Философия науки и философия жизни

Публикуемый текст - глава, входившая в один из предварительных вариантов монографического труда Н.Н.Трубникова (1929-1983) о времени человеческого бытия. Ее идеи были очень важны для понимания общей концепции-книги и чрезвычайно дороги автору, и тем не менее его вынудили снять эту главу.

В реальной науке и ее этике произошли изменения, которые делают невозможным сохранение старого идеала служения знанию ради него самого, идеала, в который верило мое поколение. Мы были убеждены, что это никогда не может обернуться злан, поскольку поиск истины есть добро само по себе. Это был прекрасный сон, от которого нас пробудили мировые события.

М.Борн

1.

Из глубины и ri глубину европейского развития тянутся корни этой странной болезни европейского времени, завершившейся в конце концов его гибелью в катастрофах мировых войн и установлением нового, иного, иначе, чем прежде, связанного времени. Сказанное касается лишь непосредственного и ближайшего смысла того, что и в каких условиях, под влиянием каких событий произошло. Сказанное лишь констатирует тот факт, что понятие времени в XX веке европейской истории предстало вдруг перед человечеством как проблема, и эта проблема приобрела чуть ли не чрезвычайный, почти вселенский интерес и значение, характерные для всей современной духовной жизни, для современной философии, коль скоро она нас интересует самым непосредственным образом, но не только для нее, также и для современной литературы и искусства, современного жизнеоп^ущения вообще. Сказанное не раскрывает более отдаленных истоков того духовного кризиса, ближайшим итогом которого явились сами эти мировые события, положившие начало новому времени, новому положению человека в мире и новому мироощущению и врсмяощущению.

В этом отношении и для философии, и для всего современного познания этот новый, как будто неожиданно возникший интерес к проблеме времени, казалось бы, вполне отвлеченной и давно решенной, заметная, а в ряде случаев и заметно двойственная и чуть ли не взаимоисключающая, как мы попытаемся показать, ориентация современного научного мышления в подходе к этой проблеме и возможностям ее разрешения; само это новое отношение человека к миру и пониманию его человеческого места в мире, возникшие в связи со всем этим новые сомнения и вопросы - все это далеко не случайно.

Если со стороны науки и научного развития отмеченные сдвиги в отношении к времени находятся в прямой связи с новой научной эпохой и тем коренным поворотом в науке, какой в начале века был знаменован открытиями во внутриатомном строении материи, то вполне очевидно, что не от открытий в этих областях знания самих по себе, как бы важны сами по себе они ни были, не от науки и научного развития зависели те более общие процессы, которые завершились коренным преобразованием всего европейского мира и в которых научные сдвиги могли приобрести столь значительный характер и стать столь мощным фактором современной жизни.

Так и в связи с проблемой времени было бы ошибкой видеть лишь ближайшее и непосредственное и не обратить внимание на те более отдаленные и возможно менее очевидные, однако достаточно мощные и дальше вглубь времени простирающиеся основания, которые определились не в науке и которыми в самой существенной мере было определено само это развитие науки, его специфическое направление и форма. И для философии, и для науки этот странный, как будто неожиданный интерес к проблеме времени, эти парадоксы "ускорения времени", ускорения ритмов всей современной жизни, современного научного, научно-технического и экономического прогресса и парадоксы ускорения вообще, когда новое и едва достигнутое устаревает прежде, чем успеет созреть и принести плоды; эта двойственная, во многом несовместимая и все дальше расходящаяся в этой двойственности ориентация современного мышления, которая обнаруживает себя как в традиционных формах духовной жизни, так и в ее молодых и по-молоду преуспевающих течениях; принципиально непримиримые решения, в частности и проблемы времени, - все это далеко не случайно.

Речь, таким образом, должна идти об особой форме агума- низма этой культуры, о ее специфическом посюстороннем агу- манизме, в русло которого она вступила незаметным для себя образом в Новое время, отказавшись от потусторонне-идеалистического агуманизма Средневековья и приняв как будто противоположную ему систему ценностей.

Перейдя от одной крайности к другой, от идеалистическою агуманизма Средневековья к буржуазному товарно-денежному, по существу идеалистическому наизнанку агуманизму, эта культура совершила простейшую логическую ошибку, вообразив, чте противоположность заблуждения есть непременно истина, а не противоположное заблуждение, чем это и оказалось на деле. В результате же гуманистическая революция Возрождения постепенно привела к замене одной формы агуманизма другой его формой, отличающейся лишь тем, что силу всемогущей веры здесь заменила вера во всемогущество силы.

Именно эта общая ориентация на силу и культ силы и обнаруживала себя все острее и резче в ходе европейской истории и в конце концов привела к предельным формам выражения в мировых войнах, предстала во всей ее очевидности и раскрылась не только для провидевших зло единиц, но и для миллионов в условиях того всеобщего, хотя, как кажется, лишь временного отрезвления, какое принесли мировые войны, пробудив сознание европейцев от векового оптимистического сна, навеянного опьянением научными и культурными успехами, вполне материальными к зримыми успехами европейской промышленности и торговли, экономики и техники, великими успехами науки предшествовавших столетий буржуазной эпохи. - Успехами, оказавшимися, как это продемонстрировал сам способ и характер европейского бытия, лишь односторонне-техническими, материально-экономическими, научно-технологическими и так далее, но не гуманистическими в более высоком смысле этого слова. - Успехами, по отношению к духовной гуманистической культуре внешними и поверхностными, оказавшимися неспособными изменить в этом направлении сколько-нибудь заметным образом европейский мир, не затронувшими его действительных оснований, придававшими ему чисто внешний лоск, но не только не изменившими его изначальной варварской сущности, но, напротив, скорее явившимися исторической формой ее осуществления и возведения в новую степень.

Без этих потрясений войны, без этого пробуждения послевоенной Европы, без естественного в этом случае тяжкого похмелья и глубокой нравственной депрессии, без нежданно обнаружившейся глубокой промасти между сложившимися ранее, на заре Нового времени гуманистическими идеалами Возрождения, продолжавшими духовно питать и освящать европейскую культуру, и крайне агумаиистичсской ее реальностью, превзошедшей самые глухие времена Средневековья, без глубокого разлада ме;.сду представлениями о человеческой сущности и реальным существованием людей, как оно складывалось в это время, никакие научные достижения и бури, никакие политические лозунги дня не вышли бы за стены университетов и за пределы периодической печати и сиюминутного общественного интереса.

Если иметь в виду лишь европейское философское развитие и взять один только XIX век - более узкий и близкий к нам промежуток времени, - проследив роль философии и ее отношение к науке и научному разуму, то можно заметить, как вся буржуазная европейская философия XIX века от Канта и Гегеля до Конта и Спенсера за достаточно редкими исключениями, которые отнюдь не определяли ее лицо, развивалась под лозунгами научности и рационализма, как она стремилась быть или хотя бы выглядеть научной философией и в общей своей массе«ствсргала как антинаучность и иррационализм все то, что было или казалось ей несовместимым с наукой.

Новая духовная эпоха, поиск новых опор и новой ориентации в мире, в том числе и новой ориентации философии, все более заметное разочарование в старых идеалах, все более заметное сомнение в ранее принимавшихся на веру исходных основаниях положительного знания как основаниях окончательных и непогрешимых, все более заметный пересмотр, а в ряде случаев и прямой отказ от исповедуемых прежде идеалов научного разума, от высших научных принципов и критериев, принимавшихся как необходимые и достаточные, - все это породило не только волну философского декаданса, как это чаще всего могло выглядеть для современников, но прежде всего - и этим, вероятно, может быть объяснена и сама эта вспененная на поверхности духовной жизни голна - действительную и общезначимую, имевшую смысл на этот раз не только для единиц, нужду в каких-то иных, чем прежние, основаниях и критериях разумного; настоятельную потребность в самой существенной переоценке сложившихся в европейском культурном сознании ценностей и в поиске новых оснований не одного только человеческого познания, но самого человеческого бытия, поскольку само по себе знание, и прежде всего европейское положительно-научное знание, как оно сложилось к XX веку, - и именно это со всей очевидностью показала новая духовная эпоха - не оправдало тех огромных надежд, какие воз- лагались на него со времен Возрождения и Просвещения.

Положительное знание, принимавшееся до той поры как знание в собственном смысле, каким бы строгим и всеобъемлющим оно ни было, каким бы мощным орудием человеческой власти над силами природы оно ни явилось на самом деле, оказалось в условиях европейского бытия недостаточным, чтобы изыскать эффективные способы устройства человеческого мира на разумных гуманистических началах.