Значение проблемы факторов размещения производства в экономической географии (равно как и в региональной экономике) определяется тем, что она непосредственно связана с задачей оптимального размещения производства. Факторы размещения играют роль коэффициентов целевой функции при решении локационной задачи, т. е. при нахождении оптимального местоположения предприятия. Главный теоретический и методологический вопрос оптимизации размещения производства — вопрос о выборе критерия оптимальности. Если рассуждать отвлеченно, то в качестве такого критерия можно допустить практически любой показатель. Отсюда решение оптимизационной задачи при одних и тех же условиях должно быть различным при разных критериях оптимальности. Последняя выражает цель, которая должна быть достигнута в результате данного варианта размещения производительных сил. Одновременно она является средством, благодаря которому можно сравнивать различные варианты размещения. В отечественной практике размещения производительных сил при социализме в качестве наиболее распространенного критерия использовался критерий минимума приведенных затрат, несколько реже использовались критерии максимума прибыли и максимума выпуска. Однако применение этих критериев чаще всего оборачивалось профанацией науки, в частности из-за того, что в народнохозяйственном планировании при социализме цены не играли существенной роли. Они не определяли конкретные плановые решения, поскольку в условиях централизованного планирования цены были производны от производства, а не производство от цен. Существовали и другие проблемы. Так, критерий минимума приведенных затрат применялся с использованием формулы: П=С+Е„К, где П — приведенные затраты, С — эксплуатационные затраты, К — капитальные затраты, а Ен — нормативный коэффициент эффективности капитальных вложений, счисление которого представляло особенно сложную задачу. Если величины С и К в общем были известны для каждого предприятия, то для определения величины нормативного коэффициента необходимо было знать лимит капитальных вложений и требуемый объем производства. Между тем Госплан при Совете министров требовал единой (?) нормы эффективности капитальных вложений для всех отраслей. Сегодня в мире при размещении производства пользуются многокритериальными подходами для достижения оптимальности (особенно с учетом затрат на сохранение окружающей среды). Но все же главная преследуемая цель при этом — получение прибыли, что, возможно, является одной из фатальных причин наблюдающейся деградации природной среды. Вернемся к термину «факторы размещения», относительно смыслового и терминологического значения которых в литературе существует большой разброс во мнениях. Нередко к ним относят и «принципы», и «предпосылки», и «критерии», и «условия». Основания для широкой трактовки термина, действительно, имеются, поскольку речь идет о многочисленных территориально дифференцированных природных, экономических, социальных, политических и иных условиях производства (неслучайно американский журнал «Industrial development» однажды опубликовал статью под весьма показательным названием «700 факторов размещения»). В первом приближении фактор размещения — это совокупность причин, определяющих возможности строительства и функционирования предприятия в данном пункте и регионе, а не в каком-либо ином. Неблагоприятное сочетание факторов свидетельствует о невыгодности создания предприятия в данном месте или убыточности уже сооруженных. Различают факторы в узком смысле слова, не зависящие от местных условий и связанные с особенностями технологии и организации самих размещаемых предприятий (в зависимости от принадлежности к той или иной отрасли материального производства); и факторы, ассоциирующиеся с условиями той местности, где планируется строить предприятие. Чтобы избежать смешения вторую группу факторов иногда называют «условиями» размещения. Чаще всего именно условия размещения объекта ассоциируются с типично географическими подходами, поскольку речь идет о междисциплинарном анализе корреляционных отношений, возникающих в процессе решения задачи оптимального размещения производства. Кстати, все обилие факторов, влияющих на размещение промышленности, условно можно разбить на три большие группы: 1) техникоэкономические; 2) организационно-экономические; 3) региональные или местные условия. К числу «классических» технико-экономических особенностей, оказывающих влияние на локализацию производства, относятся: * материалоемкость (металлоемкость и др.) — потребность в сырье и вспомагательных материалах. Она может сильно различаться в зависимости не только от отрасли производства, но и от стоимости сырья (экономическая материалоемкость). Материалоемкие производства (например, заводы по производству цветных металлов или их концентратов) в большинстве случаев целесообразнее размещать вблизи источников сырья — это ведет к заметному снижению транспортных издержек; ? топливо- и энергоемкость — близкородственные понятия, связанные с энергетическим обеспечением производства. Топливо- емкость определяется расходом топлива, обычно в тоннах условного топлива (из-за различной калорийности используемых видов топлива и разных физических единиц измерения). Энергоемкость (электро- или теплоемкость) характеризуется расходом электроэнергии в кВт/часах или тепла (в гигакалориях) на единицу массы или стоимостную порцию продукции. К числу наиболее топливоемких отраслей относится, например, производство электроэнергии и тепла на теплоэлектростанциях, а электроемких — выплавка алюминия. Ясно, что эти и им подобные отрасли тяготеют к топливно-энергетическим базам государств; ? грузоемкостъ и транспортабельность продукции, характеризующие условия перевозок сырья, вспомогательных материалов и готовой продукции. Первое понятие означает потребность в перевозках и определяется суммарной массой исходных материалов и готовой продукции в отношении к единице готовой массы или к стоимостной величине (именно этот показатель имел в виду теоретик размещения А. Вебер, назвавший его «штан- дортным» весом). Второе — связано с нестандартными габаритами оборудования, «хрупкостью» и быстрой порчей продукции, необходимостью создания специальной тары для транспортировки (цистерны, рефрижераторы, футерованные емкости и т. д.). В специальной литературе различается физическая и экономическая транспортабельность. Последняя тем выше, чем выше ? удельная стоимость перевозимого товара (стоимость транспортировки гравия и ювелирных изделий, в сущности, одинакова, однако, перевозка на дальние расстояния такого малоценного груза как гравий экономически бессмысленна). Заметим, что после произошедшей в XX в. так называемой «транспортной революции» транспортные издержки существенно снизились, что сделало рентабельным перевозку грузов на значительно большие расстояния; ? водоемкость производства определяется его потребностью в воде (м3), необходимой на производство единицы продукции. При этом важно, какова цель водозабора: для технологических нужд или для охлаждения узлов и агрегатов? (В зависимости от этого промышленные объекты иногда относят либо к «водопользователям», либо к «водопотребителям».) Некоторые производства (атомная и тепловая энергетика, целлюлозно-бумажная промышленность, выпуск химических волокон и др.) достаточно жестко привязаны к водным резервуарам; ? ппощадеемкостъ (или землеемкость), удельная единица которой может выражаться отношением занимаемой предприятием площади к готовой продукции или к числу занятых на нем. Повышенной землеемкостью отличаются предприятия горной промышленности, гидроэлектроэнергетики и т. д.; ? экологоемкость производства, определяемая либо в физических единицах (объем загрязнений на единицу продукции), либо в стоимостном выражении (экологический ущерб в денежном эквиваленте на единицу продукции). Данный фактор, который не только ограничивает дальнейшую территориальную концентрацию производства, но в некоторых случаях приводит к перемещению «грязных» производств на периферию глобальной экономики, является порождением последних десятилетий; ? фондоемкость оценивается долей амортизации основных фондов в текущих затратах. Общеизвестна высокая фондоемкость таких отраслей экономики как металлургия, химическая промышленность, электроэнергетика, авиационный транспорт; ? трудоемкость производства обычно характеризуется необходимым числом среднегодовых работников и, соответственно, долей заработной платы в общей прибыли предприятия. Высокой трудоемкостью отличаются сложное и точное машиностроение, отрасли с неблагоприятными условиями груда, подземные производства и т. д. (С трудоемкостью тесно связана потребность предприятий в мужской или женской рабочей силе и соответствующем уровне ее квалификации). В постиндустриальную эпоху данный фактор проявляется двояко: в одном случае возможно привлечение иностранной рабочей силы для местных отраслей материального производства, в другом — оказывается более выгодным перемещать производство к источникам дешевых трудовых ресурсов; ? наукоемкость измеряется долей расходов на научные исследования и опытно-конструкторские разработки (НИОКР) в общих затратах на выпуск продукции. Совершенно очевидно, что предприятия по производству, например, авиакосмической, электронной и телекоммуникационной продукции во всем мире больше тяготеют к традиционным научным центрам с давно сформировавшимися лабораториями, испытательными полигонами и т. д. Для государств с высоким уровнем развития отдельных наукоемких отраслей характерна концентрация науки в столичных городах или специализированных технополисах и научно-технологических парках. Если технико-экономические факторы размещения в той или иной мере ассоциируются с удельной «емкостью» (сырья, вспомогательных материалов, земли, используемого труда и т. п.), то организационно-экономические факторы — специализация производства, кооперирование, комбинирование, концентрация, стандартизация, унификация и т. д. — связаны скорее с абсолютным объемом необходимых ресурсов, что крайне важно при принятии решений о строительстве и конкретном размещении предприятий. Наиболее важными, ставшими «классическими» организационно- экономическими факторами размещения являются: ? специализация производства, характеризующая процесс территориального «отпочкования» самостоятельных операций, связанных с выпуском отдельного продукта, детали продукта, стадии обработки и т. д. (отсюда виды специализации: предметная, подетальная, технологическая). Имеется много общего в понятиях «общественное разделение труда» и «специализация», генетическое различие между которыми состоит в том, что разделение | труда есть понятие, дедуцированное от общего к частному, а спе циализация — от частного к общему. Тенденция «рассеянного» размещения специализированных предприятий характерна для ^ многих отраслей экономики (машиностроение, химическая ин дустрия, легкая промышленность и др.), где оптимальные размеры могут иметь и сравнительно небольшие, узкоспециализированные предприятия, расположенные в малых городах. При этом специализация может влиять на размещение производства и опосредованно (через другие организационные формы); ? кооперирование, представляющее собой организованную взаимосвязь специализированных предприятий (подобная взаимосвязь может осуществляться и через рынок, «обезличенную систему материально-технического снабжения», см. 1). Кооперирование близко расположенных предприятий (в черной металлургии, машиностроении, текстильной промышленности идр.) ведет, в частности, к сокращению транспортных издержек на доставку продукции, ускорению оборота материальных и финансовых ресурсов. При кооперировании производства появляется широкая возможность выбора необходимых партнеров по налаживанию совместного производства, независимо от территориальной приуроченности и фирменной принадлежности; ? комбинирование, представляющее собой соединение в одном предприятии разных отраслей производства, связанных между собой по линии последовательной обработки сырья и промежуточных продуктов. Такое сочетание наиболее распространено в отраслях, занятых многократным переделом сырья (черная металлургия, целлюлозно-бумажная, химическая промышленность); ? концентрация, связанная с оптимальными размерами (мощностью) предприятий. В ряде отраслей (легкая, пищевая, химическая, машиностроение) при достаточно высоком уровне развития рыночной экономики достаточно эффективно могут функционировать и сравнительно мелкие предприятия. Эффект концентрации традиционно наиболее велик в черной и цветной металлургии, электроэнергетике, нефтеперерабатывающей промышленности. При этом крупные производственные комбинаты, использующие большие контингенты рабочей силы и потребляющие много сырья, обладают колоссальной агломерационной, районообразующей силой. Известно, что для межпроизводственного кооперирования территориальная концентрация в старопромышленных областях (прежде всего, в Европе) в свое время стала мощным стимулом для быстрого развития и захвата новых рынков и получения иных экономических выгод, однако, впоследствии, в т. ч. и из-за ухудшения экологической ситуации в экономически развитых странах, стала характерна противоположная тенденция — децентрализация размещения, создание небольших и средних производств. Как отмечалось выше, к особой категории факторов размещения можно отнести специфические условия конкретного региона, где создается предприятие. Имеются в виду особенности местной природной среды (характер рельефа, заболоченность, наличие вечной мерзлоты и т, п,), население и его расселение, исторически сложившаяся материально-вещественная база и т. д. Совершенно очевидно, что со временем роль факторов подвергается существенной коррекции (что, в частности, вытекает из пока недооцененных трудов Бориса Зимина). До середины XX столетия в качестве «обязательных» факторов размещения производительных сил неизменно рассматривались а) сырьевой; б) топливно-энергетический; в) водный; г) потребительский и д) транспортный. Их роль менялась не только в зависимости от отрасли и места локализации предприятия, но и в связи с изменением эпохи. В специальной литературе отмечается, что даже так называемые «убиквитеты» (по теории штандортов, практически не влияющие на сравнительные выгоды размещения в силу своего повсеместного распространения) не остались неизменными. «Выявилась определенная тенденция перехода “убиквитетов” в факторы и обратно. Так, вода для промышленных нужд, “убиквитет” во времена Вебера, постепенно становится все более важным фактором размещения и как ресурс, и по экологическим причинам. В то же время транспорт и энергоресурсы, игравшие одну из трех важнейших ролей в штандорте, в ходе НТР в 50-70 гг. обрели многие черты убиквитета в силу резкого падения транспортно-энергетических различий на полностью освоенных территориях наиболее развитых стран» (23). Это справедливый вывод об «изменчивости» отдельных факторов во времени. Современный этап научно-технической революции вносит дополнительные коррективы в роль традиционных факторов размещения. Резко проявилось тяготение производства к научным базам и высококвалифицированным трудовым ресурсам (классический пример — Силиконовая долина в США). Повысилась роль агломерации, т. е. возможностей использования выгод кооперирования и специализации; фактора инфраструктуры, определяющего экономию капиталовложений за счет более раннего обустройства данной территории и др. Но особенно сильно в последние десятилетия возросла роль экологического фактора в размещении хозяйства, ограничивающего возможности нового промышленного строительства во многих индустриальных регионах мира и требующего новых, подчас колоссальных расходов на поддержание экологической безопасности. В сельском хозяйстве определяющими являются, как известно, природные факторы. Однако во второй половине XX в. заметно усилилась роль экономических и социальных факторов, проявляющихся, например, в формировании пригородных сельскохозяйственных ареалов вокруг крупных населенных пунктов, в вытеснении (особенно в слаборазвитых странах) потребительских культур высокотоварными и т. д. География мирового хозяйства. Интерпретация данного направления в советские годы (см.: 6, 46, 55, 69, 71, 73, 74 и др.) не избежала пагубного влияния идеологических ограничений. Декларировалось, в частности, наличие не одного, а двух мировых хозяйств — социалистического и капиталистического, которые лишь впоследствии (с «позволения» идеологического отдела ЦК КПСС) условно образовали «всемирное хозяйство»; получили распространение предрассудки, связанные с опасением скатиться в «болото буржуазных концепций конвергенции», появилась теория распада единого всеохватывающего мирового рынка и как следствие этого со страниц научных изданий на некоторое время исчезла сама категория «мировое хозяйство». Дело было, конечно, не в нелепом противопоставлении синонимичных прилагательных («мировое» и «всемирное»), а в «холодной войне», острой политической и идеологической конфронтации между двумя социально-экономическими системами и апологетической трактовке теоретических вопросов глобальной экономики. Последовавший позже всплеск теоретической мысли в области глобальной экономики в значительной степени был обязан интенсивному развитию межгосударственных хозяйственных связей (в том числе между обеими социально- экономическими системами), углублению международного разделения труда, резкому обострению экологической, продовольственной, энергосырьевой и других проблем, решение которых требовало объединенных усилий всего человечества. В советской экономической литературе существовало несколько альтернативных подходов к содержанию понятия «мировое хозяйство». Приведем «навскидку» несколько определений рассматриваемой категории, принадлежащих известным советским экономистам: «Это, прежде всего, глобальный экономический организм, внутри которого на основе международного разделения труда осуществляется непрерывный процесс производства, распределения, обмена и потребления во всевозрастающем масштабе материальных благ все более высокого качества, что обеспечивает исторический прогресс цивилизации» (6); «...этой категорией охватываются производительные силы и общественные, прежде всего, производственные отношения, то есть способы производства, существующие на нашей планете» (73); «всемирное хозяйство реально существует как универсальная связь, взаимная заинтересованность в обмене деятельности между национальными хозяйствами независимо от их социально-политической принадлежности... Оба противоположных политико-экономических типа общения между странами... представляют всемирное хозяйство как метасистему взаимоотношений всех стран современной эпохи» (55). Среди многочисленных трактовок мирового хозяйства можно было выделить три. В соответствии с первой из них, мировое хозяйство представляло собой лишь «метасистему» международных экономических отношений, но никак не совокупность национальных хозяйств. В этой связи предполагалось, что лишь «вторичные», вынесенные за границу капитализма и социализма экономические отношения со- ставляют единую систему такого хозяйства. «В эпоху перехода всего человечества от капитализма к социализму в силу противоборства двух противоположных типов общества всемирное хозяйство, — полагал один из сторонников подобной точки зрения Эдуард Плетнев, — сохраняется лишь в качестве метасистемы — сферы взаимодействия между этими системами международных отношений, каждая из которых построена в соответствии с породившей ее формой собственности на средства производства» (55, с. 107). В термине «метасистема» приставка «мета» указывает, по мнению автора, на существование связей межсистемного характера и в первую очередь на то обстоятельство, что такие связи качественно отличаются от взаимоотношений между участниками в рамках каждой из социально-экономических систем. Позиция тех, кто разделял данную трактовку всемирного хозяйства, сводилась к тому, что лишь вторичные, вынесенные за границу капитализма и социализма экономические отношения составляют единую систему такого хозяйства. По их мнению, всемирное хозяйство в этом случае не идентифицируется с всемирным рынком и не связывается с его «меновой концепцией» — речь идет о включении в обмен экономической деятельностью через государственные границы всех стадий производственных отношений — начиная от предпосылок производства и кончая ее результатами (55). Отстаивая данную позицию, ее сторонники ссылались на известное выражение Ульянов а-Ленина о том, что «есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила — общие экономические всемирные отношения» (44). Высказывалась мысль, что это «лучшее определение всемирного хозяйства» (55, с. 109), ибо, с точки зрения политической экономии, всякое хозяйство — не что иное, как система экономических отношений. Согласно второму подходу, две разнотипные, несовместимые и антагонистические системы в любом случае не могли образовать единое мировое хозяйство, которое просто «приказало долго жить». По мысли сторонников этой трактовки, такое хозяйство — категория, отражающая реальности прошлого (до 1917 г.), будущего (с победой социализма во всем мире), но не настоящего. Наиболее реалистичный третий подход базировался на безусловном признании целостности мирового хозяйства, на утверждении, что категория мирового хозяйства не могла замыкаться рамками лишь международных экономических отношений и, помимо торгово-экономических, валютно-финансовых, кредитных, научно-технических, производственно-кооперационных и прочих связей между странами, объемлет всю совокупность национальных хозяйств, участвующих в международном экономическом общении. «Именно национальные хозяйства являются основными генераторами всей той социально определенной системы производственных отношений, которые затем с некоторыми модификациями переносятся в межстрановую сферу, обусловливая социально-экономическую природу международных экономических связей. Поэтому исключение национальных хозяйств из категории “всемирное хозяйство” лишало его самой сердцевины, низводило до какой-то зоны контактов, превращало его, по сути дела, в задворки хозяйства в подлинном смысле слова» (74, р. ?). Обозначившиеся в процессе дискуссии позиции полемизирующих сторон оказались не столь уж безобидными для экономической географии, как это может показаться неискушенному читателю, поскольку речь шла о краеугольных камнях, на которых зиждется сам фундамент географии мирового хозяйства. Трактовка мирового хозяйства в качестве лишь «метасистемы» взаимоотношений (т. е. торговых, кредитно- финансовых, производственно-кооперационных и др.) между странами по существу лишало географию мирового хозяйства полноценного предмета исследования, на что «простодушные» географы внимания практически не обращали. В этой связи более чем сдержанная реакция географов отличалась, на наш взгляд, непонятной беспечностью, будто дело касалось каких-то второстепенных вещей, не имеющих никакого значения для судьбы зрелого и авторитетного научного направления. (Оставшись с «производственными отношениями», географы попросту были бы полностью отлучены от земли и потеряли бы предмет своих исследований.) Только на базе концепции целостности глобальной экономики, включающей в себя помимо других элементов сферу материального производства, можно понять тенденции современных геопространственных мирохозяйственных процессов, объяснить ту принципиально новую ситуацию, которая складывается сегодня в мире под воздействием научно-технической революции в результате обострения энергетической, продовольственной, экологической и других проблем. Сегодня острая дискуссия о сущности глобальной экономики под классовым углом зрения фактически уже позади (хотя возникли «новые» разногласия идеологического порядка!). Глобальное хозяйство в российской литературе трактуется практически так, как и в западной — это система взаимосвязанных национальных хозяйств, в основе которой лежит международное разделение труда и другие отношения универсального, надформационного характера (прежде всего, закон стоимости). Соответственно, география мирового хозяйства (глобальной экономики) представляет собой направление в экономической географии, изучающее закономерности пространственного развития мирового хозяйства в тесной связи с процессами международного разделения труда, природопользования и экологии. Одним из наиболее веских аргументов в пользу существования единой, целостной глобальной экономической системы является реальность международного разделения труда. Эта категория — экономическая, но одновременно это и фундаментальное географическое понятие, ибо отражаемое им явление есть основополагающий принцип и стимул развития всех экономических пространственных процессов в глобальном масштабе. Эта высшая форма общественного разделения труда служит объективной базой развития мирового рынка. Трудно представить, чтобы рыночные и шире — межстрановые экономические связи представляли собой некое «мировое хозяйство» (как об этом говорилось выше), тогда как международное разделение труда и его носители — производственные ячейки — оставались вне его. Система экономических связей, лишенная их основных субъектов — национальных хозяйств, перестает быть таковой в научном понимании. Существует еще одно, чрезвычайно «выигрышное» для географов обстоятельство, свидетельствующее о безусловном единстве мирового хозяйства. Речь идет о том, что такое хозяйство представляет собой систему, в которой происходит воспроизводство общественного продукта планеты Земля, биосфера которой —- едина и неделима. Нельзя представить себе деградацию природы в пределах части государств, «отлученных» от мирового хозяйства, и экологическое процветание остальных. Природная среда, как естественное образование, характеризуется целостностью. Поэтому экологические проблемы любого «уголка» земного шара невозможно отделить какой-то стеной от остальных государств, и географический аргумент в этом случае выступает в качестве одного из главных при обосновании целостности мирового хозяйства. Природа, с которой взаимодействует человек, служит для мирового хозяйства своеобразной внешней средой. Исследование механизма многосторонних связей между ними представляет собой важное исследовательское поле для географов. Что касается роли национальных хозяйств в географии мирового хозяйства, то следует отметить следующее. Обычно «национальное экономическое пространство» ассоциируется с «государственным пространством». Если оперировать некоторыми официальными документами (например, ООН), такое допущение в целом не вызывает сомнений. Однако в этом случае невольно отождествляются понятия «национальная экономика» и «государство», которые в реальной жизни совпадают не всегда (достаточно, ассоциаций с Косово, Абхазией, Южной Осетией, Приднестровьем, Нагорным Карабахом и т. д.). Начиная со второй половины XX в. понятие «государство» стало заметно трансформироваться. В частности, появилось немало псев- догосударственных образований, которые не имеют ни международного признания, ни международных соглашений, ни четко выраженного места в международном разделении труда. Они характеризуются различной степенью экономической активности, и некоторые из них развиваются достаточно стабильно, о чем свидетельствует опыт, например, Турецкой республики Кипр. Она существует с середины 1970-х гг. и в течение десятилетий никак не изменила свой международный статус. Такие государственные образования обычно возникают и исчезают в результате конфликтов. О неправомерности отождествления понятий «национальная экономика» и «государство» свидетельствуют и пример государства Сомали, распавшегося почти одновременно с СССР в 1991 г. на три самопровозглашенных государства Сомалиленд, Пун- таленд и Джубаленд, и наличие непризнанных государств на постсоветском пространстве. Подобные вопросы вполне уместны и по отношению к некоторым автономным регионам благополучных государств Запада, в частности, к канадскому Квебеку, Фарерским островам, этническим районам Испании, Италии и даже отдельным американским штатам. Ответы могут быть различными, но важно то, что они определяются не только экономическими реалиями, но и исходными политическими и идеологическими установками. Не добавляют ясности в решение вопроса о соотношении понятий «государство» и «национальная экономика» и некоторые региональные хозяйственные общности, образовавшиеся в конце XX в. в Африке, в частности, бантустаны на юге континента. Примитивные национальные хозяйства здесь как бы сформировались в свое время, однако, фактической государственности ни один из бантустанов так и не получил, а сама идея со временем «угасла». В целом понятие «африканская страна» в ее современном понимании есть во многом «приложение к международным документам», но не отражение реальности (причем мнение местного населения не особенно интересует экспертов и международные организации, а местное население, в свою очередь, также часто игнорирует международные соглашения, если вообще знает об их существовании). Понятие национального хозяйства становится все менее определенным и при использовании понятия так называемой «Европы регионов» в рамках Европейского Союза. Известно, что с принятием Европейским парламентом Хартии регионализма и созданием в свое время в Брюсселе таких организаций, как Комиссия регионов, Собрание регионов Европы, Совет регионов и общин Европы, национальные регионы в ряде случаев при принятии важных решений ЕС обладают приоритетом перед национальными правительствами. Все чаще при реализации конкретных экономических программ регионы отдельных стран напрямую контактируют друг с другом, минуя государственные власти. При этом нередко они считают более важным лоббирование своих интересов в Брюсселе, чем в национальных столицах. Есть еще один вопрос, трактуемый весьма неоднозначно — это роль государственных границ при анализе географии мирового хозяйства. Эта роль не столь очевидна, как это может показаться вначале. Многое здесь зависит от того, на что делается акцент: на отдельные национальные хозяйства и сферы материального производства или на международные экономические отношения, составляющие естественную основу, на которой зиждется мировое хозяйство. Если в первом случае государственные границы конструктивно служат в качестве детерминирующих рубежей при анализе территориальной и компонентной структуры производительных сил для характеристики процессов их поляризации и агломерирования, то во втором случае давать оценку истинной роли государственных границ неизмеримо сложнее. Во многих случаях географические рубежи для международных экономических отношений самодовлеющего значения просто не имеют (что убедительно можно проиллюстрировать на примере стран Европейского Союза). Небезынтересно отметить, что в «подзабытом» «коммунистическом катехизисе» — «Капитале» его автор Маркс, анализируя производственные отношения и основные категории капиталистического способа производства, вообще абстрагировался от любого административно-территориального деления, от государственных границ в частности. Условность таких границ отчетливо видел и другой представитель «научного коммунизма» — Ульянов-Ленин. Говоря о границе между внутренним и внешним рынком применительно к дореволюционной России, он точно заметил: «Возникает вопрос, где же граница между внутренним и внешним рынком? Взять политическую границу государства было бы слишком механическим решением, да и решение ли это? Если Средняя Азия — внутренний рынок, а Персия — внешний, то куда отнести Хиву и Бухару? Если Сибирь — внутренний рынок, а Китай — внешний, то куда отнести Манчжурию? Подобные вопросы не имеют важного значения» (43, с. 595). При всей непопулярности сегодня упомянутых авторов, именно они первыми обратили внимание на специфическую роль государственных границ при характеристике международных экономических отношений. (Идеологи ЦК КПСС, опасаясь переноса «плохих» производственных отношений с Запада, неохотно признавали тот факт, что экономические «интерсистемные» (то есть межформационные) связи могли развиваться на основе закона стоимости, который не выражает сущности производственных отношений ни одного способа производства). Что касается географов, то они, кроме материально-вещественных объектов, вполне эффективно могут исследовать также различные элементы международных экономических отношений, в частности торговые> производственно-кооперационные и др. По словам автора капитального труда «География мирового хозяйства» Ганса Бёша, изучением этих элементов «должна заниматься в первую очередь экономика, а не география. Однако... географы проявляют большой интерес к этой области. При этом они большей частью изучают конкретные ситуации (идиографический подход), в то время как у экономистов преобладает номотетический подход, и они изучают экономическую деятельность в целом, в отрыве от конкретных территорий» (3, с. 18). Мысль интересная, если абстрагироваться от спорного факта, касающегося игнорирования при номотетическом подходе конкретных ситуаций.