2.1. Понятие исторического прогнозирования

Многие историки считают, что определение перспектив будущего развития и прогнозирование не имеет никакого отношения к истории и исторической науке. С их точки зрения, дело истории и историков — копаться в прошлом, выискивая новые факты и их подтверждения, но ни в коем случае не касаться ни настоящего, ни будущего.

риков пока что не дал внятного ответа. И всё же для тех, кто не может отрешиться от представления, что история занимается исключительно прошлым, назовем ту область, о которой будет идти речь в этой главе, философией исторического прогнозирования, имея в виду, что историческое прогнозирование выходит за рамки традиционного понимания истории и относится к более широкому и целостному взгляду на человека и общество, который дает подлинная философия.

Поскольку само представление об историческом прогнозировании до сих пор не

утвердилось в научной теории и поскольку, как уже отмечалось, в настоящее время существует пропасть между историками, занятыми исключительно исследованием прошлого, с одной стороны, и прогнозистами или футурологами, занятыми исследованием будущего, — с другой, необходимо прежде всего определить сущность и методологию исторического прогнозирования. Историческое прогнозирование состоит в выявлении и анализе наиболее существенных тенденций общественного развития, которые действуют не только в прошлом, но и в настоящем, и скорее всего будут действовать в тот период будущего, к которому относится данный прогноз. При этом необходимой предпосылкой исторического прогнозирования является хорошее знание истории того общества или цивилизации, будущее которых исследуется и прогнозируется; это знание, однако, состоит не только во владении множеством отдельных исторических фактов, но и в понимании взаимосвязей, существующих между различными историческими событиями, явлениями, процессами. Именно это последнее условие и является наиболее трудным как для профессиональных историков, так и для профессиональных футурологов — благодаря чему историческое прогнозирование развивается столь медленно и используется лишь от случая к случаю. Однако примеры таких исследователей, как Н.Д. Кондратьев, Ф. Бродель, А.М. Шлезингер-старший и A.M. Шле- 126

зингер-младший, Ф. Клингберг, С. Хантингтон и др., в свое время сделавших основанные на знании истории и уже оправдавшиеся прогнозы, показывают, что понимание исторических взаимосвязей, о котором идет речь, вполне возможно.

Теоретические основания и предпосылки исторического прогнозирования можно найти у О. Шпенглера, А.Дж. Тойн-би, К. Ясперса, X.

зы и движения мира в их глубочайшем и окончательнейшем смысле, и хотя делает это повторно, однако в совершенно ином порядке, обобщая всё познанное не в собирательную картину, но в образ жизни как таковой, в образ не ставшего, но становящегося» [Шпенглер 2003а. С. 21].

Шпенглер идет дальше и даже говорит о возможности рассчитать последующие стадии развития западной цивилизации на основании анализа соответствующих стадий, пройденных другими цивилизациями: «Итак, мы видим, что существуют также и вполне определенные более поздние состояния, нежели нынешнее западноевропейское, и в протекшей доныне истории они встречались уже не один раз, так что будущее Запада — это не безбрежное восхождение по фантастическим временным пространствам в направлении наших нынешних идеалов, но строго ограниченное в смысле формы и продолжительности, неотвратимо предопределенное единичное событие истории продолжительностью в несколько столетий, которое можно обозреть и в основных его чертах рассчитать на основании имеющихся примеров...

Важные соображения по поводу роли истории в прогнозировании и определении перспектив будущего содержатся у А.Дж. Тойнби. В этом плане весьма показательно начало уже цитировавшейся статьи «Повторяется ли история»: «Повторяется ли история? В XVIII и XIX веках этот вопрос у нас на Западе обычно дебатировался в качестве академического упражнения. Зачарованные и ослепленные процветанием, которым наша цивилизация наслаждалась в то время, наши деды соста- 128

вили о себе странное фарисейское представление, что они "не таковы, как иные люди"; они решили, что западное общество застраховано от повторения тех ошибок и неудач, которые приводили к гибели другие цивилизации, чья история от начала и до конца представляется нам открытой книгой. Для нашего же поколения старый вопрос приобрел неожиданно новое и весьма практическое звучание. У нас открылись глаза на истину (подумать только, как это мы вообще были слепы в этом вопросе!), что человек Запада и все его труды ничуть не менее уязвимы, нежели в угасших цивилизациях ацтеков или инков, шумеров или хеттов. Так что сегодня мы с некоторым беспокойством вглядываемся в анналы прошлого, пытаясь понять, не содержат ли они какого-либо указания, урока, который нам стоило бы расшифровать» [Тойнби 1996. С. 35]. И далее, чуть ниже следует знаменитое сравнение исторического прогнозирования с навигационной картой морехода, которое уже приводилось выше (глава 1, п.

только об усилении влияния незападных культур и традиций внутри самих западных обществ (за счет роста числа выходцев из незападных стран в государствах Европы и Северной Америки), не только об усилении экономического и политического влияния стран Азии в мире, не только о постепенной «ориен-тализации» современного мира, но и о том, что судьбы западной и незападных цивилизаций отныне теснейшим образом связаны, и кризис одной из цивилизаций, обусловленный ее прошлым, сильнейшим образом сказывается на всех остальных. Конкретное подтверждение этому — современный кризис исламской цивилизации, порождающий распространение международного терроризма по всему миру и оказывающий воздействие на развитие всех остальных цивилизаций. Идея необходимости исторического прогнозирования содержится и у К. Ясперса: «Историческая концепция человеческого существования в его целостности должна включать в себя и будущее.

гое встречается в истории и в других гуманитарных науках не столь уж часто, но без того и другого невозможен верный прогноз, невозможно адекватное понимание будущего. Вместе с тем следует заметить, что Ясперс расходился со Шпенглером в вопросе о предопределенности будущего. «Для хода вещей существенно, выдерживает ли индивидуум неопределенность или ищет спасения в достоверности. Достоинство человека, пытающегося осмыслить будущее, находит свое выражение как в прогнозировании возможного, так и — в сочетании с ним — в незнании, основанном на знании, принцип которого гласит: мы не знаем, что нас ждет. Чувство, воодушевляющее нас в нашем существовании, заключается в том, что мы не знаем будущего, но участвуем в его реализации и видим его в его целостности и непредвиденности. Знание о будущем было бы для нас духовной смертью» [Ясперс 1994. С. 164—165]. Может показаться, что Ясперс здесь говорит главным образом о моральном долге человека, а не об отсутствии неизбежности в общественном развитии; но дело в том, что развитие общества зависит от множества выборов, которые совершают отдельные люди, а также оттого, насколько «запрограммирован -но» они воспринимают свое будущее. Шпенглер, выдвинувший плодотворную в целом идею морфологии всемирной истории, вместе с тем оказался под гипнозом собственной идеи, и пренебрег реальной непредсказуемостью поступков отдельных людей, составляющих общество. Но Ясперс, соглашавшийся со Шпенглером, что будущее не может быть «каким угодно» и что оно вырастает из прошлого, в то же время ясно видел человеческую, а не только «морфологическую» природу всемирной истории. Неразрывная связь прошлого, настоящего и будущего, являющаяся основной предпосылкой исторического прогнозирования, была очевидна и для X. Ортеги-и-Гассета: «И в этом смысле следует признать, что прошлое — это настоящее, что мы суть его итог, а то настоящее, в котором мы живем, — производное от прошлого. Последнее в таком случае всегда актуально, поскольку служит недрами, основою современности... Нужно уяснить себе, что прошлое не уходит бесследно, что мы 131

не висим в воздухе, а стоим на чужих плечах, другими словами, находимся во вполне определенном прошлом — на пути, пройденном человечеством до сего времени. Сам этот путь, бесспорно, мог быть иным, но, раз он явился таким, каков есть, он бесповоротен, реален. Таково наше настоящее, где мы, так или иначе, обречены плыть, выбиваясь из последних сил, терпя жизненное крушение» [Ортега-и-Гассет 1997. С. 270]. Ключевая мысль здесь «прошлое не ушло бесследно», т.е. оно реально живет и действует в настоящем и будет жить в будущем. А раз это так, то для понимания настоящего и будущего необходимо прежде всего понять прошлое, выявить его «следы» и «структуры», чтобы по ним отыскать тропы, ведущие в будущее, дать действительный, а не «висящий в воздухе» прогноз.

Отметим также, что Ортега, как и Ясперс, категорически не соглашался со Шпенглером в том, что будущее развитие обществ и цивилизаций в целом предопределено. «Я не верю в абсолютную историческую неизбежность. Напротив, я думаю, что жизнь, и в том числе историческая, складывается из множества мгновений, относительно независимых и непредрешенных, и каждый миг действительность колеблется, pietine sur place (топчется на месте, -фр.),- словно выбирая ту или иную возможность. Эти метафизические колебания и придают всему живому неповторимый трепет и ритм» [Ортега-и-Гассет 1997. С. 86]. Тем не менее, как и Ясперс, Ортега настаивал на необходимости в полном объеме учитывать всю прошедшую историю при понимании настоящего и прогнозировании будущего.

О многообразном взаимодействии прошлого, настоящего и будущего размышляли не только философы истории, но и наиболее крупные профессиональные историки. Хорошо известны слова видного французского историка, одного из основоположников знаменитой исторической школы Анналов Марка Блока, ставшие своего рода афоризмом: «История — это обширный и разнообразный опыт человечества, встреча людей в веках. Неоценимы выгоды для жизни и для науки, если встреча эта будет братской». Выдающийся русский историк В. О. Ключевский многократно высказывал мысль о необхо- 132

димости истории для понимания настоящего и будущего. В дневнике 1867-1877 гг. он, например, писал: «Самая строгая наука не обязывает быть равнодушным к интересам настоящего. Если история способна научить чему-нибудь, то прежде всего сознанию себя самих, ясному взгляду на настоящее. В этом отношении интересы текущей жизни, уроки ее, могут служить надежной руководящей нитью, готовым указанием на то, что наиболее требует разъяснения в своих началах и развитии, а равно и готовой поверкой этого развития» [Ключевский 1990. С. 286]. В дневниковых записях Ключевского 1902—1911 гг. содержатся и такие суждения: «Эстетическое, нравоучительное и автогностическое применение истории. Последнее — понимание наличных нужд и потребностей (различие между ними) и средств для удовлетворения тех и других, и как результат понимания — чутье перелома, когда действовавшее сочетание начинает меняться и в какую сторону» [Ключевский 1990. С. 349]. «Изучение нашего прошлого небесполезно — с отрицательной стороны. Оно оставило нам мало пригодных идеалов, но много поучительных уроков, мало умственных приобретений и нравственных заветов, но такой обильный запас ошибок и пороков, что нам достаточно не думать и не поступать, как наши предки, чтобы стать умнее и порядочнее, чем мы теперь» [Ключевский 1990. С. 359].

Выдающийся французский историк Ф. Бродель, который также был одним из основателей исторической школы Анналов, подходил к проблеме исторического прогнозирования через обнаружение долговременных исторических тенденций. Говоря о ритмах и циклах конъюнктуры и, в частности, о вековой тенденции, он отмечал: «Согласно признанным в настоящее время данным, различают в применении к Европе четыре последовательных вековых цикла: 1250 [1350] — 1507— 1510гг.; 1507-1510 [1650] - 1733-1743 гг.; 1733-1743 [1817]-1896 гг.; 1896 [1974?] - ... Для нас проблема заключается не в этом, повторим, она в том, чтобы знать, отмечает ли или по меньшей мере освещает ли такое движение, недоступное глазу современника, долговременную судьбу миров-экономик; знать, завершаются ли последние, несмотря на всю свою ве- 133

сомость и продолжительность, такими вот движениями, поддерживают ли их, подвергаются ли их воздействию и, объясняя их, объясняются ли в то же время ими» [Бродель 1992. С. 73]. По существу Бродель здесь поставил вопрос, можно ли на основании долговременных исторических тенденций (например, вековой тенденции) прогнозировать будущее развитие «миров-экономик» — сообществ государств, тесно связанных друг с другом в экономическом, политическом и культур-но-цивилизационном отношениях (например, Европы). И ответ его был в целом положительным. Между прочим, именно глубокое изучение истории капиталистических обществ позволило Броделю в эпоху глубокого структурного кризиса 1970-х гг. сделать верный прогноз о том, что капитализм не только переживет этот кризис, но и выйдет из него более сильным и обновленным. «Никто, вне сомнения, не будет отрицать, что нынешний кризис, начавшийся в 70-е годы нашего столетия, угрожает капитализму. Он посерьезнее кризиса 1929 г. и, вероятно, поглотит фирмы первой величины. Но капитализм как система имеет все шансы на то, чтобы пережить его. В экономическом плане (я не говорю — в идеологическом) он даже может выйти из него окрепшим. В самом деле, мы видели, какова бывала обычная роль кризисов в доиндустриальной Европе: заставить исчезнуть мелкие (мелкие по капиталистическим масштабам), хрупкие предприятия, созданные в пору экономической эйфории, или, напротив, предприятия устаревшие - и, следовательно, смягчить, а не усилить конкуренцию и сосредоточить важнейшую часть экономической деятельности в немногих руках. С этой точки зрения, ничего сегодня не изменилось. На национальном, как и на международном уровне происходит перераспределение, " новая сдача карт" - но к выгоде сильнейших» [Бродель 1992. С. 647]. Таким образом, крупнейший историк Бродель развивал и идеи исторического прогнозирования. Современный американский политический историк А. М. Шлезингер-младший писал: «Закон ускорения устремляет нас в неведомое будущее. Но он не может стереть память о прошлом. История не оставляет в покое даже те поколения, ко- 134

торые отказываются от изучения истории. Циклы, последовательности, преемственности выплывают из давно забытых времен, с тем чтобы сформировать настоящее и придать окраску тому, что грядет. Наука и технология революционизируют нашу жизнь, но наши действия обусловлены памятью, традицией и мифом. Изгнанная потоком перемен из индивидуального сознания, история мстит людям тем, что отмечает коллективное бессознательное печатью привычек, ценностных установок, ожиданий и мечтаний. Диалектическая связь между прошлым и будущим продолжает формировать нашу жизнь» [Шлезингер 1992. С. 11]. В этом фрагменте работы Шлезингера по сути содержится обоснование возможности и необходимости исторического прогнозирования, т. е. прогнозирования, основанного на знании прошлого и выявлении наиболее существенных для настоящего и будущего исторических тенденций. Более того, Шлезингер предупреждает о том, к чему приводит «изгнание истории» из настоящего и будущего, чем чреват разрыв между прошлым и будущим — полным непониманием того и другого. И всё же, несмотря на то что идеи исторического прогнозирования в течение долгого времени буквально носятся в воздухе, само представление об историческом прогнозировании, как уже говорилось выше, не утвердилось ни в социологии, ни в политической науке, ни в истории, ни в прогностике или футурологии. Объясняется это прежде всего глубоким разрывом между различными областями гуманитарного знания, а также убежденностью многих исследователей, что будущее, даже в основных или некоторых своих чертах, принципиально непредсказуемо, и история тут ничего не может

дать. Тех, кто так считает, не интересует, что многие прогнозы, основанные именно на знании и понимании истории, сбылись (например, прогнозы О. Шпенглера, А. Дж. Тойнби, К. Ясперса, X. Орте-ги-и-Гассета, А.М. Шлезингера, Ф. Клингберга, о которых шла речь во введении и в главе 1). Предвидения этих и других «старомодных» мыслителей упорно игнорируются или в крайнем случае рассматриваются как случайные совпадения. В действительности историческое прогнозирование в том смысле, как оно понимается в данной работе, широко приме- 135

нялось и применяется при определении перспектив будущего развития. Более того, большинство прогнозов в явном или неявном виде учитывают те или иные тенденции исторического развития и более или менее сознательно переносят их на будущее. В итоге получается ситуация, подобная ситуации героя Мольера: он, как известно, не знал, что говорит прозой. Точно так же многие крупные исследователи делали и продолжают делать исторические прогнозы, но сами не знают об этом и не осознают собственной методологии. Хрестоматийным примером в этом отношении является знаменитое и часто цитируемое место из известной работы А. де Токвиля «Демократия в Америке»: «В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англо-американцы. Оба этих народа появились на сцене неожиданно. Долгое время их никто не замечал, а затем они сразу вышли на первое место среди народов, и мир почти одновременно узнал и об их существовании, и об их силе... В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека. Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека. В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России - рабство. У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира» [Токвиль 1992. С. 296]. (Напомним, что Токвиль писал свою книгу в 1830-е гг., когда в России господствовало крепостное право, поэтому его слова о рабстве в России не следует понимать слишком широко.)

Токвиль здесь основывается, хотя и в неявном виде, на исторических тенденциях развития Соединенных Штатов, России и Европы, экстраполируя их на будущее. Отметим в скобках, что Токвиль безусловно угадал некоторые важные тенденции мирового исторического развития и сделал в общем-то верный прогноз, но не оговорил периода времени, к которому он относится. Это в значительной мере обесценило сделанный им вывод, хотя он оказался полностью справедливым для пе- 136

риода 1945 — 1985 гг. Произошло это прежде всего потому, что глубокий исследователь и тонкий наблюдатель Токвиль по сути не задумывался об историческом масштабе развития того, что исследовал: для него история существовала в основном в «свернутом» виде, в виде наблюдаемого им настоящего, и координата времени, хронологическая составляющая истории практически им не анализировалась. Подобный недостаток, к сожалению, свойствен многим историческим прогнозам, авторы которых часто не рефлектируют относительно шкалы времени, хотя улавливают реальные исторические тенденции, которые действуют не только в прошлом и в настоящем, но справедливы и для будущего. Иными словами, историческое прогнозирование давно используется в общественных науках и — шире — в гуманитарном знании, но используется оно часто не вполне осознанно и не полноценно. Именно с этим обстоятельством и связана в первую очередь необходимость более точного определения сущности и методологии исторического прогнозирования.

Итак, выявление и анализ наиболее существенных тенденций общественного развития — это только первый, хотя и весьма важный этап исторического прогнозирования. Следующий этап, требующий от исследователя сочетания трезвого критического анализа и интуиции, основанной на целостном понимании процессов, состоит в критическом осмыслении выявленных тенденций и проверке их действенности в настоящем и ближайшем будущем. Этот этап является чрезвычайно важным, поскольку от правильного ответа на вопрос о справедливости распространения выявленных тенденций на настоящее и будущее (правомерности экстраполяции) зависит адекватность всего прогноза. Сколько было случаев в прогнозировании и футурологии, в общественных науках в целом, когда правильно выявленные тенденции прошлого и настоящего неправомерно распространялись на будущее! Одним из самых ярких и показательных примеров такого рода является судьба теории К. Маркса. Маркс правильно выявил реально существовавшую в первой половине XIX в. тенденцию обострения в странах Западной Европы классовых конфликтов между рабо- 137

чими и буржуазией, а также тенденцию интернационализации и глобализации капитализма, его последовательного распространения на всё новые регионы мира. Но линейная экстраполяция этих тенденций на будущее развитие, которое якобы неминуемо должно завершиться пролетарской социалистической революцией (экстраполяция, в которой больше повинны последователи марксизма, в первую очередь большевики, нежели сам Маркс), привела в итоге к глубоко ошибочным выводам, к подмене научной теории утопией, к трагедии марксизма как такового. Эта трагедия между прочим состоит в том, что многие глубокие и весьма актуальные положения теории Маркса (например, об отчуждении и отчужденном труде как о сущности капитализма, о разрушительных для природы, общества и культуры последствиях господства капиталистического рынка, о необходимости самоорганизации общества для отпора разрушительным последствиям рыночного хозяйства, о все-мирности и глобальной природе капитализма) оказались девальвированы и во многом забыты. В результате большинство человечества, особенно ограбленные и обездоленные слои населения во всем мире, в идейном и практически- политическом плане оказалось обезоруженным и вынужденным прибегать к различным формам религиозного и социального фундаментализма, фактически воскрешающим худшие черты средневековья. Пришедший же на смену марксизму глобально-имперский неолиберализм, который следовало бы отличать от более плодотворного социального и реформистского либерализма, уже приводит и будет приводить в дальнейшем (если не произойдет его ограничения и уравновешивания другими научными и политическими течениями) к не менее разрушительным, чем большевизм, последствиям. Судьба марксизма в этом плане является скорее не исключением, а правилом. Очень многие концепции, вскрывавшие реально существовавшие тенденции, оказывались несостоятельными, когда их механически и линейно экстраполировали на будущее. Вспомним хотя бы об уже упоминавшихся прогнозах американской советологии в 1960-е — 1980-е гг., о прогнозах Римского клуба и др. Здесь мы постепенно переходим 138

к третьему этапу исторического прогнозирования, который состоит в нелинейной экстраполяции выявленных и критически проанализированных на предмет их действенности в настоящем и ближайшем будущем тенденций исторического развития. Необходимость нелинейной, немеханической экстраполяции исторических тенденций связана с тем принципиально важным обстоятельством, что все сложные неравновесные системы, к которым относится общество или какая-то его подсистема, как правило, подчиняются принципам нелинейной динамики [Капица, Курдюмов, Малинецкий 2001]. В силу этого многочисленные и, казалось бы, естественные попытки линейно экстраполировать на будущее наблюдаемые тенденции исторического развития оказываются, как правило, неверными. Да, на очень коротких промежутках времени иногда удается правильно спрогнозировать изменение того или иного параметра развития общества и даже количественно описать его, но для более или менее перспективного (в том числе среднесрочного и долгосрочного) прогнозирования линейная экстраполяция совершенно не пригодна. Этот простой, казалось бы, вывод до сих пор никак не может утвердиться в сознании многих теоретиков и прогнозистов, продолжающих заниматься линейной экстраполяцией. Дело тут не только в косности и инерции мышления, но и в сложности нелинейной экстраполяции по сравнению с линейной. Линейно экстраполировать — значит просто продолжить наблюдаемую тенденцию в виде прямой линии или в виде траектории, близкой к прямой. Нелинейная экстраполяция предполагает множество принципиально различных способов и путей дальнейшего развития человека и общества. Здесь могут быть и циклы, и волны, и колебания, накладывающиеся на поступательное или регрессивное развитие социальной системы; здесь могут быть и периоды хаотического развития, и критические переломные периоды, и многое другое. Выбрать наиболее вероятный вариант развития или несколько таких вариантов действительно трудно, но необходимо, если мы хотим получить реальный прогноз, а не псевдопрогноз или набор всех возможных и невозможных вариантов. Помочь в этой сложной ситуации может прежде все- 139

го знание долговременных (например, волновых) тенденций исторического развития и определение конкретной фазы какой-либо из этих волновых тенденций, которой соответствует в данный период развитие данной страны или мира в целом. В то же время в современных прогностических исследованиях немалую роль играют модели, основанные на исторических сравнениях и аналогиях. Несмотря на относительность и принципиальную ограниченность любых исторических аналогий, они позволяют в ряде случаев уловить некоторые принципиально важные моменты в развитии социально-политических систем, которые воспроизводятся при наличии ряда сходных или подобных условий. Поэтому основные подходы к историческому прогнозированию мы начнем с рассмотрения некоторых таких сравнений и аналогий.