§ 1. Аксиоматична ли система права

В советской и постсоветской юридической науке все чаще встречаются утверждения о наличии в системе права аксиом и делаются попытки обосновать эти утверждения. К числу авторов, развивающих данную мысль, относятся С.

В качестве дедуктивных, аксиоматических систем обычно выступают разного рода теории, построенные из конечного числа непротиворечивых аксиом, из которых с помощью заданных правил дедуктивного вывода могут быть получены содержательно-истинные предложения (теоремы), сформулированные на языке данной теории, довольно часто на языке искусственном, символическом338. Право, даже построенное на научной основе, не научная теория, а нормативная система. Ее первичные элементы — нормы — не могут рассматриваться как аксиомы или теоремы не только потому, что это не суждения, но и потому, что одни из них (аксиомы) не служат для доказательства других (теорем), а эти последние не требуют доказательства, так как они сформулированы законодателем в законченном виде. Попытка аксиоматизации права не является чем-то новым для юридической науки. Такие попытки делались и многими западными юристами, которые в качестве аксиом стремились представить принципы права339.

С. С. Алексеев различает аксиомы юридической науки и аксиомы права. К числу последних автор относит следующие положения: 1) никто не может быть судьей в собственном деле; 2) закон, устанавливающий новую или более высокую ответственность, не имеет обратной силы; 3) нельзя осуждать дважды за одно и то же правонарушение; 4) лицо, привлекаемое к ответственности, признается невиновным до тех пор, пока вина не будет установлена актом компетентного юрисдикционного органа (презумпция невиновности)340.

Первая «аксиома» не находит прямого закрепления в праве.

Третье положение по своему характеру аналогично первому. Это идеологический принцип, который последовательно в праве и юридической практике не проведен. Если понимать осуждение в широком смысле, то можно отметить, что право не запрещает двойного осуждения, например ответственность материальную и уголовно-правовую одновременно. До недавнего времени фактически наблюдалась двойная ответственность (уголовно-правовая и административная) лиц, совершивших преступления. Отбывшие наказания лишались прав прописки и проживания на основе положений административных актов в ряде городов страны.

И наконец, вряд ли можно считать аксиомой презумпцию, т. е. предположение (невиновности), — четвертое положение. Это принцип (правило) осуществления правосудия. История, в том числе российская, знает случаи отступления от этого принципа. Кроме того, презумпция отличается от аксиом, их гносеологический статус различен. Если презумпцию можно опровергнуть или подтвердить, то аксиомы в доказательствах не нуждаются.

Г. Н. Манов в качестве аксиомы рассматривает принцип «все, что не запрещено, дозволено», а противоположное суждение «допускается только то, что разрешается правом» считает неприемлемым.

Аксиомы в праве нередко отождествляются с обычными требованиями справедливости или целесообразности. Но одни относятся к сфере аксиологии, другие — к сфере прак- сеологии. Что касается аксиом, то это категория гносеологии. «Юридические аксиомы, — пишет А. И. Экимов, — по своему содержанию представляют собой простые нормы права и справедливости, значение которых в настоящее время становится поистине глобальным»342. Но в таком случае мы имели бы дело с аксиомами, противоречащими друг другу. Автору, посвятившему свою работу справедливости, должно быть известно, что ее формулы (правила) весьма различны и могут быть противоречивы (достаточно вспомнить хотя бы такие из них, как «каждому поровну» или «каждому по труду»). Да и сам рассматриваемый автор пишет, что и равенство, и неравенство могут быть справедливыми и несправедливыми343. Что сказал бы автор по поводу такой аксиомы: «Луна вращается и не вращается вокруг Земли»? Посмотрим, однако, на конкретные «аксиомы», которые формулируются этим автором как требования справедливости: «Санкции должны применяться лишь к тем, кто нарушил закон»; «Санкции должны обеспечивать восстановление нарушенного права в полном объеме»; «Между санкциями должны соблюдаться определенные пропорции»; «Более опасные деяния должны наказываться более строго» и т. д.

Чем похожи эти «аксиомы» на аксиомы действительные? Ничем.

Н. И. Матузов перечисленный выше перечень «аксиом» дополняет следующими: 1) «Люди рождаются свободными и равными в правах»; 2) «Кто живет по закону, тот никому не вредит»; 3) «Всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого»; 4) «Да будет выслушана и другая сторона»; 5) «Гнев не оправдывает нарушения»; 6) «Один свидетель не свидетель»; 7) «Если обвинение не доказано, обвиняемый оправдан»; 8) «Тот, кто щадит виновного, наказывает невиновного»; 9) «Власть существует только для добра»1.

Первая «аксиома» — это идеологический постулат школы естественного права, не соответствующий действительности. Человек рождается слабым и беспомощным, а потому несвободным. Даже современный закон не считает родившегося правоспособным, он не может быть носителем многих прав.

Вторая «аксиома» скорее всего метафора. На практике мы знаем, что «умеючи» можно использовать закон во вред другим. Вспомним долговые ямы прошлого или нашу действительность, которая дает массу преимуществ использования законов во вред другим, пользуясь их неосведомленностью или ущербностью воли. Достаточно проследить публикации в периодической печати, чтобы найти массу примеров «законного» передела собственности и других фактов подобного рода.

Аналогична «аксиома» о том, что власть существует только для добра. Разве могут верить в аксиоматичность данного положения жившие в XX в., на протяжении которого в разных частях света наблюдались акты геноцида? Да и нынешние власти, в том числе российские, не отличаются добротой. Миллионная убыль населения России свидетельствует отнюдь не о доброте власти.

Все другие перечисленные указанным автором «аксиомы» — это своего рода метафоры, призванные в образной форме отражать те или иные моменты доказывания в юридических процессах.

Фактически и один свидетель остается свидетелем; сомнение, увы, не всегда в пользу обвиняемого, часто бывает и во вред; другая сторона не всегда выслушивается; обвиняемый не всегда оправдывается при недостаточности доказательств. Но если действительность не соответствует указанным положениям, то их нельзя считать аксиомами.

Если бы это были аксиомы, то не было бы необходимости в борьбе за права, не было бы и громоздкого контрольного и надзорного аппарата государства. Аксиома — везде аксиома. Например, аксиома «вода превращается в пар при 100 °С на уровне моря» действует в Антарктиде и Австралии, в прошлом тысячелетии и нынешнем, чего не скажешь о названных выше аксиомах права.

Более широко к проблеме аксиом в праве подходит В. М.

Однако реальность права далека от подобных взглядов. Правотворчество не есть простое выведение одних норм из других, более общих. В. М. Коган, утверждая, что уголовное право — система дедуктивная, содержащая в Общей части аксиомы, а в Особенной — теоремы, выдает желаемое за действительное. Ни одна норма Особенной части уголовного права чисто логически не вытекает и не выводится из норм Общей части. Если бы было иначе, не было бы необходимости в существовании Особенной части. Впрочем, анализируемый автор вынужден все-таки признать, что существует неполная логическая выводимость одних норм из других, но она означает полную практическую невыводимость2. Однако чем вторая отличается от первой, В. М. Коган не разъясняет. Знаменательно признание практической невыводимости одних из других. Думается, что система уголовного права исключает выводимость норм Особенной части из норм Общей не только потому, что это нормы содержательно различные, хотя и связанные между собой, но и потому (исходя из принципа уголовного права), что нет преступления без указания о нем закона. Признание такой выводимости равносильно признанию наличия норм, которые не сформулированы прямо законодателем.

В литературе достаточное внимание уделяется вопросам конкретизации права в ходе правотворчества и правоприменения. Однако правотворческая конкретизация выглядит не как простая логическая, дедуктивная операция, а гораздо сложнее. Конкретизация более общих норм осуществляется обычно другим, иерархически низшим правотворческим субъектом на основе нормы о его компетенции или специальной нормы о делегировании правотворческих полномочий. Общая норма допускает самые разные варианты правового регулирования. Какой конкретизирующий вариант изберет правотворческий орган, зависит от множества факторов (конкретно-исторических условий, целей, интересов органа, его оценок действительности и оценок самих вариантов правового регулирования и т. д.).

Например, можно ли логическим путем из конституционной нормы об избирательном праве (активном и пассивном) вывести совокупность норм, на основе которых складываются различные избирательные системы? Ответ очевиден. Следует также иметь в виду, отмечают К. Опалек и Я. Воленский, что в системе права существенную роль играют отношения между специальными и общими нормами. Трудно представить, как посредством аксиоматизации можно разрешить проблему исключений из общих правил. С помощью понятийного аппарата аксиоматизации не поддаются определению также отношения между нормами разных иерархических уровней1. Иерархический уровень правовых норм зависит не от степени их обобщенности или смысловой связи между нормами, а от места, которое занимает орган, их издавший, в иерархической системе государства. Можно сделать вывод, что право не является аксиоматической системой. Даже Г. Кельзен не рассматривал систему права в качестве дедуктивной или аксиоматической. Как заметил Е. Врублевский, именно нормативизм в буржуазной науке сформулировал две крайние концепции си- стемы норм: динамическую и статическую. К динамической относится система права, в основе иерархичности которой лежит иерархичность правотворческих органов; правотворчество низших органов основано на делегировании им такого права с помощью норм, изданных высшими органами. Примером статической системы норм является система норм морали, в которой иерархичность опирается на логические, содержательные (а не формальные, как в праве) связи. По мнению Е. Врублевского, право имеет черты той и другой систем. Иерархически высшая норма не только определяет процедуру создания иерархически низших норм, но и в той или иной степени определенности очерчивает их содержание1. Однако, как бы ни очерчивала иерархически высшая норма содержание норм низшего уровня, она всегда допускает разные варианты более конкретного регулирования, выбор которых в процессе правотворчества в конечном счете не основан на дедукции, а предопределен многими другими факторами. Причем нормативные акты, издаваемые в целях конкретизации, детализации общих норм, не остаются неизменными. Проходит время, и они отменяются или изменяются, но не потому, что были неправильно «дедуцированы» из общих норм, а по другим причинам.

В качестве дедуктивной аксиоматической системы право рассматривалось естественно-правовой школой, представители, которой стремились из общих неизменных принципов вывести все нормы системы права2. Однако такое представление оставалось всегда лишь определенной идеологической конструкцией, далекой от действительности. В полном смысле слова аксиоматические системы — это системы формализованные. Как было отмечено выше, отдельные авторы в качестве такой системы рассматривают право. Системы в этом случае делятся на содержательные и формализованные. Последние создаются с помощью искусственного, символического языка, право же выражается естественным языком соответствующего народа. Право не формализованная система, но содержательная. Когда говорится о формальной определенности права, то имеется в виду определенность содержания, достигнутая путем применения различных приемов юридической техники (использования терминов, легальных дефиниций, презумпций, юридических фикций и конструкций и т. п.). Такого рода формализм не превращает право в формализованную систему, оно остается содержательной нормативной системой.

В системе права есть такие элементы, которые призваны нейтрализовать отрицательные свойства формализмов, сделать систему права более гибкой и приспособляемой к развивающимся условиям жизни: использование общих и абстрактных формулировок, оценочных терминов, незавершенных перечней; допущение исключений; применение права по аналогии; признание определенной свободы усмотрения правоприменяющего субъекта в ряде случаев; возможность использования при применении права неправовых критериев и т. д.

Общим для системы права и формализованных систем является то, что они нуждаются в интерпретации, однако причины и характер интерпретации совершенно различны. Аксиоматическая, формализованная система без интерпретации остается бессодержательной и интерпретируется с помощью другой содержательной системы1, при этом такая система может быть не единственной. Система же права остается содержательной и без интерпретации. Она толкуется не в силу ее абстрактной бессодержательности, жесткости формул, а, напротив, чаще всего по причине весьма широкой содержательности норм, которые в ходе применения должны быть в определенной мере детализированы, приближены к конкретной ситуации, разрешаемой на основе общих норм.

Если право рассматривать как аксиоматическую, дедуктивную систему, то логически должен следовать вывод о системе права как системе полной, бес пробельной. В таком случае из принципов права или других норм можно дедук- тивным путем вывести норму, рассчитанную на любые фактические обстоятельства. Этот подход исключает существование сферы отношений, не регулируемой правом. Очевидно, что то и другое противоречит действительности, поскольку реально существуют поведение, действия людей и отношения, индифферентные относительно права, а также пробелы в праве (и аксиологические, и действительные). Несмотря на то что проблема беспробельности может рассматриваться и рассматривается с разных позиций346, ни один современный автор не отрицает факта пробелов, даже признавая бсспробельность права. Довольно часто беспро- бельность рассматривается лишь как постулат, к которому должна стремиться идеальная система права347.

Подводя итог рассуждениям, подчеркнем: в силу своих особенностей и функций право не содержит аксиом.