§ 2. Правовые нормы и правовые предписания

Представляется, что определение нормы права через предписание правомерно и допустимо наряду с иными определениями. Термин «предписание» используется и в другом смысле — как «предписание нормы». В данном случае этим термином обозначается часть нормы, содержащая веление, т. е. диспозицию, или санкцию. Такое понимание является традиционным в науке и практике.

Третье значение этого термина встречается в таком выражении, как «правовое предписание».

В дальнейшем значение рассматриваемого термина претерпело существенные изменения: он стал эквивалентом термина «норма». Первый шаг в этом направлении был сделан С. С. Алексеевым. Он ввел термин «норма-предписание», обозначая им то, что обычно именовалось и именуется нормой права. Наряду с этим термином он использует другой — «логическая норма». Думается, что такое удвоение терминологии следует из стремления автора соединить и примирить два противоположных подхода к структуре нормы (о дву- и трехчленном ее строении). Термином «норма-предписание» С. С. Алексеев, по сути, обозначает реально существующие нормы, выраженные в текстах нормативных актов, имеющие двучленную структуру, а термином «логическая норма» — норму, составленную путем логических рассуждений не менее чем из двух обычных норм или норм-предписаний. С помощью этой «логической нормы» и обосновывается трехчленное строение нормы права.

С точки зрения использования самих терминов так называемая норма-предписание имеет не меньше оснований называться также логической нормой, поскольку это логически законченная мысль законодателя, имеющая четкую языковую структуру. С. С. Алексеев подчеркивает, что логическая норма — реальное образование, а не искусственное, произвольно конструируемое построение'. На самом деле это именно искусственное образование, так как в самой системе права подобных образований нет, а они, как отмечает автор, «собираются из нескольких предписаний»131, иначе говоря, конструируются путем логических рассуждений не менее чем из двух предписаний.

Заметим, что юридическая практика подобным конструированием не занимается, так как не испытывает в этом нужды, ее интересуют смысл реальных норм и их взаимосвязи. Если мы обратимся к догматической отраслевой литературе, занимающейся интерпретацией конкретных норм права для нужд практики юридического обучения, то и здесь не обнаружим конструирования логических норм. Это, на наш взгляд, один из веских аргументов против такого искусственного создания, как «логическая норма». В книге С. С. Алексеева конструирование «логических норм» является удачным по сравнению с наработками других авторов в том плане, что эти нормы конструируются им из норм одной отрасли права (семейного), тогда как другие авторы обычно соединяют в одну логическую норму нормы разных отраслей права. Каждая из таких соединенных норм имеет необходимые структурные части (указание на юридическое последствие и условия, при которых оно наступает). Так, одна из логических норм сконструирована С. С. Алексеевым следующим образом: «Если лица (родители) имеют детей, то они обязаны их надлежащим образом воспитывать (это одна норма со своими условиями и юридическими последствиями. — А. Ч.), в противном случае, если родители уклоняются от воспитания детей (другая норма. — А. Ч.), они могут быть лишены родительских прав»133. Во второй части цитаты сформулирована самостоятельная норма со своими особыми условиями и юридическими последствиями.

Разграничив нормы-предписания и логические нормы, С.

Норма-предписание и логическая норма — это не ракурсы единого понятия, как утверждает цитируемый автор. Здесь за разными терминами кроются разные понятия с их специфическим объемом и содержанием, хотя понятия взаимосвязанные. Сам С. С. Алексеев подчеркивает, что речь идет именно о двух взаимосвязанных понятиях. С их помощью мыслятся и разные явления: одни созданы законодателем, другие — теоретиком. Мысль анализируемого автора о том, что речь идет о разных уровнях теоретической абстракции135, верна лишь отчасти. Нормы-предписания нельзя отнести к теоретическим абстракциям. Эти объекты не результат теоретической абстракции, не средство теоретического научного освоения мира, а инструмент прагматического характера, практического воздействия на социальную среду. Это, конечно, реально существующее первичное звено струкгуры. Логическая же норма, бесспорно, результат теоретического абстрагирования, и в этом ее качестве является элементом не структуры права (юридического мира или системы права), а теоретического мира.

Здесь мы видим типичный случай неразличения языка и метаязыка, о чем отчасти говорилось выше. В языке права такая трехчленная норма не существует, это конструкция метаязыка (прежде всего языка науки), практический юрист данной конструкцией нормы не пользуется136, да и элементы этой трехчленной нормы никаких логических связей не имеют, и данная трехчленная норма не имеет оснований называться логической.

Против попытки С. С. Алексеева связать правовые предписания с нормой права выступает В. П. Цицин. Он также использует термин «правовое предписание». С его точки зрения, нормы права лишь одна из разновидностей правовых предписаний. Он выдвигает тезис о существовании общих правовых предписаний, понимая под ними многие конституционные нормы, выступающие в виде норм-прин- ципов или норм, фиксирующих основные права и свободы граждан (демократический централизм, неприкосновенность личности, тайна переписки и т. д.). Такие общие правовые предписания не являются нормами, но имеют обобщающий характер и обладают высокой степенью нормативности1. Заметим, что нормативность не имеет степени. Думается, что В. П. Цицин противоречит сам себе и в данном случае отказывает определенной группе образований, имеющих все качества норм, в праве быть нормами. Здесь мы также имеем дело с ненужным удвоением терминологии. Конечно, в таких документах, как конституция, содержится обычно информация не только прескриптивная (нормативная), но и дескриптивная (описывающая, констатирующая), не имеющая нормативного характера. Вряд ли следует последнюю именовать правовым предписанием.

Следует также иметь в виду, что нормативная информация часто не находит в нормативных актах адекватного отражения. Норма как мысль о должном или дозволенном поведении должна выражаться при помощи нормативных терминов «должен», «обязан», «запрещено», «дозволено» и т. д. Адекватной формой выражения норм права является грамматическое предложение с использованием указанных нормативных терминов. Однако нередко в нормативных актах используются предложения не нормативного, а констатирующего характера, служащие адекватной формой выражения суждений. Очевидно, что формулирование норм в виде предложений констатирующего характера явилось одной из причин отождествления нормы и суждения.

В виде повествовательных, утвердительных, а не нормативных предложений изложены нормы Конституции РФ (за редким исключением), уголовных законов, в том числе УК РФ, административных, процессуальных кодексов и других актов.

Смысл указанного предложения (и выраженной в нем нормы), конечно, состоит не втом, чтобы проинформировать читателя, как наказывается кража, а в том, чтобы, во- первых, запретить кражи; во-вторых, обязать суд и дать ему право наказывать лиц, совершивших кражи, способом, указанным в норме; в-третьих, обязать нарушителя претерпевать меры наказания, определенные судом. Таким образом, в этой статье речь фактически идет о праве и об обязанности суда, а также об обязанности преступника. Если в статье каждый раз подробно перечислять эти права и обязанности суда и правонарушителя, то ее объем значительно увеличится.

В этой формулировке нормы мы видим не только отсутствие нормативных терминов, но и несовпадение подлежащего, с одной стороны, и субъекта нормы — с другой. В качестве подлежащего, которое должно обозначать субъекта нормы, выступает не субъект, совершивший кражу, а кража. Конечно, возможна иная, более адекватная формулировка правовых предписаний (как частей правового текста) и норм права, но она была бы громоздкой.

Одна из причин неадекватного выражения норм права в грамматических предложениях — стремление к законодательной экономии. Предложения констатирующего характера обычно используются там, где соответствующее деяние является одновременно правом и обязанностью одного и того же лица (обычно должностного) или проявляется в правах одного и обязанностях другого субъекта и т. д. Сложнее дело обстоит с интерпретацией положений Конституции как норм права. Это объясняется не только тем, что сами положения Основного закона довольно обобщенны и абстрактны, но и тем, что Конституция — это не только нормативный акт, но и определенный итог развития общества, а также его программа. Она не только предписывает, но и констатирует, фиксирует социальную позицию. Несмотря на указанные и иные характеристики Конституции как политического, программного документа, к ней следует подходить прежде всего как к нормативному правовому акту. Политическое констатирующее и программное значение проявляется в ее значении как нормативного акта, Основного закона страны. В статьях Конституции следует видеть не феномены, отличающиеся от норм права, а именно нормы права, хотя, конечно, более общего характера и большей политико-правовой значимости.

Статьи Конституции особым образом регулируют действительность. Констатирующее значение их проявляется, в частности, в том, что они формулируются в виде повествовательных (констатирующих), а не нормативных предложений. Но за формой этих предложений (правовых предписаний) нужно видеть и основополагающие нормы. Очевидно, что любую статью Основного закона, выраженную в виде повествова- тельного утвердительного предложения, можно преобразовать в предложение с использованием нормативных терминов.

Возьмем в качестве примера ст. 7 Конституции РФ.

«1. Российская Федерация — социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека.

2. В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей, устанавливается гарантированный размер оплаты труда...»

Данная статья, изложенная в повествовательной, юридически нейтральной форме, включена в Конституцию РФ не в целях констатации той или иной ситуации, а для того, чтобы обязать государство к соответствующим действиям, т. е. она должна рассматриваться как статья, содержащая норму права, которая в виде нормативного высказывания должна бы быть сформулирована точнее следующим образом:

«1. Российская Федерация как социальное государство обязано проводить политику, направленную на обеспечение достойной жизни и свободного развития человека.

2. Российская Федерация обязана охранять труд и здоровье людей, устанавливать гарантированный размер оплаты труда...»

Следует отметить, что в большинстве нормативных актов нормы права формулируются неадекватно — не в виде предложений нормативного характера, прямо указывающих на права и обязанности субъектов права, а в виде повествовательных, констатирующих предложений. Это объясняется, на наш взгляд, не столько стремлением к законодательной экономии, сколько тем, что изложение норм в виде нормативных предложений требует больше профессионализма, умственных усилий составителей нормативных актов. Но экономия усилий в ходе правотворчества создает определенные затруднения в ходе исполнения и применения нормативного акта. Изложение норм в виде нормативных предложений с четким указанием на права и обязанно- сти способствует более ясному пониманию нормативных актов, исключению сомнений в их толковании и применении.

Выразим надежду, что после подобного логического преобразования статей Конституции, выраженных в форме констатации, в предложения нормативного характера, у читателя не останется сомнения в том, что в указанных статьях содержатся именно нормы права, а не какие-либо феномены иного характера. Такое преобразование показывает также различие между правовым предписанием как частью правового текста и нормой права.

В связи с этим следует отметить, что проект Конституции РФ предусматривал ее прямое применение на всей территории РФ. В окончательном варианте таким качеством прямого действия наделены нормы гл. 2 Конституции о правах и свободах человека и гражданина, которые признаны непосредственно действующими (ч. 3 ст. 17). Это не только подтверждает нормативность ее положений, но и актуализирует проблему их интерпретации именно как норм права, а не простых констатирующих предложений.