Сентенция о способностях наук к взаимообогащению «стара как мир» — реальный интерес представляют вопросы о том, каким образом происходит взаимообогащение, кто кого «обогащает» и всегда ли соблюдается достойный паритет в этом процессе, или есть науки-«доноры» и науки-«реципиенты»? Или, может быть, существуют науки-«иждивенцы» (как «деревья-паразиты»), пополняющие свой идейный багаж исключительно за счет других научных дисциплин? Последний вопрос — чисто риторический, поскольку искомого статуса подобная «наука» просто не заслуживает. И уж, конечно, он не имеет отношения к географии, несмотря на утверждение, что «со времен Великих географических открытий за географией укрепилась репутация науки, работающей лишь в рамках коллекторских программ, то есть суммативной науки, собирающей и обобщающей результаты, добытые другими науками...» (21, с. 300). Вместе с тем, следует отдавать себе отчет в том, что сама постановка вопроса «кто кого обогащает?» отмечена печатью условности, более того — она практически лишена внутренней логики с учетом размытости междисциплинарных стыков и трудностей в определении характера научного знания в «зазоре». «В науке нет и никогда не было полосатых шлагбаумов, их поставили чиновники для удобства управления. В науке есть сферы влияния, состоящие из мощных ядер и областей взаимного перекрытия» (21, с. 302). Корт Виллмотт (Университет Делавэра, США) считает, что географы вносят весомый вклад в смежные науки, предоставляя в их распоряжение преимущества пространственного анализа для объяснения различных явлений и процессов. Заимствование знаний о микромасштабных закономерностях из химии, физики, биологии необходимо для того, чтобы проверить их применимость к объяснению пространственных процессов и структур (в сочетании с макромасштабными географическими гипотезами), В целом статус географии в системе наук, по его мнению, напоминает положение истории, «поскольку наша наука ориентирована на такой фундаментальный аспект любого естественного или социального процесса, как расстояние» (12, с. 58). Несмотря на «невыигрышную» для географов метаморфозу философского сочетания «пространство и время» (превратившегося в «расстояние и время»), автор, в сущности, справедливо фиксирует внимание на определенные «донорские функции» географии в процессах ее междисциплинарного взаимодействия. Колоссальная интегрирующая и обобщающая роль географии, одновременно находящейся в двух сферах научных связей — природной и общественной, признается практически всеми географами мира, и не только ими. Ни одна наука не исследует взаимосвязанные природные процессы, протекающие на поверхности земли, «ни в одной другой науке не перебрасывается столько мостков от изучения природных явлений к анализу экономики, условий жизни, деятельности населения, когда речь идет об определенной территории, регионе», — отмечал Борис Хорев (12, с, 41). Все это так, и объясняется тем, что в центре внимания географии оказываются простые и сложные отношения и связи явлений и процессов на нашей планете, охватывающие как косные, так и живые тела, включая людей и продукты их материальной культуры. Теоретические исследования в области межпредметного «зазора» географии еще не получили должного развития, что отчасти объясняется реальным отставанием методологической «оснастки» самой географической науки. «Изучение связей и отношений между явлениями и процессами является наиболее важным и ответственным моментом в общественно-географических исследованиях, — отмечает Михаил Шарыгин. — ...На основе связей формируются все территориальные системы и структуры, зиждется территориальное разделение и интеграция труда, создаются рыночные отношения, совершенствуется пространственно-временная организация общества» (20, с. 226). Однако очевидно, что возможность использования географических подходов при анализе отмеченной сферы объективной действительности вовсе не свидетельствует о том, что «все есть география» (тем более что вследствие гетерогенности своих объектов у гуманитарной географии появилось много соперниц-дисциплин, курирующих данные объекты, ставшие полигоном для междисциплинарных исследований). Можно, конечно, ограничиться констатацией того, что у географии нет тематических, объектных границ, но есть центр — «хорологический метод», разумеется, не в уничижительно-описательной трактовке, а с учетом его способности вскрывать таинственный мир межобъектных пространственных связей, Однако бурное развитие новых «модных» географических течений заставляет усомниться в том, что мы всегда имеем дело с истинным,«приземленно-антропоцентрическим» хорологическим методом, а не с обычными социологическими или культурологическими приемами исследования. Поэтому, анализируя вопрос о взаимообогащении наук, следует вначале, как минимум, убедиться в том, что все «застолбленные» течения имеют какое-либо отношение к географии, иначе проблема «доноров — реципиентов» решается не в пользу географии. Возвращаясь к вопросу об очевидном диспаритете в процессе взаи- мообогащения наук (например, нет смысла пытаться опровергать «донорскую» роль математики или физики), отметим существенные различия в позициях авторов. Есть мнение, что отношения географии с естественными, социальными и гуманитарными науками весьма одно- сторонни: «географы слишком склонны к заимствованию моделей, методов и данных из смежных наук и слишком редко вносят оригинальный вклад в дискуссии смежников» (12, с. 54). Американскому географу Энтони де Суза (Вашингтон, редактор «Журнала географии») принадлежит не лишенное остроумия (очень часто цитируемое отечественными авторами, в том числе и нами) выражение: «Многие статьи в наших журналах, доклады на профессиональных конференциях — не более чем дилетантское барахтанье в предметах смежных наук. Наука почитается за оригинальные темы и теории, а не заимствование методов и идей» (там же, с. 56). Однако есть взгляды, отличные от этих. Имеются сведения о том, что на контактах географии с другими науками, благодаря интенсивной дифференциации, обособилось более 50 научных направлений, причем некоторые из них настолько отпочковались от «материнского ствола», что фактически утратили связь с географией и подключились к системам сопредельных наук. В первую очередь речь идет о «дроблении», надо полагать, гуманитарной географии. «При этом в отдельных случаях утрачивается память об источниках приобретенных знаний и выдвигаются необоснованные претензии на якобы новые открытия, которые на самом деле давно известны географии» (14, с. 172,173). Конкретизированные связи. Среди концептуальных моделей географического характера, относящихся к проблеме взаимодействия общества и природы и отражающих наиболее общие связи элементов привычного нам земного мезомира, в литературе отмечаются, например: «1) представление о географической оболочке как сфере взаимопроникновения и неразрывной взаимосвязи литосферы, атмосферы, гидросферы, биоты и человечества; 2) представление о геосистемах, ландшафтах как о фрагментах географической оболочки, обладающих качественной определенностью; 3) представление о ноосферогенезе — процессе перехода географической оболочки из стадии биосферной в ноосферную; 4) представление о цепных географических реакциях, приводящих к тому, что воздействие на один из компонентов природы отзывается последствиями в другом, порою “за тридевять земель”; 5) представление о сложном географическом пространстве, для которого характерно теснейшее переплетение изоморфизма общих для него законов природы и общества и индивидуальной неповторимости процессов в каждой точке, сочетание континуальности... и дискретности... его» (12, с. 55). Уже эта точка зрения указывает на связь географии с целым рядом научных дисциплин. Так, лишь исследование географической оболочки как сферы взаимопроникновения и неразрывной взаимосвязи литосферы, атмосферы, гидросферы, биоты и человечества неизбежно требует от географа установления множества корреляционных связей с геологией, биологией, химией, физикой, этнологией, психологией, экологией, математикой и т. д. Но если абстрагироваться от концептуальных моделей географического характера, то исследование и других проблем требует «прочных контактов» со смежными науками. Так, разработка идей географического детерминизма в гуманитарной географии обнаруживает необходимость тщательной проработки материалов по экономической теории, сельскому хозяйству, теории международных отношений, праву; географические исследования взаимосвязи активности Солнца (космических ритмов) с биологическими и социальными процессами на Земле требуют широких познаний в области космогонии; этногеографические исследования невозможны без глубоких познаний в области этнологии, биологии, психологии (согласно известной гипотезе Льва Гумилева, главную роль в формировании этносов играет географическая среда). Как «Отче наш» повторяют ученики Николая Баранского его слова: «Изучение связи разнородных явлений в пространстве составляет самую суть географии, ее “ядро”, без которого она лишается смысла своего существования» (2). Эту же мысль развивают Анатолий Чистобаев и Михаил Шарыгин: «При изучении процессов взаимодействия общества и природы географы занимают наиболее интегральную (курсив наш. — J0. Г.) позицию. ...Специфика географических исследований обусловлена синтетическим подходом к изучению всех взаимосвязанных элементах в пространственных системах “общество — природа” всех иерархических уровней. Социально-географические исследования опираются на совокупность следующих принципов: комплексность, территориальность (пространственность), конкретность, энерговещественная процессуальность, управляемость и др.» (19, с. 107). Имеющийся в нашей литературе анализ природы отношений и связей (последние — часть более широкого понятия «отношения», включающие также обмен веществами, энергией и т. д.) гуманитарной географии в прошлые годы ограничивался, как правило, экономической географией — ситуация с отношениями и связями в социальной географии оставалась втуне. Систематизация разнообразных связей преимущественно велась через такие структурные образования как территориально-производственные комплексы, энергопроизводственные циклы, а также с учетом результатов территориального разделения труда (см., например: 20, с. 226-242). Подобный «крен» легко объясним — он является зеркальным отражением экономико-географического «центрирования» советской географии, игнорировавшей культурные, социально-бытовые и геодуховные отношения в обществе. Особенно прочны и разносторонни связи географии с историей. Для географии территориальность (как частная форма категории пространства), а для истории время являются методологической основой, причем в обеих науках оба метода синтезируются. Разумеется, методологическая общность обеих наук не абсолютна, поскольку для каждой из них один метод основной, другой имеет как бы вспомогательное значение. «Естественноисторический метод имеет для географии исключительно важное, но все же по сравнению с географическим (хорологией) второстепенное значении, — пишет Всеволод Анучин; — он применяется, прежде всего, для правильного понимания и объяснения сложившихся территориальных различий в ландшафтной оболочке, а также для научного предвидения намечающихся изменений в этих территориальных различиях. Без применения естественноисторического метода география свелась бы к описанию» (1, с. 165), то есть, к хорологии (кстати, история, оторванная от пространства, свелась бы к хронологии). В этой связи мысль о том, что «фактор времени занял прочное место в системе географических представлений, несмотря на то что оказался источником «головной боли» для адептов хорологической концепции» (7, с. 93) нуждается в уточнении. Даже «восторженные» сторонники хорологического метода (за очень редким исключением — например, талантливого Фрэда Шефера, считавшего географические законы морфологическими, не касающимися изменений во времени) отдавали себе отчет в том, что квалифицированное объяснение современной геогра фии невозможно осуществить без использования методов исторической географии, имеющей дело с географией прошлого и с изменением географических условий во времени. Конечно, неразрывная связь географии с историей как бы и не нуждается в особой аргументации, потому что исторический подход является универсальным практически для всех наук. Речь идет о генетическом приеме исследования, позволяющем установить связи между причиной и следствием. Причем, гуманитарную географию, казалось бы, должен интересовать лишь исторический период, поскольку в доисторическом человечество отсутствовало. Однако с учетом того факта, что грань между прошлым и настоящим условна, что многие преобразованные человеком ландшафты имеют древнюю историю, следует с уважением отнестись к мнению одного из основателей советской исторической географии В. К. Яцунского о том, что «единственным критерием оценки вклада любого автора в исследование исторической географии служит определение значения данного труда для восстановления географии прошлого и для интерпретации географических изменений во времени» (22, с. 38, 39). (Кстати, в классификационной рубрике ВАКа страны до сих пор значится географическая субдисциплина под серьезным названием «эволюционная география». Само это название вопросов не вызывает — вопросы возникают при его толковании, так как диссертации по данной специальности, по иронии судьбы, принимаются только по естественной географии. Получается, что, к примеру, известная работа Сергея Тархова «Пространственные закономерности эволюции транспортных сетей» к эволюционной географии отношения вовсе не имеет. Какой же утонченной логикой в свое время руководствовались лица [не исключено — географы], лишившие права географов-гуманитари- ев исследовать эволюцию своих объектов?) Физическая география, синтезирующая многие физические, химические и биологические знания, тесными творческими узами связана с такими фундаментальными науками, как физика и химия (здесь география — как физическая, так и гуманитарная — выступает в роли безусловного реципиента). Для гуманитарной географии подобный приоритет совсем не очевиден, хотя было бы ошибкой недооценивать роли этих наук (особенно физики) и, тем более, ставить ее под сомнение. Анализируя межпредметные связи гуманитарной географии с физикой, следует согласиться с ее ролью явного «реципиента». Причем если развитие физической географии коррелируется с физикой «тотально», по всем «азимутам», то гуманитарной, главным образом, через теоретическую географию (начиная с Тюнена — родоначальника пространственных моделей). Борис Родоман, известный своей приверженностью к абстрактным физическим моделям, отмечает, что «из нетривиальных, неизвестных широкой публике связей хотелось бы отметить связи географии с физикой, но не через физическую географию и геофизику ландшафта, а через теоретическую (математическую) географию. Я имею в виду такие понятия, как тяготение, волны, диффузию, излучение, разность потенциалов и другие, которые хорошо работают в моделях территориальной дифференциации общества» (12, с. 51). Можно долго спорить о плодотворности использования в географии ассоциаций с физическими моделями, но тот факт, что с их помощью достигается гораздо более высокая степень генерализации, отвергнуть трудно. (Бунге как раз и призывал к внедрению научного метода в географии, нацеленного на самую высокую степень генерализации.) Из истории известно наличие даже особой «школы социальной физики» (середина XX в.), возглавлявшейся Джоном Стюартом (Принстонский университет, США). Все началось у последнего с установления определенных закономерностей в расселении людей, которые были впоследствии экстраполированы и на многие другие процессы. Важен аргумент Стюарта, который он имел в виду при противопоставлении социологии и социальной физики: последняя отличается от первой «тем, что избегает субъективных описаний» (24, р. 245). Несмотря на критику «школы социальной физики» (за нежелание объяснения поведения людей математическим правилам, за отсутствие попыток формулирования гипотез такого рода, не говоря уже об их верификации), она продемонстрировала важность расширения межпредметных связей гуманитарной географии с физикой (а также математикой и социологией). За умозрительность и слабую опору на реальную жизнь подвергали порицанию фактически всех, кто пытался установить, диверсифицировать и укрепить связи гуманитарной географии с физикой (равно как и математикой) — этой участи не избежали Вальтер Кристаллер, Уильям Бунге, Борис Родоман, Александр Топчиев и многие другие. Наши наблюдения приводят к выводу, что в «передовых рядах» критиков находятся те авторы, которые категорически не приемлют того, что ряд географических структур является достоянием как естественной, так и гуманитарной географии. Конечно, уяснение морфологии и, тем более, создание математических моделей таких структур — дело будущего, но априори позиция «агностиков» вряд ли приемлема для науки. Наша позиция основана на уверенности в больших возможностях использования в географии синергетических подходов. Не станем углубляться в анализ результатов «синергетической революции» в науке, отметим лишь необходимость более вдумчивого отношении к идеям структурного изоморфизма, ассоциирующегося с похожестью способов пространственной организации разнокачественных явлений, исследуемых как естественной, так и гуманитарной географией. Оправданность более широкого использования идей синергетики подтверждается характером главного объекта географии — корреляционных отношений, имеющих сложную, интердисциплинарную природу, фактически остающуюся вне компетенции парциальных отраслей научного знания. «Зерно» истины состоит прежде всего в том, что пространственные связи существенно различаются в разных областях географической науки, и «игнорирование специфики субстрата так же опасно, как и ее абсолютизация», — отмечает Юлиан Саушкин в предисловии к знаменитой книге Бунге (15, с. 12). Иначе говоря, использование физических моделей если и имеет перспективы, то далеко не во всех областях гуманитарной географии, а лишь там, где «мешанина» локальных деталей подчиняется неким закономерностям. Б любом случае использование средств и методов физики и других точных наук «не перечеркивает классическое направление географической науки, но дополняет ее и по-новому направляет сбор и обработку первичных материалов, вводя их в строгую систему географических матриц» (там же, с. 19), Что касается взаимоотношения гуманитарной географии с экономикой (прежде всего — региональной), ограничимся констатацией того, что имманентная связь этих областей знания вытекает из самого названия «экономическая география», которое давало повод отдельным авторам в СССР ставить вообще под сомнение «географичность «экономической географии». «Цена» это спора известна, как и любой безальтернативной схоластической дискуссии. Отметим лишь тот факт, что некоторые интеллектуальные «начинания» в экономической географии были успешно подхвачены экономистами, часто уже без ссылок на первых разработчиков. (Речь идет, например, о районной планировке, у истоков которой находись исключительно экономико-географы, и лишь позднее к ним подключились архитекторы, экономисты и др.) Предваряя оценку отношений и связей гуманитарной географии с экологией, заметим, что общая теория экологического подхода находится в стадии формирования. «Однако уже сегодня очевидно, что возможность использования экоподхода при анализе различных сфер объективной действительности вовсе не свидетельствует о том, что “всё есть экология”, — точно схватывает интересующую нас деталь Виктор Кобылян- ский. — Вычленяемое с помощью экоподхода то или иное эковзаимодействие не всегда является специфическим объектом исследования особой экологической науки. Экоориентированность географии, биологии, социологии и др. дисциплин само по себе не означает превращения этих наук в экологию — географическую, биологическую, социальную. Речь может идти лишь о географии, биологии и социологии, возможно, с определением "экоориентированная”, либо с приставкой “эко”» (8, с. 26). Считается, что география ассоциируется с изучением географической среды, в то время как экология — нескольких сред, из которых одна занимает более высокий иерархический уровень (образ: «хозяин-объект — жилище-среда»). Наряду с конкретной наукой об экологическом взаимодействии существует целый «веер» областей научного знания о центральном объекте и, соответственно, — об экологической среде, не являющихся экологическими. Так, совокупное экологическое взаимодействие, образуемое природными и социальными процессами, может быть обеспечено, с одной стороны, геологическими, биотическими или физико-географическими процессами, с другой — экономическими, политическими или духовными. В зависимости от диверсификации объектов и сред идентифицируются отдельные экологические дисциплины. Одна из них — геоэкология — занимает совершенно уникальное место, будучи ярко выраженной «пограничной» наукой. Дискуссии о ее сущности, объекте и предмете еще не закончены. «Основным предметом изучения геоэкологии являются геотопологически и экологически значимые свойства субъектов и объектов антропогенного воздействия, а также медикобиологические, демографические и социальные свойства населения», — утверждает географ Андрей Жиров (3, с. 153). Однако не все авторы склонны акцентировать внимание на «геотопологически значимых свойствах субъектов и объектов антропогенного воздействия», и обращают внимание лишь на взаимные (экологические) отношения между человеком и окружающей средой «подобно тому, как химические свойства веществ находят свое отражение в химических реакциях — их взаимодействиях» (10, с. 81). Возникает и чисто семантическая «загвоздка», поскольку «геотопологически значимые свойства субъектов и объектов антропогенного воздействия», казалось бы, призвана отражать не геоэкология, а экогеография, на чем, не без оснований, настаивает Анатолий Исаченко (5). Однако в истории нередко бывали случаи, когда отрасль науки обретала «неудачное» название. Геоэкологию можно интерпретировать под «геосистемным» углом зрения. Если исходить из того, что геосистемы представляют собой разного уровня (локального, регионального, глобального) определенным образом субординированные, специфические пространственные образования, то геоэкосистему можно толковать как единство и взаимодействие той или иной геосистемы (выступающей в роли центрального объекта) и экосреды. Вместе взятые геосистема (ы) и экосистема (ы) образуют в совокупности определенный полисистемный комплекс (8, с. 38). При этом возникает правомерный вопрос: в сфере «ведения» какой науки находится подобный комплекс: экологии, геоэкологии или экологической географии? Кстати, часть географов откровенно считает геоэкологию «разделом географии» (17), другие — «сферой перекрытия географии и экологии» (11), третьи вообще именуют ее «экологической географией» (4, 5, 6). Не будем становиться в позу высокомерного эксперта, тем более что с точки зрения интересов самой науки ответ на вышепоставленный вопрос не имеет существенного значения. Заметим лишь, что поскольку геосистема выступает в роли центрального объекта, то было бы логичным отнести область знания, изучающую подобные полисистемные комплексы, к географическим наукам. Это тем более важно, что хорошо обоснованный и давно апробированный геосистемный (или ландшафтно-географический) подход подчас имеет универсальное значение для изучения экологических ситуаций в мире, и в этом отношении география имеет неоспоримые преимущества перед другими отраслями знания. Как бы там ни было, связи географии и экологии — существенны и предметны. С учетом того обстоятельства, что часть профессиональных географов склоняется к признанию взаимоотношений между обществом и природой как основному предмету своей науки, вопрос об органической связи предметных полей этих наук не подлежит сомнению. Б заключение отметим непреходящую ценность связей внутри самой географии и, прежде всего, между естественной и очеловеченной географией. «То обстоятельство, что экономико-географ в своих исследованиях должен подобно Антею непременно рано или поздно возвращаться к земле, к территории, вне которой нет и “полигонов” для экономической деятельности человека, создает необычайно прочные связи экономической географии со всем комплексом физико-географических дисциплин, дающих необходимые качественно-количественные характеристики любого из этих “полигонов”» (13, с. 31). Если учесть советскую практику отождествления экономической географии со всем спектром «нефизических географий», то точку зрения Вадима Покши- шевского, безусловно, следует признать справедливой. Литература 1 .Анучин Б. А. Теоретические проблемы географии. М., I960. 2. Баранский Н. Н. Избранные труды. Становление советской экономической географии. М., 1980. 3. Жиров А. И. Теоретические основы геоэкологии. СПб., 2001. 4. Исаченко А. Г. Введение в экологическую географию. СПб., 2003. 5. Исаченко А. Г. О двух трактовках понятия «культурный ландшафт»// Изв. РГО.Т. 135. Выл. 1.2003. 6. Исаченко А. Г. Теория и методология географической науки. М., 2004. 7. Исаченко А. Г. Экологическая география Северо-Запада. Ч. I. СПб., 1995. 8. Кобылянский В А. Философия экологии. М., 2003. 9. Культурология как наука: за и против. Круглый стол (Москва, 13 февраля 2008 года). СПб., 2009. 10. Ласточкин А. Н. Содержание, структура и проблемы геоэкологии. 2. Геотопологические основания геоэкологии // Вестник СПб ГУ. Сер. 7. Вып. 3. 1993. 11. Максаковский В. П. Географическая культура. М., 1998. 12. Наука и искусство географии: спектр взглядов ученых СССР и США. М., 1989. 13. Покшишевский В. В. О самом главном в экономической географии // Теоретические проблемы экономической географии. М., 1974. 14. Ретеюм А. Ю., Серебряный Л. Р. География в системе наук о Земле // Теоретические и общие вопросы географии. Т. 4 (Итоги науки и техники). М., 1985. 15. Саушкин Ю. Г. О теоретической географии Вильяма Бунге (предисловие) // В. Бунге «Теоретическая география» (пер. с анг.). М„ 1967. 16. Селигмен Б, Основные течения современной экономической мысли. М„ 1968. 17. Чибилев А. А. Введение в геоэкологию (эколого-географические аспекты природопользования). Екатеринбург, 1998. 18. Чистобаев А. И. Судьба географии — быть на перекрестке // Известия ВГО. Вып. 1.Т. 123.1991. 19. Чистобаев А, Я., Шарыгин М. Д. Экономическая и социальная география: новый этап. Л., 1990. 20. Шарыгин М. Д. Современные проблемы экономической и социальной географии. Пермь, 2008. 21. Шупер В. А. Теория экономического ландшафта на фоне XX столетия // Август Лёш как философ экономического пространства (к столетию со дня рождения). М., 2007. 22. Яцунский В. К. Историческая география как научная дисциплина // Вопросы географии. № 20.1950. 23. Isserman М. A. “Lost in Space? On the History, Status, and Future of Regional Science”, The Review of Regional Studies, vol. 23. No. 1,1993. 24. Stewart J. Q. “The development of social physics”, American Journal of Physics, No. 18,1956.