«Закон основания» как «верховный принцип», похоже, заранее исключает все подобное проблеме основания. Но ведь разве «закон основания» есть высказывание об основании как таковом? Расхожая и краткая редакция закона гласит: nihil est sine ratione, ничего нет без основания6. В позитивной перифразе это значит: omne ens habet rationem, каждое сущее имеет основание. Закон делает высказывание о сущем, причем имея в виду такую вещь как «основание»*. Что однако составляет существо основания, в этом законе не определяется, а предполагается для этого закона как само собой разумеющееся «представление». «Верховный» закон основания еще и иным образом делает употребление из непроясненного существа основания; ибо специфический законообразный характер этого закона как «основного», принципиальность этого principium grande (Лейбниц) позволяет исходно очертить себя лишь во внимании к существу основания. Так что «закон основания» как в способе своего полагания, так и в полагаемом им «содержании» стоит под вопросом, если конечно существо основания может и обязано вместо неопределенно-обобщенного «представления» стать проблемой^ Хотя закон основания не дает ровно никаких прояснений как раз относительно основания как такового, он может служить все-таки исходным пунктом какой-то характеристики проблемы основания. Разумеется, закон подлежит — даже еще ничего не говоря о вышеназванных нерешенных вопросах — разнообразным толкованиям и оценкам. Для нашей сейчасной цели однако всего проще принять его в той редакции и роли, какие ему отчетливо придал [25] прежде всего Лейбниц. Однако именно тут идут споры о том, имеет ли principium rationis для Лейбница «логическое» или «метафизическое» значение или то и другое вместе. Конечно, пока мы соглашаемся, что не знаем ничего определенного ни о понятии «логики», ни о «метафизике», ни тем более об их «соотношении», споры вокруг историографического толкования Лейбница остаются без надежной путеводной нити и потому философски неплодотворны. Никоим образом не вправе они повлиять на то, что в нижеследующем привлекается из Лейбница о principium rationis. Удовлетворимся приведением одного принципиального места из трактата «Первые истины», «Primae veritates»10. Semper igitur praedicatum seu consequens inest subjecto seu antecedenti; et in hoc ipso consistit natura veritatis in universum seu connexio inter terminos enuntiationis, ut etiam Aristoteles observavit. Et in identicis quidem connexio illa atque comprehensio praedicati in subiecto est expressa, in reliquis omnibus implicita, ac per analysin notionum ostendenda, in qua demonstratio a priori sita est. Предикат, т. е. нечто последующее, всегда входит в субъект, т. е. предшествующее; истина заключается в связи между элементами высказывания. При их идентичности эта связь, т. е. включение предиката в субъект, очевидна, во всех прочих случаях имплицитна и подлежит выявлению через анализ понятий, опору доказательства. Нос autem verum est in omni veritate affirmativa universali aut singulari, necessaria aut contingente, et in denominatione tam intrinseca quam extrinseca. Et latet Ыс arcanum mirabile a quo natura contingentiae seu essentiale discrimen veritatum necessariarum et contingentium continetur et difficultas de fatali rerum etiam liberarum necessitate tollitur. Так со всякой истиной, общей или единичной, необходимой или случайной, и с именованием, внутренним и внешним. Эта дивная тайна, объясняющая природу случайности, или различие необходимых и случайных истин, и раз- решающая апорию фатальной необходимости даже свободных вещей, остается скрытой. Ex his propter nimiam facilitatem suam non satis consideratis multa consequuntur magni momenti. Statim enim hinc nascitur axioma receptum, nihil esse sine ratione, seu nullum effectum esse absque causa. Alioqui veritas daretur, quae non potest probari a priori, seu quae non resolveretur in identicas, quod est contra naturam veritatis, quae semper vel expresse vel implicite identica est. Из этого начала, мало замеченного из-за его крайней простоты, следует много важного. Отсюда рождается аксиома ничего без основания, или нет следствия без причины. Иначе существовала бы истина недоказуемая априори, несводимая к тождеству, а это против природы истины, которая всегда явно или неявно тожественна. Характерным для него образом Лейбниц дает здесь заодно с описанием «первых истин » определение того, что есть истина первично и вообще, имея в виду показать «рождение» закона основания, principium rationis, из природы истины, natura veritatis. И занятый как раз этим, он находит нужным указать на то, что мнимая самопонятность таких понятий как «истина», «тожество» мешает их прояснению, которое было бы достаточным, чтобы развернуть в его истоке principium rationis и прочие аксиомы. В целях настоящего рассмотрения под вопросом стоит однако не дедукция principium rationis, а разбор проблемы основания. В каком смысле приведенное место дает здесь путеводную нить? Principium rationis существует, потому что без его наличия было бы сущее, вынужденное не иметь основания. Для Лейбница это означало бы существование такого истинного, которое противится своему разложению на тождества, существование таких истин, которые неизбежно преступали бы «природу» истины вообще. Поскольку же это невозможно и истина существует, постольку существует, возникая из существа истины, и principium rationis. Но существо истины лежит в связи, connexio (оицпХокц) субъекта и предиката. Лейбниц таким образом заранее с эксплицитной, хотя и неоправданной отсылкой к Аристотелю, понимает истину как истину высказывания (суждения). Связь, nexus, определяется им как «включенность», inesse всякого P в S, а это inesse — как idem esse. Тожество как суть истины высказывания означает здесь явно не голую то-же-самость чего-то с самим собой, а единство в смысле изначально единящей [27] взаимопринадлежности. Истина означает стало быть согласованность, которая со своей стороны является таковой лишь как со-гласование с тем, что дает о себе знать в тождестве как единое. «Истины» — истинные высказывания — встают по своей природе в отношение к чему-то, на основании чего они могут быть согласиями. Разборчивое связывание в каждой истине есть то, что оно есть, всякий раз на основании чего- либо, т. е. как «обосновываемое». Истине внутренне присуще таким образом сущностное отношение к такой вещи как «основание». Но тогда проблема истины необходимо приводит в «близость» к проблеме основания. Чем ближе к истокам мы овладеваем существом истины, тем, выходит, неотступнее навязывает нам себя проблема основания. Не подвернется ли однако что-то еще более близкое к истокам за пределами сужения существа истины до свойства высказывания? Да, и это будет не менее чем догадка, что названное определение существа истины — как бы оно ни понималось в своих деталях — остается хотя и неизбежным, но все же про- изводным11. Согласование nexus’a с сущим и как следствие его унисон сами по себе как таковые не делают сущее доступным. Оно должно как потенциальное о-чем всякого предикативного определения уже обнаружиться, наоборот, до этой предикации и для нее. Предикация должна, чтобы стать возможной, укорениться в том или ином самообнаружении, имеющем непредикативный характер. Истина высказывания коренится в более исходной истине (непотаенности), в допредикативной открытости сущего, которую можно назвать онтической истиной. В меру разли- чия родов и областей сущего меняется характер его потенциальной раскрытости и принадлежащие ей способы истолковывающего определения. Так напр. истина наличного (напр. материальных вещей) как раскрытость специфически отлична от истины сущего, каким являемся мы сами, от разомкнутости экзистирующего присутствия12. Как бы многосложны ни были однако различия этих двух видов онтической истины, в отношении всякого допредикативного раскрытия справедливо то, что открывание первично не имеет характера голого представления (наблюдения), ни даже при «эстетическом» созерцании. Характеристика допредикативной истины как созерцанияh потому и напрашивается сама собой, что онтическая истина, полагаемая истиной в собственном смысле, заранее определяется как истина высказывания, т. е. как «связь представлений». На ее фоне более простой позицией будет свободное от связывания, непосредственное представление. Последнее, правда, выполняет свою собственную функцию в опредмечивании сущего, всегда уже неизбежно открывшегося. Само онтическое открытие однако происходит в расположении13 среди сущего, имеющем настроенческие и инстинктообразные черты, и в опирающемся на это стремящемся и волевом отношении к сущему^ Но даже оно не смогло бы, ни допредикативно ни предикативно истолкованное, сделать сущее в самом себе доступным, если бы его раскрытие не было заранее уже освещено и направлено некой понятностью бытия (бытийного устройства: чем- и как-бытия) сущего. Раскрытость бытия только и делает впервые возможным обнаружение сущего. Эта раскрытость как истина о бытии именуется онтологической истинойj. Конечно, термины «онтология» и «онтологический» многозначны, причем так, что таится именно своеобразная проблема онтологии. Онто-логия, Хоуо