Большая или меньшая распространенность какой-то точки зрения в науке, как известно, не может служить критерием истинности. Ставшее в советские годы почти ритуальным порицание «экстенсивного» хорологического метода, ассоциируемого обычно с именем Альфреда Геггнера, без серьезного анализа первоистоков, сущности и характера использования метода никаких лавров советской, а потом — российской географической науке, естественно, принести не могло, поскольку сам метод интерпретировался по-разному, в зависимости от цеховых и идеологических пристрастий заинтересованных лиц. Чаще всего хорологический подход ассоциировался в советское время с собранием, суммой разрозненных, хаотических сведений, что, действительно, не могло квалифицироваться в качестве научного знания. Есть, однако, серьезные географы, сделавшие карьеру еще в условиях советской эпохи, полагающие, что «в основе современной парадигмы географической науки, в том числе и ЭСГ (экономической и социальной географии. —- Ю. Г.) лежит хорологическая концепция — единственная методологически всесторонне обоснованная и систематизированная. Развитая в трудах А. Геттнера, — отмечает Эрнест Файбусович, — она выведена на новый уровень в результате обогащения ее применением общенаучной системной парадигмы и теоретическим решением проблемы взаимодействия общества с природой» (14, с. 15). Не со всем можно согласиться в этой фразе, и, прежде всего, с утверждением, что «в основе современной парадигмы географической науки, в том числе и ЭСГ лежит хорологическая концепция —- единственная методологически всесторонне обоснованная и систематизированная». Если иметь в виду методологическую, а не предметную сущность географической науки, то автор, безусловно, прав. Но здесь мы солидарны, скорее, с Всеволодом Анучиным, полагавшем, что специальных, хорологических, территориальных или размещенческих наук не существует, и что специфику любой науки определяет сочетание предмета с конкретным методом, и поэтому в основе современной парадигмы географии должна находиться не только хорологическая концепция, но и корреляционные отношения в системе природная среда — общество. Вместе с тем положительная оценка Файбусовичем мастерски «отшлифованной» Геттнером хорологической концепции, на фоне еще встречающейся незаслуженной и едкой ее критики отдельными авторами, вызывает уважение. Ретроспективная экспликация термина «хорология» показывает, что его значение со временем было заметно «искривлено». Так, в соответствии с делением Иммануила Канта и Альфреда Геттнера наук на систематические, хронологические и хорологические, первые изучают предметы, процессы и явления вне зависимости от исторического и пространственного контекста (физика, химия, и т. д.); вторые — исследуют последовательно сменяющиеся события (прежде всего, история, хотя исторический подход вряд ли можно сравнивать с хронологическим, поскольку не всякая последовательность событий представляет собой исторический процесс); третьи — концентрируют внимание на пространственных структурах, вне зависимости от их природы, будь то галактика, планета, звезда, страна, ландшафт или проселочная дорога. Таким образом, в переводе на русский язык хорология означает пространствоведение, из чего вытекает два принципиально важных вывода: 1) география — не единственная хорологическая дисциплина (такой же является, например, астрономия, во многом геология и т. д.), и пространствоведение — не синоним географии; 2) практически все материальные объекты могут рассматриваться с хорологической точки зрения, но сие еще не означает, что они могут представлять существенный интерес для географии (например, метаморфические породы в земной толще или элементарные частицы внутри известного коллайдера). Тем не менее, хорологическая концепция Геттнера стала своеобразным методологическим «пугалом» для нескольких поколений отечественных географов, опасавшихся «сместить акценты» в своих исследованиях и признать ошибочность методологических постулатов географов-теоретиков, особенно довоенных лет. Эта «...первая генерация критиков геттнерианства, отличавшаяся наибольшей агрессивностью, преследовала не столько научные, сколько карьерные цели, стремясь нажить в борьбе с “буржуазной”наукой политический капитал, который можно использовать для оттеснения географов старой школы», — справедливо писали Эрнест Файбусович и Александр Ткаченко (13). «Хорологическая концепция была основным объектом для критики советскими учеными буржуазной географии, а сам Геттнер воспринимался многими нашими географами как главный идеологический противник, причем некоторым казалось, что достаточно преодолеть геттнерианские заблуждения — едва ли не единственный тормоз в развитии географической науки — и география добьется выдающихся достижений», — замечают в другой работе цитированные авторы (12, с. 4). Самое же «печальное» состояло в том, что реальными результатами антигеттнерианской кампании стали, во-первых, вытеснение пространства из методологического арсенала географии (поскольку оно неотъемлемый атрибут хорологической концепции); во-вторых, предание анафеме идеи географического детерминизма и, в-третьих, «почти официальный (в 1930-1940-е годы) “развод” физической и экономической географии» (1, 6, 13 и др,). Щекотливость ситуации заключается в том, что «хорологизм» благодаря, в основном, усилиям советских географов-теоретиков был изобретательно вытеснен за рамки естественной географии, «транзитом препровожден в стан» общественной, гуманитарной географии и стал ассоциироваться лишь с ней. Похоже, что точка зрения академика И. П. Герасимова, уничижительно и во многом безосновательно определившего в свое время традиционную англо-американскую концепцию географии как «антропогеографизм на хорологической основе» (3, с. 518- 529), на долгие годы лишила некоторых авторов самостоятельного взгляда на истинное положение дел в географии на Западе и пути развития советской «экономической географии». Обратим особое внимание на выражение «хорологическая основа» (хотя «ошельмованный антропогеографизм» также заслуживает лучшей участи!), поскольку беспристрастный анализ его употребления в отечественной литературе прошлых десятилетий обнаруживает механическое, а то и умышленное искажение понятия. К сожалению, как нет «дыма без огня», так и нет оснований начисто отрицать вину самих представителей общественной географии в сложившейся «горькой» ситуации. Широко распространенные и принимавшиеся даже на съездах Географического общества дефиниции гуманитарной географии, действительно, грешили «хорологической» (в трактовке термина Герасимовым, то есть, описательной) направленностью, поскольку главные ее задачи до недавнего времени усматривались в изучении размещения или территориальной дифференциации различных процессов и явлений. Круг этих процессов и явлений зачастую ничем не ограничивается — исследуются данные о территориальных различиях о сборе картофеля, о подписке на периодические издания, о преступности, о результатах выборов в органы власти, об образе жизни и т. п., безо всякой связи с «гео» и друг с другом. В то же время частые утверждения, что для представителя социально-экономической географии единственным критерием принадлежности объекта к географии служит наличие у него территориальных различий, а понятия «географический» и «территориальный» рассматриваются им практически как синонимы, являются инвективой. Авторами подобных утверждений нередко выступают как раз те, которые, заблуждаясь, полностью отождествляют пространственный и хорологический подходы, хотя с формальной (этимологической) точки зрения эти прилагательные, действительно, синонимы. Мы придерживаемся точки зрения (12), в соответствии с которой эти подходы следует различать: если пространственный подход традиционно ассоциируется с горизонтальными связями и отношениями на поверхности Земли, то хорологический подразумевает учет многомерных связей, о чем красноречиво свидетельствует следующая мысль Геттнера: «Географическая концепция подчиняется двум точкам зрения: с одной стороны, она имеет в виду распространение отдельных явлений по Земле, с другой стороны, она исследует существование и совместное действие различных явлений на одном месте Земли. Систематическое изложение географии должно считаться с обеими точками зрения...» (4, с. 361). Примерам «дремучих», «ультрахорологических» (т. е. описательных) опусов в физической географии также «несть числа» (хотя ее идеологи считают за благо открещиваться от хорологической концепции и «отмывать» от нее «своих» — см.: 12). К тому же «методологические предпосылки, из которых иногда исходят географы-практики, имеют столь же малое отношение к взглядам методологов географии, как и эти последние к обширным исследованиям, посвященным природе эмпирического знания» (15, с. 63). В самих США вынесенный Герасимовым вердикт англо-американской концепции географии чаще всего вызывает искреннее недоумение. Такая реакция отчасти обусловлена тем, что географы США фактически не признают физическую географию в том виде, как она преподается даже в британских университетах, не говоря уже о российских, и точек соприкосновения между физической и общественной географией слишком мало, причем социогеографы там — доминирующая «каста». Примечательный факт: методологическая литература по географии лишь изредка упоминает о хорологическом подходе, который столь «мил сердцу» отечественных теоретиков. Может быть потому, что «хороло- гизм» в любой его интерпретации имманентно присущ обеим ветвям географической науки, что это — аксиома для большинства западных географов, и что хорологические «зарисовки» у Гумбольдта были столь же часты, как и у Риттера. Нередко утверждается, что в физико-географической науке доминирует принципиально иной подход к изучаемым объектам, ни имеющий ничего общего с хорологией. При этом забывается, что среди почитателей таланта Геттнера были Л. С. Берг, В. П. Семенов-Тян-Шанский, Борзов и многие другие. Приведем в этой связи лишь две мысли Льва Берга: «Только взгляды Геттнера положили прочное основание географии как самостоятельной науке (2, с. 5,6) и «...география есть хорология сообществ ...группировок предметов органического и неорганического мира на Земле» (там же). Авторы подобных утверждений приводят в этой связи следующий малоубедительный, формальный аргумент: ни в одном определении физической географии нет акцента на размещение, территориальные различия, и, напротив, подчеркивается, что природные комплексы и их компоненты — рельеф, почвы, водоемы и пр. — изучаются во всех отношениях как пространственно-временные системы. Можно с уверенностью предположить, что стремление отдельных природоведов отмежеваться от «зловредного» хорологического подхода объясняется тем, что концепция Геттнера практически не оставляет места рассуждениям о «разорванности» географии. Он полагал, что единство географии «определяется внутренней сущностью стран, ландшафтов, местностей», что предложенная им «страноведческая или хорологическая концепция как природы и человека во всех существенных пунктах идентичны и никоим образом не ведут к распадению географии на две различные науки». «Если задачи географии видеть не в простой фиксации географического разнообразия, а в его объяснении, т. е. в раскрытии закономерностей, то неизбежно придется выйти за пределы традиционного хороло- гизма и обратиться к проблемам географического взаимодействия в самохм широком смысле слова, к фактору времени и генезиса», — пишет Анатолий Исаченко (7, с. 90), словно и не замечая того факта, что Геттнер всегда ратовал за изучение как единичного, так и всеобщего, за осмысление совместно существующих и взаимосвязанных сред реальности в стремлении понять целостность наружной оболочки Земли, за органическое сочетание идиографического и номотетического подходов. То обстоятельство, что в естественной географии (биогеографии), в отличие от гуманитарной, даже защищаются диссертации по хорологии, некоторым авторам либо вовсе неведомо, либо «невыгодно» замечать. Если исходить из широко распространенного в отечественной географии «штампованного» утверждения, что суть хорологического метода — в элементарном описании объектов, процессов и явлений на поверхности Земли, то тогда, например, следует признать, что в Институте биологии моря им. А. В. Жирмунского Дальневосточного отделения РАН в течение многих лет на здоровом «теле» отечественной науки «паразитирует» лаборатория хорологии, сотрудниками которой подготовлено около 30 «лжекандидатов» и несколько «лжедокторов» наук, а сами «хорологи» за участие в конкурсе исследований «незаконно умудрились» выиграть 15 общероссийских и несколько международных грантов. Насколько нам известно, в последние годы в МГУ были защищены диссертации по хорологии растений и животных (болотных комплексов, пауков и т. д.). Уже это обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что сущность хорологического метода в отечественной географии трактуется, как минимум, неоднозначно и тенденциозно. Обратимся к этимологии и эволюции понятия «хорология». Хорология (от греч. chores — «место», «пространство» и logos — «слово», «учение») сегодня чаще всего определяется наука об областях распространения (ареалах) отдельных видов, семейств и других систематических групп растений и животных. Фитохорология, или хорология растений, являющаяся отраслью географии растений, изучает географическое размещение видов и других таксонов растений; зоохорология — животных. Оговоримся еще раз: объекты традиционного рассмотрения хорологии — конкретные виды или роды изучаемых групп растений и животных (биогеографии), а не человек, не объекты гуманитарной географии. Первоистоки «хорологического бренда» в географии уходят вглубь веков, но, по справедливости, «фундатором» хорологического подхода в географии следует, безусловно, считать барона Фердинанда фон Рихтгофена (геолога по первичному образованию) и не только потому, что он первым «озвучил» его. Более существенно то, что хорологический смысл своего подхода он видел в причинной взаимосвязи различных объектов и явлений в определенных районах, что полностью соответствовало его видению специфической цели географии, которая, по его мнению, заключалась в сосредоточении внимания на разнообразных явлениях, которые в тесном взаимодействии друг с другом проявляют себя на поверхности Земли. Если исходить из того постулата, что взаимодействие, взаимозависимость принимаются как диагностическое свойство систем, то следует согласиться с тем, что хорологический подход Рихтгофена одновременно являлся системным, обеспечивавшим единую формальную методологическую базу исследования. Нет ничего удивительного в том, что и гипотезы о происхождении рельефа Китая, равно как и другие свои идеи, отраженные в пяти томах о Китае, он формулировал, опираясь на подлинно научный хорологический подход, из которого впоследствии неблагодарные потомки выхолостят научное содержание, отождествив с элементарным описанием района. Иногда отсчет «хорологического метода» начинают от К. Риттера, вероятно, имея в виду то обстоятельство, что тот настаивал на эмпирическом характере географии, на необходимости максимального учета эмпирики наблюдений. Действительно, согласно Риттеру, предмет географии составляют «пространства на земной поверхности, поскольку пространства эти наполнены земным веществом, к какому бы царству природы вещество это не принадлежало и в какой бы форме не проявлялось» (9, с. 481). И даже трактуя взгляды Геттнера на сущность хорологического подхода, порицатели последнего часто оперируют как раз мыслями Риттера о земном пространстве как «вместилище», «полом ящике» природного и культурного субстрата. Безусловно, позиция Риттера в отношении теоретического фундамента географической науки, пожалуй, наиболее «ущербна» с академической точки зрения и весьма «выигрышна» для критиков географии, однако, возводить этого автора в ранг «отца-фундатора» хорологического подхода нет никаких оснований (кстати, он не использовал термина «хорология» вообще), равно как и забывать о том, что суть даже «риттеровского хорологизма» заключалась, в том числе, в стремлении понять взаимоотношения, причинные взаимосвязи, скрепляющие территориальную целостность, а ключевое слово исследований Риттера — Zusammenhang («связь», «связность»), которое он ассоциировал со свойством сцепления различных объектов друг с другом. Гумбольдт также не уставал подчеркивать единство и связь всего в природе. Как более ярко выраженного «естественника» и сделавшего более крупный вклад в развитие естествознания, его старательно оберегают от «дурного влияния» хорологического подхода (7), однако оба ученые немало удивились бы, узнав при жизни, что их «развели» по разные стороны хорологической «баррикады». Они, действительно, исповедовали несхожие научные взгляды, особенно относящиеся к теологической природе бытия, скорее всего, существенно разнилась степень таланта ученых, но их «разногласия» в области трактовки так называемого «хорологического метода» — фикция, настойчиво пропагандировавшаяся в советской литературе. Нетленный вклад Рихтгофена в географическую науку состоит в том, что он одним из первых наивысшую задачу географии увидел в выделении связей и отношений человека с неживой и живой природой Земли с учетом того, что последняя также связана с неживой природой. Можно сказать, что он в какой-то мере предвосхитил некоторые идеи В. И. Вернадского, касающиеся учения о биосфере и биокосного вещества. Увы, хорологический подход в географии позже стал ассоциироваться не с Рихтгофеном, а с Геттнером, методологические взгляды («упакованные» в сложные, не всегда четкие формулировки) которого, несмотря на выдающийся вклад в науку, дают повод не только для содержательной дискуссии, но и двусмысленных выводов. Мы ни в коем не случае не подвергаем сомнению универсальность и всеохватность хорологической концепции Геттнера, имеющей право на существование. В отличие от взглядов своих предшественников в основе его трактовки лежит уже не примитивное размещение объектов и не «заполнение» пространства земным «веществом», «но прежде всего пространственные отношения на земной поверхности, пространственные сочетания и связи предметов и явлений, структурные характеристики индивидуальных районов (местностей)» (11, с. 97). Речь идет лишь о «нюансах», об отдельных спорных методологических установках этого автора. Представителям как естественной, так и гуманитарной географии, «радикалам» и «традиционалистам» трудно воспринять ту науку, смысл которой заключается «не в познании каких-то всеобщностей..., а в познании фактической действительности, отдельных действительных фактов» (4, с. 200), а также согласиться с утверждением, что истинная география имеет косвенное отношение к отраслевым географическим наукам и ограничивается лишь страноведением. Для гуманитарной географии подобное видение ее предмета уж точно неприемлемо. Как известно, учение А. Геттнера в СССР было объявлено лженаучным (презр.: «геттнерианство»), и не только потому, что это были взгляды представителя враждебного государства. Если бы Гетгнер столь самоотверженно не «вторгался» в ландшафтную причинно-следственную природу связей между объектами (включая человека) и явлениями, заполняющими земное пространство, и не «покушался» на «святая святых» — формационное, классовое общество путем его «привязки» к ландшафту (Геттнер полагал, что человеческое общество представляет собой географический объект, тесно связанный с ландшафтом), его престиж в советской науке, по всей вероятности, соответствовал бы его истинному таланту. Показательно, что если не «боготворивший» в молодости, то, по крайней мере, высоко чтивший Геттнера академик Григорьев в зрелые годы, возможно, испугавшись оргвыводов, практически отрекся от так называемых «хорологических» идей своего кумира, а вышедшая в 1966 г. под его редакцией «Краткая географическая энциклопедия» концепцию Геттнера назвала «тупиковой». (Данный поступок достоин большого сожаления, так как, по мнению Эрнеста Файбусовича, не исключено, что «развитие географической науки на базе хорологической концепции (а признание пространственного сочетания объектом географического изучения и есть суть хорологии), особенно советскими учеными-ландшафтоведами и сторонниками “районной” школы в экономической географии конца 20-30 гг. могли привести к возникновению в ее недрах учения о системах. В сущности, оно уже использовалось в неявном виде, — пишет он. — И только понятная в этот период боязнь широких обобщений философского характера, “отсебятины”, не совпадавшей с буквой догматического марксизма, идеологических “ошибок” не позволила географам сформулировать системную концепцию до фон Берталанфи, лишила их прироритета в формировании новой общенаучной методологии» (14, с. 14). Сегодня с уверенностью можно утверждать, что критика идей Геттнера во многом была огульной и велась с антинаучных позиций. Его так называемая «хорологическая концепция» с непонятым многими акцентом на «заполнение пространства» вовсе не была обязательной для «исполнения» советскими географами (ведь можно было взять за образец идеи Рихтгофена), и постоянные «кликушествования» по ее поводу («Карфаген должен...», etc.) играли роль обыкновенного «подручного» средства в их идеологической борьбе. К сожалению, крайними в этой борьбе неизменно оказывались географы-обществоведы в связи с объективным запаздыванием в развитии методологических основ своей науки. Геттнер — автор выдающегося труда «Землеведение» («Erdkunde»), который включает 19 томов, посвященных Азии и Африке. Повторимся, несмотря на даваемый потомкам повод двусмысленного толкования своего учения (география «объясняющая наука», но номотетическая область исследования!), заслуги Геттнера во многих областях географии (в том числе в сфере географического образования) колоссальны. Иногда «фантазии» наших методологов от географической науки заходят настолько далеко, что хорологическая концепция в географии объявляется плодом коллективного творчества — Гумбольдта — Риттера — Рихтгофена — Геттнера — Хартшорна. Дескать, причинно-следственные связи между отдельными географическими явлениями на той или иной территории рассматривались всеми этими учеными, а Гумбольдт и Риттер, поставив вопрос о поиске общих принципов существования географической оболочки, дали «зеленый свет» универсальной научной концепции хорологии — науке «о пространствах». Только при очень сильном воображении можно совместить научные взгляды всех поименованных авторов, уже не говоря о том, что причинно-следственные связи между отдельными географическими явлениями пытались небезуспешно обнаружить еще античные и средневековые географы, а также представители философско-феноменологического сообщества. Так, отношение Ричарда Хартшорна к хорологической концепции Геттнера весьма своеобразно. «Смысл хорологического подхода, — благожелательно заключает он, — состоит в выявлении особенностей районов и местностей путем осмысливания совместно существующих и взаимосвязанных сред реальности и их разнообразных проявлений и в стремлении познать целостность земной поверхности со свойственным ей устройством, представляющим сочетание непрерывных крупных и мелких районов и местностей» (16, р. 13). Однако окончательно «запутавшись» в вопросе о том, является география наукой или искусством, Хартшорн полагает, что принятие данной концепции на вооружение географами все равно не сулит больших успехов. «Ученые которые не могут согласиться с тем, что эмпирически обнаруживаемые индивидуальные характеристики важны для географии, потому что они не могут понять необходимости этого, предпринимают повторные попытки изменить объект, чтобы согласовать свои взгляды с тем, что должно быть наукой, — размышлял он. — Долгая история таких попыток показывает, что единственный результат их сводится к личному крушению и профессиональной несостоятельности, к попыткам “просунуть квадратный кол в круглое отверстие”» (цит. по: 5, с. 471). С учетом того, что Хартшорн настаивал на том, чтобы пишущие на методологические темы добросовестно прочитывали произведения тех авторов, которых они критикуют, последуем этому похвальному совету. Мнение о небольшой пользе хорологической концепции Геттнера оставим на совести Хартшорна (это зависит от творческого «вкуса»), но дело вовсе не в этом. «Эмпирическое обнаружение индивидуальных характеристик» — прием, в равной мере присущий как физико-геогра- фам, так и географам-гуманитариям, его полезность очевидна каждому географу, но им вовсе не исчерпываются методы и познавательные средства географической науки, и поэтому нет необходимости пытаться «просунуть квадратный кол в круглое отверстие». Идентификация одного геосистемного подхода в географии как бы «обессмысливает» фразу Хартшорна, поскольку смещает традиционные представления о незыблемости объекта исследования в географии. Обратимя к оценке Анатолия Исаченко (в качестве научного редактора) следующей фразы из книги Престона Джеймса и Джеффри Мартина: «Представление о географии как о хорологической науке не было новым к тому времени, когда разработкой этой концепции занялся Геттнер. Хартшорн проследил неоднократное появление этого взгляда на место географии среди других областей исследования в сочинениях различных ученых начиная с XVIII в. О том, что география рассматривает вещи и явления на поверхности Земли в их пространственном аспекте в отличие от истории, которая имеет дело с их расстановкой и развитием во времени, рассказывал в своих лекциях, читанных в Кёнигсбергском университете, еще Иммануил Кант, Гумбольдт придерживался той же точки зрения на географию, причем, быть может, без ссылки на Канта. Еще в 1832 г. Юлиус Фрёбель указал на тождественность идей Канта и Гумбольдта, но его работа осталась без внимания, и ее как бы вновь открыли лишь много десятилетий спустя. Рихтгофен также придерживался этого представления» (5, с. 259). Эта цитата любопытна не только тем, что она расширяет наши знания об эволюции хорологического подхода, но и соответствующим примечанием научного редактора: «Ни Гумбольдта, ни Рихтгофена нет оснований относить к сторонникам хорологической концепции географии» (там же). Как же, разве могли прибегать видные представители естественной географии (один из них, по нашему мнению, может считаться соавтором концепции) к «презренному» хорологическому подходу, несостоятельному в теоретическом и прикладном отношениях, который имманентно присущ только географам-гуманитариям? А то, что Гумбольдт называл географию «землеописанием» (Erdbeschreibung), занимающимся изучением множества разнообразных взаимосвязанных предметов и явлений, совместно существующих на отдельных сегментах земной поверхности, это, дескать, к делу не относится, поскольку один из основателей физической географии и ландшафтоведения не мог прибегать к «хорологическому» методу по определению. Ситуация с оценкой сущности хорологического подхода в географии становится и вовсе двусмысленной, когда цитируемый автор в известной своей методологической работе честно признается в том, что «кратко сформулировать сущность этой концепции непросто.,.» (7, с. 76,77). Если «непросто», то тогда, может быть, стоит более пристально осмыслить творческое наследие Геттнера, Рихтгофена и других авторов, мнения которых часто «расходились» и которые никогда не сводили суть хорологического подхода к «описательству», «ползучему эмпиризму», стандартной характеристике фактов и явлений, что стремятся приписать авторам прошлых столетий их современные интерпретаторы. В конце концов, нечетко сформулированную концепцию, может, и не стоит возводить в ранг «эпохального открытия», именовать настоящей концепцией? Возможно, ею следует пренебречь (как, например, молчаливо пренебрегают современные физико-географы мнением Льва Берга о том, что физическая география составляет одну из частей космической физики) или, точнее, — отделить от нее «плевелы», связанные, например, с игнорированием этим ученым важности родовых понятий и обобщений в географии, с преувеличением роли страноведения и фактора «заполнительности» пространства и отдать лавры Рихтгофену? Итак, при ответе на поставленный выше вопрос: какой хорологический подход изжил себя в географии? — следует помнить о следующих принципиальных моментах. Первое. Исследование причинной взаимосвязи различных объектов и явлений в пределах ограниченных территорий и акваторий (в том числе и прежде всего — связи человека с его физико-географическим и биотическим окружением), наряду со взглядом на мир, как на целостность, является приоритетным направлением географических исследований. В нашем представлении, именно такое «пропедевтическое» направление носит название хорологического и призвано играть роль «краеугольного камня» в методологии географического познания. Если под хорологическим подходом понимать элементарное описание (инвентаризацию) объектов на земной поверхности, то такой подход явно себя изжил. Второе. В трудах Альфреда Геттнера действительно нелегко обнаружить четкое определение сущности хорологической концепции, может быть, потому, что последнюю он ассоциировал с географической. Одна из наиболее удачных формулировок, проливающих свет на интересующий нас предмет, была приведена выше: «Географическая концепция подчиняется двум точкам зрения: с одной стороны, она имеет в виду распространение отдельных явлений по Земле, с другой стороны, она исследует существование и совместное действие различных явлений на одном месте земли. Систематическое изложение географии должно считаться с обеими точками зрения» (4, с. 199). Подобная трактовка дает основание его критикам утверждать, что идея о том, «как заполнено пространство», недостаточна для торжества его хорологического подхода, а идея анализа причинных связей между различными царствами природы убедительнее изложена Ф. Рихтгофеном. Нам представляется, что хорологическая концепция одного из крупнейших географов всех времен Альфреда Геттнера не может быть использована современной географической наукой без «изъятий» — конечно, не из-за «влияния идеалистической философии», «игнориро- вания закономерностей развития общества» или мнимого отсутствия «диалектического подхода», что инкриминировалось ему советской наукой. Несколько «несвоевременными» являются его взгляды, в соответствии с которыми: а) эволюционные аспекты развития «всех царств природы» и «циклов явлений» не представляют существенного интереса для географии; 6) истинной географией всегда было и остается страноведение, а отраслевые географические дисциплины имеют к ней косвенное отношение и т. д. На наш взгляд, было бы справедливее, если бы концепция Геттнера именовалась «хорологической концепцией Рихтгофена — Геттнера». Третье. В «геттнерианском» понимании хорологического подхода, конечно же, нет абсолютно никаких оснований исключать при его использовании номотетическую составляющую географических исследований, поскольку при изучении тех же единичных (уникальных) объектов очень часто может обнаружиться необходимость эмпирической генерализации (при использовании некоторых положений теории хаоса отпадает и эта необходимость). Что же касается трактовки Рихтгофена хорологического подхода, то в этом случае сама альтернатива «идиографизм — номотетизм» кажется обычной «тиранией слов». Четвертое. Хорологическая парадигма в любой ее интерпретации зародилась в недрах «общей географии» и отражает качественное состояние как гуманитарной, так и естественной географии. Попытки некоторых отечественных авторов жестко связать с «экстенсивным» хорологическим подходом лишь общественную географию отражают как стремление повысить таким способом «рейтинг» своей дисциплины, так и нежелание разобраться с местом подхода в эпистемологических тонкостях его применения. Кроме того, следует помнить о том, что хорологический метод лишь «наполовину» определяет специфику и естественной, и гуманитарной географии, и без его использования немыслима каждая из них. Вторая «половина» ассоциируется с предметом географического исследования. (В этой связи замечание о том, что «география... без хорологии невозможна, и никто из бесчисленных критиков так и не привел ни единого примера нехорологического географического исследования» (12, с. 20), можно понимать и таким образом, что «хорология — это еще не вся география».) Пятое. Свидетельством эффективности хорологического подхода можно считать тот факт, что он сыграл существенную роль в развитии многих географических субдисциплин и научных школ (в частности, ландшафтоведения, школы пространственного анализа и т. д.), впрочем, как и всей географической науки в целом, поскольку география без хорологии просто немыслима. Весь ход развития научной географии в последние десятилетия со всей очевидностью показал, что продолжать по инерции «цепляться» за устаревшую и во многом надуманную трактовку хорологического подхода в географии — значит дискредитировать сам предмет «почтенной» науки. (По этому поводу остроумные российские географы писали следующее: Борис Родоман: «Неблагодарные советские географы, старавшиеся быть или казаться марксистами, предавали анафеме своего, в сущности, учителя, немецкого географа А. Геттнера ...за его хорологическую концепцию» (10, с. 53); Валерий Пуляркин: большая часть XX в. прошла, «с одной стороны, под знаменем утверждения в мире хорологической концепции Геттнера, с другой — под знаком ее критики и стремления ее ниспровергнуть» (8, с. 81). К тому же, хорологическая концепция претерпела, по целиком разделяемому нами мнению Владимира Стрелецкого, «грандиозную трансформацию». Географы, в большинстве своем, — считает он, — далеко отошли от представлений о пространстве как “полом ящике” вместилище объектов. Огромные изменения в философии, естествознании, самой географии способствовали тому, что взгляд на пространство как на “пустоту” все более вытеснялся его реляционными трактовками... В сами термины “хорология”, “хорологический подход” теперь вкладывается, как правило, совершенно иной смысл, чем на рубеже XIX-XX вв.» (11, с. 99). Это ровно то, что мы и старались доказать. Литература 1. Асланикашвили А. Ф., Саушкин Ю. Г. Новые подходы к решению методологических проблем современной географической науки // География в Грузинской ССР. Вып. 1. Тбилиси, 1975. 2. Берг Л. С. Всесоюзное географическое общество за сто лет. М.; Л., 1946. 3. Герасимов И. II. Современная антропогеография на хорологической основе, прагматизм, количественные методы и тенденции к конструктивизму (о книге П. Хаггетта) // Изв. ВГО. № 6. 1980. 4. Геттнер А. География, ее история, сущность и методы. Л.; М., 1930. 5. Джеймс II., Мартин Дж. Все возможные миры. История географических идей. М., 1988. 6. Ефремов Ю. К. География: некоторые итоги и перспективы // География в системе наук. Л., 1987. 7. Исаченко А. Г. Теория и методология географической науки. М., 2004. 8. Пуляркин В. А. История географических идей в кривом зеркале советских географов- георетиков // Вторые сократические чтения по географии: Сб. докл. под ред. В. А. Шупера. М., 2001. 9. Риттер К. Идеи о сравнительном землеведении // Магазин землеведения и путешествий. Географ, сб., издав. Н. Фраговым. Т. 2. М., 1853. 10. Родоман Б. Б. Введение в социальную географию. (Курс лекций). М., 1993. 11. Стрелецкий В. Н. Парадигмы геопространства и методология культурной географии // Гуманитарная география. Научный и культурно-просветительский альманах. Вып. 1. М., 2004. 12. Ткаченко А. А., Файбусович Э.Л. Альфред 1еттнер и российская география // Вестник тверского государственного университета. № 22 (82), 2008. 13. Ткаченко А. А., Файбусович Э. Л. Российская география и Геттнер: сто лет непростых отношений // География (метод, газета для учителей географии, экологии и природоведения). № 5, март. 2009. 14. Файбусович Э. Л. Современная парадигма и развитие новых направлений социально-экономической географии. Автореф. на соиск. уч. степени докт. географ. наук. СПб., 1997. 15. Харвей Д. Научное объяснение в географии. М., 1974. 16. Hartshorne R. Perspective on the Nature of Geography. Chicago: Rand McNally, 1959.