§ 1. Правовые нормы, их логическая характеристика

Норма — одна из основных категорий (понятий), которую постоянно использует юрист-ученый или юрист-прак- тик. Однако до настоящего времени многие положения о норме вообще и правовой в частности являются спорными, неустоявшимися, нередко необоснованными.

Социальная норма в широком смысле этого слова, отмечает В. Н. Кудрявцев, «включает три аспекта: правило (предписание), выступающее как «должное», объективное поведение («сущее») и субъективное представление о сущем и должном как элемент общественного и индивидуального сознания»102. Представляется, что в данном случае речь идет не об аспектах одного и того же явления, а о разных, хотя и взаимосвязанных, явлениях. Одно дело — правило поведения, другое — само поведение, пусть и типичное, третье — отражение в сознании того и другого. Цитируемый автор ссылается на то, что «в философской и естественно-научной литературе под нормой понимается не только общее правило, но и реально существующий тип массовидного процесса», то, что уже сложилось и давно бы- тует в действительности103. Но из этого следуют не разные аспекты одного явления, а то, что с помощью слова «норма» обозначаются совершенно различные явления.

Во-первых, термином «норма» обозначаются правила поведения, сложившиеся в обществе, которыми люди должны руководствоваться в повседневной жизни.

Во-вторых, этим термином обозначаются понятия, отражающие закономерности в природе и обществе. Таковы, например, нормы прибыли, прибавочной стоимости, процента в политэкономии; нормы стока в гидрологии; нормы осадков в метеорологии; нормы артериального давления, содержания гемоглобина в крови, сахара в моче в медицине.

Было бы неверно, отмечает В.

В нашем исследовании под нормой мы будем понимать правило поведения людей. С таким подходом не согласны отдельные авторы. Если мы обратимся к литературным источникам, то увидим, что норма определяется через такие термины, как «модель», «масштаб», «эталон», «программа поведения», «мера поведения», «требование определенного поведения», «критерий оценки поведения»105. Конечно, все эти определения имеют основания. Однако не все они явля- ются достаточно точными. Некоторые из них имеют метафорический характер, преследуют цель достижения определенной наглядности, простоты, например определения норм через понятия эталона, образца, масштаба. Эталоны и образцы — это всегда конкретные, чувственно воспринимаемые предметы, явления. Эталоном, образцом поведения может быть поведение конкретного субъекта, но не норма, поскольку она имеет общий, а главное, идеальный характер.

Слово «масштаб» в прямом смысле означает отношение длины линий на карте к действительной длине, но даже и в переносном смысле масштабу свойственны определенные пространственные и количественные характеристики.

Определять норму как программу поведения также не совсем точно. Программу поведения может создать только совокупность норм, и то такая совокупность может быть лишь частью программы. Программу поведения следователя на определенных этапах следствия задает совокупность норм конкретного раздела главы УПК РФ.

Понимание нормы как модели поведения дает наглядность, поскольку при словосочетании «модель поведения» в сознании возникает образ предметной модели, «по образу и подобию» которой должно строиться поведение человека.

То же самое можно сказать об определении нормы через образ. В этом случае возникает вопрос: а какой же образ автор имеет в виду — чувственный (например, зрительный, вкусовой) или мыслительный (понятие, суждение, умозаключение)?

Исходя из контекста использования термина «образ», можно все-таки с большой степенью вероятности предположить, что этот термин применяется в смысле чувственно-наглядного образа. Действительно, восприятие нормы сопровождается образованием не только абстрактных, обобщенных форм мышления (понятий, суждений), но и чувственно-наглядных образов, имеющих предметно-кон- кретный, наглядный характер. Очевидно, что такого рода образы-представления разнообразны и индивидуальны в зависимости от жизненного опыта конкретного субъекта. Например, чувственно-наглядный образ убийства или кражи у разных людей различен. У одного это конкретная кража из кармана потерпевшего, у другого — кража грузовика с кузовом, нагруженным товаром, и т. п.

Определение нормы через «меру поведения», на наш взгляд, аналогично определению через правило поведения.

Дефиниция через требование или веление какого-либо поведения односторонняя, отождествляется с приказом или конкретными разновидностями норм. Между тем общепризнано, по крайней мере относительно правовых норм, что нормы могут не только повелевать, требовать определенного поведения, но и дозволять какое-то поведение.

Однако как бы ни определялась норма права, всеми авторами признается ее идеальность, то, что это средство отражения действительности, продукт человеческого сознания.

В логике и гносеологии в качестве основных форм мышления рассматривают понятия, суждения и умозаключения. Из утверждения о том, что норма не является ни понятием, ни умозаключением, можно путем исключения прийти к выводу, что норма — это суждение. Подобное объяснение нормы права облегчило бы задачу юристов при ее анализе. В данном случае было бы достаточно методом дедукции распространить на норму права все, что известно логикам о суждении, отметив кое-какие специфические признаки. Однако никому это пока не удалось, поскольку не все, что характерно для суждений, можно приписать нормам.

Общепризнано, что понятия, суждения, умозаключения — логические формы мышления. Но можно ли сводить познание только к этим формам? Не вызывает разногласий и то, что мышление — это лишь разновидность познания. Кроме мышления как опосредованного и обобщающего познания, есть чувственное познание, формами которого являются ощущения, восприятия и представления.

«Сознание, — отмечает Н. И. Кондаков, — это понимание человеком собственного бытия, своего отношения к внешнему миру и отношения предметов внешнего мира между собой; совокупная психическая деятельность, включающая интеллект, чувства и волю; свойство высшей нервной деятельности человека определять свое отношение к определяющей действительности и преобразовывать ее в своих интересах»106. Co-знание — то, что идет рядом со знанием, связано с ним, но полностью не сливается, не совпа- дает. Таким образом, сознание включает, кроме интеллекта (познания), чувства и волю. Это не только понимание своего бытия, но и определение своего отношения к внешнему миру, в том числе другим субъектам. Но если это так, то для выражения своего отношения к внешнему миру, другим субъектам человек неизбежно должен создавать в своем сознании и особые интеллектуально-психические формы. Речь идет о формах сознания, выражающих его практическую сторону. Как и мышление, сознание не только является индивидуальным, но и выступает продуктом общественного развития и существует как общественный феномен. Социальные нормы — правила поведения, которые являются частью формы общественного сознания: права, религии, морали, этики и т. п.

Строго говоря, социальные нормы — это формы именно общественного сознания, но не мышления (или чувственного уровня познания). Как суждения, понятия и умозаключения мы рассматриваем не в качестве формы обще* ственного сознания, а только в качестве форм мышления, имеющего общественный характер, так и социальные нормы рассматриваем в качестве форм мышления. П. В. Коп- нин, отметив, что в литературе по теории познания «не всегда проводится четкое разграничение между формами познания и формами сознания», подчеркивает, что сознани включает не только знание, но и отношение человека к его содержанию, окружающему бытию107. Очевидно, что такие формы должны отличаться от простого знания специфическими характеристиками.

Поскольку социальные нормы, в том числе нормы права, отождествляются с суждениями, следует их отграничит друг от друга.

Различие можно провести по ряду моментов. Во-пер- вых, еще раз подчеркнем, что социальные нормы относятся к формам общественного сознания, а суждения — к формам мышления. Во-вторых, суждение — форма логико-по- знавательного отражения, а социальные нормы — нормативно-оценочного108. Отсюда вытекает их содержательное различие. Суждение — форма мысли, в которой что-либо утверждается или отрицается относительно предметов и явлений, их свойств, связей и отношений109. Социальная норма — это мысль о должном или дозволенном действии. Нормы фиксируют не то, что есть, а то, что должно быть110.

Из различия содержания социальных норм и суждений следует различие их логических структур. Для норм характерно наличие нормативных терминов: «дозволено», «обязательно», «запрещено». Логическую структуру суждений изображают обычно в виде символической формулы «S есть (не есть) Р». Отождествляя норму права с суждением, отдельные авторы подобной структурой наделяют нормы права111. В действительности логическую структуру нормы права следует представлять иначе: «S должно (дозволено) Р», где S обозначает субъекта в определенной ситуации, а Р — вид должного (запрещенного, дозволенного) поведения.

Между суждениями и нормами, втом числе правовыми, имеются и классификационные различия. С одной стороны, никакая классификация норм не совпадает с классификациями суждений. С другой стороны, ни одна классификация, осуществляемая логиками, не предусматривает такой разновидности, как нормативное суждение. Например, среди 34 видов суждений, упомянутых в логическом словаре Н. И. Кондакова112, такого суждения не значится.

Если та или иная мысль является суждением, то она не может быть нормой, и наоборот. Словосочетание «нормативное суждение» — пустой термин, поскольку он ничего не обозначает. На наш взгляд, в нем содержится логическое противоречие, как, например, в словосочетании «квадратный шар».

В. А. Чефранов и Н. И. Козюбра утверждают, что норма представляет собой определенную разновидность логического суждения, облекаемого в нормативную форму113. Но здесь отсутствуют ответы на два вопроса: во-первых, к какой разновидности суждений относят авторы норму и, во- вторых, что такое нормативная форма? В качестве нормативной формы ничего, кроме самой нормы, мы назвать не можем. Но тогда здесь явно вырисовываются логический круг в определении, его тавтологичность, получаются, что норма — разновидность суждения, облекаемого в норму.

Ближе всего к нормам стоят модальные суждения возможности (проблематические) и суждения необходимости (аподиктические). Однако нормы не являются ни теми, ни другими. Нормы, как будет показано ниже, не включают модальные операторы «необходимо», «возможно», «невозможно». Если в некоторых источниках употребляются термины «возможность» и «необходимость» применительно к нормам права, то их использование не является корректным в научном отношении или они применяются как синонимы терминов «дозволено» и «обязательно».

Социальные нормы, в том числе правовые, относятся к разряду прагматических высказываний. По своей характеристике они принадлежат к деонтическим модальностям, которыми традиционная формальная логика не занимается. Сложилась и развивается особая деонтическая логика, которая исследует логические структуры прескриптивного (предписывающего) языка, т. е. логика норм и нормативных понятий114. Следует согласиться с Д. П. Горским в том, что «различие между оценочной, дескриптивной и пре- скриптивной функциями языковых выражений фундаментально и теория, пренебрегающая им, противоречит очевидным фактам»115.

Прескриптивная функция языка — это одна из разновидностей его прагматической функции, осуществляя которую,' язык выступает мощным средством воздействия на поведение людей. Нормы лишь один из логико-языковых феноменов, выступающих наиболее активным средством влияния на сознание и поведение человека наряду с оценками, советами, рекомендациями и т. п. Нормы воздействуют на поведение не косвенно, а непосредственно, прямо указывая на вид должного или дозволенного поведения.

Прагматическая функция языка по своей направленности отличается от его гносеологической функции, которая проявляется в предложениях, выражающих суждения, и в словах, выражающих понятия.

Норма права в ряде источников обоснованно рассматривается как разновидность социальной информации. Правда, не всегда ясно, является информацией сама норма или то, что содержится в норме. Так, в работе Ю. В. Кудрявцева, посвященной данной проблеме, отмечается, что правовая информация — это информация (сведения), содержащаяся в нормах права116. А если судить по названию работы, то информацией выступают сами нормы. Более правильно считать информацией норму права, так как норма права — это определенного рода мысль, выраженная в языке. Если представлять дело иначе, то в норме права следует видеть лишь форму, наполняемую содержанием.

Здесь важно подчеркнуть, что норма права, если ее рассматривать как информацию, является информацией необычной. Это не сведения о состоянии объекта, системы. Это не дескриптивная (описывающая) информация, а информация прескриптивная (предписывающая). Цель последней не описание состояния какой-то определенной системы или отдельного объекта, а воздействие на систему или обобщенный объект, стремление вызвать у системы или объекта определенную реакцию, побудить к конкретному действию, изменению. В управленческом процессе прескриптивная информация в виде норм и индивидуаль- ных решений идет всегда в одном направлении — сверху вниз, от управляющей к управляемой системе. Эта информация является не сведениями о состоянии управляющей системы, а способом ее воздействия на управляемую систему. Подход к нормам права, с точки зрения теории информации, управления, на наш взгляд, еще раз подтверждает отличие норм от суждений.

Из сущностного их различия следуют различия других их характеристик. Суждения обладают истинностью или ложностью. Нормы такой значимостью не обладают. Если суждение можно охарактеризовать как истинное или ложное, то норму — нельзя. Она обладает другими характеристиками. Нормы права можно охарактеризовать, например, как целесообразные и нецелесообразные, эффективные и неэффективные, своевременные и устаревшие, справедливые и несправедливые. Целесообразность и справедливость — основные критерии оценки норм права. Нелогично и даже парадоксально было бы наделять такими характеристиками суждение. Возьмем такие суждения из области правовой науки: «Норма — первичный элемент права»; «Возникновение права исторически необходимо». Если предположим, что этим суждениям присуща одна из вышеперечисленных характеристик норм, то получим явную бессмысленность. Если суждение охарактеризовано как истинное или ложное, то оно уже не нуждается в других характеристиках. Это можно сказать и относительно норм.

Признание норм права в качестве суждений не имеет научного, эвристического значения. Иначе юридическая наука лишь экстраполировала бы на нормы права то, что установлено относительно суждений логикой. Этот подход лишает нормы права их собственной характеристики. Если нормы права — истинные суждения, то теряет всякий смысл их характеристика как справедливых или несправедливых, эффективных или неэффективных, целесообразных или нецелесообразных, соответствующих или не соответствующих требованиям морали, правосознания, политики и т. д. Они истинны, и этим все сказано. При таком подходе к нормам права многие частные теории юридической науки (теории правосознания, эффективности норм, соотношения права с моралью, политикой и т. д.) теряют объективную основу, становятся надуманными, ненужными, поскольку истинные суждения не подвержены оценкам правосознания, морали, политики, целесообразности и на их основе — изменению в силу объективности истины.

В. М. Баранов, посвятивший специальную работу обоснованию истинности норм права, делает попытку сопоставить истинность и эффективность норм права, их истинность и справедливость. Однако вряд ли можно признать такую попытку удачной. Первая линия соотношения истинности и эффективности, утверждает этот автор, состоит в том, что истинность — определяющее первичное свойство по отношению к эффективности, оно лежит в основе эффективности. Вторая же линия в том, что истинная норма может быть как эффективной, так и неэффективной117. Вторая линия, следовательно, перечеркивает первую. Аналогичны рассуждения и в другом случае. Справедливость, утверждает автор, — предпосылка, момент, фундамент истинности норм, истинна норма, которая воплощает справедливость118, т. е. то, что справедливо, то и истинно. Но если учесть, что существуют самые различные формулы справедливости («каждому поровну», «каждому по результатам труда», «каждому по его усилиям», «каждому по рангу», «каждому по заслугам», «каждому по достоинству, связанному с его происхождением», «каждому в соответствии с его исключительными способностями» и т. д. и, наконец, наиболее обобщенная формула — «каждому свое») и большинство их так или иначе находит отражение в праве, то получается, что может быть множество истин применительно к одной норме. Если учесть, что в ходе правотворчества чаще всего имеет место компромисс между разными формулами справедливости, то количество «истин» еще больше увеличится. Но, заметим, с таким же успехом анализируемый автор доказывает обратное, поскольку на других страницах утверждает, что, напротив, «истину можно рассматривать как гносеологическую основу справедливости», а справед- ливость «напрямую зависит от истинности»119. Но подобные «идиллические» отношения взаимной зависимости тот же автор опровергает, когда утверждает, что истинная норма может утверждать несправедливость, если закрепляет неравенство, что истинность и справедливость норм «порой вступают в противоречие друг с другом»120. Конечно, с несуществующим свойством норм можно производить какие угодно рефлексии, не заботясь особенно об их согласованности и обоснованности. Авторы, рассматривающие нормы права как суждения, игнорируют специфику отражения правом действительности.

Процесс правового отражения опосредствуется такими социальными факторами, как потребности, интересы, цели класса, воля которого выражается в праве. На этот процесс оказывают влияние правосознание, мораль, политика и т. д. Важное место здесь занимают различного рода оценки как регулируемых правом действий и отношений, так и самих правовых средств. Нормы права изменяются в большинстве случаев не потому, что меняется действительность, а потому, что трансформируются оценки и регулируемых правом отношений, и самих правовых средств. Это может наблюдаться и при неизменности целей правового регулирования, поскольку одни и те же цели могут быть достигнуты с помощью норм, различных по содержанию. Между тем гносеологическое отражение действительности, фиксируемое в суждениях, указанных опосредствующих звеньев не имеет. Признание норм права как суждений, имеющих логическую значимость (истинности и ложности), ведет фактически к отказу от основополагающей идеи гносеологии об объективном содержании истины, ее независимости от человека и человечества.

В этом случае следовало бы признать, что истина зависит от законодателя. В. М. Баранов, будучи последовательным в своих рассуждениях, прямо отмечает зависимость истинности нормы права от правотворческого органа121. И. Я. Дюря- гин пытается опровергнуть это положение: «Изменение за- конодателем норм есть не изменение истины, а приближение к ней, если, конечно, нормы не ошибочны». Но изменение норм есть изменение их содержания, а если меняется содержание «истинной» нормы, то меняется и содержание ее истины. Впрочем, И. Я. Дюрягин все-таки вынужден признать, что «истинность права зависит от законодателя лишь постольку, поскольку истинного (а равно ложного) знания нет вообще-без познающего субъекта». Однако здесь цитируемый автор совершает подмену тезиса гносеологии об объективном, не зависящем от человека и человечества содержании истины тезисом о субъективной форме истины. Автору нельзя не отдать должное в последовательном отстаивании субъективного характера содержания истины. «Истинность норм проявляется в их соответствии реально существующим принципам и правилам...»122. А поскольку, руководствуясь разными принципами, можно создавать разные нормы, истина зависит от законодателя, от того, какому принципу он отдает предпочтение.

В ходе правотворчества нормы изменяются и отменяются не потому, что они перестали быть истинными или изменилась степень их истинности, а потому, что они перестали быть достаточно целесообразными, эффективными, потому, что с точки зрения законодателя более эффективными являются нормы другого содержания.

Существующие изменения норм прав обычно связаны с коренным изменением политики в той или иной сфере общественной жизни. Такие изменения происходили и происходят в разных сферах. В свое время в СССР были ликвидированы некоторые министерства и образованы совнархозы, потом были ликвидированы совнархозы и восстановлены министерства. Соответственно вносились изменения в законодательство, в том числе в Конституцию. Если придавать нормам, содержащимся в измененных и отмененных нормативных актах, значение истинности/ложности, то нужно неизбежно признать, что нормы, регламентировавшие деятельность хозяйственных министерств, при ихлик- видации стали ложными, а после восстановления министерств — истинными. Аналогично можно охарактеризовать нормы, регулировавшие деятельность совнархозов.

После принятия УК РФ значительное число норм подверглось изменению. Следуя той же логике, необходимо признать: это, очевидно, произошло потому, что нормы были неистинными или недостаточно истинными, что именно новые, измененные нормы, по выражению В. М. Баранова, обладают большей степенью истинности.

В ходе перестройки, правовой и иных реформ в постсоветский период кардинальным образом изменилось все законодательство, но отнюдь не потому, что нормы, содержащиеся в отменяемых нормативных актах, признаны неистинными или в недостаточной степени истинными. Заметим, что истина не имеет степени. То или иное высказывание либо истинно, либо ложно. Нет «немного истинных» или «немного ложных» высказываний.

С научной точки зрения в указанных случаях (да и в других аналогичных) было бы некорректно характеризовать нормы как истинные или ложные. Заметим, что юридическая наука на основе критического анализа социальной действительности и законодательства вносит предложения о совершенствовании законодательства (об отмене, изменении, издании новых норм). Однако ни один уважающий себя автор не апеллирует к категориям истинности/ложности правовых норм; даже относясь самым критичным образом к тем или иным действующим нормам, не приписывает им свойств ложности или «недостаточной степени» истинности, не характеризует предлагаемые нормы как истинные или «более истинные».

Практика законотворчества и правоприменения также не обращается к характеристике норм права с точки зрения их истинности/ложности, потому что данными качествами нормы не обладают.

Таким образом, мы можем опереться на практику научных рекомендаций, правотворчества и правоприменения при обосновании критерия истинности тезиса о том, что нормы права не обладают свойством истинности или ложности.

Признание норм права в качестве истинных или ложных привело к тому, что их истинность зависела бы от состояния законности. Нельзя признать норму истинной, если действительность не соответствует ей. А как быть с нормами, которые фактически не применяются, потому что нет фактов, на которые они рассчитаны? Например, на этом основании можно признать неистинными ряд норм УК РФ.

Признание у нормы права указанного свойства логически ведет к выводу, что среди формально действующих норм права есть и неистинные нормы. В таком случае какие же нормы можно рассматривать в качестве ложных? В. М. Баранов дает перечень «очевидных свидетельств» таких случаев. К ложным нормам, по его мнению, следует отнести, во-первых, те, которые «направлены на регулирование отмерших», исчезнувших либо несозревших видов деятельности; во-вторых, те, которые имеют исключения; в-третьих, те, в отношении которых много предложений по их совершенствованию; в-четвертых, те, которые многократно изменяются. Кроме того, множественность, чрезмерность норм тоже свидетельствуют об их ложности123.

По этим основаниям можно прийти к выводу, что право состоит в основном из ложных норм. По первому основанию ложными следует признать нормы новых законов, так как отношения, регулируемые ими, еще не сложились. По второму основанию к ложным необходимо отнести все нормы более общего характера, если наряду с ними есть специальные и исключительные, ограничивающие действие общих норм, например все нормы Особенной части УК РФ, поскольку многие нормы его Общей части действуют как исключения, допуская возможность отступления от санкций норм Особенной части (наказание ниже низшего предела, освобождение от наказания и т. п.). С точки зрения третьего основания, чтобы добиться истинности норм, надо избегать их обсуждения в силу того, что такое обсуждение ведет к росту числа предложений по совершенствованию. А последние есть свидетельства ложности норм. Изменения в целях совершенствования, казалось бы, прибли- жают их к истинности. Однако В. М. Баранов утверждает: это свидетельство их ложности. И с таких позиций многие законы являются ложными.

Чрезмерность — еще одно свидетельство ложности. Но какова данная мера? С какого количества норм она начинается? И почему, скажем, многие нормы гражданского права становятся ложными в силу своей «чрезмерной» конкретизированное™ подзаконными нормативными актами? Ответов на эти вопросы нет и никогда не будет. Нет также ответа на вопрос о том, целесообразно ли соблюдение норм, которые будут признаны ложными.

Заметим, что эти и многие другие подобные утверждения относительно приписывания нормам права свойств истинности или ложности относились к нормам социалистического права. Общий явный либо скрытый подход идеологического характера состоял в том, что нормы этого права по своей социальной сущности не могут лишаться истинности. Где оно, социалистическое право? Кануло в историю, но отнюдь не потому, что его нормы были ложными или «недостаточно истинными», а по совершенно другим причинам, прежде всего потому, что они перестали быть целесообразными, не соответствовали политическим, экономическим и иным целям государства, а кроме того, потому, что изменились отношения, исчезла система основных ценностей, на которые ориентировалось социалистическое право, восторжествовала экономическая и политическая власть буржуазии со своими корыстными интересами.

В постсоветский период явных сторонников придания нормам качества истинности или ложности нет.

В. М. Сырых, посвятивший работу логическим основаниям общей теории права, прямо пишет, что критерий истинности к нормам права не применим124.

Однако иногда некоторая непоследовательность в решении рассматриваемой проблемы наблюдается. Так, В. П. Малахов пытается решить проблему раздвоением истинности норм. В нормах, по его мнению, четко различает- ——

1 См.: Сырых В. М. Логические основания общей теории права: в 2 т. М„ 2000. Т. 1.С. 316.

I

1 ся истина гносеологическая и нормативная125. Однако истина одна. Это категория гносеологии, а не деонтологии. Нормативная истина, с точки зрения автора, это фактически то, что норма права отражает общественные отношения. Но очевидно, что это нечто иное, чем истина. Одни и те же отношения могут отражаться в нормах права по-раз- ному, иногда в нормах с противоположным содержанием, что зависит от многих субъективных фактов, прежде всего от соотношения классово-политических сил, например в правотворческом органе, от переоценки целей и ценностей, а также от самих правовых средств. Впрочем, В. П. Малахов вынужден признать, что приписывать нормативному высказыванию истинность или ложность бессмысленно, а признание двух видов истинности норм не в состоянии определить отношения их следования и совместимости126. То есть от четкости разделения двух истин осталась пустота.

Особый логический статус уже в постреформенный период В. М. Баранов стремится придать легальным дефинициям. В утверждении своей позиции автор категоричен. По его мнению, законодатель, научное общество и массовое правосознание должны отчетливо осознавать и принимать как аксиому: к законодательной дефиниции применимы характеристики истинности или ложности. К сторонникам данной аксиомы В. М. Баранов безосновательно причисляет и автора этих строк127. Последний аспект связан с неразличением нашим оппонентом языка права и юридического метаязыка. Говоря о вышеприведенной «аксиоме», следует отметить, что аксиомы не предписываются, а принимаются за истину потому, что ранее были доказаны, обоснованы и только на этом основании приняты за истину. Относительно законодательных (легальных) дефиниций следует подчеркнуть, что в праве они выступают в виде дефинитивных норм, а не просто в виде определений. К ним относится все вышесказанное о нормах. Они также не истинны и не ложны.

Приведем некоторые из этих дефинитивных норм: «Ночное время — промежуток времени с 22 до 6 часов по местному времени» (п. 21 ст. 5 УПК РФ). Согласится ли любой гражданин, а тем более астроном с подобной дефиницией? Ответ на вопрос очевиден. Или другой пример: к недвижимым вещам относятся также подлежащие государственной регистрации воздушные и морские суда, суда внутреннего плавания, космические объекты (абз. 2 п. 1 ст. 130 ГК РФ). Объекты, созданные для движения, отнесены к недвижимым вещам. Это аксиома, истина? Если рассматривать данное утверждение как обычное определение, то это, конечно, очевидный абсурд, ложное утверждение. Но в том и дело, что обе дефиниции не просто определения, а нормы, предписывающие определенное понимание терминов закона в целях регулирования, а не в целях познания, и глупо их рассматривать как ложные. Ни один здравомыслящий субъект, читающий указанные статьи, не понимает их как простые дефиниции, но их необходимо понимать как определенные властные предписания, не имеющие ни истинности, ни ложности. Однако если мы переведем указанные дефиниции из сферы языка права в сферу юридического метаязыка (науки, практики), то они обретут иной языковой и логический статус. В первом случае: согласно п. 21 ст. 5 УПК РФ в уголовном процессе ночным временем предписывается считать промежуток времени от 22 до 6 часов по местному времени. Во втором случае; согласно абз. 2 п. 1 ст. 130 ГК РФ воздушные и морские суда, суда внутреннего плавания, космические объекты предписано относить к недвижимым вещам. Конечно, приведенные высказывания метаязыка (высказывания о праве* являются истинными, а все противоположные им буд: квалифицироваться как ложные.

Подведем краткий итог: любые правовые нормы не имею логической значимости, они не истинны и не ложны. Они Оч, ладают другими характеристиками аксиологического ил прагматического свойства: справедливые — несправедли вые, целесообразные — нецелесообразные, актуальные устаревшие и т. п.

Необходимо остановиться и на другой характеристик норм права. Она состоит в том, что нормы права определя ются обычно как правила общего и абстрактного характер

Нормы права имеют общий характер. Это их существенный признак, без него нормы права перестают быть таковыми. Что касается абстрактного характера норм права, то данное свойство весьма сомнительно. Термин «абстрактный» — это пустой, ненужный довесок к термину «общий». Слово «общий» является результатом абстрагирования от многообразия признаков определенного вида поведения и выделения признака, общего для всего вида.

Отметим также, что отождествление норм права с суждениями, экстраполяция признаков суждений на нормы не только не соответствуют реальным свойствам норм, но и затрудняют практику реализации норм, делают нужными многие частные теории юридической науки. Приписывание нормам права свойства истинности/ложности неизбежно ведет к тому, что это качество зависит от законодателя и лиц, исполняющих законы (состояния законности). Такое положение противоречило бы научному пониманию истины как не зависящей ни от человека, ни от человечества. Следует признать правильной точку зрения, согласно которой нормы — это своеобразный логико-языковой феномен. В отличие от суждения норма фиксирует не то, что есть, а то, что должно быть. Смысл нормы состоит не в отражении действительности такой, какая она есть, а в изменении, приведении последней в соответствие с нормой. Как только это достигнуто, норма утрачивает смысл, становится бесполезной. Следует помнить о фундаментальном различии между оценочной, дескриптивной и прескрип- тивной функциями языковых выражений. Заметим, что применительно к суждениям их истинность обосновывается эмпирически и логически. Нормы также нуждаются в обосновании. Применительно к нормам, как отмечалось выше, обосновывается их обязательность. И здесь уже другие основания и формы обоснования. Нормы, в том числе правовые, отмечает 3. Зембиньский, обосновываются тетически и аксиологически. Как мы писали выше, тетическое обоснование состоит в отсылке к факту, что данная норма исходит от субъекта, обладающего властью по отношению к ее адресату. Аксиологически обосновывается отсылка к оценкам, прежде всего мораль- ным. Аксиологически обоснована та норма, которая находит в этих оценках одобрение1. Правовые нормы, чтобы быть действенными, нуждаются в том и другом обосновании. Отсутствие второго обоснования не лишает норм обязательности, но снижает их действенность и результативность, служит признаком их устарелости и поводом к пересмотру или отмене.

Заметим также, что нормы, в том числе правовые, непосредственно, логически не следуют из знаний, суждений о действительности. Это положение общепризнано в логической литературе. Связь нормы и действительности не есть простое отражение, она гораздо сложнее, чем связь суждения и действительности.

Кроме того, следует отличать нормы как высказывания о должном или возможном поведении от высказываний о норме права (о ее содержании, субъектах, сфере действия ит. д.).