Географы не столь самонадеянны, чтобы ставить под сомнение тот факт, что общенаучное толкование их ключевого понятия «пространство» (как и понятия «время») формируется в рамках философии, а не в рамках географии или иной науки. Под пространством там понимается всеобщая форма бытия материи, неразделимая с другой формой — временем. Многие известные философы и представители точных наук толковали понятие «пространство» по-своему. Аристотель считал, что оно — логическое условие существования вещей; Ньютон полагал, что пространство является объективной реальностью, но — пусто; Беркли рассматривал пространство как умственную абстракцию, построенную на сочетании света и звука; Кант воспринимал пространство как особую форму, наполняемую чувственным опытом и предоставляющую хорошую возможность для природной классификации знаний; близкое к последнему мнение разделял и Эйнштейн, воспринимавший пространство как производное чувственного опыта познания материального мира. Большинство современных философов трактуют пространство как форму материального движения. Соответственно физическое пространство и его подпространства можно считать разновидностью пространства: формой физических движений. Обыденное понимание пространства имеет мало общего с философским содержанием этой категории. То же самое относится и к некоторым наукам, которые активно интерпретируют это общенаучное понятие применительно к специфике изучаемых ими сфер материального мира (так, например, известный советский математик Павел Александров определял пространство как «логическую форму, или структуру, служащую средой, в которой осуществляются другие формы и те или иные конструкции»). Иногда можно слышать о химическом., биологическом> геологическом„ экономическом, социальном, геополитическом и других (в том числе достаточно «экзотических») видах пространства. Не вдаваясь в нюансы различий толкования пространства филосо- фами-идеалистами и материалистами, отметим, что последние признают объективный характер пространства, его неотделимость от материи и отрицают внепространственную реальность. В этой связи географам, в сущности, «ничего не остается делать», кроме как признать правоту материалистической точки зрения и согласиться с тем, что в общенаучном определении пространство представляет собой порядок взаиморасположения тел материальной субстанции. (Акцентируя внимание на ярко проявляющемся процессе «материализации» географического пространства, ряд исследователей приходит к выводу, что его конституирование в качестве составной части объективной реальности происходит благодаря успехам двух исключительно важных направлений современной науки — методологии науки и синергетики [29, с. 5, 6].) Можно сказать также, что пространство — это множество, наделенное определенной структурой, между элементами которого существуют некие отношения. Своеобразной моделью такого множества («обобщенного» пространства в философском смысле) является математическое пространство, в том числе и так называемое топологическое пространство. Казалось бы, это обстоятельство существенно облегчает экспликацию географического пространства, однако, до настоящего времени оно трактуется авторами далеко неоднозначно. Отчасти это связано, по-видимому, с тем, что, существуя объективно, географическое пространство остается достаточно абстрактным феноменом географической науки (в виде представления), не поддающимся непосредственному наблюдению: ни в одном энциклопедическом словаре невозможно найти более или менее развернутого толкования этой фундаментальной категории. Последняя включает в себя не только разнообразные природные феномены, но и различные артефакты и ментифактьг экономического, социального и даже геодуховного порядка, находящиеся в еще не до конца познанных отношениях между собой, что порождает серьезные трудности на пути к строгой экспликации понятия. В 1977 г. Олег Шаблий охарактеризовал его следующим образом: «Географическое пространство является объектом географии, исследуемом на метанаучном (курсив наш. — Ю. Г.) уровне. Следовательно, проблема географического пространства не является собственно объектом географии в традиционном понимании этой науки, а относится к области ее методологии и логики. Поэтому главным в методологии понятия географического пространства должно быть материалистическое понимание пространства в целом. Географическое пространство, находящееся на некотором иерархическом уровне развернутого пространства в целом, является объективной реальностью» (26, с. 58). В специальной литературе географическое пространство чаще всего трактуется как философская концептуальная категория, как объективная, всеобщая и познаваемая форма существования материальных географических образований и объектов в пределах геосферной оболочки. Более конкретно — под географическим пространством понимается «совокупность отношений между геообъектами, расположенными на конкретной территории (геотории) и развивающимися во времени» (1, с. 100). Это определение Энрида Алаева надолго овладело умами отечественных географов, до сих пор полагающих, что его отличают логичность, широта охвата онтологических и гносеологических подходов. В прошлом некоторые географы выражались еще проще: тот вид пространства, изучением которого занимается география, — это земное пространство (35, с. 73). Можно, конечно, улыбнуться над содержанием подобной дефиниции, отнюдь не добавляющей ясности в смысл геопространства, но примерно таким же образом определялась она многими, например, Вениамином Гохманом с коллегами: это — «собственное пространство географических объектов — географически целостных образований» (6); Анатолием Трофимовым: «географическое пространство — это совокупность физических отношений между географическими объектами или системами» (27, с. 6); Александром Топчиевым: географическое пространство— это «порядок взаиморасположения целостных географических образований (геосистем) и их элементов» (25, с. 47). Вряд ли можно признать корректным использование в дефиниции тавтологического ряда «геопространство — совокупность отношений между геообъектами и т. д.», между тем, он наличествует во всех приведенных определениях. Следуя такой логике, можно «безошибочно» утверждать, что «географические объекты — это парциальные элементы географического пространства», однако, аксиологическая ценность подобного вывода будет, разумеется, невысокой. По этой причине даже импонирующее нам определение Михаила Шарыгина: «. ..географическое пространство представляет собой сочетание геосистем и совокупность отношений координации и протяженности сосуществующих разнородных элементов» (28, с. 142) с акцентом на корреляционные отношения не может считаться вполне удачным, хотя бы из-за «туманного» состояния геосистемной парадигмы, особенно по отношению, например, к культурной географии. Анатолий Исаченко полагает, что поскольку термин «географическое пространство» (или «геопространство») не получил пока общепринятого толкования, он должен ассоциироваться с географической оболочкой (т. е. эпигеосфера = географическое пространство). По его мнению, для географической науки универсальное практическое значение имеет представление о трехмерном математическом (Эвклидовом) пространстве (8, с. 85). В то же время некоторые авторы исходят из того, что географическое пространство — многомерное (более чем трехмерное) понятие, а территория, с точки зрения геометрии, — всего лишь двухмерное. (Здесь уместна реплика о том, что геометрическое пространство по Эйнштейну искривлено, что требует модификации отдельных аспектов Эвклидовой геометрии). У цитированного автора несколько иное мнение на этот счет: «Для решения многих географических задач широко используется понятие о двухмерном пространстве, проецируемом на физическую поверхность суши или водоемов; для первого случая принят термин территория, для второго — акватория. Попытки использовать в географии представление о многомерном пространстве конструктивных результатов не дали», — заключает он (там же). Как бы там ни было, отличие территории от географического пространства состоит в том, что она служит лишь общим фоном расположения материально-вещественных объектов и, строго говоря, — «пуста» с точки зрения модельных построений (хотя на практике, даже в научной литературе, территория часто отождествляется с пространством, и в этом, вероятно, большой беды нет). Все материально-вещественные объекты и явления являются составными частями геопространства как трехмерного образования. Александр Топчиев, рассматривая географическое пространство как некий «порядок взаиморасположения целостных географических образований (геосистем и их элементов)», акцентирует внимание на следствиях, вытекающих из подобной экспликации. Во-первых, содержание геопространства ассоциируется с пространственной упорядоченностью элементов геосистем. В этой связи автор формулирует принципиальный тезис, являющийся отправным для последующих построений: «Изучение географического пространства... ставит основным вопросом упорядоченность природных и социально-экономических компонентов географической оболочки в пространстве или же на территории» (25, с. 47). Во-вторых, «строгость» и «операциональность» предложенной дефиниции географического пространства обеспечивается его формальной трактовкой. В-третьих, «специфические свойства конкретного пространства обусловливаются природой образующих его объектов. Специфика географического пространства таким образом должна определяться через качественное своеобразие элементов геосистем — природных и социально-экономических компонентов географической оболочки и целостных географических комплексов» (там же). Наконец, в четвертых. Топчиев приходит к утверждению, что используемые авторами абстрактные многомерные пространства для формализации и моделирования геосистем «не являются тождественными конкретному географическому пространству» (там же, с. 47, 48). Заметим, в любой трактовке геопространства акцент делается на «совокупность отношений», поскольку они выступают в существе его содержания (причем, с нашей точки зрения, акцент на совокупность отношений в рамках географического пространства звучит даже более естественно, чем в случае с его общефилософской трактовкой, поскольку человек обычно с трудом воспринимает сущность отношений материи в космосе, в условиях отсутствия космических тел, наличия плазмы, таинственного «антивещества» и т. д.: абстрактно мысля, отношений, дескать, нет, а пространство существует де-факто). Итак, можно сказать, географическое пространство и время характеризуют специфические пространственно-временные свойства корреляционных отношений в специфическом сегменте объективного мира — слое концентрации жизни (включая, прежде всего, очеловеченную природу). Подобные отношения имеют сложный, «межстыко- вый» (рубежный) характер, не объемлемые ни одной известной наукой. Вместе с тем понятие «географическое пространство», будучи объективным явлением, является, скорее, абстрактным, чем операциональным объектом географической науки. Здесь надлежит сказать о том, что географы — последователи идей Харлана Барроуза, ассоциирующие свою науку с экологией человека (например, Александр Ласточкин), широко используют понятия «геоэкологическое пространство» и «геоэкологическая оболочка» взамен понятий «географическое пространство» и «географическая оболочка». Подобная позиция понятна — она преследует цель объединить воедино географические исследования, укрепить связи с геоморфологией, климатологией, геологией, почвоведением и т. д. Однако вряд ли правомерно ставить знак равенства между географией и экологией человека — несомненно «кровными родственницами», поскольку предмет первой существенно шире. По этому поводу Ричард Хартшорн замечает: «Хотя Барроуз и настаивал на том, что природные условия следует изучать лишь с точки зрения их связи с человеком, однако сказать что- либо всегда легче, чем сделать» (цит. по: 7, с. 447). Далее, говоря о соответствующей статье Барроуза, он добавляет, что «она все-таки не представляет собой руководства, ориентирующего в предмете географической науки» (там же). И действительно, если география — это экология человека, то не стоит ли одну из наук просто «предать забвению»? Геопространство естественное и очеловеченное. Геопространство едино для всей географии, и отграничить гуманитарное пространство от естественного так же сложно, как и выделить сферу очеловеченной природы, оконтурить те «скрепы», которые соединяют человека, как качественно особое природное существо, со средствами и предметами его деятельности. Согласно известной аксиоме, природа в целом вечна и бесконечна, а ее отдельные элементы находятся в непрестанном движении: они возникают, развиваются и погибают. При этом все тела и явления природы неразрывно связаны друг с другом, зависят друг от друга и обусловливают друг друга. За много лет до появления человека организация земного пространства подчинялась строгим природным законам и принципам организации материального мира. Тот факт, что в наших теоретических построениях фигурируют понятия «очеловеченная природа» и «слой концентрации жизни» вовсе не означает, что географической науке безынтересен период, предшествовавший «сапиентации» человека. Напротив, научно осмыслить пространственно-временные свойства корреляционных отношений в рамках очеловеченной природы невозможно без серьезного исследования эволюционных аспектов развития естественной природы. С появлением очеловеченной (искусственной) природы возникает высшая форма природного бытия, которая вместе с естественной (нео- человеченной) природой образуют природу в собственном смысле. Появление человека привело, в конечном счете, к сильнейшей «поляризации биосферы» (19) — к образованию на планете многочисленных функциональных зон, охватывающих все виды использования земель и ресурсов. По мнению Родомана, есть основания говорить о двух «полюсах» современного организованного пространства: городской агломерации и естественном (неокультуренном, девственном) ландшафте. Задача человечества состоит в разумном их размежевании с тем, «чтобы они не мешали друг другу развиваться, чтобы плотность населения, степень хозяйственного использования и частота посещения разных мест людьми плавно убывали от городского центра к природному заповеднику, окруженному загородными рекреационными парками» (там же). (Иными словами, к числу важнейшего принципа целенаправленной организации пространства должна быть отнесена охрана естественных ландшафтов, а именно: сохранение естественного круговорота веществ и энергетических потоков в биосфере, неповреждение ее регенерационных механизмов. В идеале должна существовать ступенчатая, пространственно стратифицированная система общественного обслуживания с выделением специализированных зон между двумя «полюсами» — естественными ландшафтами и большими городами). Земное пространство представлено множеством разнообразных вещественных и невещественных субстанций, которые в каждое отдельно взятое мгновение можно сравнить со «стоп-кадром», запечатлевшим сложные процессы пространственной дифференциации. Это процессы неживой природы, которые описываются законами физики, химии; физической географии, это биотические процессы, находящиеся в «ведении» биологии, это также процессы, вызванные к жизни антропогенизацией окружающего мира, человеческой культурой. Отсюда — диверсификация сред или пространств; геологического, биологического, географического, экономического, социального, культурного и т. д. Неустранимая специфика географии состоит в том, что пространство в ней ассоциируется с неточечностью структуры собственных объектов, а не с определенной формой бытия материи. Гуманитарное пространство, изучаемое психологий, социологией, экономикой и другими дисциплинами общественного цикла, связывается преимущественно с точечной структурой объектов, и лишь гуманитарная география (наряду с экологией человека), исследуя природу корреляционных связей, имеет дело с неточечными объектами геопространства. Однако мысль о том, что «неточечность геопространства может пониматься двояко: хорологически (внешне-поверхностно, «физиогномически», вне сущности) и сущносто (субстанционально, процессуально)» (16, с. 66) нуждается в уточнении. Термин «хорология» здесь явно неуместен, поскольку антонимическая связка «сущностный — хорологический» (в отличие от связки «внешне-поверхностный — сущностно-субстанциональный») является псевдоморфозой, не отражающей смысла «ошельмованного» советскими географами хорологического подхода. Можно сказать, что гуманитарное пространство ассоциируется со сферой очеловеченной природы, которую образуют сам человек как качественно особое природное существо, а также средства и предметы его деятельности. А поскольку способом бытия очеловеченной природы является не только материальная, но и духовная деятельность людей, то последняя в ряде случаев может приобретать ярко выраженный «геодуховный» характер, представляющий существенный интерес для географической науки. При этом если исходить из тезиса о том, что предметом социальной географии (а ее понятие во многом «сродни» гуманитарной) является социальная функция географической среды, приобретаемая ею в результате включения ее в хозяйственную деятельность общества (Наурзбай Мукитанов, 1979 г.),то грани, разделяющие социальное, экономическое и даже культурное пространства, становятся весьма условными. (Поэтому мысль видного советского ученого второй половины XX в. Юрия Дмитревского о том, что социальная география может и должна представлять все обществоведческие географические дисциплины, включая экономическую географию, — оказалась весьма дальновидной; она подтверждается всем ходом интенсивной социологизации и гуманизации экономической географии.) Ранее уже отмечалось, что различие между понятиями «гуманитарная география» и «социальная география» отражает трудноуловимые нюансы, отличающие соответствующие прилагательные. Констатировалось, что сопоставления этих терминов с точки зрения широты охвата ими предмета географических исследований не вполне корректны, поскольку термины в каком-то смысле разновекторны по значению. Если «социальное» отражает отношения людей в обществе, то «гуманитарное» ассоциируется с человеком вообще (кстати — и объектом антропогеографии), с человеческим обществом, с его культурой. Если отнесение экономики к «социальному» обычно обусловливается некими оговорками, то ее принадлежность к гуманитарному сегменту науки не подлежит сомнению. Особый интерес представляет вопрос о границах гуманитарного пространства, установление которых исключает распространенный в предыдущие годы натуралистический и социологизаторский монизм, подменяющий собой единство природы и общества. Такие границы обычно зрительно не ощутимы, «неподвластны» картографу и обнаруживаются лишь в контексте соответствующих отношений и связей. К тому же история общества не ограничивается только историей наличествующего общества, а заключает в себе и историю его становления (здесь можно вспомнить и о «былых биосферах» Вернадского, и о выражении Гегеля «вещи еще нет, когда она начинается...» и т. д.). «Начало человеческой истории не есть нечто однозначно фиксированное, оно есть процесс становления общества в природу, который в свою очередь, совпадает с процессом завершения природы в обществе. .. .Сфера природы, распадаясь на неочеловеченную и очеловеченную природу, бесконечна в пространстве, тогда как сфера общества в его актуальном выражении (рассматриваемого в единстве технологического и социального уровней) исторически ограничена. Асимметричность соотношения сфер природы и общества (также как асимметричность соотношения истории природы и общества) обусловливает асимметричный характер самого процесса взаимопроникновения природы и общества» (10, с. 175, 176). С известной долей условности можно утверждать, что границы гуманитарного пространства совпадают с границами очеловеченной природы. При этом следует иметь в виду, что «материальное изменение предмета природы само по себе не превращает его не только в предмет очеловеченной природы, но и в соответствующий ему общественный предмет ...Социальные свойства у элементов субстрата общества возникают вследствие включенности этих элементов в систему общественных отношений благодаря или физической, или нефизической (духовной) деятельности социальных существ» (там же, с. 138). В этой связи снова возникает вопрос о том, что же представляет собой очеловеченная (искусственная) природа и каков способ ее бытия? Надо признать, что сферу очеловеченной природы составляет сам человек как качественно особое природное существо в сочетании со средствами и предметами его реальной деятельности. Что же касается способа бытия очеловеченной природы, то им «является материальная и духовная (познавательная, эстетическая и т. п.) деятельность людей. Очеловеченная природа — это не просто измененная человеком природа. В нее входят и предметы первозданной природы, поскольку они берутся в связи с человеком, его деятельностью, становятся для него значимыми предметами и используются в его деятельности» (там же, с. 70). К этому следует добавить, что очеловеченная природа — отнюдь не зона «отчуждения» от природы и общества, а сфера перехода от одного к другому, область тесного взаимодействия бессознательных сил природы и человека. «Исходя из того, что очеловеченная природа и соединяет и разделяет природу и общество, особые законы ее функционирования и развития, являющиеся законами «человеческого естествознания», становятся вместе с тем законами взаимодействия природы и общества» (там же, с. 71). Эти соображения, как нам представляется, проливают свет на сущность гуманитарного геопространства, наполненного вещественными и духовными элементами (антропологическими, производственными, инфраструктурными, познавательными, эстетическими, бытовыми идр.), соответствующими отношениями (экономическими, социальными, культурными, геодуховными, экологическими и др.) и ассоциирующимися, прежде всего, с человеком. Гуманитарное пространство, как и географическое пространство в целом структурно как с точки зрения составляющих его компонентов (компонентная структура), гак и в территориальном отношении (территориальная структура). Ему присущи такие качества как системность, сложность, дискретность, континуальность, рассредоточенность, динамичность, размерность, кривизна, плотность, концентрация, поляризация, а также энтропий- ность (т. е. расчлененность на части). Хотя, по вышеупомянутому утверждению Анатолия Исаченко, попытки использовать в географии представление о многомерном пространстве не увенчались успехом, имеются и другие мнения, сводящиеся к тому, что многомерность присуща гораздо в большей мере гуманитарной, чем физической географии. «Если Евклидово геометрическое пространство — трехмерно, то социальное многомерно (курсив наш. — Ю. Г.), — писал Петр Сорокин, — так как существует более трех вариантов группировок по социальным признакам, которые не совпадают друг с другом (принадлежность к государству, религии, профессии..., половозрастные различия) ...». Это соображение достойно самого пристального внимания.