2.3 Общество потребления и новое идеологическое сознание
После Второй мировой войны и победы над фашизмом, решающую роль в которой сыграл Советский Союз, а также в связи с подъемом антиколониальной и антиимпериалистической борьбы, привлекательность и география социалистического проекта стремительно возрастают. Политические партии и движения, заявляющие о своем социалистическом векторе, появляются на всех континентах, во всех уголках земли, и часто начинают одерживать победы. Отдельным вопросом является соответствие распространившихся в тот период представлений о социализме и способах его достижения аутентичному марксизму. Но независимо от ответа на этот вопрос, необходимо признать, что общемировая «левая» повестка дня выглядела довольно актуальной. Как в «первом мире», где в ряде стран Западной Европы к власти приходят социал- демократические партии и параллельно активно заявляет о себе появившееся движение «новых левых», так и в странах «третьего мира», где огромной популярностью пользуются самые разные левые и леворадикальные партии и идеи: от просоветских и маоистских до геваризма и проектов, вроде «арабского социализма». Таким образом, мир явно «двигался влево». Параллельно с этим движением происходила новая научно-техническая революция (НТР), называемая также второй индустриальной революцией. Ее результатом стало стремительное увеличение автоматизации производства и массовое внедрение новой техники в человеческую жизнь. Вследствие этих процессов появилась материальная база для новых типов организации человеческого досуга, увеличилось значение СМИ, телевидения и массовой культуры. В ведущих странах (США, Европа, Япония) формировалась качественно новая реальность жизни — в которой не оставалось места ранее относительно автономным и по-старому функционирующим сферам интимного, предвосхищаемого и религиозного. Опирающиеся на трансцендирующий фактор в человеческом сознании, они оказались жертвой повсеместного наступления технологической и политической рациональности развитой индустриальной цивилизации. Перемены происходили и в социальном характере человека, понимаемом как результат динамической адаптации человеческой природы к общественному строю на основе ее неотъемлемых свойств, заложенных биологически или возникших в ходе истории . Экзистенциальное противоречие между «иметь» и «быть», сформулированное Эрихом Фроммом не разрешается, а трансформируется в противоречие между «подлинностью» и «зрелищем». В экономике развитого индустриального общества производство рекламных образов, политических и сексуальных репрезентаций теперь не уступает по важности традиционному товарному производству, которое достигает такого объема, что без искусственного стимулирования потребления оказывается обреченным на коллапс. Навязыванию пропагандой и системой маркетинга ложных смыслов и преформированию127 128 129 человеческих потребностей в пользу репрессивных130 теперь отводится едва ли не большее значение, чем обеспечению непосредственного потребления вещей. «Сфера обладания расширяется в той мере, в какой само это обладание становится все более и более фиктивным. Теперь уже человек не имеет, но ему кажется, что он имеет»142 - так характеризует новую ситуацию французский философ-неомарксист Ги-Эрнест Дебор. Эта новая реальность, вскоре обобщенная социологами в понятии «общество потребления», представляет серьезную угрозу самой человеческой идентичности и индивидуальности. Критика «общества потребления» ведется преимущественно с двух позиций: неомарксизма и «новых правых». Неомарксистами по-новому переосмысливается лозунг «социализм или варварство », принадлежащий Розе Люксембург, только теперь варварство предстает как царство живущих в комфорте обезличенных потребителей, встряхиваемое время от времени кровавыми эксцессами фашизма, заложенными в саму логику системы. «Несвобода — в смысле подчинения человека аппарату производства — закрепляется и усиливается, используя технический прогресс как свой инструмент, в форме многочисленных свобод и удобств»143, - размышляет Герберт Маркузе о политическом характере технологической рациональности в послевоенном мире. «Новые правые» в своей критике опираются на работы философов-традиционалистов (Юлиус Эвола, Рене Генон) и переплетающийся с ними комплекс идей «консервативной революции». По их мнению, только через возвращение к ценностям традиции, понимаемой сквозь призму идеологии радикального консерватизма, человек может вновь обрести утраченный смысл жизни. В середине - второй половине XX века победа неокапитализма (или капитализма «общества потребления», то есть консюмеризма), совпавшая со второй индустриальной революцией, положила крест на прежних надеждах освобождения от тумана идеологии с помощью утверждения пролетарского классового сознания. Повсеместное включение рабочих развитых стран в систему 131 132 общества потребления, воспринятое частью исторических оппонентов капитализма как явный успех, закрыло саму возможность революционизирующего озарения, на которое полагался Лукач133. Потребительская идеология неокапитализма продемонстрировала высочайшую способность завоевывать сознание рабочих, преформируя их потребности и навязывая новые, заданные маркетингом и управленческим аппаратом желания, направленные отнюдь не на освобождение. Подробно описанные Гербертом Маркузе134 механизмы «репрессивных потребностей» и «репрессивной терпимости», присущие консюмеристскому обществу, сделали практически невозможной выработку пролетарского классового сознания в развитых странах. Сознание рабочих метрополии обрекается на полную зависимость от товарнофетишистского восприятия действительности и поглощение «зрелищем»135 как совокупностью знаков социального успеха и измеряемого в вещах счастья, со свойственным ему диктатом императивов тотальной конкуренции и потребительского наслаждения, взаимодополняющих друг друга. Мы уже отмечали факт общей непосредственности наличного бытия для антагонистических классов, заданный доминированием в капиталистическом обществе предметности товара и порождаемых им овеществленных форм сознания. С окончательной победой этой, по выражению Лукача, «чувтвенно- сверхчувственной» предметности товара произошла небывалая унификация и стандартизация прежних идеологических форм. Они исчезли или были приведены к общему знаменателю товара. Именно с этого момента понятие тотальная идеологии обретает свой новый смысл. Дьерд Лукач видел возможность преодоления овеществленных форм сознания и основывающейся на них идеологии посредством утверждения пролетарского классового сознания. Это преодоление соответствует конкретно-утопическому потенциалу социалистического учения. Однако в развитых странах наступившая реальность общества потребления поставила на эти надежды крест. По мере утверждения общества потребления, повсеместного принятия его ценностей и триумфа его идеологии, классический марксизм (а также марксизм Лукача) с его надеждой на революционное классовое сознание промышленных рабочих становился все менее актуальным. Беспокойство вызывала и политическая практика, ассоциируемая с классическим марксизмом и его наследием, выродившаяся в бюрократические диктатуры (СССР и страны Восточного блока) или обанкротившийся реформизм европейской социал- демократии, для которых рассуждения Лукача и формируемая ими повестка дня выглядели либо анахронизмом (ведь, согласно сталинской Конституции 1936 года, социализм в СССР уже достигнут), либо невозможным радикализмом. Консюмеризм девальвировал классический марксизм, также как девальвировал большинство типов прежней религиозности. Остается ли тогда выход всеохватывающей паутины «ложного сознания», когда прежние надежды рушатся одна за другой? Неудивительно, что последнее десятилетие прошлого века в Европе было ознаменованы настоящей эпидемией самоубийств видных левых интеллектуалов. «Только ради отчаявшихся нам дается надежда», - писал Вальтер Беньямин в начале эпохи фашизма. В ситуации мирового отчаяния нашего времени обращение к истинам утопии, переосмысленным в свете диалектики проекта Просвещения, остается единственным прибежищам для поруганной гуманности. Возможно, это единственный шанс не стать добычей для рэкета, в том смысле, что имели в виду Хоркхаймер и Адорно, рассуждая об «обществе отчаявшихся» . 136 В заключении этой главы отметим еще одну особенность произошедшей трансформации идеологического сознания, ввиду продолжающегося по инерции использования понятий из советской эпохи, до конца не отрефлексированную в нашей стране. Признавая ограниченность «социологии знания» Карла Мангейма для социально-философского анализа в целом, обращение к отдельным понятиям его концепции при описании трансформации общественного сознания конца XX века может быть весьма продуктивным. Точнее - для осмысления траектории произошедших изменений. Мангейм разграничивал идеологию на частичную и тотальную137 138 139. Частичная идеология функционирует на индивидуальнопсихологическом уровне, то есть никогда не выходит за пределы психологизации и соотносится непосредственно с индивидом как психология интереса. Тотальная идеология, в его понимании, функционирует на уровне больших конкретно исторических социальных групп, например, классов - там, где подразумевается общая структура мышления, соотносящаяся с социальным бытием субъекта как по содержанию его мышления, так и по форме, вплоть до используемого категориального аппарата. Эпоха консюмеризма, называемая также «обществом потребления» и «обществом зрелищ», в целом характеризуется радикальной трансформацией идеологических форм в направлении дальнейшей универсализации. Однако в соответствии со своей внутренней диалектикой развитая индустриальная цивилизация одновременно утверждает курс на идейный и культурный плюрализм, как раз и составляющий основу деборовского «зрелища». Воспользовавшись словами Жана Бодрийяр, можно объяснить эту новую ситуацию как утверждение монополистической концепции производства различий140 или стратегией фиктивного культа различия (различия знаков), устанавливаемого вследствие утраты различий реальных (различия смыслов). В плане общественного сознания эта тенденция приводит к тому, что прежде относительно независимые идеологические формы, пусть в искаженном виде, но отражавшие бытие реально существовавших классов (тотальная идеология в понимании К. Мангейма), предстают в новом качестве идеологий-ролей или личностных репрезентаций, проживаемых на индивидуально-психологическом, а не социально-политическом уровне, то есть как частичные идеологии. Отныне все прежние идеологические конструкты, свойственные былым эпохам, а также развиваемые в замкнутых политических системах (например, конструкты «коммунист», «фашист», «консерватор», «либерал», «анархист») редуцируются до поведенческой модели или хобби отдельных индивидов, что, однако не означает исчезновения реальных противоречий внутри общественной структуры, когда-то эти конструкты породивших. То есть происходит своеобразное «распыление»141 идеологии, по нашему мнению, отражающее процесс замены прежней парадигмы дисциплинарного общества парадигмой общества контроля142.