3.1. Прогнозы Э. Тоффлера, И. Валлерстайна и С. Хантингтона

Разумеется, в рамках данной главы, да и книги в целом нет возможности рассмотреть и проанализировать все имеющиеся в современной научной литературе прогнозы глобального развития на ближайшие полвека.

на деле подобных глобальных волн изменений в истории человечества было значительно больше, но Тоффлер выделил наиболее значимые из них с технологической точки зрения и с точки зрения изменения всего образа жизни людей, их культуры и политического устройства. «Вплоть до настоящего времени человечество пережило две огромные волны перемен, и каждая из них в основном уничтожала более ранние культуры или цивилизации и замещала их таким образом жизни, который был непостижим для людей, живших ранее. Первая волна перемен — сельскохозяйственная революция — потребовала тысячелетий, чтобы изжить саму себя.

32-33].

Отметим, что Тоффлер несколько неточен, когда пишет, что первая и вторая волны перемен в основном уничтожали более ранние культуры и цивилизации. Вторая волна изменений (индустриальная революция) не уничтожила более ранние культуры (западноевропейскую, российскую, конфуцианскую, индуистскую, исламскую и др.), а скорее преобразовала их (правда, в Северной и Южной Америке были уничтожены существовавшие там культуры ацтеков и инков, но это произошло еще до наступления эпохи индустриального общества). Есть основания предполагать, что и в случае первой волны («сельскохозяйственной революции») дело обстояло подобным же образом. Так, древнейшие египтяне или подобные им цивилизации не уничтожали все остальные культуры, а использовали их достижения в своих целях. Отметим также, что, хотя Тоффлер и преуменьшил продолжительность новой глобальной волны изменений, которая явно займет не менее, а может быть, и более полувека, сам факт резкого ускорения технологического, экономического и политического развития всё же налицо. Но в этом-то и состоит главная опасность для выжи- 196

197

вания человека и человечества: и культура, формировавшаяся веками, и человек, и семья, и общество сейчас (по-видимому, впервые в истории) действительно не успевают адаптироваться к бешеному и всё возрастающему темпу технологических перемен. Поэтому в жертву «Третьей волне» могут быть принесены и все существовавшие до сих пор культуры, и человек, каким он стал начиная с «осевого времени», и семья, и общество. Таков основной прогноз, который вытекает из концепции Тоффлера, и, как показывает реальное развитие, он не слишком далек от истины.

Однако сам Тоффлер, как и положено американцу, тем не менее полон оптимизма: «Эта новая цивилизация, поскольку она противостоит старой, будет опрокидывать бюрократию, уменьшать роль национального государства, способствовать росту полуавтономных экономик постимпериалистического мира.

Большинство этих оптимистических прогнозов на деле не подтвердилось. За прошедшие со времени опубликования книги четверть века бюрократия нигде не опрокинута, напротив, она количественно и качественно выросла, не изменив своих худших черт (бюрократия Европейского Союза или современная американская бюрократия, например, ничем не лучше всех остальных бюрократий, существовавших до них). Роль национального государства в целом уменьшилась или изменилась, но можно ли это считать благом, большой вопрос. Правительства отнюдь не стали более простыми, эффективными и демократическими, скорее наоборот. Разрыв между производителем и потребителем в «новой экономике» не только не сократился, а скорее возрос. Поэтому назвать формирующуюся

цивилизацию «Третьей волны» истинно человеческой было бы большой насмешкой. Но если оптимистические ожидания Тоффлера, как и иллюзии многих других оптимистов, во многом не оправдались, то его прогноз о быстрых и радикальных изменениях в различных областях общественной жизни в целом оказался верен. И это заставляет внимательнее присмотреться к его описанию некоторых важных тенденций в политической сфере и к глобальным последствиям прогнозируемых им изменений. Во- первых, Тоффлер справедливо указывал, что в эпоху «Третьей волны» должен измениться тип политического лидера, который способен эффективно осуществлять необходимый обществу политический курс. «При этих контрастах "самый сильный" лидер Первой волны, помещенный в политическую структуру Второй волны, оказался бы даже более слабым, смущенным, неустойчивым и неуместным, чем "самый слабый" лидер Второй волны.

199

политического лидера иные, чем в XIX или в XX в., и этот лидер в чрезвычайно сложном и неустойчивом мире должен прежде всего уметь слушать других, договариваться с другими, понимать других. Именно дефицит этих качеств у современных политических лидеров, наряду с другими причинами, ведет к общей дестабилизации ситуации в мире. Впрочем, дефицит этих же качеств наблюдается у большинства современных людей, и это является чрезвычайно серьезной, возможно, главной угрозой для существования человека и человеческого общества на Земле.

Во-вторых, согласно Тоффлеру, существующие политические системы не приспособлены к быстрому решению множества взаимосвязанных задач. И это неизбежно порождает серьезные сбои в функционировании основных политических институтов, утрату доверия к ним. «Быстрый моральный износ наших политических систем Второй волны в мире, ощетинившемся ядерным оружием и аккуратно балансирующем на грани экономической или экологической катастрофы, создает чрезмерную угрозу для всего общества: не только для "аутсайдеров", но и для "инсайдеров", не только для бедных, но и для богатых и неиндустриальных частей мира.

НАТО лишь усилило албанские мафиозные группы, снабжающие Европу наркотиками. Решение Буша о проведении после 11 сентября 2001 г. операции против международного терроризма в Афганистане привело к тому, что весь Афганистан стал работать на производство наркотиков. Решение об оккупации Ирака войсками США привело к усилению международного терроризма, междоусобной гражданской войне в Ираке и усилению исламского фундаментализма. Решение о быстром расширении Европейского Союза за счет приема новых членов привело к тому, что международные монополии стали переносить производство в Польшу, Чехию, Венгрию, в результате чего в Германии и Франции стали ликвидироваться рабочие места, возросла безработица и усилилась социальная напряженность. Но это лишь некоторые частные примеры. Суть же дела состоит в том, что ни одна глобальная проблема современного мира (глобальный экологический кризис, диспропорции демографического развития между развитыми и развивающимися странами, контроль над ядерным оружием, безопасная переработка ядерных отходов, финансовая нестабильность и угроза глобального кризиса перепроизводства, распространение СПИДа и др.) не только не решается ни самыми богатыми странами мира, ни международными организациями, но даже и не рассматривается в качестве первоочередной.

В-третьих, для решения обостряющихся глобальных и локальных проблем Тоффлер предложил ориентироваться на формирование новых политических институтов «Третьей волны», основанных на принципах власти меньшинств (управление, при котором в расчет принимаются не только интересы 201

большинства, но и интересы различных меньшинств), полупрямой демократии (сочетание представительной и прямой демократии) и разделения решений (перераспределение полномочий принимать решения на разных уровнях). «Чем скорее мы начнем проектировать новые политические институты, основанные на трех принципах, описанных выше, — власти меньшинств, полупрямой демократии и разделении решений, — тем больше у нас шансов на мирный переход. Именно попытка блокировать эти перемены, а не сами перемены, повышает уровень риска. Именно слепая попытка защитить устаревшее создает опасность кровопролития. Это означает, что для избежания насильственной реконструкции мы сейчас должны начать сосредоточиваться на проблеме структурного политического морального износа во всем мире. И мы должны поставить эту проблему не только перед экспертами, специалистами в области конституции, юристами и политиками, но и перед общественностью — гражданскими организациями, торговыми союзами, церквями, женскими группами, этническими и расовыми меньшинствами, учеными, домохозяйками и бизнесменами» [Тоффлер 2002. С. 695].

Читая этот пассаж из книги Тоффлера, невозможно отделаться от ощущения жестокой иронии истории. Казалось бы, американские администрации Клинтона и Буша-младшего действительно сосредоточились «на проблеме структурного политического морального износа во всем мире», всюду насаждая угодные им режимы, соответствующие представлениям американской правящей элиты о «демократии», «эффективности управления» и «власти меньшинств». Но всё дело в том, что подобные способы не только дискредитируют демократию, эффективность управления и новые политические институты, но и ведут к прямо противоположным результатам: не-демократии, неэффективности управления, дисфункциям политических институтов. Это происходит не только в странах исламского мира, на постсоветском пространстве или в Южной Африке, но — в итоге — и в самих развитых странах, хотя степень недемократичности и неэффективности здесь несколько ниже, чем в странах «второго» и «третьего» мира. Разумеется, не вина Тоффлера, что проблемы «структурного политического морального износа», которые действительно существуют и обостряются во всем мире, решаются подобным образом. Но это свидетельствует и о том, что даже самые «продвинутые» прогрессистские проекты, ориентированные на учет реальных изменений в мире (а «проект» Тоффлера бесспорно принадлежит к их числу), могут использоваться для вполне конъюнктурных целей и при этом оборачиваться огромными издержками и жертвами. Резюмируя, можно сделать вывод о том, что внимательный и чуткий исследователь

Тоффлер уловил многие важные моменты будущего, и прежде всего беспрецедентную быстроту и радикальность происходящих во всем мире перемен. Поэтому, несмотря на многие очевидные несоответствия, основной прогноз Тоффлера о «Третьей волне» глобальных изменений оказался верным. Но вот многие оптимистические ожидания Тоффлера, связанные с присущей американцам идеологией «прогрессизма» и убежденностью в своей миссии по распространению прогресса во всем мире, не оправдались. Среди этих оптимистических ожиданий не оправдалось главное — представление о том, что цивилизация «Третьей волны» станет первой «истинно человеческой» цивилизацией, стирающей разрыв между производителем и потребителем, ликвидирующей отчуждение между властвующей элитой и управляемыми. В настоящее время, спустя четверть века после выхода книги Тоффлера, считать так нет никаких оснований. За прошедшее время развились и безмерно усложнились информационные технологии, невероятно далеко шагнула практика манипулирования сознанием, резко усилилась принудительная унификация, ведущая к деградации всех культур, — но разделение человечества на всемирную элиту и большинство «низших» классов только углубилось. Значит ли это, что так будет всегда? Для таких утверждений также нет никаких оснований. Скорее всего, мы проходим трудную переходную фазу, когда в результате этого перехода резко обостряются все старые и новые проблемы, когда новые технологии используются чрезвычайно односторонне и в интересах отдельных групп. Но боль- 202 203

шая часть человечества вряд ли будет долго мириться с таким положением, и никакие самые «продвинутые» технологии манипулирования сознанием не смогут увековечить новый разрыв между «золотым миллиардом» и остальным населением Земли. И всё же главный вопрос, что произойдет с человеком, с человеческой культурой, со всеми духовными достижениями человека, остается открытым, его решение не предрешено и зависит от всех живущих на нашей планете.

Теперь кратко остановимся на прогнозах глобального развития, принадлежащих таким крупным ученым, как историк и экономист Иммануил Валлерстайн, один из основоположников мир-системного подхода, и видный американский политолог, консервативный теоретик и представитель цивили-зационного подхода к исследованию международной политики и мирового развития Сэмюэл Хантингтон. Необходимость обращения к творчеству этих действительно крупных исследователей связана с тем, что их глобальные прогнозы своеобразно соотносятся и взаимодействуют друг с другом. В результате такого взаимодействия картина будущего мирового развития становится более объемной и более содержательной. Кроме того, прогнозы глобального развития, о которых идет речь, дают представление о существующей методологии, принципах и возможностях прогнозирования в целом, а также о тех концепциях, которые в настоящее время имеют широкое распространение и оказывают влияние на научное и массовое сознание.

Начнем с прогноза глобального развития, представленного классиком мир-системного подхода И. Валлерстайном. Согласно прогнозам Валлерстайна на первый план выступает перспектива «грандиозной политической борьбы» между двумя лагерями — теми, кто хочет сохранить международную систему, обеспечивающую привилегированное положение Запада, и теми, кто хотел бы создать новую, более демократическую международную систему [Валлерстайн 2002. С. 78].

В другой статье «Мир, в который мы вступаем: 2000—2050» Валлерстайн зафиксировал следующие важные тенденции, легшие в основу его прогнозов: «Усиление социально- эконо- 204

мической и демографической поляризации мира вызвало нескончаемый поток переселенцев с Юга на Север. Этот поток существенно превышает значения, допускаемые государствами Севера. Результат оказался двояким: а) ужесточаются ограничения на въезд (впрочем, они неэффективны); б) процент переселенцев с Юга (включая страны "третьего мира"), постоянно проживающих на Севере, непрерывно растет в Северной Америке, Западной Европе и даже Японии. В ближайшие 50 лет количество таких переселенцев составит от 15 до 40 % населения, если не больше. Как следствие в странах Севера возникнет серьезный социальный конфликт между исторически господствующими слоями и теми, кто солидаризируется по этническому принципу и, находясь в экономическом и социальном плане в самом низу, будучи лишен политических прав, борется за получение гражданства... Если каждую из этих проблем в отдельности Север политически в состоянии контролировать (что он и делал до настоящего времени), то одновременное возникновение многообразных проблем (как разного характера, так и сложных проблем одного вида) может стать серьезным препятствием для политической и военной способности Севера сдерживать мировой беспорядок» [Валлерстайн 2001. С. 73]. Далее Валлерстайн отмечал: «Возможно, последует новый А-цикл, в котором инновации в ведущих отраслях промышленности (информатика, биотехнология, новые источники энергии) будут монополизироваться и станут весьма прибыльными. Борьба в триаде за главное место в этих отраслях будет по-прежнему острой. Возможно, в начале XXI в. Япония и Европейский Союз преуспеют больше, чем США. В итоге Америка и Япония объединят свои экономические усилия, чтобы успешно противостоять европейской угрозе... В первой половине XXI в. Китай и Россия будут играть ключевые роли в экономическом соревновании в рамках триады. Каждая из этих стран велика по территории и населению,. обладает мощным военным потенциалом и стремится к дальнейшему развитию. Обе страны имеют три преимущества для мирового капитала: крупные потребительские рынки, низкий уровень зарплаты, 205

привлекательные сферы капиталовложений. Если каждое из государств сохранит национальную целостность, они смогут вести переговоры о благоприятных условиях интеграции в региональные экономические комплексы (Китай — в зону Япония - США, Россия - в западноевропейскую зону). Такая интеграция может уменьшить способность других стран, не входящих в триаду, стать основными регионами для новых вложений. Китай и Россия будут по-прежнему находиться в состоянии противоречия между стремлением стать частью Севера и неудовлетворенностью от принадлежности к Югу» [Валлерстайн 2001. С. 71].

Еще в одной своей работе «Конец знакомого мира: Социология XXI века» Валлерстайн в главе под названием «Возвышение Восточной Азии, или Миро-система в XXI веке» описал сходный сценарий глобального развития, несколько конкретизировав его в следующих тезисах:

«В ближайшем будущем мы станем свидетелями очередной восходящей кондратьевского цикла, в основе которой будут лежать новые виды продукции, производство которых началось в последние двадцать лет.

Между Японией, Европейским Союзом и Соединенными Штатами возникнет жесткая конкуренция за лидерство в производстве этой новой продукции.

Одновременно обострится конкурентная борьба между Японией и Европейским Союзом за статус страны-гегемона, утрачиваемый Соединенными Штатами. Так как в ходе жесткой конкуренции триада обычно превращается в биполярную конструкцию, наиболее вероятным станет сближение Соединенных Штатов и Японии для противостояния Европейскому Союзу, сближение, основанное как на хозяйственных, так и на (что парадоксально) культурных факторах.

Этот альянс вернет нас к классической модели противоборства державы, которая контролирует море и воздух и имеет поддержку со стороны прежнего гегемона, и сухопутной державы; и в этом случае геополитические и хозяйственные факторы дают основание предсказать в итоге победу Японии. Каждый член триады будет продолжать укреплять экономические и политические связи с определенными регионами: Соединенные Штаты — со странами Северной и Южной Америки, Япония — с Восточной и Юго-Восточной Азией, Европейский Союз — со странами Восточной и Центральной Европы и бывшего СССР.

Наиболее сложными политическими проблемами в ходе этого геополитического реструктурирования стали бы инкорпорирование Китая в японско-американскую зону, а России -в зону Европейского Союза, причем условия, на которых такое инкорпорирование станет возможным, несомненно, могут быть выработаны.

В рамках такого сценария лет через пятьдесят можно ожидать серьезного обострения отношений между Европейским Союзом и Восточной Азией и, возможно, успеха Восточной Азии. Сможет ли Китай в этих условиях отнять у Японии доминирующую роль в новой структуре, остается неясным» [Валлерстайн 2003. С. 65 - 66]. Наиболее непривычными здесь являются тезисы об утрате статуса страны-гегемона Соединенными Штатами и о конечном переходе лидерства к Японии через ее союз с США. На первый взгляд такая перспектива кажется не слишком вероятной. Однако, если приглядеться внимательнее, многое работает именно на такую перспективу. Во-первых, США имеют серьезные экономические (из-за невыгодных условий финансирования Европой американской экономики, конкуренции доллара и евро и др.) и политические (из- за войны в Ираке, нежелания США считаться с интересами своих европейских партнеров и т.п.) противоречия с Европейским Союзом, но не с Японией. Япония как бы держится в тени Соединенных Штатов, но, в отличие от них, она не портит отношений ни с Европой, ни с исламским миром, ни с Китаем. Во-вторых, «тандем» США — Япония более выгоден Японии, чем Соединенным Штатам, поскольку Япония предоставляет США совершать дорогостоящую военную и политическую экспансию по всему миру, а сама в определенной мере пользуется плодами этой экспансии. В-третьих, Япония вместе с «тиграми» 207

Юго-Восточной Азии уже превратилась в главный двигатель мировой экономики, в наиболее динамичную ее часть. Медленное, но верное проведение реформ, направленных на повышение эффективности японской экономики, постепенно дает о себе знать. В этих условиях союз Японии с США дает больше выгод и преимуществ Японии, которая использует все ресурсы и возможности такого союза.

Сказанное отнюдь не означает, что между Японией и США вообще нет или не будет никаких противоречий. Эти противоречия есть, но они до поры до времени не афишируются и как бы спрятаны от постороннего наблюдателя. На фоне нарастания общей напряженности в мире, многочисленных конфликтов и столкновений Япония предстает «островком стабильности» в бушующем море. А между тем в мире, по мнению Валлерстайна, постепенно развертывается грандиозная политическая и экономическая борьба, свидетельствующая о нестабильности, современной капиталистической мир-системы.

Отметим, что перспектива грядущей грандиозной политической борьбы как внутри развитых стран, так и на международной арене логически вытекает из мир-системной концепции Валлерстайна, согласно которой «центр» мир-системы в основном включает страны Запада, а «периферия» и «полупериферия» — страны не-Запада. Соответственно изменения мир-системы, которые прогнозирует Валлерстайн в XXI в., предполагают переходный период конфликтов и столкновений между преимущественно западным «центром» и преимущественно незападной «периферией». События 11 сентября 2001 г., операции США и их союзников в Афганистане и в Ираке в определенном смысле можно рассматривать как начало «грандиозной политической борьбы», о которой пишет Валлерстайн. Не менее важным, однако, представляется появление в связи с войной в Ираке признаков политического раскола внутри самого Запада - между США и странами Западной Европы (прежде всего Германией и Францией), внутри Европейского Союза и даже внутри самих США. Всё это делает глобальный прогноз Валлерстайна в целом актуальным 208

и содержательным, хотя, разумеется, далеко не полным. Мы еще вернемся к этому прогнозу при рассмотрении глобальных ритмов дифференциации — интеграции, поскольку в нем содержатся важные указания на вероятное усиление в ближайшие десятилетия процессов политической и экономической дифференциации, которое вытекает из анализа глобальных ритмов.

У другого крупного американского исследователя С. Хантингтона можно найти как прогнозы, основанные на его концепции «волн демократии», так и прогнозы, основанные на концепции «столкновения цивилизаций». И в том, и в другом случае Хантингтон рассматривал перспективы глобального политического развития. Несмотря на то что в своей более ранней работе «Третья волна. Демократизация в конце XX века» (1991) Хантингтон в целом исходил из несколько модифицированной, но в целом весьма односторонней концепции «демократического транзита» (глава 1, п. 1.6), от него не укрылась волнообразная природа развития демократии, являющаяся частным случаем ритмически-волнообразного развития общества, его политической, экономической, социальной и культурной систем. Поэтому, в частности, его работа не потеряла своего научного и прогностического значения. На фоне царившей в начале 1990-х гг. эйфории (достаточно вспомнить «Конец истории» Ф. Фукуямы) Хантингтон не побоялся спрогнозировать очередной откат демократизации, который неизбежно наступит после «третьей волны» ее подъема и распространения (согласно Хантингтону, первая волна демократизации продолжалась с 1828 по 1926 г., после чего в период 1922—1942 гг. наблюдался ее откат, затем возникла вторая волна демократизации (1942—1962 гг.) с очередным откатом в период 1958—1975 гг. и, наконец с 1974 г. началась третья). Правда, Хантингтон в начале 1990-х гг. вряд ли мог предвидеть, что реальный откат демократизации в мире начнется уже на рубеже XX—XXI вв. и что одним из источников этого «отката» станет стремление США навязывать свои представления о демократии всем остальным странам и цивилизаци- 209

ям. На деле же в настоящее время, начиная с конца 1990-х гг., наблюдается новый откат демократии и демократизации, причем не только в развивающихся странах и «новых демократиях», но — по ряду параметров - и в развитых странах, включая США, любящие выставлять себя эталоном демократии. Но глобальная империя, увы, несовместима с полноценной демократией, поскольку «не может быть свободным народ, угнетающий другие народы». Используя более общий подход, следует отметить, что сама неизбежность происходящего отката демократизации обусловлена дисфункциями и противоречиями той модели демократии, которая возобладала в ходе «третьей волны» и которую активно насаждают по всему миру Соединенные Штаты. Анализ предшествующих волн и откатов демократизации позволил Хантингтону сформулировать следующие важные соображения относительно потенциальных причин третьего отката, которые, как показывает политическое развитие в начале XXI в., становятся весьма актуальными: «(1) Систематическая неспособность демократических режимов действовать эффективно может повредить их легитимности... (2) Если говорить конкретнее, общий международный экономический кризис вроде того, какой случился в 1929—1930гг., может во многих странах лишить демократию легитимности. Великую депрессию 1930-х гг. большинство демократических государств пережили. Но некоторые всё же пали ее жертвой, и вполне может статься, что некоторые демократические государства так же падут жертвой какой-либо похожей экономической катастрофы в будущем. (3) Переход к авторитаризму какой-либо демократической или демократизирующейся великой державы может привести в действие эффект "снежного кома" и вызвать такие же процессы в других странах. Уж конечно, поворот в сторону авторитаризма в России или Советском Союзе оказал бы самое разрушительное влияние на демократизацию в других советских республиках, Болгарии, Румынии, Югославии и Монголии... А установление авторитарного режима в Индии произвело бы значительный эффект в других странах третьего мира. (4) Даже если не случится возвращения к авто- 210

ритаризму какой-нибудь великой державы, переход нескольких недавно демократизировавшихся стран к диктатуре из-за отсутствия многих необходимых для демократии условий может повредить демократии в других странах, где эти условия достаточно сильны. "Снежный ком" покатится в обратную сторону. (5) Если какое-либо недемократическое государство наберет силу и начнет экспансию за пределы своих границ, это тоже может стимулировать движение в сторону авторитаризма в других странах... В прошлом все крупные державы, достигнув высокого экономического развития, стремились также расширить свою территорию. Если Китай, сохраняя авторитарную систему правления, экономически разовьется в грядущие десятилетия и станет расширять свое влияние и контроль в Восточной Азии, демократические режимы в этом регионе могут значительно ослабнуть. (6) Так же как в 1920-е и 1960-е гг., могут возникнуть различные формы авторитаризма, отвечающие, как будет казаться, нуждам своего времени» [Хантингтон 2003а. С. 312-314].

Здесь необходим небольшой комментарий. Во-первых, Хантингтон прямо указал на возможность глобального экономического кризиса и даже провел аналогию с международным кризисом 1929—1930 гг. и последовавшей великой депрессией. Во- вторых, наблюдаемые с середины 1990-х гг. тенденции перерождения демократии в США в связи с их превращением в глобальную империю и экспансией в различных регионах мира создают благоприятные условия для «ренессанса» псевдодемократических авторитарных режимов. «Экспорт демократии» оборачивается в итоге экспортом различных форм авторитаризма. Примерами псевдодемократических авторитарных режимов могут служить дружественный США режим Мушарафа в Пакистане, полуоккупационный режим в Афганистане, оккупационный режим в Ираке после свержения Хусейна, режим Ющенко в Украине и др. Поэтому пятый пункт рассуждения- прогноза Хантингтона («если какое-либо недемократическое государство наберет силу и начнет экспансию за пределы своих границ, это тоже может стимулировать движение в сторону авторитаризма в других странах») вполне мо- 211

жет быть отнесен к политике США, хотя сам Хантингтон, разумеется, этого не подозревал и никак не имел в виду. В то же время остается вполне вероятной и перспектива территориальной экспансии авторитарного коммунистического Китая. Далее, говоря о различных формах авторитаризма (авторитарный национализм в странах Восточной Европы, религиозный фундаментализм на Ближнем и Среднем Востоке, олигархический авторитаризм в странах Латинской Америки, популистские диктатуры советского типа, этнический или расовый авторитаризм в странах Азии и Африки), Хантингтон допустил возможность появления новых «современных» форм авторитаризма. «Все эти формы авторитаризма существовали и в прошлом. Но человеку вполне по силам в будущем придумать новые. Может, например, появиться технократическая электронная диктатура, при которой авторитарное правление будет возможно и легитимировано благодаря способности манипулировать информацией, средствами массовой информации и высокоразвитыми средствами коммуникации. Ни об одной из всех этих старых и новых форм авторитаризма нельзя сказать, что она в высшей степени вероятна, но ни об одной также нельзя сказать, что она полностью невозможна» [Хантингтон 2003а. С. 315]. В начале XXI в. можно утверждать, что ростки «технократической электронной диктатуры, при которой правление будет возможно и легитимировано благодаря способности манипулировать информацией, средствами массовой информации», о чем писал Хантингтон в 1991 г., уже существуют в целом ряде развитых и развивающихся стран.

С другой стороны, уже частично рассматривавшийся выше «цивилизационный» прогноз С. Хантингтона (п. 2.3) также исходит из перспективы глобальных изменений мирового порядка. «Под влиянием модернизации глобальная политика сегодня выстраивается по- новому, в соответствии с направлением развития культуры. Народы и страны со схожими культурами объединяются, народы и страны с различными культурами распадаются на части. Объединения с общими идеологическими установками или сплотившиеся вокруг сверхдержав уходят со сцены, уступая место новым союзам, сплотив- 212

шимся на основе общности культуры и цивилизации. Политические границы всё чаще корректируются, чтобы совпасть с культурными, этническими, религиозными и цивилизаци-онными. Культурные сообщества приходят на смену блокам времен "холодной войны", и линии разлома между цивилизациями становятся центральными линиями конфликтов в глобальной политике» [Хантингтон 20036. С. 185]. Помимо уже приводившегося прогноза Хантингтона о высокой вероятности дестабилизации исламского мира и столкновения отдельных его частей с другими цивилизациями, а также о возможности политической и военной экспансии Китая в первые десятилетия XXI в., обращает внимание следующий вывод американского ученого: «Короче говоря, чтобы избежать в будущем крупных межцивилизационных войн, стержневые страны должны воздерживаться от вмешательства в конфликты, происходящие в других цивилизациях. Несомненно, с этой истиной некоторым государствам, в особенности США, будет трудно смириться. Это правило воздержания, когда стержневые страны воздерживаются от вмешательства в конфликты в других цивилизациях, является первым необходимым условием сохранения мира в полицивилизационном, многополюсном мире. Второе условие, правило совместного посредничества, состоит в том, что стержневым странам необходимо договариваться между собой с целью сдерживания или прекращения войн по линиям разлома между государствами или группами государств, относящимися к их цивилизациям» [Хантингтон 20036. С. 523]. Принципиально важной идеей, идущей вразрез с широко распространенными на Западе и в России представлениями, кажется также характеристика Хантингтоном самой природы западной цивилизации и ее будущей роли в мире: «Вера в то, что не-западным народам нужно усвоить западные ценности, институты и культуру, аморальна, если подумать о том, что необходимо для реализации такой задачи... Западный универсализм опасен для мира, потому что может привести к крупной межцивилизационной войне между стержневыми государствами, и он опасен для Запада, потому что может привести к поражению Запада. На Западе с 213

крушением Советского Союза полагают, что их цивилизация достигла беспрецедентного господства, в то время как более слабые азиатские, мусульманские и другие страны начинают набирать силу... Все цивилизации проходят через сходные процессы возникновения, возвышения и упадка. Запад отличается от прочих цивилизаций не тем, как он развивался, а особенным характером своих духовных ценностей и общественных институтов. Среди них наиболее яркими являются западное христианство, плюрализм, индивидуализм и верховенство закона, что позволило Западу создать современный мир, осуществить мировую экспансию и превратиться в объект зависти других стран... Именно они делают западную цивилизацию уникальной, и западная цивилизация ценна не потому, что универсальна, а потому, что действительно уникальна. Следовательно, главная ответственность западных лидеров состоит вовсе не в том, чтобы пытаться изменять другие цивилизации по образу и подобию Запада — что выше его клонящегося к упадку могущества, — но чтобы сохранить, защитить и обновить уникальные качества западной цивилизации. Поскольку Соединенные Штаты Америки — наиболее могущественная страна Запада, то ответственность за это ложится главным образом именно на них» [Хантингтон 20036. С. 511-514].

Следует констатировать, что в настоящее время Соединенные Штаты, да и весь западный мир действуют прямо противоположным образом, совсем не так, как советовал Хантингтон, умудренный опытом бурного XX века. И это является одним из важнейших источников уже наступающих великих потрясений во всем мире. Слепая вера в западный универсализм, соединенная с безудержным самодовольством и одновременно страхом, превращается на наших глазах в мину замедленного действия, подведенную под здание всех цивилизаций (включая и западную) и угрожающую всему человечеству. Западные лидеры не справляются с той ответственностью, о которой пишет Хантингтон, и это ведет к неуклонному расползанию очагов конфликтов и международного терроризма. Можно лишь уповать на то, что после неизбежных потрясений под давлением более здравых сил в западных обществах 214

новые лидеры окажутся способными проводить более гибкий и соответствующий реальности политический курс. Но не будет ли тогда уже слишком поздно?

Интересно отметить, что, несмотря на очевидное различие в идейно-политических ориентациях (Валлерстайн тяготеет к «левому» крылу западных интеллектуалов, в то время как Хантингтон является убежденным консерватором), оба исследователя ставят под вопрос неоспоримость политического и экономического доминирования Запада, прогнозируя крупные потрясения, связанные с изменением мирового порядка. В то же время большинство западных авторов, мыслящих в рамках удобных и привычных представлений о «неизбежном» превосходстве Запада, прогнозируют лидерство США и Западной Европы на протяжении всего XXI в. В этом отношении и Валлерстайн, и Хантингтон являются на Западе скорее исключением, чем правилом, однако исключением весьма важным и красноречивым. 3.2. Прогнозы развития процессов глобализации

В отличие от Валлерстайна, Хантингтона и ряда других авторов, которые прогнозируют драматические столкновения и глобальные кризисы, связанные с переходом к новому мировому порядку, в отечественной и зарубежной литературе широко распространены прогнозы глобального развития, основанные на постепенном, эволюционном ходе изменений. В качестве одного из характерных примеров такого рода рассмотрим «умеренно-оптимистический» вариант прогноза развития глобализации, принадлежащий российскому экономисту А.Б. Веберу. Основные положения этого прогноза выглядят следующим образом:

«1) Как технологический и экономический процесс, глобальная интеграция необратима, ее нельзя отменить или остановить. Это значит, что процессы глобализации будут продолжаться, хотя, возможно, и не столь бурными темпами, как в последние 10—15 лет. Влияние глобализации на внутреннее положение втянутых в нее стран будет возрастать, сопровож- 215

даясь, в частности, и негативными эффектами, связанными, например, с проблемами иммиграции, межэтнических противоречий и т.п. 2)

Экономическое возвышение Китая и ряда других крупных государств, обострение международной конкуренции и борьбы за доступ к ресурсам будет способствовать повышению роли региональных интеграционных объединений, а также, возможно, усилению протекционистских или даже изоляционистских тенденций как со стороны ведущих промышленных государств, так и других стран, заинтересованных прежде всего в развитии внутреннего рынка. 3)

Явное и неявное сопротивление политике неолиберальной глобализации на данном историческом этапе будет усиливаться. По-видимому, транснациональным корпорациям и международным финансовым организациям придется в ближайшее время иметь дело с дальнейшей активизацией протест-ных движений как леводемократического, так и ультраправого, националистического толка. 4)

Западные государства и международные финансовые организации вынуждены будут в большей мере учитывать интересы других стран, вовлекаемых в глобализационные процессы... 5)

В результате сопротивления "культурной среды", действий противников неолиберализма и изменений в управленческой политике корпораций глобализационные процессы будут в большей мере приобретать форму, отражающую местные особенности, обычаи и традиции... 6)

Глобальное неравенство сохранится, но постепенно будет расширяться круг стран, в пределах которого разрыв по доходам и по доступности элементарных жизненных благ стабилизируется или станет уменьшаться в результате более действенных мер по

сокращению нищеты и создания для менее развитых стран возможностей более эффективного использования технического прогресса, а также вследствие завершения демографического перехода — стабилизации численности населения... 7)

Ввиду угрозы экологических катастроф и истощения невозобновляемых природных ресурсов сохранится актуаль-

216

ность принципа устойчивого развития, более того, она будет возрастать, эта задача будет становиться всё более настоятельной... Механизм достижения целей устойчивого развития должен быть запущен в этом столетии — большего времени человечеству не дано. 8)

Создавая всё более плотную сеть мировых взаимосвязей и взаимозависимости обществ, глобализация повысит шансы кооперативной системы международной безопасности и стабильности, опирающейся на поддержку США, Китая, Европейского союза, России, других крупных держав. Это позволит удерживать под контролем конфликтные ситуации и угрозы, избегать перерастания конфликтов в крупномасштабную войну с применением оружия массового уничтожения. Можно ожидать становления более действенной институциональной системы управления глобальными процессами — прежде всего в сфере финансовой деятельности, экономической и экологической безопасности, борьбы с нищетой, СПИДом и т.п.» [Вебер2002. С. 58-60].

Мы остановились столь подробно на прогнозе А.Б. Вебера главным образом потому, что он является типичным в ряду множества сходных прогнозов, основанных на линейной экстраполяции наблюдаемых в настоящее время тенденций глобального развития. Очевидно, что глобальный прогноз А.Б. Вебера исходит из постепенных, эволюционных изменений, причем скорее количественных («влияние будет возрастать», «будет способствовать повышению роли», «будет усиливаться», «иметь дело с дальнейшей активизацией», «в большей мере учитывать», «постепенно будет расширяться круг стран», «становление более действенной системы глобального управления» и т.п.), чем качественных. Принципиально новые тенденции или повороты в глобальном развитии в приведенном прогнозе практически отсутствуют, и это является характерным для прогнозов подобного типа, широко распространенных как в отечественной, так и в западной литературе. Отдавая дань осторожности А.Б. Вебера и других исследователей, склонных к линейной экстраполяции современных тенденций, позволим себе всё же усомниться в возможности подобных плавных и посте- 217

пенных изменений в первые десятилетия XXI в., на которые придутся резкое обострение (вопреки утверждению А.Б. Вебе-ра) демографической ситуации в развивающихся странах, серьезные климатические сдвиги, усиление экономической и военной мощи Китая и вместе с тем нарастание глубоких диспропорций и кризисных явлений в Поднебесной, экономическая и финансовая нестабильность на мировых рынках, превращение международного терроризма в глобальную угрозу, переход от демократии к авторитаризму или хаосу в целом ряде крупных стран мира. Слишком благостными выглядят прогнозы плавного развития глобализации, постепенного изменения глобальной картины мира.

По поводу демографической ситуации в развивающихся и в развитых странах в первой половине XXI в. можно привести, в частности, следующие данные, почерпнутые российским исследователем Ю.В. Шишковым из исследований ООН и других солидных международных организаций. «Хотя пик темпов прироста населения Земли (2,04 % в год) был пройден во второй половине 60-х годов прошлого столетия, а пик его абсолютного прироста (86 млн человек в год) — в конце 1980-х годов, общая масса населения планеты столь велика, что даже при убывающей фертильности продолжает расти с ускорением. В 2000—2005 гг. среднегодовой его прирост составляет около 75 млн чел., т.е. равен населению Германии... Однако в любом случае демографическое давление на природные ресурсы, на экологию в целом и сопряженные с этим геоэкономические и геополитические кризисы от перенаселенности Земли будут нарастать еще около полустолетия, прежде чем этот пресс начнет ослабевать... Трудность предстоящего испытания усугубляется тем, что в силу различий в темпах роста населения развитых и развивающихся стран в течение предстоящих полутора веков произойдут существенные сдвиги в географическом распределении населения Земли. Доля нынешних ведущих индустриальных и постиндустриальных регионов (Европы и Северной Америки) снизится по среднему сценарию с 18 % в 2000 г. до 9 % в 2150 г.; доли Латинской Америки и Индии сохранятся почти в нынешних пределах; доля Китая уменьшит- 218

ся более чем на 40 %, а остальной части Азии — несколько возрастет. А вот удельный вес африканцев в мировом населении может удвоиться и достичь 24 %... В таких условиях нельзя исключать того, что мировое лидерство может переместиться с Запада на Восток, а точнее — в Юго-Восточную Азию (Японию и ближайшие к ней новые индустриальные страны), либо в Индию, которая уже сегодня становится одной из ведущих стран в области программного обеспечения компьютерных технологий, либо, наконец, в Китай. Вопрос в том, когда и каким образом будет происходить эта возможная смена мирового авангарда. Будет ли она носить характер мягкого перенесения центра тяжести из одного региона планеты в другой или же породит соперничество и напряженность между прежним и новым лидером? На эти вопросы пока нет ответов» [Шишков 2002. С. 67—73]. Еще более жесткий и пессимистический прогноз вытекает из концепции глобализации М.Г. Делягина. В своей работе «Мировой кризис: Общая теория глобализации» Делягин исходит из внутренней противоречивости и несбалансированности процессов экономической и финансовой глобализации, которые ведут к кризису глобализации в ее нынешнем виде. Согласно Делягину, мировой лидер глобализации — США экспортируют нестабильность и глобальную неустойчивость по всему миру. Истоки этой нестабильности лежат в самой социальной организации американского общества, расколотого по этническим, социальным и ценностным признакам: «Сегодняшние США давно уже перестали быть "плавильным котлом" наций. Не только жесткие этнические, но и невероятно четкие социальные границы придают американскому обществу кастовость, объективно делающую его прогресс односторонним и в конечном счете тормозящую всё его развитие» [Делягин 2003. С. 376]. Поэтому США должны постоянно прибегать к внешней экспансии как средству сплотить и мобилизовать разрозненную нацию. Так, характеризуя американскую внутреннюю и внешнюю политику после террористических актов 11 сентября 2001 г., Делягин, в частности, писал: «Однако главным результатом теракта 11 сентября 2001 года стало не про- 219

сто восстановление единства американского общества, но и его долговременное цементирование непреходящей и неопределенной (и оттого еще более эффективной) внешней угрозой. Оно было мобилизовано при помощи постоянной угрозы — и, соответственно, постоянной сверхзадачи. Неопределенность врага сделала его исключительно удобным, так как создала возможность его произвольного назначения (а то и вовсе конструирования информационными методами) и произвольных манипуляций с ним — от одержания грандиозных (но никогда не окончательных) побед, до возникновения с его стороны новых чудовищных (и вновь мобилизующих и объединяющих общество) угроз» [Делягин 2003. С. 382].

Результаты такой «стратегии управляемых кризисов» в долговременной перспективе, однако, не слишком благоприятны для Соединенных Штатов, поскольку экспорт нестабильности создает такие мировые проблемы, которые оказывают негативное влияние на сами США. «Таким образом, стратегия экспорта нестабильности при длительном применении не только дискредитирует США, но и подрывает свою собственную эффективность, так как создаваемые США зоны нестабильности за их пределами начинают оказывать всё большее дестабилизирующее воздействие и на них самих. В частности, смягчая и отдаляя внешние проявления кризиса американской экономики, стратегия экспорта нестабильности дестабилизирует весь мир и объективно обостряет общемировые проблемы, от которых, просто в силу своих масштабов и ключевой роли, страдают и сами США. В полном объеме ограниченность и даже исчерпанность стратегии экспорта нестабильности проявилась в период после болезненной коррекции фондового рынка в апреле 2000 года, знаменовавшей собой крах "новой экономики", построенной, как

оказалось, на перепроизводстве ожиданий» [Делягин 2003. С. 393]. В связи с этим Делягин приводит прогнозы американских и российских специалистов относительно нарастания угрозы целостности и единству американского общества: «Американские специалисты конца 90-х годов, учитывающие этот фактор, называли в качестве периода наибольшей опасности дезинтегра- 220

ции США 2008—2015 годы. Современные российские аналитики с учетом теракта 11 сентября 2001 года, повысившего общественное единство США, относят этот период на поколение — примерно на 2020-2025 год» [Делягин 2003. С. 380].

Можно спорить с Делягиным, с «американскими специалистами» или «современными российскими аналитиками» по поводу остроты грядущих кризисов в США и во всем мире. Однако нельзя отмахнуться от глубокого структурного кризиса развитых экономик и информационного «кризиса перепроизводства», на которые указывает Делягин. «Вместе с тем структурный кризис имеет и главную, фундаментальную причину, общую для самых различных стран и отраслей: резкий, непредставимый для неподготовленного человека рост эффективности информационных технологий, связанный с переходом крупнейшей экономики мира — США — на постиндустриальную, информационную модель развития. Этот рост эффективности привел к классическому "кризису перепроизводства" информационных услуг, понимаемых в широком смысле слова, — не только коммуникаций и исследований, но и создания и поддержания соответствующих ожиданий и, более того, соответствующего образа мыслей и типа сознания. В этом смысле информационное перепроизводство — это "перепроизводство ожиданий" и, более широко, "перепроизводство представлений"... Именно в этом взрывообразном увеличении предложения заключается наиболее глубокая причина системного, структурного кризиса, охватившего экономики развитых стран и мировую экономику в целом. При всей специфике в основе его лежит обычный кризис перепроизводства, традиционный для смены доминирующих типов технологий. Расширение глобальных и национальных рынков не успевает за ростом информационного предложения отнюдь не только из-за чрезмерной быстроты последнего, но и вследствие сдерживания увеличения спроса на информационные услуги двумя серьезнейшими факторами: барьером благосостояния и культурным барьером» [Делягин 2003. С. 543-544].

По поводу последнего фактора, сдерживающего увеличение глобального спроса на информационные услуги, — куль- 221

туры и культурного барьера — следует поговорить особо. Тема культуры, ее перспектив и ее роли в глобальном развитии чрезвычайно важна и требует самого пристального внимания. Если барьер благосостояния в ближайшие десятилетия в какой-то мере можно преодолеть за счет повышения уровня жизни населения бедных стран и снижения цен на продукцию информационных отраслей и информационные услуги, то культурный барьер вряд ли по-настоящему преодолим. В этом смысле дело обстоит иначе, чем в случае развития автомобильной промышленности в 1920-е — 1940-е гг., которое также натолкнулось не только на барьер благосостояния, но и на культурный барьер. Тот культурный барьер, связанный с отсутствием технических навыков и традиций в большинстве обществ, удалось после 1940-х гг. довольно легко преодолеть. Это произошло за счет широкого распространения идеологии техницизма, представлений о комфорте и скорости передвижения. Однако в случае распространения продукции информационных технологий дело обстоит иначе. Несмотря на быстрое первоначальное распространение персональных компьютеров, Интернета, мобильных телефонов со встроенной сложной техникой и т.п., их реальное использование подавляющим большинством потребителей не превышает нескольких процентов от их технических возможностей. Так, персональные компьютеры используются большинством молодежи в основном для компьютерных игр. Сложная техника неизбежно, в силу существующих культурных стереотипов, используется примитивно и односторонне. Более того, первоначальное быстрое распространение информационной техники существенно замедляется из-за быстрого насыщения рынков. Большинство людей не только не успевают ориентироваться в море сложной и постоянно усложняющейся техники, требующей постоянного обслуживания специалистами, но и не хотят этого. Распространение современной техники тормозится как относительно низким образовательным уровнем современного массового человека, так и нестыковкой этой техники с реальными человеческими потребностями.

Но главное заключается даже не в этом. Если форма информационных услуг в какой-то мере воспринимается или 222

способна восприниматься в будущем людьми разных культур и цивилизаций, то содержание большей части передаваемой информации может восприниматься лишь людьми, принадлежащими к западной и, желательно, к англосаксонской культуре. Об этом, в частности, свидетельствует крылатая фраза, описывающая суть сложившейся ситуации: «CNN останавливается там, где с легкостью проходит "Форд"». И дело отнюдь не только в разных языках, хотя и языковые барьеры играют немалую роль в ограничении распространения информации и информационных услуг. Дело в том, что «технологии пропаганды и даже обработки информации, разработанные для одной цивилизационной парадигмы, в рамках другой могут либо не восприниматься в принципе, либо восприниматься совершенно по-другому (из-за чего, например, пропагандистские усилия могут обернуться своей противоположностью)» [Делягин 2003. С. 545]. Культура, вернее, многообразие и богатство культур, таким образом, становится препятствием на пути развития информационных технологий. «Культурный барьер, попросту не ощущаемый относительно примитивными индустриальными технологиями, оказывается роковым для сверхэффективных информационных технологий и особенно для технологий формирования сознания» [Делягин 2003. С. 545]. Более того, культура (вернее, многообразие культур) становится ограничителем и самой глобализации с ее тенденциями унификации и синкретизма: «...Мы можем синтезировать знание отцов церкви и великих мыслителей Индии, но не христианский опыт первых и индуистский опыт вторых; мы можем объединить всё, кроме основ. Наша культура складывается, таким образом, не из примиренных культур прошлого, но из непримиримых их частей» [Мальро 1989. С. 255].

Какой же вывод отсюда делают связанные с информационными технологиями и услугами транснациональные корпорации, которые наделе давно уже являются, по словам М.Г. Делягина, глобальными монополиями? Этот вывод прост: если культура и культурное разнообразие мешают, то надо их уничтожить, унифицировать. И это делается не только путем ин- 223

формационной экспансии, но и военным путем. Однако насильственно сломать прежнюю культуру можно, а вот создать новую, даже относительно примитивную — нет. «Культура создается веками», поэтому все попытки создать за пару десятилетий новую, удобную для глобальных информационных монополий унифицированную псевдокультуру на деле оборачиваются разрушением культуры. Но, как известно, разрушение многообразия во всех сферах природной и общественной жизни в итоге ведет к прекращению развития, толкает к деградации и резкому упрощению всей природной или социально-исторической системы. «Упрощение» культуры, «упрощение» человека реально грозит их вырождением, и признаки этого вырождения уже наблюдаются.

В этом состоит трагизм и чрезвычайная опасность нынешней глобальной ситуации. Многие культуры, включая российскую, европейскую и даже американскую, испытывают глубокий кризис из-за напора «технологий формирования сознания», из-за попыток унифицировать, упростить все культуры, убрав из них всё мешающее информационной унификации. Но культуры сопротивляются, не желая унифицироваться и упрощаться. Исход этого ключевого противостояния Культуры, подразумевающей сохранение и развитие культурного разнообразия, и Антикультуры, подразумевающей унификацию и примитивизацию человека, неизвестен. Многое решается именно сейчас, в начале XXI века, и многое зависит от каждого отдельного человека, от его способности развивать в себе творческое начало, сопротивляясь превращению в сытого, послушного робота. Если высокая культура с ее поисками и прозрениями исчезнет полностью, ее уже не удастся возродить: человечество потеряет критерии различения истины и лжи, прекрасного и безобразного, нравственного и безнравственного. И кончится всё это массовым вырождением человека. Поэтому так важно сохранить, хотя бы на индивидуальном уровне, «элементы» высокой культуры прошлого и попытаться возродить их на новой основе.

Возвращаясь к прогнозам М.Г. Делягина, еще раз обратим внимание на высокую вероятность мирового экономического 224

кризиса, вытекающую из одностороннего развития процессов глобализации и связанного с этим перепроизводства информационных услуг. При этом Делягин справедливо предупреждает о неадекватности попыток во всех событиях видеть начало глобального кризиса. Мировой кризис должен вызреть. «Попытки скоропалительно "назначить" на "должность" глобального катаклизма каждую трагедию — то 11 сентября 2001 года, то войну в Афганистане, то агрессию США в Ираке — не оправданы. Глобальный кризис еще не созрел, он еще только разворачивается, и мы, находясь в его начале, не можем предвидеть пути и тем более механизмы его разрешения.

Сегодня можно лишь предположить, что, как и 70 лет назад, гроза с наибольшей вероятностью придет из наиболее развитой технологически страны мира — США. Возможно, она, как это было показано выше, окажется связана с развернувшейся после весны 2000 года корректировкой их фондового рынка после некоего подобия эры prosperity конца 20-х годов XX века.

Точные прогнозы всё еще неуместны.

Нам остается лишь надеяться, что лидеры человечества (к которым больше уже не относится наша страна), как и 70 лет назад, увидят надвигающийся кризис первыми и сообщат о нем остальным устами своих стратегов и городских сумасшедших» [Делягин 2003. С. 553]. С приведенными соображениями Делягина относительно необходимой осторожности при определении начала грядущего глобального кризиса в основном можно согласиться, но последняя фраза вызывает некоторое недоумение. Во-первых, страны, относившиеся к лидерам человечества 70 лет назад (наша страна и тогда к ним не относилась), сообщили о мировом кризисе, начавшемся в США в 1929 г., «устами своих стратегов и городских сумасшедших», но это ни к чему хорошему не привело. Эти «лидеры человечества» (США, Великобритания, Франция), ответственные и за чудовищный Версальский договор, и за возникший после эры «prosperity» мировой кризис, сделали всё возможное и невозможное, чтобы переложить его бремя на самые неблагополучные страны — Германию, Японию, Китай, 225

СССР и стравить их между собой. Если и сейчас США постоянно перелагают свои экономические проблемы на плечи европейцев и всех остальных народов, экспортируя свою внутреннюю нестабильность, то нетрудно догадаться, как они поведут себя, когда глобальный кризис наконец разразится. Китай будут натравливать на Россию, Россию — на Китай, США будут бряцать оружием, оккупировать страны Ближнего Востока и совершать всевозможные провокации. В такой ситуации России и большинству других стран надо не надеяться на «стратегов и городских сумасшедших», а рассчитывать прежде всего на свои собственные силы. Впрочем, и внутри России «лидеры человечества» будут использовать в своих интересах отечественных «стратегов» и «городских сумасшедших». Основной вопрос состоит не в том, когда «лидеры человечества» соизволят сообщить всем о наступлении глобального кризиса, а в том, хватит ли у России сил не поддаться сильнейшему нажиму со стороны этих «лидеров человечества» и не втянуться в чужую игру в качестве пешки, как это уже не раз бывало в российской истории (например, в период Первой мировой войны). Иными словами, России необходимо любой ценой

удержаться от участия в военных авантюрах в союзе с «лидерами человечества» или против них, — поскольку любые авантюры такого рода будут для России самоубийственными.

Следует также отметить, что, хотя само наступление глобального структурного кризиса будет признано большинством специалистов и рядовых граждан лишь после крупного финансового и экономического краха, его истоки, как следует из логики Делягина, наделе связаны с глубоким кризисом культуры и кризисом внутреннего мира человека, вызванным использованием новых информационных технологий для манипулирования сознанием. Иными словами, грядущий экономический кризис, как, впрочем, и его предшественники, станет очередным проявлением более глубокого и всеобъемлющего кризиса, связанного с характером использования новейших технологий в современном капиталистическом обществе. Однако на сей раз речь идет о защите внутреннего мира человека от посягательств манипуляторов сознанием, от попыток превратить человека в 226

производящего и потребляющего биоробота, лишенного подлинной культуры, самостоятельного мышления, не способного отличать прекрасное от безобразного, истинное — от ложного, нравственное — от безнравственного. Поэтому грядущий глобальный кризис может стать поворотным в развитии человека: либо человек преодолеет «болезни цивилизации», «болезни роста» новых технологий и найдет новые, менее разрушительные для себя способы использования новых технических средств, либо он потеряет свою человеческую природу.

Согласно Делягину, единственный выход из глобального структурного кризиса состоит в массовом использовании так называемых «закрывающих» (т.е. заменяющих собой целые существующие отрасли производства) технологий, развитие и распространение которых сдерживается глобальными монополиями. «Единственным выходом из современного структурного кризиса является распространение "закрывающих" технологий, — но не сознательно направляемое кем-либо, а стихийное, медленное, напоминающее просачивание через преграды, воздвигаемые глобальными монополиями, и в силу своей медленности незаметное и в каждый отдельный момент незначительное. Распространение этих технологий начнется с отдельных случаев их скрытого, неафишируемого распространения среди средних компаний, в первую очередь наиболее сильных экономически неразвитых стран... Первоначально указанные технологии начнут распространяться в недрах соответствующих глобальных монополий — основных, чтобы не сказать единственных, субъектов современной истории. Они вынуждены будут обращаться к "закрывающим" технологиям по отдельности, не признаваясь в этом даже собственным сотрудникам, вынужденно, под давлением мирового экономического кризиса всё более явной ограниченности спроса...

В целом описанный процесс может занять долгие годы. Он будет идти неравномерно в различных отраслях и странах... Произойдет определенное перераспределение богатств в пользу неразвитых сегодня стран, которые смогут упрочить свое положение и получить новые реальные шансы на технологический и социальный прогресс и в конечном счете — на 227

развитие. Зияющий технологически обусловленный разрыв между различными группами стран будет снижен, богатство и, что значительно более важно, возможности будут распределены более равномерно. Соответственно человечество, несмотря на сохраняющиеся этноцивилизационные различия, станет более единым» [Делягин 2003. С. 565 - 567].

Такой сценарий мирового развития в перспективе возможен, но его осуществление невероятно без стимулирующего воздействия мирового экономического кризиса. И в этом заключается смысл предстоящего кризиса: только после его наступления глобальные монополии, возможно, начнут действовать не только деструктивным, но и конструктивным образом. Очевидно, однако, что до той поры, пока глобальные монополии начнут развивать действительно революционные «закрывающие» технологии, произойдет огромное количество событий, в том числе весьма тяжелых. Как показывает опыт предшествующего исторического развития, включая опыт великой депрессии 1930-х гг., на который ссылается Делягин, правительства и монополии стремятся сделать всё кроме того, чтобы найти действительное и долговременное решение тех проблем, которые стоят перед обществом, цивилизацией и всем человечеством. И только после невероятных жертв, растраты огромных ресурсов, кровопролитных войн и социальных потрясений, когда всё балансирует на краю пропасти, правящие круги под нажимом пробудившегося от спячки общества начинают, наконец, руководствоваться не только своими корыстными сиюминутными интересами, но и более долговременными интересами широких слоев населения. К сожалению, слишком многое свидетельствует о том, что и в ближайшие десятилетия глобальная экономическая и политическая ситуация будет развиваться аналогичным образом.