<<
>>

Поиск идей пространственного развития современной России.

Начиная с 90-х гг. прошлого столетия условия функционирования российской экономики существенно изменились: в стране вместо централизованно-планируемой экономики созданы основы рыночной, и термины «переходная экономика» и «страна с переходной экономикой» постепенно уходят в историю.
Одновременно были допущены достаточно серьезные просчеты в стратегии экономического развития, главным образом из-за череды слабых и непоследовательных попыток реформирования с фронтальными отступлениями. Эти вопросы выходят за рамки географического анализа, но они тесно связаны с проблемой смягчения региональных диспропорций и рационального размещения производительных сил РФ в условиях формирующегося рынка, о которой в федеральных органах в 90-е гг. мало кто вспоминал. Быстро растущее региональное социально-экономическое неравенство, методы региональной политики и принципы совершенствования межбюджетных отношений, правовые аспекты взаимодействия федерального Центра и субъектов Федерации становились предметом внимания чаще участников научных симпозиумов и семинаров, результаты которых правительство, впрочем, ни к чему не обязывало (см. в частности: 62). Внимание творческих коллективов и отдельных исследователей концентрировалось на выяснении преимущественно того, каковы сущность и цели выравнивания уровней социально-экономического развития регионов, а также методы оценки региональной экономической и социальной асимметрии, как нормализовать экономические отношения между регионами и центром, как активизировать роль банков, кредитно-финансовой деятельности и направить ее на обслуживание всех регионов, а не только Москвы и нескольких привилегированных регионов и т. д. (18, 19, 20, 21 и др.). (По инициативе Минрегиона в начале 2000-х гг. были разработаны и (частично) приняты десятки так называемых «стратегий развития территорий», для чего понадобилась «мобилизация» соответствующих научных кадров, в том числе экономико-географов.
При этом желание соответствовать федеральной программе и необходимость сдачи «в срок» подобных «стратегий», как правило, противоречили их главной цели — повышению эффективности экономики. Наше ознакомление с некоторыми из них, от трехстраничных до тяжеловесных манускриптов, убедило лишь в одном — в их абсолютной недееспособности, поскольку хрестоматийные цели и задачи подобных сочинений не содержали ответа на главный вопрос: с помощью какого механизма можно добиться реализации благих начертаний?). То есть, превалировали скорее «частные» проблемы регионального развития, чем вопросы построения общей модели размещения производительных сил и населения крупнейшего по территории государства на земном шаре, пытающегося, наконец, «вмонтироваться» в глобальный мирохозяйственный механизм. Лишь в последние годы предметом обсуждения стали аспекты, связанные с конкретной стратегией пространственного развития и выбором мест для создания тех или иных производственно-технических структур, способных обеспечить внутренний рынок высококачественными товарами и конкурентоспособность на мировом рынке. Тогда же применительно к России авторы стали оперировать термином «поляризованное развитие», в который, впрочем, до сих пор вкладывается разное содержание. Межрегиональные социально-экономические диспропорции в России возникли не на «пустом» месте. Кроме природного фактора, в их консервации определенную роль сыграла также неравноценность сохранившихся по регионам от советских лет основных фондов и научно- технического потенциала; несправедливость, связанная с действием механизма бюджетного федерализма, несопоставимость инвестиционного потенциала регионов и т. д. Существенное значение сохраняет стадийное запаздывание отдельных регионов в осуществлении более ранних социально-экономических преобразований (индустриализации, электрификации, механизации сельского хозяйства, а позже — рыночных преобразований). Во многих регионах (особенно в Москве и Санкт- Петербурге) органы власти, благодаря «административному ресурсу», широко используют средства недобросовестной конкуренции, что также оказывает существенное влияние на субъекты экономической деятельности, ставя их в неравноправное положение.
При этом разрыв между российскими регионами в уровне социально-экономического развития и жизни населения существовал всегда (в том числе в советские годы), и в обозримой перспективе его вряд ли удастся ликвидировать Федеральному центру. Однако авторы, констатирующие этот тривиальный факт, нередко упускают из виду то обстоятельство, что после распада СССР на фоне усугубляющихся социально- 449 экономических контрастов разрыв в уровне социального развития проявился гораздо более ярко, чем экономического. По расчетам академика Александра Гранберга, сделанным еще в конце 1990-х гг., разрыв по объемам ВВП на душу населения между разными субъектами РФ составлял чуть ли не двадцатикратную величину и превышал различия в уровне развития как стран так называемого «золотого миллиарда», так и беднейших государств мира. По мнению некоторых авторов, «чтобы его преодолеть, наиболее отсталым субъектам Федерации понадобилось бы демонстрировать темп роста ВВП выше среднероссийского на протяжении десятков лет. В случае если аутсайдеры смогли бы достичь темпов роста ВРП на уровне 15-20 %, а Россия ограничилась 3-5% ВП в год, то отсталые регионы догнали бы “середняков” за 10- 15 лет» (цит. по: 75, с. 120). В начале 2000-х гг. колоссальное экономическое и социальное неравенство отнюдь не устранено, а в ряде случаев еще более усилилось, что подтверждается выводами авторитетных как российских и зарубежных экспертов, так и официальными статистическими данными. При этом более развитые субъекты Федерации отличаются более существенной дифференциацией доходов населения. Таковы, в частности, выводы доклада Программы развития ООН (ПРООН) о развитии человеческого потенциала в России на основе оценки социального развития регионов. В документе отмечается, что в целом по стране индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) растет, однако, показатели развитых регионов улучшаются быстрее, и поэтому территориальное неравенство усиливается. К числу развитых субъектов эксперты ПРООН помимо Москвы относят также Санкт-Петербург, Тюменскую область с Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами, а также Татарстан.
Ускорить развитие многочисленных «срединных» регионов, в которых сосредоточено две трети населения страны, возможно, как считают зарубежные эксперты, лишь за счет стимулов для активизации собственных ресурсов регионов, в том числе человеческого потенциала. Можно согласиться с теми авторами, которые утверждают, что Россию с опозданием в 20-30 лет «накрыла» мировая «региональная революция», связанная с кризисом старопромышленных регионов и выходом на «авансцену» тех регионов, которые более успешно смогли «вмонти- роваться» в глобальный рынок. К сожалению, среди них российских регионов и городов практически нет, если не считать попытки Москвы и Санкт-Петербурга занять более достойное место в функциональном механизме глобальной экономики и глобального рынка. Владимир Княгинин и Петр Щедровицкий акцентируют внимание на так называемых законах «региональной революции, действующих в глобальном экономическом пространстве и ведущих к образованию “новой региональной иерархии”». «Во-первых, — считают они, — локальные замкнутые рынки (курсив первоисточника — авт.) в новую организацию глобализованного мира просто не входят. Они выключены из активной экономической жизни и, по сути дела, не существуют для мира “геоэкономики” В Российской Федерации на сегодняшний день часть регионов тяготеет к внутренней замкнутости и очень сильно напоминает локальные рынки. Их будущее в современном мире в силу этого видится проблемным» (31, с. 123, 124). «Во-вторых, — полагают они, — пришло время, когда в лучшем положении находятся те, кто управляет потоками товаров, а не те, кто производит их. Выигрывают те, кто привлекает финансы, права, наиболее профессиональные кадры, кто придумывает и распространяет инновации. «Для территории способность влиять на глобальные рынки конвертируется в стоимость активов, к которой добавляется своеобразная региональная рента: возможность более эффективно и диверсифицировано распорядиться финансами, большую плату за рабочую силу, обеспечить большую ликвидность недвижимого имущества и пр.
Это выражается в направленности перемещения в пространстве экономической активности, когда одни регионы сознательно выносят за пределы своей территории определенные виды хозяйственной деятельности, передавая их на аутсорсинг другим территориям» (31, с. 124). Многие авторы приходят к выводу о назревшей необходимости разработки общей стратегии регионального развития. Однако задача преодоления трудностей на пути экономического роста, ускорения развития, поддержания необходимого баланса между социально-экономическими и региональными целями связываются обычно с разработкой комплексной стратегии развития государства. В идеальном случае стратегия предполагает наличие определенной теоретической концепции (именно этим она отличается от категории «экономическая и социальная политика», которая имеет более операциональное значение), а также сформулированных целей развития, увязанных со средствами их достижения. До последних лет полноценной научной концепции и стратегии социально-экономического развития РФ в подлинном смысле слова не существовало. В этих условиях неоднократно декларировавшиеся попытки разработать если не концепцию, то хотя бы программные документы пространственного развития страны на перспективу вызывали, по меньшей мере, недоумение, поскольку общая концепция должна предшествовать региональной, а не наоборот. Реализация в советском территориальном планировании идеи равномерного распределения сил по территории страны привела к тому, что в настоящее время множество производств и людей находятся в местах, определенных плановыми органами, а не там, где в них могли быть заинтересованы рыночные силы. И настаивать на сохранении «статус- кво», как призывают отдельные авторы, вряд ли разумно. «В стране до сих пор не выстроена схема пространственной организации, фиксирующая, с одной стороны, необходимую для успешного социально-экономического развития России региональную иерархию. В современных условиях, несмотря на соответствующие положения Градостроительного кодекса РФ, Генеральная схема расселения РФ не выполняет своей координирующей роли по отношению к действиям бизнеса и власти территорий.
Отсюда конкурирующие проекты портового строительства, строительства трубопроводных систем, развития социальных инфраструктур. Отсюда споры о том, стоит ли оставлять больше бюджетных средств регионам-донорам, если стране необходим перелив ресурсов из сырьевого сектора в несырьевой» (31, с. 149, 150). С одной стороны, государственная стратегическая линия на развитие регионов в стране с огромной территорией и колоссальными территориальными контрастами, безусловно, нужна. С другой — вряд ли эта линия может носить универсальный характер с учетом гетерогенности природных и социально-экономических условий на территории России. К тому же основополагающие документы, имеющие отношение к формированию стратегии социально-экономического развития регионов Российской Федерации, не могут приниматься на закрытых заседаниях, без широкой огласки и без широкого обсуждения. Государственная региональная стратегия вряд ли может носить узковедомственный характер, стать правительственным проектом, не прошедшим полный цикл согласований и, прежде всего, с региональными властями, реализующими у себя те или иные долгосрочные социально-экономические проблемы. «Ясно, — отмечает в этой связи Ростислав Туровский, — что принимать келейно, а потом навязывать регионам в качестве очередной “реформы сверху” региональную стратегию нельзя... Пока региональная стратегия не принята и имеет статус концепции, следует задуматься над ее “подводными камнями”. Очевидно, что любая региональная стратегия вызовет горячие споры... Прежде всего, вызывает споры и наводит на размышления идея изменить весь подход государства к вопросам территориального развития» (27). Мысль о создании целостной концепции регионального развития России не нова. Отчасти она «навеяна» неэффективностью прежних попыток смягчить нарастающие межрегиональные диспропорции. С начала 2005 г. в Министерстве регионального развития РФ был проведен ряд расширенных заседаний по вопросам определения региональных приоритетов развития и механизмов государственного управления. Участники заседаний решили, что необходимо дополнить существующие механизмы выравнивания бюджетной обеспеченности регионов федеральной политикой развития так называемых регионов — «локомотивов роста», которые должны стать «опорными», с точки зрения геостратегических интересов России. Тогда же была создана Межведомственная комиссия по разработке стратегии социально-экономического развития регионов РФ под председательством министра регионального развития Владимира Яковлева. Итогом ее работы стал документ с весьма примечательным названием «Концепция стратегии социально-экономического развития регионов Российской Федерации», ассоциирующийся сегодня с идеями поляризованного развития страны. Подобные идеи в начале 2000-х гг. пропагандировались не только чиновниками Министерства регионального развития. Вот что писали по этому поводу выше упоминавшиеся Княгинин и Щедровицкий: «Учитывая тот факт, что в мире складывается новая региональная иерархия и что национальные государства этим процессом управляют не в полной мере, следует признать, что старая государственная политика развития регионов, понимаемая как выравнивание уровня их социально-экономического развития, а точнее уровня индустриализации, безнадежно устарела. Ставка должна быть сделана на поляризованное развитие — выделение (административное, транспортно-логистическое, торговое и культурное) в пространстве страны “опорных регионов” — наиболее динамичных городов или мегалополисов, субъектов Федерации — с вменением им функций национальных “окон- переходников” в глобальный рынок и девелоперов по отношению ко всей остальной территории страны» (31, с. 150). Конечно, государственная политика выравнивания уровня социально-экономического развития регионов устарела вовсе не потому, что «в мире складывается новая региональная иерархия и что национальные государства этим процессом управляют не в полной мере». Во-первых, не существует универсальной региональной политики; во-вторых, для целого ряда современных государств, обладающих ограниченной территорией, складывающаяся в мире «новая региональная иерархия» принципиального значения не имеет, поскольку региональная политика для них носит «символический» характер. Акцент на поляризованное развитие российского государства, на выборочное экономическое развитие регионов — это исторический императив, вытекающий, прежде всего, из невозможности тотальных, «повсеместных» преобразований в экономической сфере. Однако российским регионам приемлемо не «всякое» поляризованное развитие, а лишь то, которое не будет провоцировать новый виток социального неравенства в стране. Идеи «поляризованного развития» по своей сути являются концентрированным выражением целого ряда концепций и научных течений. Особенно тесно они связаны с концепцией «полюсов и центров роста» французских авторов Ф. Перру и Ж. Будвилля, которая нередко называется также концепцией «поляризованного развития», «фокусов развития», «пунктов роста» и т. д. (76, 92). Последняя, в свою очередь, аккумулировала многие идеи предшественников, в частности В. Кристаллера — автора теории центральных мест (77). Перру и Будвилль не только широко разделяли, но и использовали идеи Дж. Шумпетера (95) и Т. Хэгерстренда (81) о диффузии нововведений, справедливо полагая, что экономический рост в условиях рыночной экономики в значительной степени связан с эффективностью процесса распространения нововведений, группирующихся вокруг лидирующей (пропулъсивной) отрасли. Последняя, оказывая положительное мультипликационное воздействие на окружающую территорию, образует «полюс роста». Неслучайно упомянутая концепция «полюсов роста» интерпретируется в работах отдельных авторов как своеобразный симбиоз именно с теорией диффузии нововведений. Можно без труда обнаружить также близость концепции «полюсов» к теории так называемого «несбалансированного роста», предложенной еще в 50-е гг. XX в. американским экономистом А. Хиршманом и, особенно, к ее основной идее — опоре в развитии на «ключевые» отрасли. С теоретической точки зрения экономическое пространство есть ни что иное, как абстрактное силовое поле, в пределах которого соответствующим образом располагаются географически агломерированные те же «центры» и «полюса», то есть фокусы. Между ними и остальным полем постоянно действуют центростремительные (к фокусам) и центробежные (исходящие от них) силы, величина которых различна и непостоянна. Справедливо утверждать, что агломерированными полюсами являются далеко не все фокусы, имеющиеся в экономическом пространстве. Далеко не каждый региональный центр или узел является полюсом роста, а только тот, в котором представлены пропуль- сивные, лидирующие отрасли, который способен к самостоятельному развитию в течение длительного времени, контролирует свое окружение и сообщает ему импульсы развития. Органическая связь идей «поляризованного развития», концепций «полюсов роста», «диффузии нововведений», «несбалансированного роста» А. Хиршмана и некоторых других подтверждается их общим понятийно-терминологическим аппаратом, выражающим по существу одну фундаментальную мысль — мысль о преимуществе концентрации средств и усилий в соответствии с национальной экономической политикой. Из многочисленных попыток теоретической интерпретации идей поляризованного развития наибольшую известность приобрела работа А. Мабогундже «Полюса и центры роста в региональном развитии Нигерии», вошедшая в десятитомную серию, выполненную по заказу ЮНРИСД (88). Известный африканский географ пришел к выводу о том, что данная концепция, исходящая из признания ведущей роли промышленности в индустриальных странах, далеко не всегда в состоянии помочь развивающимся странам, где местная экономика представлена достаточно отсталым сельским хозяйством. В условиях аграрной экономики правомернее говорить не столько о полюсах роста, сколько о своеобразных зонах роста. Подчеркивая известное «родство» идей поляризованного развития с концепцией полюсов и центров роста, укажем на те моменты, которые все же не позволяют их отождествлять полностью. Во-первых, как отмечалось ранее, концепция «полюсов и центров роста, как детище французской школы регионалистов, исходит из признания абсолютной роли промышленности в процессе экономического развития, в то время как в России в качестве фокусов роста могут быть определены также иные сферы экономики, в частности, транспорт (например, порты на Дальнем Востоке и Северо-Западе), сфера услуг (Сочи, Санкт-Петербург и т. д.). Во-вторых, важная концептуальная идея ключевой, или пропуль- сивной отрасли страдает расплывчатостью из-за фактического отсутствия методики критериального отбора такой отрасли, впрочем, как и выделения конкретных фокусов ее локации в пределах «силового поля». Мы исходим из того, что «пропульсивных» отраслей может быть несколько. В-третьих, Перру и Будвилль не сформулировали четкой позиции в отношении того, какой должна быть функция государства в процессе реализации идей концепции. Судя по отрывочным данным из публикаций этих авторов, ему отводится роль постороннего «статиста», что подкрепляется не скрываемым ими в целом отрицательным отношением к государственному вмешательству, за исключением тех случаев, когда правительство вынуждено примирить соперничающие регионы (92, с. 131-135). В условиях российского государства функции государства должны быть выражены более четко — это позиция мно гих авторитетных специалистов в области регионального развития. И не только потому, что от него в огромной мере зависят ход и эффективность назревших экономических преобразований, поддержание законности и порядка, а также интересы государственной безопасности. Рынок, как известно, всегда «работает» в пользу сильного, а государство обязано оказывать помощь слабым. В данном случае речь идет, прежде всего, о тех секторах экономики, продукцию которых целесообразно продвигать на мировой рынок С идеями поляризованного развития Перру и Будвилля перекликается и теория французского ученого П. Потье о так называемых «осях развития», нашедшая сторонников во многих странах. Главная ее идея в том, что импульсы развития передаются вдоль основных транспортных коммуникаций, соединяющих индустриальные центры. Вполне определенные параллели обнаруживаются также у концепции полюсов роста и теоретических построений Галины Сдаскж, известных как «коридоры роста». Есть основания полагать, что все вышеупомянутые идеи и концепции цементируются в единое целое и имеют прямое отношение к поляризованному развитию социально-экономического пространства. Кстати, в СССР концепцию полюсов иногда аттестовали как орудие неоколониализма в руках транснациональных корпораций. Конечно, это типичная издержка идеологической борьбы, игнорировавшая многие весьма существенные достоинства концепции — хотя бы учет ее динамического и пространственного подходов к развитию экономики. Сдасюк справедливо рассматривает ее как «своеобразное отражение одного из проявлений закономерности концентрации общественной (прежде всего, производственной) деятельности» (66, с. 32). Что может означать «поляризованное» развитие в условиях России? Бытует мнение, что в большинстве стран мира, столкнувшихся с проблемами территориальных диспропорций (США, Япония, развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и др.) с начала 60-х годов использовалась концепция именно «поляризованного развития», базирующаяся на наличии в регионах своеобразных «очагов роста», или «полюсов», генерирующих их поступательное движение. Такое утверждение лишь отчасти соответствует действительности. Если исходить из предположения, что «полюса роста» — это агломерации предприятий, сконцентрированных в определенных местах, где экономический рост, предпринимательская активность, инновационный процесс отличаются наибольшей интенсивностью, оказывая влияние на другие территории, которые не входят в «полюса», то феномен «поляризованное развитие», на самом деле, является своеобразной «аксиомой» регионального развития, подсознательно использовавшейся в различных странах с незапамятных времен. В условиях нынешней России стратегию поляризованного развития Министерство регионального развития еще недавно (начало 2000-х гг.) пыталось возвести в ранг официально одобренной Федеральным центром. Подготовленная им программа пространственного развития российских субъектов Федерации была рассчитана на 20 лет и предполагала создание в стране порядка 8 агломераций с многомиллионным населением, которые в будущем могли бы стать крупными центрами трудовой миграции. Существенное внимание при этом отводилось развитию транспортной инфраструктуры. Естественно, что для реализации подобной программы требуются колоссальные финансовые инъекции, поэтому разработчики программы делали ставку на частногосударственное партнерство. Отслеживая весьма противоречивую информацию, касающуюся оценок концепции поляризованного развития (по Минрегиону), мы попытались суммировать мнения сторонников и оппонентов концепции и сделать собственные выводы. Среди аргументов сторонников немедленной ее реализации отметим следующие. Во-первых, в основе концепции лежит намерение отказаться от политики выравнивания уровней социально-экономического развития регионов в пользу поляризованного развития с выделением своеобразных «регионов-локомотивов» («опорных» регионов), которые якобы смогут придать новое ускорение национальной экономике и одновременно станут гарантами стабильности в стране. Во-вторых, аргументы сторонников концепции связываются с тем обстоятельством, что «надежда на федеральные целевые программы и фонды регионального развития не оправдались. ФЦП по сути превратились в адресные, а за последние годы не был запущен ни один крупный инфраструктурный проект», — утверждал министр регионального развития Владимир Яковлев (28). (Справедливости ради заметим, что авторы концепции не отвергают существующие механизмы выравнивания бюджетной обеспеченности регионов, а лишь предлагают дополнить их федеральной политикой развития «опорных» регионов!). По мнению того же Яковлева, бюджетная политика федерального Центра игнорирует вклад регионов в увеличение ВВП страны, в то время как другие государства достигли высоких темпов экономического развития именно за счет «избранных» регионов (28). В этих словах содержится скрытый намек на то обстоятельство, что политика «выравнивания» все чаще находит явный или латентный протест у «продвинутых» регионов, где к власти пришел бизнес, который изначально нацелен на эффективность производства. «Сейчас в стране наблюдается эпидемия выравнивания, которая достигла немыслимых размеров, — замечает в этой связи проф. МГУ Наталья Зубаревич (директор Независимого института социальной политики). — Поддержать слабые регионы нужно, но не «перекормить» их, не сделать из этих территорий иждивенцев» (28). В-третьих, сторонники концепции поляризованного развития полагают, что специфика геостратегического положения России требует, чтобы при определении опорных регионов учитывались не только экономические и геоэкономические факторы, но и фактор ее национальной безопасности. (Здесь в качестве аргумента неизменно приводят Дальний Восток, в частности, Приморский край и российско-китайскую границу.) Концепция Минрегиона вызвала огромный резонанс среди специалистов и породила множество вопросов, как-то: ? не является ли программа (концепция) неосознаваемой (или, боже упаси, целенаправленной) акцией на обезлюдение и «запус- тынивание» территории страны? ? не служит ли она «бледной копией» так называемой «мегалопо- лисной урбанизации», которую в 60-70 гг. XX в. западные специалисты без особого успеха пытались внедрить в развивающиеся страны? “ кто конкретно стал бы финансировать эту сверхдорогостоящую программу? " что будет, если ставка на частно-государственное партнерство не оправдает себя, и частный капитал не поддержит эту идею? ° как согласуется концепция поляризованного развития с федеративными основами российского государства? (Этот «архиваж- ный» вопрос до сих пор остается без ответа.) и какие реальные результаты принесла бы реализация этой программы, и не произошла ли бы в этой связи поляризация РФ без развития и т. п.? На последний вопрос образный ответ дает Юрий Крупнов: «В данном случае мы вобьем окончательный гвоздь в крышку гроба РФ как страны с уникальным разнообразием, где центральной единицей является, безусловно, не гигантская агломерация, а административный район, в том числе, самый северный и самый малозаселенный. Это наши территории, мы их должны поддерживать, а не уничтожать таким образом» (42). Он остро полемизирует с Юрием Перелыгиным (одним из «идейных вдохновителей» поляризованного развития), публично заявившим, что «наша линия — помогать естественным экономическим процессам» (54), и сравнивает отстаиваемую последним логику концепции поляризованного развития с приснопамятной идеей академика Татьяны Заславской упразднения «неперспективных деревень». .. .То, что экономическое развитие является императивом и базовым условием конкурентоспособности современной России, ее территориальной целостности и государственной стабильности — с этим никто не спорит. Без экономического подъема государства невозможно преодолеть его отсталость, избавить от бедности его граждан. Вместе с тем реальный опыт многих стран подтверждает и другой факт: экономический рост — далеко не единственное условие общественного прогресса. Социальный эффект даже впечатляюще быстрого хозяйственного развития некоторых из них распространялся лишь на сравнительно узкий слой населения, и немалая часть его результатов присваивалась представителями теневого бизнеса, олигархами, международными монополиями, оставалась не счетах различных «стабфондов» (нечто подобное мы наблюдаем в нашей стране). К тому же социальное развитие определяется не только сдвигами в экономике и не может быть всецело объяснено ими. Как упоминалось выше, авторы концепции не отвергают существующие механизмы выравнивания бюджетной обеспеченности регионов, а лишь предлагают дополнить их федеральной политикой поляризованного развития. Но нынешний механизм бюджетного федерализма не только не препятствует росту межрегиональных диспропорций, но в ряде случаев усугубляет их. Так где же гарантия того, что создание в полиэтнической стране планируемых крупных агломераций с многомиллионным населением не приведет к возникновению новых социально-экономических «перекосов», способных вызвать очередную волну социального недовольства? Итак, главная опасность реализации концепции поляризованного развития в условиях России — «непросчитанностъ» ее социальных последствий. Развитые регионы, вследствие лучшего состояния инфраструктуры, более высокой оплаты труда и т. д., непременно выиграют в осуществлении подобной стратегии. Они будут более интенсивно привлекать капиталы и наиболее профессионально обученную рабочую силу из регионов депрессивных и отстающих. Открыто пропагандируемая неравноценность экономических условий развития субъектов РФ не только прямо скажется на «асимметрии» их фондов накопления, но непосредственно «аукнется» на социальных условиях жизни местного населения, породит ненужные социальные «всплески», которые непременно будут подхвачены представителями политических партий и общественных движений. Вместе с тем неправы те, кто «в штыки» воспринимает уже сам термин «поляризованное развитие», хотя бы по той причине, что сложив шийся в течение столетий пространственный рисунок российской экономики и расселения граждан, в сущности, является уже сильно поляризованным. И в этой связи настаивать на «вечной» консервации того, что начало формироваться еще в феодальную эпоху и было скорректировано в годы господства командно-директивной экономики — значит пренебрегать не только рыночными законами, но и изменившимся характером многочисленных угроз национальной безопасности страны. Реализация идей поляризованного развития РФ во многом будет зависеть от того, как будет трансформироваться модель российского бюджетного федерализма. Наибольшие риски возникнут в том случае, если концепция поляризованного развития начнет осуществляться «чисто» рыночными механизмами при «стыдливом» устранении государства, которое будет преследовать лишь «удвоение ВВП». В этом случае существует реальная угроза того, что экономические противоречия между «опорными» и «обделенными» регионами могут перейти в политическую плоскость, создав трудноразрешимую проблему для всей системы российского федерализма. «Антшшберальная» природа России против либеральной экономики. Ссылки на «северность» географического положения российского государства и порождаемые ею «напасти», накладывающие жесткие ограничения не только на возможности земледелия (в особенности зернового хозяйства), но и на освоение территории вообще, давно уже стали общим местом в публикациях как западных, так и отечественных географов-детерминистов. Колоссальные издержки России в сравнении с подавляющим большинством высокоразвитых государств связаны, в частности, с защитой от холода: с повышенным расходом энергии на обогрев зданий в производственной и коммунально-бытовой сферах, увеличением объема используемых конструкционных материалов, производством теплой одежды и обуви, чередованием зимней и летней авторезины и т. п. Дополнительных средств требуют строительство и поддержание в надлежащем порядке дорожно-транспортной сети, разрушаемой замерзающими грунтовыми водами, укрепление инженерных сооружений из-за обильных снегопадов, обледенения и деформаций металла, вызываемых перепадом температур. Немалые убытки государство терпит в связи с ликвидацией ежегодных последствий ледостава и ледохода, паводковых наводнений, снежных лавин и т. п. (12,13). Освоение государственной территории и, прежде всего, Сибири — это «борьба», естественно, не только с холодом, но и с пространством. Огромную территорию, значительную часть которой занимают леса и болота, тяжело связать сухопутными дорогами. Б прежние десятилетия их буквально прорубали через густые леса, заваливая топи местным грунтом, привозным песком, лесом. Подобная технология оказывалась бессильной перед замерзавшими грунтовыми водами, которые быстро приводили в негодное состояние даже те дороги, которые строились в соответствии с западноевропейскими стандартами в области дорожного строительства. Существует отнюдь не надуманная точка зрения, что наличие колоссальных неосвоенных территорий объективно выступало в роли консерванта общественных отношений, не создавало достаточно стимула, тем более необходимости к их быстрой, серьезной и глубокой эволюции. В старину резерв земель способствовал естественной пространственной диффузии социума, иногда спасал от грабительских набегов недругов, а гораздо позже (при социализме) предоставлял молодежи романтическую возможность испытать себя на новостройках Сибири («осваивались» сибирские земли, тогда как оставались в «диком» запустении собственные в европейской части СССР). При этом простор и богатство природы позволяли россиянам веками воспроизводить экстенсивные формы существования и средства поддержания жизни. Кстати, через материальное производство природная специфика России всегда оказывала прямое или опосредованное влияние на всю сферу социальных и политических отношений, духовную жизнь общества, этнические традиции. Обратившись к истории взаимодействия природы и общества России, можно найти немало примеров, иллюстрирующих его характер. При этом речь идет не только о развитии сельского хозяйства, ремесел и фабрично-заводской промышленности, непосредственным образом контактирующих с природой, но и о влиянии природы на отдельные стороны социальной и политической истории государства, на характер зодчества, живописи, музыки, танцев и т. д. Природная уникальность России заключается, прежде всего, в том, что она наиболее холодное северное государство мира. Ярко выраженная континентальность климата, характеризующегося низкими зимними температурами, краткостью переходных сезонов года (весны и осени), повышенной возможностью заморозков в теплое время года — главный лимитирующий фактор для российского сельского хозяйства. В целях определения степени континентальности климата, как известно, используется специальный показатель Николая Иванова континен- тапъности климата, определяемый как отношение годовой амплитуды к среднепланетарной амплитуде для данной широты, выраженное в процентах. Отсюда нетрудно сделать вывод, что величина показателя в 100% показывает уравновешенное влияние на климат континента и океана, показатели менее 100% свидетельствуют о доминировании океанических, а более 100 % — континентальных влияний. Так вот показатель континентальности в районах Европейской России обычно колеблется в пределах от 100 до 200 %, в то время как в странах Западной Европы он фактически нигде не превышает 100%. Еще более значительных величин показатель континентальности достигает в Азиатской России, лимитируя не только возможности сельскохозяйственного производства, но и развития промышленности, форм жизнедеятельности людей в целом. (Естественно, что на возможность культивирования различных сельскохозяйственных растений и на их урожайность влияют не только температурные условия, но и качественное состояние почв, наличие поверхностных и грунтовых вод, рельеф местности и т. д. Однако в данном случае континентальность климата выступает в качестве всеобщего, практически неустранимого ограничителя сельскохозяйственного производства, тогда как вышеупомянутые параметры зачастую можно все-таки скорректировать.) Для оценки экономических издержек, которые несет Российская Федерация из-за экстремальных климатических условий, американские авторы Ф. Хилл и К. Гэдди предлагают использовать показатель температуры на душу населения (ТДН), который рассчитывается на основе средних январских температур, взвешенных относительно распределения населения (83). Расчеты авторов подтверждают тот более или менее очевидный факт, что Россия — самая холодная страна мира (-12,6°С), обгоняя Канаду (-8,9°С). Парадоксальный вывод авторов состоит в том, что в течение XX в. ТДН в России и Канаде смещались в противоположных направлениях:у нас показатель становился все более «негативным», в то время как в Канаде он «улучшался» в результате концентрации населения и промышленности в местах с наиболее благоприятным климатом. «Россия становилась холоднее, — констатирует в этой связи Алексей Кокшаров, — поскольку миллионы человек насильственно или добровольно переселялись в Сибирь и другие холодные регионы. Способствовала этому и система планирования, ориентированная на равномерное размещение производительных сил по территории СССР, включая районы с экстремальным климатом. Вопрос "стоимости хо л од аи для экономики — будь то отопление либо ускоренный износ техники — тогда в расчет не брался» (32). Хотя изобретенный американскими авторами показатель температуры на душу населения и нельзя признать «идеальным» (жизнь в Сахаре вряд ли может считаться более комфортной, чем на Тюменском Севере), он, в сущности, точно акцентирует внимание на наиболее «уязвимой» климатической особенности России. С климатической составляющей связаны и некоторые другие неблагоприятные факторы, веками понуждавшие россиян адаптироваться к окружающей среде. Нигде в мире не получила столь широкого распространения многолетняя мерзлота, как в России. Мощность и температурный режим многолетнемерзлых грунтов заметно варьируются и определяются комплексом физико-географических условий. Толщина многолетнемерзлого грунта растет с юга на север от 1-2 м до сотен метров (!), а температура на глубине 5-10 м уменьшается от -1°, -3° в Забайкалье и в бассейне р. Амура до -10° и ниже в северной части Средней Сибири и низменностях бассейна Яны, Индигирки, Колымы. Многолетняя мерзлота требует колоссальных материальных, финансовых и интеллектуальных ресурсов общества на создание приемлемых условий для жизнедеятельности людей, особенно при капитальном, жилищном и транспортном строительстве. (Стоит лишь удивляться тому, что популярные издания, учебно-методическая литература, средства массовой информации по непонятной традиции окружили романтикой этот жуткий природный феномен, рассказывая больше о местах естественного захоронения в озерно-аллювиальных отложениях надпойменных террас мамонтов и шерстистых носорогов, нежели о том, что огромная часть национального богатства России в течение столетий периодически «съедается» многолетней мерзлотой.) Адаптация к специфическим природным условиям страны связывается также с мощным снеговым покровом, продолжительность залегания которого в разных районах зависит от количества осадков и тепла. Если в Краснодарском крае «снежный период» длится 1-2 месяца, то на Таймыре — до 260 дней. (На западе и на востоке страны, несмотря на большие различия в температуре, снег лежит практически одинаковое время, что связано с уменьшением количества осадков с запада на восток). Заметно варьируется по территории России и высота снежного покрова — от нескольких сантиметров на юге до 1 м в бассейнах рек Таза и Енисея. Ясно, что наряду с полезным эффектом (снежный покров задерживает тепловое излучение земли, пополняет запасы грунтовой влаги и т. п,), снежный феномен, сильно осложняет условия жизни. Это в свою очередь привело к выработке у россиян множества специфических навыков и адаптационных рефлексов. По оценкам многих исследователей, почти 3/4 территории современной России крайне неблагоприятны или малоблагоприятны для жизни человека, и лишь сравнительно небольшие площади (по меркам России) в западных частях Северо-Запада, Центрального и Южного федеральных округов относятся к зоне наиболее благоприятной для обитания людей. Но даже столь негативная оценка комфортности природных условий России по-видимому слишком оптимистична, особенно в отношении «благоприятных» для обитания людей районов Сибири и Дальнего Востока. В аналогичных климатических условиях зарубежного севера Канады и Аляски наблюдается почти полное отсутствие постоянного населения и тем более крупных городов, в то время как на юге Сибири и Дальнего Востока проживают десятки миллионов человек, а вдоль трассы Транссибирской железнодорожной магистрали располагается целая вереница крупных городов (в т. ч. города-миллионеры Омск и Новосибирск). Авторитетными экспертами установлено, что территории, где средняя годовая температура ниже двух градусов мороза, а высота над уровнем моря превосходит 2000 м, вообще малопригодны для постоянного проживания людей. В этой связи появилось понятие о так называемой «эффективной территории» каждой страны, то есть той ее части, которая лежит вне пространства с экстремальными природными условиями. Именно эта мысль дала в свое время академику Никите Моисееву основание для следующего вывода: Россия, оказывается, никакой не сверхгигант, она — лишь одно из больших государств. В специальной литературе имеются указания на то, что РФ по эффективной площади занимает лишь пятое место в мире, пропустив вперед Бразилию, США, Австралию и Китай. Особенно велика дискомфортность погодных условий для проживания человека в холодный период года, когда сочетание низких температур с сильными ветрами ограничивает потенциальные возможности длительного пребывания человека на открытом воздухе. (Немногие в России осведомлены, что нехватка солнечного света приводит к возникновению особой болезни, известной как «сезонное аффективное расстройство», которой подвержено по-видимому не менее 2/3 российского населения. Лучшее средство борьбы с ней — жаркое солнце, которое способствует выработке в организме серотонина.) Исключительно кратковременен на большей части территории России теплый период года. Даже по крайне «сиротскому» критерию продолжительности лета (количество дней со среднесуточной температурой воздуха выше 10° С, что для парижанина выглядит нонсенсом), принятому в отечественной практике, на большей части страны этот наиболее благоприятный для жизни человека период длится менее трех месяцев. Неслучайно большая часть территории России официальными правительственными постановлениями относится к зоне Крайнего Севера и приравненных к нему территориям, для которых в свое время были установлены специальные надбавки к заработной плате. Так что известное выражение «земля наша обильна, порядка только нет» (см. «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева» А. К. Толстого) нуждается все-таки в некоей конкретизации, в более четкой «привязке» к местности. В наших прежних работах (12, 13) приводились соображения об экономической и политической цене холода в России. Если плановая экономика могла игнорировать вопрос затрат, то в условиях рынка подобный подход неприемлем: «антилиберальная» природа неизбежно будет вносить коррективы в сложившиеся территориальные пропорции. На повестку дня выносится идея безэмоционального осмысления роли в развитии российского государства его экологической среды, по всем принципиальным характеристикам отличной от той, что параллельно формировалась в условиях Западной Европы или США. При этом легче всего хронические социально-экономические трудности России объяснить жизнедеятельностью россиян в условиях евразийского «неудобья». Труднее найти убедительные объяснения слишком существенных различий в уровне жизни наших граждан и жителей Канады, Аляски, Исландии, Финляндии и некоторых других стран, столь же удаленных от вечнозеленых уголков тропического «рая» и имеющих в ряде случаев приближенные к нам природные условия. Не желая вникать в осмысление глубинных корней хронического отставания от стран Запада, различные политические силы, стоявшие у власти, и рядовые авторы среди причин, мешавших процветанию и счастью граждан россиян, поочередно указывали на татаро-монгольское иго, на самодержавие, помещиков и капиталистов, на конокрадов, «жидов» и студентов, на коммунистов и номенклатуру, на демократов и мафию, то на всех их вместе взятых. Либерально же настроенные социологи и лукавые властолюбцы рассуждали о России как о каком-то исключении из всех социально-экономических норм и правил, некоей аберрации, «искривлении общественно-экономического пространства» или даже божественном капризе. По мнению вышеупомянутых Ф. Хилла и К. Гэдди, главная историческая ошибка России состояла в нерациональном использовании капитала и людей и в этом мы практически солидаризируемся с этими авторами. В большинстве стран мира население и промышленность концентрировались в регионах с наиболее благоприятным климатом, в то время как в России они перемещались в суровую Сибирь, в результате чего РФ (для человека) стала более холодной, чем она была в начале XX в. В условиях плановой экономики понятия «цена», «стоимость», «экономическая эффективность», «рентабельность производства» были наполнены идеологическим содержанием, вследствие чего огромная часть валового внутреннего продукта страны попросту «выгорала в костре морозных сибирских зим». Подобная логика объяснения всем понятна, но она содержит существенный нюанс, связанный с тем, что освоение Сибири с конца XIX в. диктовалось не столько экономическими или социальными соображениями, сколько военными. Забывается то обстоятельство, что применительно к России следует говорить не просто об «индустриализации», а о «военной индустриализации». Таким образом, в качестве структурного ограничителя выступает не только российский «холод», но и милитаризация государства, способствовавшая, в частности, тому, что советская армия оказалась лучшей армией XX столетия. Вопросы в другом: требовала ли военная индустриализация столь радикального сдвига производительных сил на восток и не «переусердствовал» ли СССР в подготовке к третьей мировой войне, которая, к счастью, не наступила? Итак, вряд ли можно аргументированно оспаривать лимитирующую роль природных особенностей России в ее развитии в рамках существовавших здесь социально-экономических укладов. По сравнению с социумами, обитавшими в более благоприятных естественных условиях, россияне вынуждены были расходовать больше тепловой энергии, конструкционных материалов, физических сил и т. п. Но представим себе на мгновение синхронное развитие общественных форм в Западной Европе и России. Становится очевидным, что в условиях действия рыночных механизмов многие овеянные романтикой социалистических новостроек территориально-производственные комплексы и предприятия горнодобывающей промышленности России, возникавшие буквально на «краю света», из-за своей фантастической капиталоемкости, а то и убыточности вряд ли были бы сооружены вообще. Конечно, некоторые из них создавались в ответ на внешнюю угрозу (взять хотя бы Печорский угольный бассейн с колоссальной себестоимостью угля, подлежащий в условиях рынка неизбежной консервации) или вследствие автаркических тенденций развития отечественной экономики и стремления повысить обороноспособность СССР в условиях противостояния двух «лагерей» (например, Норильский комплекс). Мало продуманные и в высшей степени расточительные способы вовлечения в хозяйственный оборот богатых природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока невольно подталкивали страну к формированию на российских просторах специфической социально-экологической системы, по всем принципиальным характеристикам отличной от той, что параллельно формировалась в условиях Западной и Центральной Европы. К сожалению, на протяжении всего XX в. Россия развивалась против мирового «тренда», концентрируя производительные силы и население в не очень «уютной» Сибири, в то время как благоприятные для хозяйствования регионы оставались в запустении. Природа Северного Кавказа (особенно Краснодарского, Ставропольского краев и Ростовской области), Центрально-Черноземного района, Средней Волги, Приморья (не говоря уже об «отпавших» Украине, Закавказье, Средней Азии) никогда не мешала созданию эффективной экономики* Географы старшего поколения, вероятно, помнят «экзотический» тезис Энгельса о равномерном распределении производительных сил, подававшийся в качестве «закономерности» размещения социалистической экономики и, увы, осуществлявшийся на практике Госпланом СССР. В результате в стране сложилась уникальная ситуация: те сибирские отрасли, которые привязаны к природным ресурсам, работают вполне эффективно, в то время как тяжелая промышленность, в особенности предприятия ВПК, которые были построены в Сибири не из-за ресурсов, а из-за попытки выровнять размещение производительных сил, работают с очень низкой или «отрицательной эффективностью». (На это обстоятельство указывают вышеупомянутые Ф. Хилл и К. Гэдди). Время от времени отдельные сибирские губернаторы и президенты национальных субъектов Федерации выступают с «грандиозными» региональными программами экономического переустройства Сибирского края, требуя от федерального правительства новых трансфертов для того, чтобы оживить «хиреющие» в новых условиях предприятия обрабатывающей индустрии. Возможно, считанным предприятиям- банкротам действительно необходима специальная поддержка, но в подавляющем большинстве случаев формирующийся рынок уже подает сигнал: эти предприятия нежизнеспособны, они, в частности, не в состоянии без дотаций государства решить проблему возросших транспортных издержек. Эти предприятия-банкроты могут выжить, лишь предлагая низкие зарплаты, на которые согласны лишь гастарбайтеры. Но любое масштабное противодействие рыночным механизмам, которые должны сбалансировать колоссальные перекосы в размещении производительных сил, создает тормоз развитию России в целом. Подводя итоги сказанному выше, зададимся вопросом: можно ли с учетом колоссального влияния неблагоприятной природной среды на ход и темпы социальной эволюции российского социума, говорить о его (влиянии) фатальной роли, об отсутствии иного исторического варианта развития, вследствие «изгнания» россиян в далеком прошлом из «теплого Рая» на трудно осваиваемый евразийский северо-восток? Этот вопрос не праздный, тем более что некоторые авторитетные российские ученые запаздывание социально-экономического развития страны в огромной степени связывают именно с суровой природой. С одной стороны, в рамках менее обширного, чем бывший СССР, пространства организовать самодостаточный, внутренне стабильный и устойчивый социально-территориальный комплекс действительно было бы легче. Отсутствовала бы физическая разобщенность российского социума, более ярко проявлялись бы какие-то внешние факторы и обстоятельства, которые подталкивали бы его к интенсивной эволюции, В условиях же обширной Российской империи внешние для нее обстоятельства не только никак не толкали сложившуюся столетиями структуру отношений и общения к изменениям, но напротив, всячески способствовали консервации деревенско-общинных отношений, переносу их в города, а во многом даже и в элитарные слои общества. Объективно наличие колоссальных неосвоенных территорий естественно выступало в роли консерванта общественных отношений, не создавало достаточно стимула, тем более необходимости к их быстрой, серьезной и глубокой эволюции. С другой стороны, природно-детерминистская концепция запаздывания социально-экономического развития России представляется несерьезной хотя бы потому, что природа Северного Кавказа (особенно Краснодарского, Ставропольского краев и Ростовской области), Центрально-Черноземного региона, Средней Волги, Приморья (не говоря уже от «отпавших» Украине, Закавказье, Средней Азии) никогда не мешала созданию эффективной экономики, а в их не столь уж многолюдных пределах могла бы разместиться не одна Япония (Великобритания, Франция или Швеция). Заметим, речь ни в коем случае не идет об «антисибирских» пристрастиях автора и, тем более, об отказе в патерналистской помощи коренным народам Севера. Напротив, интенсивное хозяйственное освоение достаточно узкой полосы Южной Сибири (примерно вдоль Транссиба) и далекого Приморья вряд ли привело бы к случившейся деформации социально-экологической системы России. Оно становилось неизбежным (хотя бы для установления своеобразного «геополитического коридора» для связей с Центральной Азией и Тихоокеанским Востоком) и экономически (рыночно) было вполне безубыточным мероприятием, тем более что идея скрепления двух все более удаляющихся друг от друга частей нашей страны становится все более актуальной. Ясно, что основным фактором, который позволил удержать за Россией Дальний Восток и Восточную Сибирь, был Транссиб, вокруг которого и поныне концентрируется жизнь в этих регионах. В заключение спросим себя; не преувеличиваем ли мы значение географического фактора в судьбе российского государства, тем более что на ней отразилась не только география, а все обстоятельства в их причудливой совокупности — и отдельные личности, и общество в целом, и вражеские нашествия, и силы природы, и сама территория? Этот комплекс факторов неповторим для каждой страны, для каждого народа, как уникальна жизнь отдельно взятого человека (см. 10). Наше глубокое убеждение состоит в том, что географические обстоятельства, ассоциирующиеся с пространственным и природным компонентами, оказали на судьбу России исключительное влияние, аналогов которому вряд ли можно отыскать во всем мире, если, конечно, иметь в виду крупное государственное образование, а не легко «смываемый» цунами тихоокеанский атолл. Литература 1. Алаев Э. Б. Социально-экономическая география: Понятийно-термино- логический словарь. М., 1983. 2. Бабурин В. Л., Шувалов В. Е. Трансформация понятийно-концептуального аппарата социально-экономической географии в условиях реализации экономической реформы // Известия РГО. 1992. Т. 124. Вып. 1. 3. Бёш Г. География мирового хозяйства / Пер. с англ. М., 1966. 4. Билъчак В. С., Захаров В. Ф. Региональная экономика. Калининград, 1998. 5. Боков В. В. Геологистика и геоэкономический атлас мира: новое в постижении глобального мира // Геоэкономический атлас мира. (Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара клуба ученых «Глобальный мир»), Вып. 1. М., 2002. 6. Большая Советская Энциклопедия. Изд. 3-е, т. 6. Л., 1971. 7. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV- XVIII вв. т. 3. М., 1992. 8. Воронин В. В. Территориальный анализ процесса формирования и использования трудовых ресурсов. Самара, 1996. 9. Гаджиев К. С. Геополитика: история и современное содержание дисциплины // Полис. 1996. № 2. 10. Геоэкономический атлас мира (материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара ученых «Глобальный мир»). М., 2002, вып.1. 11. Геттнер А. География. Ее сущность, методы. М.; Л., 1930. 12. Гладкий Ю. Н. «Евразийское неудобье» как индикатор природной и социально-экономической специфики России // Известия Русского география, общества. Т. 130. Вып. 1.1998 (статья первая). 13. Гладкий Ю. Я. «Евразийское неудобье» как индикатор природной и социально-экономической) специфики России // Изв. Русского география, общества. Т. 130. Вып. 2.1998 (статья вторая). 14. Гладкий 10. Я. Геополитика и геоэкономика: противоречивое единство // Изв. РГО. 2002. Т. 134. Вып. 1. 15. Гладкий iO. Я., Никитина М. Г., Маруненко Н. В. Геоэкономика: предмет исследования и тенденции развития // Изв. РГО. Т. 136. Вып. 3. 2004. 16. Гладкий Ю. Я., Чистобаев А. И. Основы региональной политики. СПб., 1998. 17. Григорьев А. А. Экономическая география как географическая дисциплина и вопросы районирования // Географический вестник. Т. 1. Вып, 2-3. 1922. 18. Далгатов И. Г. Республики Северного Кавказа в системе российского федерализма. Махачкала, 2003. 19. Дружинин А. Г. География и экономика: актуальные проблемы соразвития. Ростов-на-Дону, 2000. 20. Дружинин А. Г. Многополярность Юга России: факторы, особенности, приоритеты. Ростов-на-Дону, 2005. 21. Дружинин А. Г., Булгакова О. А, Поляризация территориального социально-экономического развития Юга России в условиях глобализации. Ростов-на- Дону, 2003. 22. Жан К„ Савона П. Геоэкономика: господство экономического пространства. М., 1997. 23. Зимин Б.Н. Размещение промышленности в развитой рыночной среде. Дисс. на соиск. уч. ст. доктора геогр. наук в форме научного доклада. М„ 1993. 24. Зубаревич Я. В. Региональные модели социальной политики // География и региональная политика. Смоленск, 1997. 25. Зубаревич Я. В. Социальное развитие регионов России: проблемы и тенденции переходного периода. М., 2003. 26. Изард У. Методы регионального анализа: введение в науку о регионах. М„ 1966. 27. Информационное агентство «Росбалт» / Документ: http://www. rosbalt. ru /2005/10/04/. 28. Информационное агентство REGNUM/. Документ: http://www. regnum. ru/news/446053.html/27.04.2005. 29. Карло Ж., Паоло С. Геоэкономика. М., 1997, 30. Кетова Я. Я. Региональная экономика: учебное пособие. Ростов-на-Дону, 1998. 31. Княгинин В., Щедровицкий П. Промышленная политика России. М., 2005. 32. Кокшаров А, Цена холода // Эксперт. № 10.15-21 марта. 2004. 33. Колесников Ю. С. Регионализм в экономике // Научная мысль Кавказа. №4.1999. 34. Константинов О. А. Предмет и метод экономической географии. М.-Л., 1926. 35. Кочетов Э. Г. Геоэкономика и внешнеэкономическая стратегия России // МЭиМО. 1994. № 11. 36. Кочетов Э. Г. Геоэкономика: стратегические задачи и резервы национального развития //Экономист. 1999. № 2. 37. Кочетов Э. Г. Ориентиры внешнеэкономической деятельности (национальная экономика и предприятия в системе мирохозяйственных связей). М., 1992. 38. Кочетов Э. Г. Система международных хозяйственных связей: геоэконо- мическая макромодель // США: экономика, политика, идеология. N 5.1996. 39. Кочетов Э. Г. Геоэкономические ориентиры антикризисного развития России // Российский экономический журнал, 1998. 40. Кочетов Э. Г. Геоэкономика. М., 1999. 41. Кочетов Э. Г. Геоэкономический атлас как стратегическая инновационная интерпретация глобального пространства // География инновационной сферы мирового хозяйства / Под ред. Н. С. Мироненко М., 2000. 42. Крупнов Ю. Планы Минрегиоиа — убийственны для России, http::// www, noonpolis.ru /30.03. 2007. 43. Ленин В. И, ПСС, т. 3 («Развитие капитализма в России»), 44. Ленин В. И. ПСС, т. 44. 45. Линдерт П. X. Экономика мирохозяйственных связей. М., 1992. 46. Максимова М. Некоторые вопросы марксистско-ленинской концепции всемирного хозяйства. МЭМО. № 7.1983. 47. Мироненко Н. С. Введение в географию мирового хозяйства. М„ 1995. 48. Мир философии. Часть II. Человек, общество культура. М., 1991. 49. Некрасов Н. Н. Региональная экономика. М., 1978. 50. Никитина М. Г. Геоэкономика. Очерки. Симферополь, 2002. 51. Никитина М. Г„ Чернявская Л. В. Эволюция концепции итальянских промышленных районов II Культура народов Причерноморья. № 9.1999. 52. Новицкий В. Формирование открытой экономики Украины: геоэкон омические ориентиры // Экономика Украины. № 5.1996. 53. Новые задачи экономической географии // Вопросы экономики. № 6. 1976. 54. Перелыгин Ю. Политика поляризованного развития II Экономика России: XXI век. 2006. № 20. 55. Плетнев Э. За политико-экономический подход к категории всемирного хозяйства // МЭМО. № 7.1985. 56. Покшишевский В. В. О самом главном в экономической географии // Теоретические проблемы экономической географии. М„ 1974. 57. Покшишевский В. В. «Экономизированная» экономическая география, или Что-то совсем иное? // Известия АН СССР. Серия география. № 6.1975. 58. Портер М. Стратепя конкуренци. К., 1997. 59. Проблемы региональной экономики. СПб., 2001. 60. Пробст А. Е. Региональная экономика и экономическая география // Теоретические аспекты экономической географии. Л., 1975. 61. Рафиков С. А. Региональная экономика: эволюция представлений// Известия РГО. 1999. Т. 131. Вып. 5. 62. Региональная социально-экономическая асимметрия и механизм ее выравнивания. Материалы межведомственного семинара. М., 1998. 63. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения. Соч.> т. 1.М., 1995. 64. Румянцев А. Важное направление в экономических исследованиях // Коммунист. 1976. № 1. 65. Сдасюк Г. В. Территориальная структура хозяйства колониального типа и некоторые закономерности его трансформации // География и развивающиеся страны. Л., 1977. 66. Сдасюк Г. В. Концепции регионального развития освободившихся стран // География и развивающиеся страны. Л., 1983. 67. Синицкий Л. Д. Экономическая география в системе школьного образования И Вопросы экономической географии в школе и жизни, М., 1922, 68. Синицкий Д.Д. К вопросу о методике экономической географии // Обществоведение В школе. М., 1923. 69. Спавинский В. Международные производственные отношения: вторичные, производные, перенесенные? // МЭМО. № 11. 1985. 70. Смит А, Исследование о природе и причинах богатства народов // Антология экономической классики. М„ 1993. 71. Сорокин Г. М. Очерки политической экономии социализма. М., 1984. 72. Сорокин К. Геополитика современного мира и Россия // Полис. № 1, 1995. 73. Шапиро А. Еще раз к вопросу о теории всемирного хозяйства // МЭМО. № 3.1985. 74. Шишков Ю. К вопросу о единстве современного всемирного хозяйства // МЭМО, 1984, № 8. 75. Щедровицкий Я. Единое управленческое пространство // Эксперт. № 46. 8-14 декабря 2003. 76. Boudeville J. R. Les espaces economiques, Paris, 1961. 77. Christaller W. Diezentraien Orte in Suddeutscland: Eine okonomisch- geographische Untersuchung uber die Gesetzmassigkeit der Verbreitung und Entwicklung der Siedlungen mit stadtiscen Funktionen, Jena, 1933. 78. Cohen S. B. Geography and Politics in a World Divided, Oxford, 1971. 79. Gray C. Geopolitics of Superpower, New York, 1997. 80. Gregory D., Martin R. L., Smith G. E. Human Geography: Society, Space and Social Science, London, Macmillan, 1994. 81. Hagerstrand F. “The Propagation of the Innovation Waves”, Last Studies in Geography, 1952, Series B. 82. Harkavy R. Great Power Competition for Overseas Bases. The Geopolitics of Access Diplomacy, N.Y., 1992. 83. Hill F, Gaddy C. The Siberian Course, New York, 2003. 84. Houshofer K. Wehr-Geopolitic. Geografische Grundlagen einer Wehrkunde, Berlin, 1941. 85. Kjellen R. Staten som Lifsform, Stokholm, 1916. 86. Krugman P. R, Geography and Trade, Leuven, 1991. 87. Lutz V. Italy: a Study in Economic Development, Oxford University Press, 1962. 88. Mabogunje A. Grouth Poles and Centers in the Regional Development of Nigeria, Geneva: UNRISD, 1971. 89. Mackinder H.}. Democratic Ideas and Reality. New York, 1962. 90. Mackinder H. J. “The Round World and the Winning of the Peace”, Foreign Affairs, 1943, Vol. XXI, No 4. 91. Myrdal G. Asian Drama. An Inquiry the Poverty of Nations. Vol, 1-3, Pantheon. A Division of Random House. New York, 1968. 92. Perroux F. Notes on the Concept of Growth Poles, New York, 1970. 93. Руке R, Becatini G., Sengenberger W. Industrial Districts and Inter-Firm Cooperation, Geneva, International Institution for Labor Studies, 1990. 94. Ratzel F. Politkse Geografie, Munchen, 1897. 95. Schumpeter J. A. The Theory of Economic Development, Cambridje, 1954. 96. Spykman N. America's Strategy in World Politics, Hamden, 1942. 97. Strauss-Hupe R. Geopolitics: The struggle for Spase and Power, New York, 1972. 98. Tucker I. A History of Imperialism, New York, 1920.
<< | >>
Источник: Гладкий Ю. Н.. Гуманитарная география: научная экспликация. 2010

Еще по теме Поиск идей пространственного развития современной России.:

  1. 2. Исторические судьбы России в контексте концепции «всемирности» А.И. Герцена
  2. Глава 7. Интерактивное развитие медиакомпетентности в Web Quest и деловой интернет-игре* (написано при участии к.п. н., доцента, члена Ассоциации кинообразования и медиапедагогики России А.А.Новиковой)
  3. 12. РАЗВИТИЕ ТВОРЧЕСТВА СТУДЕНТОВ
  4. Глава 10. Становление и развитие клинической психологии
  5. МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ СТАТУС СОВРЕМЕННЫХ СОЦИАЛЬНОГУМАНИТАРНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ Я.С. Яскевич
  6. Современные городские агломерации России как «инкубаторы» креативности
  7. Современные проблемы содержания образования
  8. Глава 14 ИДЕИ ИКОНЦЕПТЫ-«ПРИОРИТЕТЫ»
  9. Поиск идей пространственного развития современной России.
  10. Зарождение геополитических идей.
  11. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ В ОБЛАСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ КОСМИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ В ИНТЕРЕСАХ НАУКИ И ПРАКТИКИ
  12. Идеи М.Бахтина и их значение для современной эпистемологии и философии познания
  13. § 2. СПЕЦИФИКА ПОДГОТОВКИ СОЦИАЛЬНЫХПЕДАГОГОВ В РОССИИ
  14. 2.2. Разработка концепции развития этнокультурной системы образования на примере Калмыкии