2.2. Основные подходы к историческому прогнозированию: исторические сравнения и аналогии

Очевидно, что далеко не все явления общественной жизни (особенно те из них, которые принадлежат к разным историческим эпохам и ситуациям) можно сравнивать в плане их сходства и сопоставимости.

По этому поводу уместно привести следующую характеристику метода прогнозирования по аналогии (компаративизма), принадлежащую В.Ф. Ли: «В международных исследованиях опора на метод компаративистики предполагает, в первую очередь, обращение к тождественным, родственным, однотипным и иным близким ситуациям, укладывающимся в понятие ис-торико-сравнительной аналогии (политические перевороты, социальные революции, реформы "сверху", межгосударственные конфликты, мировые войны и т. п.). В этом плане вполне сопоставимы, например, промышленная, научно-техническая 140

и постиндустриальная революции. Методом целостного компаративистского анализа можно охватить социальные перевороты прошлого и будущего. В наше время вполне корректно проводить сравнительные прогностические поиски возможных последствий реформирования и демократизации в различных постсоциалистических обществах. Важные результаты дает сопоставление потенциальной эволюции различных цивили- зационных массивов. Вместе с тем не все явления общественной жизни, в том числе и международного развития, могут рассматриваться в рамках исторической и логической аналогии. Сходство и сопоставимость явлений и процессов должны носить сущностный характер, иначе исследователь может оказаться в дебрях ложной, мифической, нереальной аналогии, результаты анализа которой могут иметь не более чем нулевое значение» [Ли

2002.

Иными словами, возможность сопоставления различных исторических ситуаций определяется как сущностными их чертами, так и конкретной задачей исследователя, тем ракурсом рассмотрения и анализа сложных, многоплановых исторических процессов и ситуаций, который задан проблемой, стоящей перед ученым или философом. Если эта проблема связана с прогнозированием, то обычно выделяют модельную (более известную, проанализированную в общих чертах) и прогнозируемую (еще не вполне состоявшуюся и не вполне исследованную) исторические ситуации. При этом для прогнозирования важно выявить некоторые неслучайные, имманентно присущие модельной исторической ситуации тенденции развития, которые с определенными оговорками можно перенести на прогнозируемую историческую ситуацию. Сделать это, полностью избежав субъективности, которая задана самой личностью исследователя и стоящей перед ним задачей, практически невозможно, хотя описано множество рецептов, как снизить до минимума эту субъективность. Дж. Мартино в свое время писал по этому поводу: «Это довольно сложная процедура. Для проведения сравнения необходимо установить совокупность аспектов, по которым будут анализироваться обе ситуации. В эту совокупность должны входить все аспекты, 141

которые могут оказаться существенными при сравнении рассматриваемых ситуаций. Во многих случаях при сопоставлении можно пренебречь некоторыми аспектами как не влияющими на исход ситуации и различия в этих аспектах... Однако две ситуации необходимо сравнить на сходство или различие по тем аспектам, которые признаны существенными» [Мар-тино 1977. С. 81].

Важно подчеркнуть, что сравнение исторических ситуаций предполагает выявление не только существенных черт сходства или подобия, но и существенных черт различия. Отсюда следует, что прогноз, основанный на историческом сравнении, должен включать не только те тенденции и явления, которые вытекают из сходства модельной и прогнозируемой исторических ситуаций, но и те тенденции и явления, которые отличают прогнозируемую ситуацию от модельной.

В исследованиях, так или иначе связанных с прогнозированием, исторические сравнения и сопоставления, которые на первый взгляд выглядят нестрогими, встречаются довольно часто. В качестве одного из недавних и довольно актуальных примеров можно привести работу французского исследователя Эмманюэля Тодца «После империи. Pax Americana — начало конца», ставшую международным бестселлером. В этой книге на основе конкретного социологического и антропологического анализа показано, что могущество Соединенных Штатов 142

Америки постепенно начинает сходить на нет из-за процессов, происходящих внутри американского общества. Вместе с тем автор свой прогноз отчасти основывает и на аналогии процессов, происходящих в современных Соединенных Штатах, с процессами, происходившими в Римской империи. Свой сравнительно-исторический подход в применении к Древнему Риму и современным Соединенным Штатам Тодд кратко сформулировал следующим образом: «Для тех, кто интересуется современной

экономической глобализацией, осуществляемой под американским руководством, сравнение с античными моделями дает в плане как сходства, так и различия богатый материал для извлечения уроков» [Тодд 2004. С. 76].

Приведя точку зрения тех, кто сравнивает развитие Соединенных Штатов с древнегреческими Афинами, Тодд далее отметил: «Более многочисленными являются сторонники ссылок на римский империализм, которые подчеркивают, что история американской империи началась не в 1948 году, после пражского переворота, и не в ответ на создание советской сферы влияния.

Тодд следующим образом характеризует те изменения в социальной структуре Римской империи, которые имеют прямое отношение к социальным изменениям, происходящим в Соединенных Штатах. «В течение 100 лет, последовавших за решающей победой над Карфагеном по завершении второй Пунической войны, Рим стал быстро распространять свое влияние на Востоке и вскоре стал хозяином всего Средиземноморского бассейна. Он располагал отныне неограниченными ресурсами земель, денег, рабов. Со всех покоренных территорий он взимал денежные ресурсы и осуществлял массовый импорт продуктов питания и готовых изделий. Крестьяне и ремесленники Италии стали бесполезными в рамках этой средиземноморской экономики, глобализированной в результате политического господства Рима. Общество поляризовалось: с одной стороны — экономически невостребованный плебс, с другой — хаотическая плутократия. Пресыщенное богатством меньшинство возвышалось над пролетаризированным населением. Средние классы сошли на нет, и этот процесс повлек за собой исчезновение республики и утверждение империи в полном соответствии с анализом Аристотеля относительно важности промежуточных социальных категорий с точки зрения сохранения стабильности политических систем.

Согласно Тодду, экономика США в эпоху современной глобализации движется примерно в том же направлении, что и экономика Италии в эпоху Римской империи. А именно: современные США потребляют значительно больше, чем производят, т.е. в итоге используют военно-имперские методы обеспечения потребностей своего внутреннего рынка и своего населения. «Миру приходится всё больше производить, чтобы обеспечить американское потребление. Никакого равновесия между американским экспортом и импортом достичь не удается. Автономная в первые послевоенные годы, с объемом производства, превышающим собственные потребности, Америка превратилась в сердцевину системы, в которой призва- 144

нием стало потребление, а не производство. Список стран, с которыми у США торговый дефицит, впечатляет, так как в нем фигурируют все крупные страны мира. Перечислим их по состоянию на 2001 год: с Китаем дефицит составлял 83 млрд. долларов, с Японией — 68, с Европейским Союзом — 60, в том числе с Германией - 29, с Италией - 13 и с Францией - 10 млрд. долларов. Дефицит в торговле с Мексикой составил 30 млрд. долларов, с Кореей — 13 млрд. долларов. Даже Израиль, Россия и Украина имели положительное сальдо в торговле с Соединенными Штатами: 4,5, 3,5, 0,5 млрд. долларов соответственно... Это падение экономической мощи не компенсируется деятельностью многонациональных корпораций. Уже с 1998 года прибыли, которые они переводят в Америку, ниже тех, которые действующие на ее территории иностранные предприятия репатриируют в соответствующие страны» [Тодд 2004. С. 77-79]. Соответственно охарактеризовал Тодд и социальные изменения, происходящие в современных США и являющиеся следствием «империализации» их экономики и политики: «"Имперская" эволюция экономики, которая не может не напомнить нам развитие Рима после овладения Средиземноморским бассейном, по-разному затронула различные секторы американского общества и отрасли американской промышленности.

выходящего за рамки государства. Это глобализирующееся общество на первом этапе включало в свой состав весь свободный мир, а после крушения коммунизма виртуально — всю планету... Но, продолжая параллель с историей Рима, мы поражаемся совпадению фазы II эволюции американского общества, отличающейся более равномерным увеличением доходов, с огромным ростом внешнеторгового дефицита Соединенных Штатов, возросшего примерно со 100 млрд. долларов в 1993 году до 450 млрд. в 2000 году. Система имперского налога достигла своей зрелости, и весь народ может извлекать свою прибыль. В 1970 — 2000 годах в Соединенных Штатах четко просматривается процесс социальной поляризации римского типа, сочетающий рост плутократии и расширение плебса в том смысле этого слова, который оно имело в имперскую эпоху. Понятия плутократии и плебса обозначают здесь не только разрыв в уровне доходов, но и тот факт, что эти доходы — большие и незначительные — являются не результатом непосредственно производительной деятельности, а следствием политического господства над внешним миром» [Тодд 2004. С. 87— 90].

Интегральный прогноз Тодда, сделанный им на основании исторического сравнения развития Римской империи и современных США, выглядит следующим образом: «Исторически две характерные черты, связанные между собой функциональными отношениями, были присущи подлинным имперским образованиям: —

империи рождаются на основе военного принуждения, и это принуждение позволяет получать дань, за счет которой кормится центр; —

центр в конечном счете начинает обращаться с покоренными народами, как с обычными гражданами, а с обычными гражданами — как с покоренными народами. Динамика власти ведет к развитию универсалистского эгалитаризма, в основе которого — не свобода всех, а угнетение всех. Развиваясь, этот универсализм, являющийся порождением деспотизма, превращается в чувство ответственности за всех подданных на политическом пространстве, где уже больше не существует 146

принципиальных различии между народом-завоевателем и покоренными народами... Под углом зрения каждого из двух критериев у Соединенных Штатов есть заметные недостатки, анализ которых позволяет с уверенностью предсказать, что к 2050 году американская империя исчезнет. Америке не хватает "имперских" ресурсов двух видов: ее возможности военного и экономического принуждения недостаточны, чтобы сохранить нынешний уровень эксплуатации планеты; ее идеологический универсализм находится на стадии заката и не позволяет ей одинаково обращаться с людьми и народами, чтобы обеспечить мир и благополучие, так же как и эксплуатировать их» [Тодд 2004. С. 93—94]. В целом достаточно аргументированный (здесь по понятным причинам приведена лишь малая часть аргументации) социально-экономический и политический анализ Тодда, основанный на сопоставлении ситуации в Римской империи и в современных США, позволяет увидеть некоторые важные стороны современного развития, о которых по разным причинам умалчивает «объективная» американская наука. Вместе с тем нам представляется, что сопоставление процессов, характерных для современных Соединенных Штатов, и процессов, наблюдавшихся в Римской империи, является лишь частью, фрагментом более общего сопоставления современной картины мира и картины мира в эпоху поздней античности. Несмотря на все различия современной «информационной» и античной цивилизаций, сопоставление некоторых тенденций политического и культурного развития этих двух эпох, на наш взгляд, дает возможность не только по-новому взглянуть на происходящие в начале XXI в. процессы, но и разглядеть некоторые перспективы будущего глобального развития. Оговоримся, что выбор объекта сравнения определяется прежде всего целью исследования, и в этом плане можно сравнивать разные и даже далеко отстоящие друг от друга во времени исторические ситуации по тем аспектам, которые признаны существенными [Мартино 1977. С. 81]. В нашем случае целью анализа и прогноза являются современные процессы интеграции и универсализации, а также сопровождающие их 147

кризисы и потрясения; поэтому и «референтная» историческая ситуация должна характеризоваться ярко выраженными интеграционными процессами в области политики, экономики, культуры, тенденциями к универсализму, а вместе с тем, как следствие, — крупными социально-политическими потрясениями. Такие явления и процессы в значительной степени были характерны для эпохи поздней античности (I в. н.э. — IV в. н.э.), и именно эту эпоху, несмотря на ее отдаленность и кажущуюся несопоставимость с современной, представляется уместным выбрать в качестве «референтной». Кстати, одним из первых, но далеко не единственным опытом сопоставления Нового времени с поздней античностью является классическое сочинение Э. Гиббона «История упадка и крушения Римской империи» [Гиббон 2002].

В данном случае цель нашего исследования состоит в том, чтобы сопоставить некоторые тенденции международного политического развития в современную эпоху и в эпоху поздней античности. Правомерность такого сопоставления, помимо перечисленных выше причин, обусловлена также следующими важными обстоятельствами. Во-первых, интеграция и универсализация в политике, экономике и культуре достигли в эпоху поздней античности небывало высокой степени, и Римская империя в период своего расцвета являла собой в пределах тогдашней Средиземноморской ойкумены как бы венчающий всё предшествующее историческое развитие политический универсум, объединивший многочисленные народы, принадлежащие к различным культурам и цивилизациям, представляя как бы прообраз грядущего глобального мира. В современную же эпоху процессы интеграции и универсализации получили еще большее развитие и в ряде областей общественной жизни достигли настолько высокого уровня, что сегодня речь идет о формировании на новой индустриально-капиталистической основе единого меж-цивилизационного образования, включающего Западную, Центральную и Восточную Европу, Северную Америку, Японию, ряд «новых индустриальных стран» Юго-

Восточной Азии и Латинской Америки, которое точнее всего следовало 148

бы назвать «универсальной цивилизацией» или «сверхцивилизацией». Во-вторых, при всех очевидных различиях существуют вполне конкретные параллели между поздней античностью и современной эпохой в геополитическом, геоэкономическом и геокультурном планах. Так, с одной стороны, с III в. н.э. в пространствах «Pax Romana» наметился постепенный переход от экономического доминирования западных областей империи (Рим, Италия) к доминированию восточных провинций (Греция, Анатолия, Сирия, Египет и др.), а с другой стороны, в современную эпоху также намечается постепенный переход от экономического доминирования Запада (Западная Европа, США) к экономическому доминированию Востока (Япония, «тигры» Юго-Восточной Азии, Китай). Напомним, что в первом случае этапами стали разделение Римской империи на Западную и Восточную, перенос столицы из Рима в Константинополь, наконец, на завершающем этапе — резкое ослабление и гибель Западной Римской империи под натиском варваров. Во втором случае соответствующие тенденции пока что проявились в феномене «японского экономического чуда» 1960-х — 1970-х гг., в возникновении азиатских «тигров», в резком экономическом и политическом усилении Китая. Более того, целый ряд авторов в настоящее время говорят и пишут об «ориентализации» мира в современную эпоху как о свершившемся факте [Перес 1994; Frank 1998; Неклесса 2001]. При этом, несмотря на то что США в начале XXI в. в целом продолжают сохранять роль мирового лидера, их финансовое и экономическое положение, как показали кризисные потрясения последних лет, не столь уж неуязвимо.

В-третьих, существовавший в эпоху поздней античности очевидный экономический и культурный разрыв между развитыми цивилизациями Средиземноморья, Китая, Индии, с одной стороны, и окружавшей их «варварской периферией», с другой, в некоторых отношениях сопоставим с существующим в современную эпоху разрывом между наиболее развитыми государствами («золотым миллиардом») и так называемым «третьим миром». В то же время очевидно, что при всех парал- 149

лелях между поздней античной и современной эпохами существуют и принципиальные различия между ними, которые проявляются в разных путях и механизмах эволюции международной политической системы, в характерных для нее ответах на вызовы, порождаемые ее же собственной экспансией. Выделяя черты сходства, мы вместе с тем обретаем возможность более четко уяснить и различия, существующие между двумя эпохами, для того чтобы глубже понять направление и характер трансформации мирового порядка в современную эпоху, определить перспективы мирового развития. Основные параллели и наиболее важные черты сходства (аналогии) исторической ситуации в эпоху поздней античности и той ситуации, которую мы наблюдаем в начале XXI в., можно представить в следующем виде (см. таблицу 1). Таблица 1

Сравнительная характеристика миропорядка эпохи поздней античности и современной эпохи Pax Romano Pax Americana частное римское право, формальные и универсальные институты гражданства и управления, эффективная система коммуникации и превосходство римской военной организации пронизывающая все общество система частноправовых отношений, формальные и глубоко дифференцированные институты власти, экономическое, технологическое и военно-стратегическое лидерство США

резкое политическое, экономическое, культурное разделение на римских граждан (вместе с гражданами союзных государств) и «варваров» резкое политическое, экономическое, культурное разделение на «золотой миллиард» и остальное человечество первоначальное доминирование в Средиземноморье древнегреческих полисов, игравших роль своеобразных торгово- колониальных «протоимперий», сменяется доминированием Римской державы первоначальное доминирование торгово-колониальных держав Западной Европы (Испании, Португалии, Голландии, Великобритании, Франции) сменяется доминированием глобальной державы — США 150

Продолжение табл. 1

Pax Romano Рах Americana характерная для зрелого единого Римского мира тенденция к новой геоэкономической и геополитической дифференциации, к размежеванию между Западной и Восточной Римскими империями намечающаяся в рамках единого западного сообщества (Запада как единого политического и цивили- зационного образования) новая геоэкономическая и геополитическая дифференциация между США и Объединенной Европой ' характеризующий эпоху поздней античности поворот от экономического доминирования «молодых и динамичных» западных областей Средиземноморья к экономическому доминированию его восточных провинций, консолидировавших потенциал классических цивилизаций Ближнего Востока намечающийся на рубеже XX— XXI вв. поворот от экономического доминирования «молодого и динамичного» Запада к экономическому доминированию Востока протекающая параллельно с «им-периализацией» политических институтов Рима постепенная деградация республиканского правления при сохранении его внешних атрибутов (сенат, формальное участие плебеев в управлении, сохра- элементы кризиса и деградации демократии в странах Запада (усиление манипулирования общественным мнением через СМИ, падение интереса широких слоев населения к традиционным демократическим политическим ин- «Пришло время перестать делать вид, что у европейцев и американцев один и тот же взгляд на мир и даже что они живут в одном и том же мире...» — так начинает свою ставшую уже широко известной статью «Power and \Nfeakness», опубликованную в Policy Review. 2002. No 113 и переведенную российским журналом Pro et Contra, Роберт Кейган [Кейган 2002. С. 127]. Ему вторит и российский исследователь В. Максименко: «...Американские специалисты по внешней политике... серьезно рассматривают тезис о том, что главный вызов глобальному доминированию США в начале XXI века представляет собой не исламский мир, не Китай, а объединенная Европа, стратегическое партнерство с которой уступает место геополитическому состязанию... В том, что превращение Европейского Союза в новую сверхдержаву противопоставило его Соединенным Штатам, никто уже не сомневается» [Максименко 2002. С. 49]. 151

Продолжение табл. 1

Pax Romano Pax Americana нение прав и свобод римских граж статутам и политическим партиям, дан) кризис политического участия, рост политического абсентеизма граждан и вмешательства силовых структур в политику и т.п.) при со- хранении ее внешних атрибутов относительно высокое (по сравнению с предшествующей эпохой ранней античности и последующей средневековой эпохой) хозяйственно-технологическое развитие Древнего Рима (водопровод, высокая агротехника, образцовые дороги, коммуникации, успехи в организации делопроизводства и формировании сферы частного права) и Ханьской империи в Китае («Великий шелковый путь», высокая культура земледелия и ремесла, уникальная и в течение многих столетий непревзойденная по своей продуктивности технология заливного рисоводства на Юге Китая, успехи в организации всеобъемлющей системы государственного управления) при резком разрыве с уровнем экономического развития «варварской» периферии

высочайшее хозяйственно-технологическое развитие США и стран «золотого миллиарда» (наукоемкие производства, средства коммуникации, новейшие средства силового контроля и принуждения, высокоразвитое сельское хозяйство, масс-медиа и на этой основе технология культурной экспансии и «экспорта ценностей») при резком разрыве с уровнем экономического развития и технологических возможностей остального мира нарастающее политическое и военное противостояние Древнего Рима и Китая с «варварами»

намечающееся противостояние

США и ряда других государств с ис ламским миром и «странами-изгоями», принадлежащими к другим цивилизационным общностям демографические сдвиги внутри

Римской империи, рост удельного веса в ее населении рабов, вольноотпущенников и «варваров»

демографические сдвиги внутри

развитых стран современного Запада, рост удельного веса в их населении иммигрантов из стран «третьего мира» Продолжение табл. 1 Pax Romano Pax Americana утрата веры и религиозности в Древнем Риме, смешение разных культов, эклектика в культуре утрата веры и религиозности на Западе, «мультикультурализм», постмодернизм, эклектика в культуре, кризис традиционной западной идентичности духовный кризис в Римской империи при одновременном быстром интеллектуальном развитии в области науки и философии, вызревание условий для возникновения и распространения христианства элементы духовного кризиса в США, Западной Европе, России, возможное вызревание условий для нового духовного, общекультурного движения (в т.ч. различные версии антиглобализма, нонконформизма, культурного традиционализма и фундаментализма) Какие же перспективы и прогнозы вытекают из сделанного сравнения исторических ситуаций в эпоху поздней античности и в современную эпоху? Во-первых, это прогноз о высокой вероятности постепенного вырождения либеральной демократии, конституционного порядка и международного права в результате имперской экспансии и насильственного насаждения угодных имперскому центру политических режимов. Говоря более конкретно, это означает, что подобно тому, как демократические институты в Древнем Риме по мере его превращения в великую империю становились всё более фор-

мальными и теряли свое значение, демократические институты в современных США и целом ряде других стран по мере усиления имперской составляющей функционируют всё более формально и неэффективно, а международное право постепенно размывается и превращается в право сильного навязывать свою волю более слабым. В начале XXI в. этому существуют многочисленные подтверждения (см., например: [Тодд 2004; Хаттон 2004; Закария 2004; Кейган 2004]).

Во-вторых, подобно тому, как в эпоху поздней античности постепенно расходились пути развития Западной и Восточной Римских империй, в современную эпоху будут постепенно рас- 153

ходиться пути развития США и Европейского Союза. Хотя это расхождение пока что не слишком заметно, о его необратимости пишут многие авторы, в том числе И. Валлерстайн, Э. Тодд, Р. Кейган, М. Делягин.

В-третьих, тенденции деградации высокой культуры, религии и нравственности в странах Запада и Востока можно рассматривать как параллель упадку культуры и нравов в Римской империи и империи Хань в Китае в эпоху поздней античности. Если эта параллель верна, то можно прогнозировать, что эти процессы продолжатся и дальше, но вместе с тем могут возникнуть и новые очаги культурного, нравственного и духовного возрождения — подобно тому, как в эпоху поздней античности возникли и начали распространяться христианство и христианская философия, в Китае — чань-буддизм (дзен-буд-дизм), а в Индии в первые века нашей эры наблюдался культурный подъем. Правда, в современную эпоху глобализации пока что доминируют процессы культурной и нравственной деградации, а очаги культурного возрождения не просматриваются. Но это не значит, что так будет всегда.

В-четвертых, тенденции усиления «нового варварства» в лице международного терроризма, религиозного и социального фундаментализма в определенной мере аналогичны тенденциям «варваризации» Римской империи, Китая и Индии в эпоху поздней античности. Отсюда следует, что эти процессы отнюдь не случайны и будут развиваться дальше, поскольку их питают упадок культуры и падение рождаемости в развитых странах на фоне усиленной миграции из развивающихся стран, переживающих рост рождаемости.

Именно на фоне этих и других аналогий между эпохой поздней античности и современной эпохой существуют и важные различия, которые необходимо учитывать при прогнозировании. Одно из таких существенных различий состоит в наличии новых, неимперских форм социально-политического и экономического развития, которые представлены Европейским Союзом, Японией и «тиграми» Юго-Восточной Азии. Так, при всей унификации правовых норм и экономических институтов разнообразие политических систем и культур внутри 154

Европейского Союза отнюдь не исчезает. Немецкий исследователь Ульрих Бек писал в этой связи: «Возникнув как ответ на конкуренцию на мировом рынке с Соединенными Штатами и Японией, самоформирующаяся институциональная структура Европы оказывается уже не просто внутренним рынком. С введением евро не только открывается общее валютное пространство, результатом этого становится также политически- административная необходимость решать проблемы согласования всего, что с этим связано, политическим путем. Таким образом, всё еще отгороженные друг от друга страны и культуры — Франция, Германия, Испания и др. - как бы изнутри раскрываются и принудительно объединяются. Становится зримым то, что прежде было скрыто: существует не одна Европа, а много Европ: Европа государств, Европа регионов, Европа цивилизаций, Европа христианств и т.д.» [Бек 2001. С. 122-123].

Феномен объединенной Европы, сохраняющей политическое и культурное многообразие, безусловно отличает современную эпоху от поздней античности, для которой было ха- рактерно доминирование унификации. Вместе с тем не следует забывать, что новая Европа существует всего лишь около полувека — по историческим меркам срок весьма небольшой, даже с учетом значительного ускорения исторического развития в последние века и десятилетия. Имперские традиции в Европе насчитывают многие века — от империи Карла Великого до Германской империи Бисмарка и третьего рейха. Кроме того, значительным испытанием для Европейского Союза, бесспорно, станет вступление в него новых членов — стран Восточной Европы, принадлежащих к регионам, которые в историческом и культурном плане заметно отличаются от Западной Европы. Еще более трудным испытанием на прочность для Европейского Союза станет рост удельного веса выходцев из стран исламского мира и их потомков, которые в культурном и социально- политическом плане резко отличаются от коренного европейского населения. В ближайшие десятилетия выяснится на практике, является ли модель Европейского Союза действительно современной, способной сочетать универсальность и национально- цивилизационные особенности 155

или же она представляет собой одну из многих региональных моделей, способную к тому же существовать лишь под прикрытием военно-политического «зонтика» США. По- видимому, многое в развитии Европы будет зависеть от характера и глубины начавшихся экономических и политических потрясений, от того, как будут решаться проблемы иммигрантов из стран Азии и Африки, как будут складываться отношения Европейского Союза с США и Россией.

В отличие от эпохи поздней античности, сегодня экономическая, политическая и культурная интеграция не только Средиземноморья, но Западной Европы, Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии, Японии, Китая, Индии, стран Юго-Восточной Азии и др. выражена чрезвычайно сильно. Если во времена поздней античности связи между Средиземноморьем, Китаем и Индией, несмотря на существование Великого шелкового пути и других видов межцивилизационных контактов, были ограниченными и не слишком регулярными, то в современную эпоху глобализации экономические, политические, информационные связи достигли небывалой интенсивности. Иными словами, к концу XX в. были найдены средства, позволяющие включить некоторые принципиально гетерогенные социальные общности в целостную и эффективно функционирующую глобальную общность, контролируемую всепроникающим глобальным саморегулирующимся рынком. Именно этим, в частности, объясняются поразительные успехи, которых добились на этом рынке Япония и «тигры» Юго-Восточной Азии, страны, принявшие «западные» ориентиры экономического и политического развития, но соединившие их со своими собственными культурно-цивилизационными основами. В результате эти страны стали одной из основных движущих сил развития мировой экономики и сумели обрести на этом пути экономическое могущество, но при этом им удалось во многом сохранить свою культурную самобытность и ярко выраженную цивилизационную специфику. Данный феномен, в силу господствующего «западоцентризма», до сих пор по-настоящему не осмыслен, ему придается, как правило, периферийное, второстепенное значение. Между тем вполне вероятно, что 156

на наших глазах в Японии и наиболее развитых странах Юго-Восточной Азии происходит формирование ведущего центра экономической и политической силы (центра-лидера) нового типа. Его отличительными чертами являются децентрализация и делокализация, высокая адаптивность к изменениям мировой конъюнктуры, гибкость во внешней и внутренней политике, а также эффективная геоэкономическая стратегия, исключающая или минимизирующая военное вмешательство и осуществление имперского курса. При этом кризис, который на рубеже XX—XXI вв. пережили Япония и «тигры», стимулировал поиск новых механизмов экономического развития и новых способов быстрой адаптации к глобальным сдвигам. В настоящее время, однако, эти поиски еще далеко не завершены, и будущее нового центра мирового экономического и политического развития пока что в полной мере не определено.

Мы остановились столь подробно на сравнении исторических ситуаций в эпоху поздней античности и в современную эпоху только для того, чтобы проиллюстрировать на этом примере некоторые эвристические возможности анализа и прогнозирования с помощью исторических сравнений и аналогий. Разумеется, существует немалое множество других, не менее важных прогнозов, основанных на исторических сравнениях и аналогиях. Еще раз подчеркнем, что у этого подхода к историческому прогнозированию существуют свои ограничения, связанные с тем, что «всякое сравнение хромает». Каждая историческая ситуация по-своему уникальна, хотя уникальна не абсолютно, поэтому в общем случае от исследователя требуются развитая интуиция и глубина мышления, чтобы не обмануться внешним сходством и поверхностными аналогиями.