Гл а ва 15 НАУКА ИЛИ «ОНТОЛОГИЗИРОВАННАЯСХОЛАСТИКА»?
«Смысловодство» и «имиджеводство» вместо географии. Согласно бытующему мнению, «родимым пятном» российского обществоз- нания признается так называемая «онтологизированная схоластика», которая, к сожалению, не обходит стороной и гуманитарную географию. Многие публикации здесь, как и прежде, ассоциируются с формальным знанием, оторваны от реальной жизни и нередко представляют собой бесплодное умствование. Некоторые авторы (причем не только отечественные) в поисках «парадигмального эффекта» «столбят» все новые и новые научные направления, самозабвенно увлекаясь истолкованием их эпистемологии, забывая о «материнском стволе» географии (к примеру, о такой благодатнейшей, но незаслуженно игнорируемой отрасли как аграрная география), порой оголяя целые научные школы. Можно, конечно, предположить, что российская гуманитарная география переживает стадию анализа и уже недалек тот час, когда вот-вот ей на смену придет стадия синтеза. Но Николай Баранский полагал, что те, кто при объяснении процесса дифференциации географии пользуется схемой «вначале анализ, а потом синтез», фактически проводят линию на «разбазаривание географии» (2, с. 197). (Совсем по другому поводу, но «уместно» для иллюстрации нашей мысли, Дмитрий Менделеев писал: «...Людскому уму мало одних частностей: необходимы сперва систематические обобщения... Если еще нет развития всех или хоть большей части этих обобщений, знание — еще не наука, не сила, а рабство перед изучаемым».) Окрыленный успехами дифференцированного развития науки, академик Наливкин в свое время высказал соображение о полной «самоликвидации» наук «широкого профиля, в частности геологии и географии: «Интересно бы знать, какая классификация наук будет еще через 50 лет? Одно можно сказать, что науки геология и география перестанут существовать» (курсив наш. — Ю. Г.) (4, с. 89). Ученый «самую малость» ошибся, но ситуация на самом деле достаточно сложна. Во-первых, одно лишь познание парциальных частей не дает познания целого, а, во- вторых, существует серьезное опасение того, что некоторые новые научные направления вовсе не являются частями целого, а отражают увлечение коллег побочными рефлексиями, имеющими косвенное отношение к географической науке. Не дифференциация гуманитарной географии уничтожает ее целостность — последняя «тает» из-за фактического отсутствия попыток синтеза и опасного сходства некоторых модных разработок с социологически модифицированными «троянскими конями». Вместо того, чтобы в повседневном режиме генерировать новые теоретические идеи и вырабатывать конкретные рекомендации по развитию регионов и регионального маркетинга, по размещению промышленных предприятий и банков, по совершенствованию транспортных и миграционных потоков, реконструкции городов и экистическо- му обустройству сельских местностей, по организации сети школ, детских учреждений, объектов культуры и т. п., географы-обществоведы увлеченно ищут доселе «нераспаханные пространства» и новые методы исследования, как бы продолжая по инерции «эксплоративную», экстенсивную эпоху в географии. Констатируя этот факт, мудрый Алексей Пуляркин писал: «Особые трудности в проблеме единой географии возникли ...во второй половине XX в., когда множатся, как грибы, многочисленные дисциплины, не обнаруживающие сколько-нибудь существенных связей с естественно-территориальной основой: география культуры, религий, политическая география и т. д.» (6, с. 19, 20). Несмотря на несколько резковатый стиль автора (та же геополитика теснейшим образом связана с естественной средой, с «непоколебимыми цепями гор»), общий вывод автора об «отсутствии связей» трудно оспорить. Искусственное конструирование новых субдисциплин в гуманитарной географии чем-то напоминает сегодня шутливый лозунг: «Имид- жеводство и смысловодство — наше производство» (что-то вроде: «Экономика знаний и смыслов вместо экономики стали и чугуна»). Что ж до «старых», так и не достигших стадии «расцвета смысла» отраслей нашей науки, то здесь господствует искреннее пренебрежение. «Тьмообразное» распространение все новых направлений «окологуманитарной» географии некоторые авторы отождествляют с бурным развитием третичного и четвертичного секторов в экономике. Но с частичным схлопыва- нием мирового кредитного пузыря в 2008-2010 гг. речи об упомянутых секторах, как известно, несколько поутихли, равно как и разговоры о производстве смыслов и концептов (по остроумному замечанию известного колумниста Максима Соколова, «отдельные производители смыслов, похожие на кур с отрубленными головами, по инерции бегающих по двору, общей картины не меняют»). К сожалению, перемены в экономическом климате мало сказались на течении теоретической мысли в гуманитарной географии. Наблюдающееся «расслоение» гуманитарной географии и появление новых модных направлений (часто относящихся скорее к географической социологии) демонстрируют скорее ее слабость, чем силу, хотя, вопреки высказываемым опасениям, трагедии в этом нет — «маргинальные» и описательные географии также имеют право на существование. Важно, чтобы научные поиски географов-гуманитариев не напоминали то самое «дилетантское барахтанье в предметах смежных наук» (цит. по: 5, с. 56), и уж, конечно, «география определяется качеством географов, и география, которой они занимаются, не несет ответственности за эту ситуацию» (там же, с. 197). Применительно к российским реалиям чрезмерное увлечение авторов в лучшем случае «полугеографическими» сюжетами (при фактически полном или частичном забвении направлений, оправдывающих частицу «гео») отчасти можно объяснить деидеологизацией гуманитарной географии после многих десятилетий ее целенаправленной и насильственной экономизации (чтобы, не дай бог, не концентрировалось внимание на человеке — «ничтожном винтике» государственной машины). Однако интернациональный характер процесса «расползания» гуманитарной географии позволяет думать о том, что причины подобного явления имеют более сложную, гетерогенную природу. Исследуя вопросы методологии научного познания в географии, конечно же, следует постоянно помнить о ее многозначности, о двух полярных трактовках географии — как описания и как науки. Экстенсивные хорологические зарисовки «на глазок», фотографические «слепки» окружающего мира, хотя и требуют известного мастерства, часто служат одним из самых серьезных препятствий на пути развития географии как науки и внедрения ее результатов в практику. Односторонняя эксплоративная (открывательская) парадигма в географии давно уже стала достоянием истории. Любая наука вряд ли будет востребована обществом, если «законсервируется» на стадии эмпирического знания, сохранит фрагментарное теоретическое видение окружающего мира и будет перегружена аксиологической проблематикой — в ущерб онтологической и гносеологической. «Чем ближе научный охват реальности к человеку* тем объем, разнообразие, углубленность научного знания неизбежно увеличиваются, — писал Владимир Вернадский. — Непрерывно растет количество гуманитарных наук, число которых теоретически бесконечно, ибо наука есть создание человека, его научного творчества и его научной работы; границ изысканиям научной мысли нет, как нет границ бесконечным формам — проявлениям живой личности, особенно человеческой, которые все могут явиться объектом научного искания, вызвать множество особых конкретных наук» (3, с. 503). Еще раз заострим внимание на том факте, что процесс дифференциации гуманитарной географии не представляет собой ничего удивительного — предосудительно искусственное конструирование новых субдисциплин, в лучшем случае «безнадежно» удалившихся от «материнского» ствола географии, в худшем — нежизнеспособных, подобных легковесным музыкальным «шлягерам» (о «расползании географии в разные стороны» писал еще Докучаев). Перманентное разрастание предметного поля географической науки практически не оставляет шансов для интеграции ее «окраинных», «маргинальных» сегментов, хотя, с другой стороны, в этом нет особой необходимости. Даже в «ар- хицелостной» физике имеются области, совмещение которых под общим знаменателем выглядит противоестественным. Что изучается и главное — зачем? Б любом случае познание целостной гуманитарной географии невозможно без анализа ее отдельных составляющих. «Природа не знает ни геоморфологии, ни гидрологии, ни биогеографии, ни географии населения, ни всех других географий. Она едина и неделима. Но познать ее нельзя, не разъяв предварительно на части», — справедливо замечают Алексей Ретеюм и Леонид Сереб- рянный (7, с. 19). Чтобы делать хоть какие-то экстраполированные выводы, вряд ли корректно ограничиваться нынешним состоянием российской гуманитарной географии. Обратимся, например, к американской конкретике, в частности, к тематическому содержанию ежегодной конференции (съезда) Ассоциации американских географов (ААГ), участником которой автору довелось стать в 2010 г. (г. Вашингтон). Съезды ААГ фактически превратились в ежегодные собрания мировой географической общественности, в которых принимает участие от б до 8 тыс. географов, в том числе — множество иностранных. В последние годы российская и постсоветская тематика все шире представленной на съездах ААГ. В 2010 г. около 20 секций (60-80 докладов) были посвящены постсоветскому пространству — в частности региональному развитию, географии индустриальных городов, миграциям населения, климатическим, социально-экономическим и геополитическим изменениям в Арктике. В США мирно уживаются несколько географических обществ, существенно различающихся по характеру своей деятельности, количеству членов, финансовым возможностям и т. д. Во-первых, это АГГ — наиболее многочисленное, объединяющее, главным образом, университетских работников и являющееся «сугубо» общественной, некоммерческой организацией с ярко выраженной научной ориентацией, поддерживающее свою деятельность за счет взносов и спонсорских пожертвований (штаб-квартира в Вашингтоне). Во-вторых — Национальное географическое общество — чисто коммерческий «брэнд», связанный с выпуском популярного журнала “National Geographic Magazine”, атласов, картографических материалов, цифровых и прочих фотографий и имеющий сайты электронной коммерции. В последние годы резко усилило коммерческую активность в Восточной Европе — в этом смысле это общество является для РГО довольно серьезным и опасным конкурентом. В-третьих — Американское географическое общество (АГО), состоящее не только из профессиональных географов, но и лиц, интересующихся географией. Довольно старое (основано в 1852 г., местонахождение штаб- квартиры — Нью-Йорк), по количеству членов (около 4 тыс.) в несколько раз уступает ААГ. Имеет свой журнал (“Geographical Review”) и другие издания. Занимается организацией экспедиций, изучением отдельных стран, транспортных путей и т. д. (Нетрудно видеть, что РГО совмещает функции всех этих ассоциаций, поэтому наши международные связи должны строиться с учетом специфики всех американских обществ. Между тем, в прессе и на телевидении постсоветских стран информация о любом из них зачастую подается как о единственном географическом обществе США, что порождает недоумение.) После не совсем благоприятных для географии лет (конец 70-х и начало 80-х в связи с экономическим спадом), закончившихся сокращением ассигнований на высшую школу и гонениями на социологические исследования, в т. ч. гуманитарную географию (так, в 1981 г. опекунский совет Университета штата Мичиган единогласно проголосовал за ликвидацию географического факультета), географами США был принят негласный курс на резкое повышение прикладной роли географии (и, прежде всего, гуманитарной), и он отчетливо проявился на упомянутой конференции. Усилились тенденции к релевантности исследований, поддержке количественных и аналитических методов, ГИС и т. д. (торжество этих тенденций неизбежно ждет отечественную географию, и к этим переменам следует готовиться заблаговременно). По сложившейся традиции на конференции явно доминировала гуманитарная, а не естественная тематика. Наиболее представительными и востребованными аудиторией оказались такие программные рубрики как геоурбанистика, экогеография (геоэкология), политическая география, культурная, экономическая, пространственный анализ и моделирование, геоинформационные системы, а также региональная география. Среди других сюжетных линий отметим, прежде всего, прикладную географию, географию сельского хозяйства, историческую, поведенческую, этническую, гендерную, медицинскую, военную, географию бизнеса, землепользование, региональное планирование, население, географию транспорта, географию киберинфраструктуры, глобальные изменения, а также географическое образование. Проблемы пространственного анализа и моделирования (в наибольшей степени ассоциирующиеся с теоретической географией) оказались в центре работы секций форума, ориентированных на вопросы пространственной динамики инноваций, человеческого капитала и связанного с ними регионального развития. Помимо традиционных исследований в этих направлениях, отдающих приоритет изучению факторов диффузии и географии инноваций, региональных инновационных систем, роли «креативного» капитала и «культурной экономики» в развитии крупных городов, на съезде впервые существенное внимание было уделено вопросам инновационной и «креативной» экономики периферийных районов. Нобелевский лауреат в области экономики Пол Кругман выступил на съезде с докладом «Новая география: теперь в зрелом возрасте», в котором подытожил несколько десятилетий развития своих научных идей. Он, в частности, отметил, что его экономико-математический подход к моделированию региональных диспропорций не является антагонистом более традиционных и менее абстрактных методов исследования, превалирующих в экономической географии, а наоборот — они дополняют друг друга. Кругман убежден, что его теория регионального развития (поляризации) находит подтверждение в формирующейся пространственной структуре экономики стремительно развивающихся стран Азии, прежде всего, КНР. Выступление автора по тону и содержанию контрастировало с жесткой критикой его работ, прозвучавшей во время обсуждения «новой экономической географии» на предшествующем съезде ААГ в 2009 г. (в отсутствии самого Кругмана). В отличие от отечественных географов, географы США самое пристальное внимание уделяют ГИС-технологиям — прежде всего, в таких областях как поддержка пространственных решений, эпидемиология, биоразнообразие и т. д. На заседаниях многих секций, посвященных ГИС, были представлены последние достижения в области разработки и применения систем поддержки пространственных решений (СППР) — речь идет об эффективности внедрения подобных систем, их влиянии на качество и надежность принятых решений и т. д. Из большого количества технических задач особое внимание было обращено на вопросы стандартизации процесса разработки СППР; развития сетевой инфраструктуры, необходимой для работы рассредоточенных СППР; разработки аналитической базы с ППР; анализ конкретных случаев внедрения и применения СППР. Отдельные сессии были посвящены программному обеспечению с открытым кодом и его возможном применении в области СППР. Даже самые «экзотические» доклады по культурной (в т. ч. гуманистической, ментальной) географии на конференции опять-таки отличались ярко выраженной прикладной составляющей, чего так не хватает нам. (Приведем почти «наугад» названия нескольких докладов: «Кто я? Где я? Социологическое исследование религиозного ощущения места и принадлежности у молодежи» [секция «Молодежь, религия и «родной край»]; «Толерантные беженцы: интеграция и ожидание благодарности» [секция «География толерантности»]; «Что представляет собой “городское здоровье”?» и «Душа желает, однако тело немощно: исследование санитарных условий социальных групп в целях устойчивого развития» [секция «Здоровые политика и общество» и т. д.].) Не делала особой «погоды» на конференции картографическая тематика. Как известно, в СССР задача данного направления не сводилась к генерализации при переходе от более крупных масштабов карт к более мелким, а ассоциировалась с процессами моделирования и абстрагирования изображаемого пространства, что, по мнению наших картографов, давало широкие возможности для пространственно- временного анализа и синтеза любых тел и явлений в геосфере (для «материализации» известного афоризма Баранского «карта есть альфа и омега географии»). Позиция Константина Салищева, Александра Асланикашвили и других ведущих картографов состояла в том, что данное направление служит связующим звеном, «мостом» между различными отраслями географической науки и основой их системного единства (см., в частности: 1, с. 6-27). Похоже, в США преобладает несколько иная точка зрения, в соответствии с которой карта является далеко не единственной, а, следовательно, не универсальной формой представления результатов в географии. Собственно говоря, и некоторые отечественные авторы, не умаляя роли картографического метода, ставили под сомнение его функции «альфы и омеги»: «При отсутствии долгосрочной информации, например, густой сети исходных данных, исследователь может ограничиться выведением установленных закономерностей в виде формул, моделей, принципиальных схем, не доводя дело до изготовления карты. Далее, в большинстве случаев карта отражает лишь площадные, но не пространственные особенности распределения. Ведь даже дистанционные методы не всегда обеспечивают проникновение сквозь земную поверхность и даже сквозь густой покров леса и, более того, поверхностное наблюдение не всегда позволяет раскрыть внутренние свойства объектов и их состояние. Поэтому претензии на уникальность и всеобщность картографического метода в географии, строго говоря, не оправданы» (7, с. 166,167). Тематика съезда американских географов косвенным образом подтвердила более слабую выраженность стержневой дисциплины в гуманитарной географии в сравнении с естественной (где в центре часто позиционируется комплексная физическая география), не говоря уже о слабой упорядоченности самой структуры гуманитарной географии. Конечно, никакой трагедии в этом нет, и все рефлексии относительно иерархии и таксономии научных направлений, отражающие убеждения «твердых» сторонников аналитического редукционизма, с одной стороны, и некого агрегатизма — с другой, схоластичны по своей сути. («Не ясно, например, охватывает ли социальное направление все внешнеэкономические аспекты общественной географии, — пишут авторы одной из наиболее глубоких работ по теоретическим вопросам географии в “позднем” СССР. — Действительно в общественно-географических дисциплинах часто присутствует своя социально-географическая составляющая, которая может даже преобладать [география обслуживания, рекреационная география]. Однако эта составляющая может и отсутствовать [например, — экономическая география]. В социальную географию не входят ни география населения, ни география культуры в целом, а только их социально-географические компоненты» [7, с. 164]. Действительно, все «не ясно», и это тот случай, когда «ясность» не имеет существенного значения, поскольку грани в науке аморфны.) Если структура «российской» гуманитарной географии мало чем отличается от «американской», то этого нельзя сказать об удельном весе отдельных направлений и парциальных проблем. Было бы несправедливо игнорировать появление нескольких глубоких исследований, выполненных российскими авторами в области социального развития регионов, городов и сельской местности в транзитивный период, воздействия различных факторов на динамику социальных процессов, оценки территориального диспаритета в доходах, обеспеченности основными услугами и т. д. Однако их можно сосчитать «по пальцам». Ничтожное количество трудов по использованию геоинформационных систем, по разработке прикладных аспектов развития отдельных отраслей экономики (особенно сельского хозяйства) в рыночных условиях и непропорционально высокая доля «модных» направлений — такова истинная ситуация в нашей гуманитарной географии. Нескончаемый поток диссертационных исследований, например, по географии туризма и рекреационной деятельности в последние годы порождает «смутные» сомнения относительно того, что данная сфера и есть передний край гуманитарной географии, что она является хотя бы в общих чертах сформировавшимся научным направлением со своим четким предметом, методом, целью, а не суммарным обозначением самых различных сведений из социологии, экономики менеджмента и сервиса и т. п. Многие уже защищенные диссертации по географии туризма лишены строгой и отработанной методологии исследования, а сам предмет исследования немыслимым образом растворяется в «мороке» наукообразных выкладок и обобщений. Критериям научно-исследовательской работы они едва ли отвечают и, как правило, представляют обыкновенные организационно-предплановые разработки, печатные услуги туристическому бизнесу или что еще хуже — обыкновенные компиляции. (Со времени защиты в СССР первой докторской диссертации по географии туризма Станиславом Ердавлетовым минуло несколько десятилетий, но теоретизация отрасли, на наш взгляд, идет вширь, а не вглубь, если не считать единичных работ, в частности Ларисы Мажар.) При этом «наука о туризме» за многие годы обросла многими мифами, которые самым непосредственным образом продолжают оказывать влияние на развитие научной рефлексии. Один из таких мифов связан с убеждением в том, что полноценный отдых обязательно предполагает перемещение человека на значительные расстояния, на чем, собственно, и «держится» международный туризм. Второй миф состоит в том, что туризм требует уникальных природных условий, хотя климат и природные особенности далеко не всегда являются определяющими в развитии (или неразвитости) рекреационной отрасли, и здесь надо постараться доказать причастность и место «географии». Тот же Сингапур давно снискал для себя славу «рая для туристов», хотя изнурительный климат и отсутствие значимых природных ресурсов, казалось бы, мало способствовали такой метаморфозе города. Имеет место и миф о том, что полноценным может быть только продолжительный отдых и т. д., и т. п. Логично предположить, что туристско-рекреационные геосистемы должны базироваться на природном субстрате. Различного иерархического уровня туристско-рекреационные системы экономического или социального субстрата могут иметь широкие причинные, функциональные или нормативные взаимосвязи, но их «геосистемность» при этом не очевидна, ее надо аргументировать специально, объяснять смысл «гео». Конечно, использование геосистемного подхода в гуманитарной географии (равно как и физической) не порождает неких мистических качеств, без которых установление причинно-следственных изменений вообще невозможно (во всяком случае, проблемы, возникающие при использовании геосистемного метода, не более сложны, чем те, которые возникают при попытках проанализировать изменения с помощью иных методов), однако, геосистема в основе которой лежит не природный, а экономический или социальный субстрат, должна быть объяснена концептуально. Иначе так можно дойти до партийных, профсоюзных, мафиозно-криминальных, «нетрадиционной любви» и других «геосистем», имеющих чисто символическое отношение к географии. Истинная географичность во многом определяется реальной связью (подчас «сильно» опосредованной ресурсными, антропологическими и другими детерминантами) объектов экономической, политической, социальной, культурной географии с объектами физической географии, непрерывным вещественно-энергетическим обменом в рамках механизма взаимодействия между природными и общественными системами. А этого как раз и не наблюдается. Общественный статус любой научной дисциплины (субдисциплины) зависит от множества составляющих, из которых упомянем три: «моду», связанную со становлением соответствующей отрасли знания, социо- морфность (как форму социального заказа со стороны рынка в обмен на деньги) и заблуждения самой научной «братии». Неслыханный взлет туристско-рекреационной «науки» в России в последние годы, по нашему мнению, в значительной мере обусловлен именно этими тремя составляющими. Впрочем, нередко речь идет вовсе не о заблуждении, а о ее имитации науки (о так называемых «симулякрах»), для чего соответствующие условия создает не только государство с его порой демагогическими заверениями в преданности демократическим идеалам и уважении к науке, но и бизнес с его далеко не всегда благородными целями. Поэтому «бесплодное любопытство» в гуманитарной географии поддерживается сегодня как государственной (академической и университетской) наукой, так и «независимой», которую оплачивает бизнес с помощью купленных экспертов. Об этом, как всегда образно, написал Вячеслав Шупер: «Даже в повседневной жизни рядовой потребитель в наше просвещенное время почти лишен возможности получить независимую экспертизу — если эксперт не куплен, значит, он никому не нужен, но ученый, которого можно купить, по определению не ученый» (8, с. 118). И дальше: «Наука должна служить обществу, неся золотые крупицы объективного научного знания, как она это делала всегда... Долг ученых — решительно оппонировать общественным предрассудкам, а не удовлетворять извращенные потребности разлагающейся элиты» (там же). . ..Итак, эволюция теоретизирования в отечественной гуманитарной географии во многом идет, к сожалению, экстенсивным путем — за счет расширения предмета исследования. Это видно и по названию дисциплины, которая в СССР первоначально называлась экономической географией, затем постепенно приобретала социальное, политическое, рекреационное, культурное, историческое, социально-экологическое звучание. Литература 1. Асланикашвили А. Ф. Единство и системная сущность географии и картографии // Человек и природа в географической науке. М., 1981. 2. Баранский Н. Н. Избранные труды. Научные принципы географии. М„ 1980. 3. Вернадский В. И. Научная мысль как планетное явление. Философские мысли натуралиста. М., 1988. 4. Наливкин В. В. И. В. Мушкетов и географическая геология // Известия ВГО. №3.1952. 5. Наука и искусство географии: спектр взглядов ученых СССР и США. М„ 1989. 6. Пуляркин В. А. Локальные цивилизации во времени и пространстве (взгляд географа. М„ 2000. 7. Ретеюм A. iO., Серебряный Л. Р. География в системе наук о Земле // Итоги науки техники. Теоретические и общие вопросы географии. Т. 4. М„ 1985. 8. Шупер В. А. Похищение теоретической географии (по поводу статьи В. Л. Каганского) // Известия РАН. Сер. геогр. № 2. 2010.