливающих основу будущей политической самостоятельности Московии. В 1362 г. Алексий II добивается в Константинополе упразднения Литовской митрополии, тем самым получая дополнительный довод в пользу центрального положения Московского княжества на Руси. В 1364г. он способствует заключению стратегического брачного союза Дмитрия Ивановича с Евдокией, дочерью перенявшего ярлык на великое княжение нижегородско-суздаль-ского князя Дмитрия Константиновича. А в 1366 г. добивается главного, получая в Орде ярлык на великое княжение владимирское Дмитрию Ивановичу, князю московскому. И всё это — фактически за двенадцать лет! Следующие двенадцать лет уходят на изматывающую политическую (а зачастую и вооруженную) борьбу за сохранение обретенных Москвою позиций — борьбу с Тверью, с Литвою, с Константинополем, с Ордою. Смерть Алексия II в начале 1378 г. резко осложняет позиции Москвы. Она проходит сложный этап своего рода «испытания на прочность» (в 1380 г. свои претензии к ней предъявляют темник Мамай в союзе с Ягайло, великим князем литовским, а в 1382 г. Москву разоряет хан Тохтамыш, вынуждая Дмитрия Ивановича на унизительные политические уступки). Смерть Дмитрия Ивановича в мае 1389 г. завершает и итожит первый этап «московского рывка»: его сын Василий I Дмитриевич вступает в великое княжение по завещанию отца без санкции Орды. Период его правления ознаменован последовательным укреплением доминирующих позиций Московского княжества на Руси и постепенным ростом его территории за счет умелого политического маневрирования и торга. Вместе с тем Москва завязывает тесные отношения с возвышающейся Литвой и удачно избегает серьезных угроз со стороны Степи (от Орды и тюрок Тамерлана). Роковым сбоем в ее развитии оказывается «запрограммированный» завещани- 349

ем Дмитрия Ивановича политический конфликт по поводу престолонаследия. Смерть Василия I Дмитриевича в начале 1425 г. открывает длительный (также практически 36-летний) период княжеской междоусобицы между потенциальными наследниками державы Дмитрия Ивановича Василием II Васильевичем и его дядей и двоюродными братьями — звенигородско-галичски-ми князьями Юрием Дмитриевичем и его сыновьями Василием Юрьевичем (Косым) и Дмитрием Юрьевичем (Шемякой). Жестокий и разорительный для страны конфликт прекращается лишь со смертью последнего в Новгороде в 1453 г. Вместе с тем, быть может, наиболее существенным по своим историческим последствиям обстоятельством этого затяжного конфликта стало последовательное ослабление всех стратегических политических альтернатив формирующемуся московскому самодержавию - прежде всего альтернативных путей политического развития Новгородской республики и Галич-ской земли, выступивших на стороне Василия И Васильевича. Наследовавший Василию II Васильевичу (в марте 1462 г.) его сын Иван III Васильевич продолжил политику отца, придав ей невиданный прежде размах и эффективность. В 1471 г. от принудил Новгород признать себя «отчиной» великого князя московского, в 1474 г. присоединил к Москве Ростовское княжество, в 1478 г. окончательно ликвидировал независимость Новгородской республики. В 1480 г. он успешно отразил (так называемое «стояние на Угре») попытку Большой Орды вернуться — после пятнадцатилетнего перерыва — к взиманию дани с Москвы. К 1485 г. покорением Твери Москва фактически завершает образование Русского централизованного государства, великий князь начинает именоваться «государем и самодержцем всея Руси»; Москва устанавливает дипломатические отношения с Ватиканом, Венгрией, Священной Римской империей. Московский «рывок» завершается к 1497 г., когда «последним штрихом» государственного строительства новой державы становится принятие

«Судебника» Ивана III — первого законодательного кодекса русского централизованного государства, давшего правовое оформление системе крепо- 350

стного права и институту холопства, а вместе с тем — государственного символа России, двуглавого орла.

Итак, отметим выявленную последовательность 144-летия, сложенного из четырех 36-летий: 1353 — 1389 — 1425 — 1462 (1461) — 1497. Что же следует затем? Русь как бы возвращается на круги своя. Последние годы правления уже больного и старого государя Ивана III отмечены драматической непоследовательностью, знаменующей начало длительного периода угасания героических импульсов предшествующей эпохи, поворота к византизму, иосифлянству, политической реакции. В качестве наиболее рокового события отметим следующее: как бы чувствуя близящееся бессилие и неспособность в будущем защитить свое дело, Иван III венчает в феврале 1498 г. в Успенском соборе в Москве на великое княжение своего внука (от старшего, к тому времени уже умершего сына), пятнадцатилетнего Дмитрия Ивановича, делая его своим соправителем. Княжич (будущий царь) Василий Иванович и его мать, вторая жена Ивана III Софья Палеолог попадают в опалу. Но это длится недолго, и «византийская партия» берет свое. Уже в 1499 г. в опалу попадают сам Дмитрий Иванович и его мать Елена Стефановна (а вместе с этим гибнут последние надежды реформаторской партии). Наследником провозглашается Василий Иванович, а ранее венчанный на царство Дмитрий Иванович заключается под стражу. При этом государственный переворот свершается еще при жизни престарелого Ивана III.

Дальнейшее известно. Темный XVI век российской истории. Безумие, возомнившее себя «Третьим Римом». Шалости юношеской игры Ивана IV Грозного (внука Ивана III) в реформы заканчиваются опричниной. Разоренная страна достается «блаженному» Федору Иоанновичу, а затем Годунову. На долгий период страна погружается в Смуту. За трон пресекшейся династии Рюриковичей-Калитиных разворачивается кровавая борьба целой толпы претендентов. Московское государство, казалось бы, на диво добротно сколоченное Иваном III, менее чем за столетие разметается в прах внутренними конфликтами и усобицами. Лишь в 1613 г., после череды самозванцев, интервенций, казацких бунтов и крестьянских 351

войн на Земском соборе удается сформировать приемлемый политический консенсус, основанный на сочетании прежних административных форм государственного управления с возросшим политическим влиянием «новых людей», служилого сословия, видящего в идее централизованного государства универсальный интегратор и эффективный инструмент реализации своих особых сословных интересов. На царство избирается Михаил Романов, который и служит своего рода политическим символом достигнутого компромисса, продлившего существование Московского государства без существенных изменений еще на несколько десятилетий.

Этот период «релаксации» заканчивается в середине XVII в., и страна вступает в новую «петровско-екатеринин-скую» фазу «рывка». Как с точки зрения описания его эволю- ционно полноценной структуры, так и с точки зрения логики и исторического смысла формируемых и решаемых в ходе этого «рывка» задач, понятно, что революция Петра I была подготовлена начавшимися несколько ранее радикальными трансформациями российского общества, точно так же, как большевистский переворот 1917 г. — контрреформами Александра III и последующими реформами Витте — Столыпина. В середине XVII в. эпохе Земских соборов суждено было завершиться. Глубокая разочарованность власти в дееспособности этого механизма достижения общественного согласия сопоставима была разве что со столь же глубоким равнодушием общества к возможностям политического разрешения противоречий общественного развития, а также с бессилием страны в деле сохранения этого зачатка представительных сословных институтов. Переломным событием, обозначившим поворот страны от традиций Московии (отчасти возродившихся после Смуты в царствование Михаила Федоровича) к попыткам их реформирования и подновления путем освоения западноевропейских новаций, стал созыв Земского собора осенью 1653 г. На этом последнем Земском соборе,

созванном Алексеем Михайловичем, были приняты в самом точном смысле этого слова судьбоносные для России решения. В сфере внешней политики Собор санкционировал присоединение к 352

России Малороссии, тем самым задав на длительный период в качестве основного западный вектор российской геостратегической экспансии. Во внутренней политике Собор фактически развязал руки папско-цезаристским устремлениям сравнительно молодого и честолюбивого патриарха Никона, реформаторские усилия которого, бесцеремонные и беспощадные по отношению к традиционному российскому православию, к культуре и жизненному укладу большинства населения страны, вскоре привели ее к расколу и к жесточайшему преследованию приверженцев старой веры и традиций патриархального русского быта. Упразднение (с 1653 г.) Земских соборов, этого ключевого российского «института согласия», обозначило вступление России в новую эпоху, эпоху радикального реформирования и вестернизации государственной машины, эпоху формирования колоссальной, пронизанной казенным интересом и закрепощающей общество Империи. Вместе с тем именно на этом пути, сочетающем инструментальное усвоение западных новшеств с усилением во внутренней политике самодержавного деспотизма и тотальным, сверху донизу, закрепощением всех общественных сословий во имя интересов Государства, Россия смогла изыскать способы разрешения большинства своих застарелых и весьма болезненных внешнеполитических проблем (таких, как проблема «окна в Европу» на Балтике, или проблема Украины и Польши, игравших роль подчас непреодолимого кордона на пути сближения с континентальной Европой, или же проблема контроля над евразийской Степью).

Реформы Никона и раскол православной церкви, а вместе с тем переход к политике колонизации земель и народов без их последующей культурной ассимиляции обозначили с середины XVII в. новое качественное состояние российского государства. Формирующейся Российской империи оказались изначально тесны цивилизационные рамки; имперская форма российского государства стала средством преодоления ее естественно-исторических цивилизационных пределов, открывшим широчайшие возможности интенсивного общения с иными цивилизациями как с равными себе. Империя ока- 353

зывалась для России как бы внутренним отображением меж-цивилизационных отношений. Внутренний ритм первого 36-летия обозначен двумя переломными событиями: окончательным крахом никоновского политического проекта и ссылкой самого Никона в монастырь с лишением сана {1666 г.), что означало, кроме прочего, восстановление самодержавного правления Алексея Михайловича, и последовавшей через десять лет смертью государя в начале 1676 г., обозначавшей начало длительного конфликта двух соперничающих «партий»: Милославских и Нарышкиных (по родовым фамилиям первой и второй жен Алексея Михайловича). Вплоть до сентября 1689 г. перевес был на стороне первых. Но роковая слабость Милославских была заключена в том, что единственным достойным претендентом на российский трон из их рода была Софья Алексеевна, которая и стала правительницей после смерти не оставившего мужского потомства Федора Алексеевича (годы правления 1676—1682). Ее правление отмечено попытками приступить к вестернизирующему реформированию государства и общества, но ее легитимность («царь-девица»!!!), крайне слабая для традиционного российского общества, не позволяла ей приступить к делу со всей решимостью. Императив российской вестернизации требовал другого исполнителя. Сводный брат Петра Иван Алексеевич (Иван V) к государеву делу был непригоден, и это определило выбор истории. Сразу после женитьбы Петра Алексеевича в январе 1689г. встал вопрос об отстранении Софьи от управления государством. К осени 1689 г. вопрос дозрел. Свою роль здесь сыграли не только «потешные» полки Петра, но и, по иронии истории, консервативные настроения боярства и служилого дворянства. Так ровно 36 лет спустя после созыва последнего Земского собора Россия вступила в полосу радикальных преобразований

не только своего государства, но и самого строя российской жизни.

Правление Петра I, длившееся после низвержения Софьи еще почти 36 лет (до января 1725 г.), также достаточно логично распадается на три примерно равных этапа. Первый этап «ученичества» будущего «Отца Отечества» и его сподвижников длился с осени 1689 г. до начала Северной войны и первых пораже- 354

ний в ходе этой войны, т.е. до 1700—1701 гг. За этот период Петр и Россия научились многому. Было освоено современное кораблестроение и военное дело, заложены основы модернизации промышленности и торговли, реформ образования, городского и государственного управления, а также многое и многое другое. Тем не менее первое же решительное столкновение новой России с европейской державой (Швецией) оборачивается поражением русского оружия (ноябрь 1700 г.). Это грозит надолго, если не навсегда, отодвинуть державные планы Московии, и потому на смену Петру-ученику приходит Петр- деятель, принуждающий державу стать великой. Формируется новая армия, строится новый флот, закладывается и стремительно растет новая северная столица, а в итоге создается новая государственная машина, с помощью которой Россия выруливает на путь подлинно имперского могущества. Третья и последняя метаморфоза Петра наблюдается со времени переноса столицы в Санкт-Петербург (1712 г.) и военных действий против шведов — на море. Отныне Петр — воплощение законодателя и учителя, Отца Отечества. Он «дарует» России новые формы государственных учреждений и общественных установлений, формы чиновных регламентов, светских нравов и церковных обрядов. Боярская дума заменяется Сенатом, указ о единонаследии завершает процесс слияния дворянских поместий с вотчинами, «табель о рангах» венчает реформы государственного управления, а правительствующий Синод выводит церковь из длительного периода безначалия. Петр принимает титул Императора. Однако вновь — в логике чередования 36-летних периодов — история делает поворот, и смерть Петра (1725 г.) круто меняет представление о смысле и результатах его усилий и его эпохи. Плоды трудов бескорыстного деспота —ревнителя государственных интересов достаются пигмеям, утратившим представления о замысле и целях петровской эпохи и употребляющим ее результаты для реализации своих частных, сиюминутных интересов. Новые времена обнажают сокровенную суть героических усилий страны в предшествующий период — создание путем всенародного самоотречения условий формирования нового привилегированного сословия. 355

Но прежде чем дворянство смогло обрести свои «вольности», прошло еще одно 36-летие. При всей кажущейся исторической бессмыслице этого постпетровского 36-летия (1725— 1761 гг.), когда российские вельможи грызлись между собою, ослабляя налаженную Петром государственную машину и провоцируя бесконечных претендентов на трон и их фаворитов на всякого рода политические безумства, — за эти годы в российском обществе произошла крайне важная метаморфоза. С каждой новой переменой на троне росла и крепла роль гвардии в политической жизни империи, а вместе с тем и политическая роль дворянского служилого сословия, интересы которого эта гвардия реально представляла. Именно поддержка гвардии дала Анне Иоанновне смелость «порвать кондиции» и покончить с правлением «верховников» (1730 г.). Гвардия свергает Бирона и расчищает дорогу Анне Леопольдовне (1740 г.). Гвардия возводит на престол «дщерь Петрову» Елизавету (1741 г.), а когда та умирает (декабрь 1761 г.), политическое влияние гвардии и дворянства уже столь велико, что одним из первых актов Петра III после вступления на престол становится Манифест о вольности дворянства. Впрочем, этот шаг, как и многие другие жесты Петра III в этом направлении, не смогли продлить срок его пребывания у власти. Наступал «век Екатерины», когда цели имперского развития требовали политического решения, совмещающего, казалось бы, несовместимое — формирование механизма реализации сословных имущественных интересов дворянства и одновременно упрочение самодержавной политической власти. Но именно этим императивом объясняется исторический парадокс 1762 г. На пике своего политического влияния гвардия и дворянство, уже, казалось бы, претендующие на то, чтобы из подчиненного инструмента государства стать «сословием для себя», приводят к власти режим, последовательно сокрушающий эту «гвардейскую вольницу».

Период царствования Екатерины II (1762—1796 гг., чуть менее 36-летия) на всем своем протяжении характеризовался сочетанием двух этих парадоксально сопряженных тенденций: тенденции расцвета дворянского сословия и тенденции укрепления государственной бюрократии, отстраняющей от власти 356

и подменяющей собой все прочие социальные институты. В реализации двух этих целей, в сущности, и заключалась сверхзадача «петровско-екатерининского рывка». Правление Екатерины, подобно петровскому, логично подразделяется на три этапа. Первый — период ученичества просвещенной императрицы (1762—1773 гг.), период переписки с французскими просветителями, смягчающих нравы реформ и привлечения сословных представителей к законотворческой деятельности. Впрочем, во многом это был лишь «камуфляж», подготавливающий переход к последовательно самодержавным формам правления, отрицающим участие олигархических институтов (всякого рода «Кабинетов», «Советов» и т.п.) в принятии важных политических решения. «Повивальной бабкой» нарождающегося режима стала пугачевщина (1773— 1775 гг.), способствовавшая переходу к губернской системе административного управления и организации дворянства. Военная победа над восставшими по существу дала карт-бланш политике сложения на плечи государства всех забот по обеспечению сословных интересов дворянства и вместе с тем — последовательному вытеснению дворянства из сферы политики. Единственным «политиком» в стране становилась сама Екатерина. Государство монополизировало политическую сферу, но обеспечило своей опекой экономические интересы дворянства. Этот своего рода «общественный договор» по-российски был формально подкреплен Жалованной грамотой дворянству (1785 г.). Процесс формирования политического консенсуса в стране вступил тем самым в завершающую стадию. Устойчивый режим самодержавной империи был сформирован. И когда Павел I (коронованный в апреле 1797 г.) попытался бросить вызов созданному его августейшей матушкой режиму и вернуть дворянство в подчиненное состояние петровской эпохи, когда он попытался востребовать дворянство к государевой службе, то получил жесткий и беспощадный ответ. И внук Екатерины, перешагнувший через труп своевольного отца, воспринял в наследство ее, екатерининскую, самодержавно-помещичью империю.

Итак, мы снова наблюдаем последовательность 144-летия, сложенного из четырех 36- летий: 1653 — 1689 — 1725 — 1762 357

(1761) — 1797(1796). Вместе с тем, достигнув устраивающего ее элиту политического компромисса, беспрецедентно увеличив свое могущество и политическое влияние в мире, заложив надежную основу безбедного существования дворянского сословия, Россия вновь неудержимо стремится вернуться на круги своя, в утопию патриархальной барской усадьбы. Два мощных внешних удара на время выводят ее из безмятежной дремы (вторжение Наполеона в 1812 г. и катастрофа в ходе Крымской кампании 1854—1856 гг.), но в целом предостерегающие страну возгласы отдельных «чудаков» и «сумасшедших» (от П.Я. Чаадаева до лесковского Левши) не в силах повлиять на ход российской истории. Динамично развивающаяся либерально-капиталистическая Западная Европа неудержимо обгоняет ее и в будущем грозит России неслыханными унижениями, разочарованиями и катастрофами, когда та сможет осознать свое отставание и, движимая неизбывными имперскими амбициями, попытается его ликвидировать.