Гл а в а 12 РЕГИОН: РЕАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТ ИЛИ «МУСОРНЫЙ ящик»?

Регион: мир полисемии и фрагментации. Несмотря на то что региональная концепция давно служит одним из «краеугольных камней» географии, региональная география и регионоведение остаются одной из наиболее трудных и неблагодарных сфер научной рефлексии.

Дольше столетия длится невидимое противоборство сторонников этой концепции (в соответствии с которой регион ассоциируется не с мысленным конструктом, а реальным образом земной поверхности, отличающимся сложным переплетением слагающих его элементов и различными, но взаимосвязанными процессами) и представителей движения, отстаивающего образ земной поверхности как простой «мозаики пространств'», без особых претензий на взаимосвязанность и взаимообусловленность элементов среды. «Повальное» увлечение появившихся в России университетских кафедр регионоведения энциклопедическими характеристиками политико-административных единиц порождают «смутное» сомнение в том, что берущиеся за основу регионы представляют собой географические комплексы, а не выполняют, по выражению Джона Райта, функцию своеобразных «мусорных ящиков» (28), наполняемых в зависимости от чьих-то субъективных предпочтений. (Пользуясь терминологией Остапа Бендера, можно сказать, что содержание подобных «научных упражнений» нередко укладывается в рамки так называемой «квазиунофантазии» применительно к «шахматной идее».) На это обстоятельство указывал еще Альфред Геттнер, предостерегавший, в частности, от редукции географии к государствоведению, поскольку политические рубежи, случалось, устаревали раньше, чем публиковались географические труды. «Деление по государственным областям легче всего — оно избавляет авторов от всякой работы мысли» (5, с. 287), — предупреждал он. Использование «вперемешку» терминов «регионоведение», «районо- логия», «районография», «регионология», «регионалистика», «региональная география», «регионика», etc., отражает как процесс бурной рефлексии и «расшатывания» традиционных устоев понятийного аппарата, так и подключение к «мозговому штурму» регионоведения культурологов, политологов и представителей прочих профессий, далеких от научной географической традиции.

Конечно, во многом эта «регионоведческая вакханалия» объясняется тем, что более или менее четкой концептуализации понятия «регион» все еще нет, а неоднократно предпринимавшиеся попытки сформулировать его сводились на «нет» своеобразными интерпретациями этого понятия в других, в том числе смежных отраслях знания. Несколько «комичный» характер этой «вакханалии» придает попеременное использование русскоязычных терминов «регион» и «район». Традиционное употребление в русском языке этих двух родственных терминов имеет запутанную историю, при этом предпринимавшиеся попытки вытеснения из научного обихода термина «регион», как иноязычного, оказались столь же безуспешными, сколь и неоправданными. Во-первых, не только англоязычный термин region, но и кажущийся русским rayon на самом деле имеет иностранное происхождение. Особенно употребим он во французском языке и содержит в местном Толковом словаре целых восемь значений, имеющих однако косвенное отношение к понятию «территория», поскольку переводятся как «луч», «радиус». В Швейцарии так именуются почтовые округа, что уже, по крайней мере, ассоциируется с территорией. По мнению Энрида Алаева, автора уникального понятийно-терминологического словаря «Социально-экономическая география» (1), имеются веские основания считать этот термин испаноязычным из-за аналогичного с русским языком произношения (в то время как по-французски — «рейон») и явного территориального подтекста. Однако не исключено, что это ложный след, поскольку имеется латинское слово regio, означающее область. Во-вторых, за многие десятилетия употребления каждый из терминов приобрел свою неустранимую специфику (хотя элементы общности до сих пор превалируют, что позволяет их зачастую использовать как синонимы). Более универсальным и соответственно менее строгим термином является «район», диапазон значений которого варьируется весьма широко: от выражения «европейский район» до таких словосочетаний, как «районная овощная база», «районная поликлиника», «районная библиотека» и т.

д. Характерным атрибутом многих его значений является привязка к политико-административному делению России, где он выполняет «монопольные» функции. (Проникновение обоих терминов в русский язык относится ко второй половине XIX в. В географическую литературу термин «район» введен в 1879 г. А. Ермоловым, предложившим сетку сельскохозяйственных «ра1онов» для России, а «регион» предположительно впервые получил права гражданства в Словаре иностранных слов И. Бурдона и А. Д. Михельсона еще в 1877 г. Этим самым аргументы сторонников «русскоязычного» термина «район» становятся и вовсе шаткими.) Термин «регион» в большинстве случаев характеризуется масштабным критерием. В русском языке он используется для обозначения достаточно крупных физико-географических, экономико-географических, геополитических и других территориальных таксонов и немыслим в выражениях типа «региональная овощная база», «региональная библиотека» или «региональная поликлиника». Конечно, в ряде случаев регионы могут объединять даже несколько низовых административных районов, однако это скорее исключение из общего правила. В соответствии с укоренившейся в последние годы традицией, минимальным по территории административно-территориальным ареалом, именуемым регионом, является субъект Российской Федерации, хотя это всего лишь традиция, поскольку в пределах таких субъектов РФ как Красноярский край, Саха Якутия или Хабаровский край могут поместиться множество и «Санкт-Петербургов», и «Еврейских автономных областей». Разумеется, нюансы, связанные с противопоставлением двух терминов, имеют скорее «академический интерес», так как в переводе на большинство языков мира упомянутые понятия «сливаются» воедино, как бы демонстрируя тот очевидный факт, что это лишь наша — искусственная, российская «головная боль». Добавим, часто понятие «регион» подменяется «субрегионом», или оба термина могут употребляться параллельно. Ничего предосудительного в этом, конечно, нет, если учесть, что «суб» — это первая составная часть сложных слов, обозначающая расположение внизу, под чем- либо или около чего-либо (например, субтропики, субстратосфера и т.

п.). Однако при использовании этого понятия в регионоведении важно помнить о ключевом таксоне, от которого производится субрегион. (Так, западноафриканский, восточноафриканский, североафриканский, южноафриканский и центральноафриканский субрегионы являются производными от африканского региона, а не от национальных регионов, как это иногда вытекает из контекста отдельных источников.) Объективная реальность или «мозаика пространств»? Поставленный вопрос — отнюдь не риторический, если вспомнить позицию Гетт- нера, заключающуюся в том, что разграничение регионов («индивидуумов», по Геттнеру) всегда субъективно и допускает множество вариантов («... различные явления различно районируются...»(5, с. 286), и далее: «определенных естественных областей не существует даже в отдельных категориях царств природы... нет никакого общезначимого деления, которое охватывало бы все явления» (там же, с. 285). Не следует ли из этого вывод о том, что и Геттнер отстаивал образ земной поверхности, как простой «мозаики пространств», без указаний на взаимосвязанность и взаимообусловленность элементов среды? Отрицательный ответ на данный вопрос вытекает из его убеждения, что основой регионализации он считал географические индивидуумы — неделимые единицы земной поверхности, а индивидуум, по Геттнеру, это «однородное внутри себя и находящееся в чужеродном окружении пространство...» (5, с. 249). При этом его указание на «однородность» не означает игнорирования им особых регионов (коннек- ционных, в т. ч. узловых), идентифицируемых в соответствии «с пространственной связью рядом находящихся предметов . ..каковы речные долины, системы воздушных течений, транспортные районы и др.» (5, с. 119), Нам представляется несколько «странной» фраза этого выдающегося географа о том, что «определенных естественных областей не существует...», так весь ход его последующих рассуждений свидетельствует не о субъективности регионов, а об условности рубежей между ними. Признание наличия «географических индивидуумов», географических комплексов и систем, объективности существования компонентов и их определенных сочетаний в конкретных местах земной поверхности и т.

д. — все это подтверждает мысль о неоднозначности толкования вышеприведенной фразы. Универсального определения региона, пригодного «на все случаи жизни», действительно не существует, если не считать известных из литературы его теоретических толкований: «Это территория (геотория), по совокупности насыщающих ее элементов отличающаяся от других территорий и обладающая единством, взаимосвязанностью составляющих элементов, целостностью, причем эта целостность — объективное условие и закономерный результат развития данной территории» (1, с. 69). Исходя из данного определения, изрядная доля не только субъектов России, но и целых государств вовсе не отвечает научным критериям региона. Приведем «наугад» еще несколько определений региона, встречающихся в географической и иной литературе, (см.: Андрей Макарычев, 1997; Престон Джеймс и Кларенс Джонс, 1954; Географический энциклопедический словарь, 1988; Михаил Шарыгин, 2008 и др.), и лишний раз убедимся в «обезличенности» этого понятия. «Регион — это комплекс, состоящий из земли, воздуха, флоры, фауны и человеческого населения, которые могут рассматриваться в их особых отношениях друг с другом и которые составляют вместе определенную и характерную часть поверхности Земли» (17, с. 99). «Географический регион — это целостная территория — (акватория), характеризующаяся общностью генезиса и взаимосвязанностью компонентов географической оболочки и элементов ландшафта или общественного производства. Эти характеристики отличаются от наблюдаемых на соседних территориях» (б, с. 178). «Регионы — это те зоны, которые заключают в свои рамки существенную однородность доминирующих физических условий и, соответственно, преобладающих укладов обитания» (17, с. 99). «Регион — это географический термин для описания такого типа окружающей среды, в котором географические элементы соединены друг с другом определенными и постоянными отношениями» (17, с. 99). «Регион — это группа близлежащих стран, представляющих собой отдельный экономико-географический, или близкий по национальному составу и культуре, или однотипный по общественно-политическому строю район мира» (9, с.

212). «Регион — область, район; часть страны, отличающаяся от других областей совокупностью естественных и (или) исторически сложившихся, относительно устойчивых экономико-географических и иных особенностей, нередко сочетающихся с особенностями национального состава населения» (1, с. 67). «Регион — есть средство отбора и изучения пространственных сочетаний сложных комплексов явлений, встречаемых на земном шаре. Любой участок или часть земной поверхности можно считать регионом, если они однородны с точки зрения условий данного пространственного сочетания. Однородность региона определяется на основании показателей, отобранных с целью выделения из всей массы тех земных явлений, которые необходимы для характеристики или освещения данного их сочетания в пределах выделяемой географической единицы. В таком определении регион не является объектом ни независимо существующим, ни данным от природы. Это интеллектуальная концепция, созданная мышлением, использующая определенные признаки, характерные для данной территории, и отбрасывающая все те признаки, которые рассматриваются как не имеющие отношения к анализируемому вопросу» (13, с. 518). Имеются попытки и синтетических определений: «Регион — это исторически эволюционирующее компактное территориальное сообщество, которое содержит в себе физическое содержание, социо-эко- номическую, политическую и культурную среду, а также пространственную структуру, отличную от иных регионов и территориальных единиц, таких как город или нация» (27, р. 17). Представители общественных, преимущественно не географических наук, сторонники образа земной поверхности как простой «мозаики пространств», постоянно напоминают нам о том, что универсального определения региона не существует, подчеркивая, что это понятие одно из самых «трудноуловимых» (17, с. 97). При этом возникает деликатный вопрос: «трудноуловимых» для кого? Не для тех ли, кто отказывается видеть в регионе «пространственный комплекс взаимосвязанных элементов» и подменяет его вышеупомянутой «квазиунофантазией»? Если автор не находит в пределах рассматриваемого «региона» результата сложившейся в его пределах ассоциации явлений, взаимосвязанных друг с другом, то, значит, нет и региона, а есть территория, как сегмент земной поверхности. (Б этой связи напомним, что этнологи стараются вообще избегать употребления термина «народ», главным образом, из-за его дискредитации журналистами, политологами, культурологами, использующими, в частности, выражения типа: «камбоджийский народ свергнул клику Пол Пота», в результате чего получается, что Пол Пот и его клика вовсе не камбоджийцы. Возникает риторический вопрос: не пришло ли время для географов вообще передать в «безвозмездный дар» термин «регион» представителям вышеупомянутых профессий, успешно «выхолащивающим» его научное содержание и открывающим квазинаучные кафедры регионоведения?) Б свое время Деруэнт Уиттлси (автор главы о региональной концепции и региональном методе в знаменитой «Американской географии»), анализируя «простые» регионы (выделяемые по единичным признакам), «сложные (по нескольким признакам) и «тотальные» регионы (выделяемые, исходя из характера совокупности проявлений человеческой деятельности) пришел к выводу о том, что последний тип «выходит за пределы компетенции географии, ибо содержание каждого района осложняется деталями, не имеющими никакого отношения к исследуемым особенностям, процессам и их следствиям» (2, с. 51). Конечно, подобная точка зрения не отражала мнения всех географов. Тогда же для регионов, идентифицируемых на основании особенностей проявления человеческой деятельности на той или иной территории, было предложено использовать термин «компаж» (или «компажи» во множественном числе). Говоря о таких компажах (иди тотальных» регионах), тот же Уиттл- си высказывает такую ценную мысль: «На первый взгляд идея “тотального” региона кажется простой, но стоит только вникнуть поглубже, как всплывает беспорядочное нагромождение явлений и становится Ьчевидной полная непригодность подобного подхода для выявления региональных закономерностей Это понятие может означать просто совокупность всего наполняющего пространство, подобно мусору, в котором самые разнообразные предметы приобретают некоторое единство вследствие пребывания в определенном вместилище. Если такую точку зрения приложить к изучению региона, то буквально все существующее на определенном участке земной поверхности становится объектом регионального исследования» (там же, с. 59). Несмотря на убедительный тон этого высказывания, оно содержит и спорный момент. На наш взгляд, в том случае, если подобные «ком- пажи» представляют собой не «беспорядочное нагромождение явлений», а результат целесообразной, научно обоснованной деятельности человека, то подобный подход вполне может оказаться полезным для выявления и определенных региональных закономерностей. У нас нет намерения подробно излагать общеизвестные подходы к типологии регионов. Отметим лишь, что в специальной литературе выделяется свыше полусотни категорий регионов, относящихся к различным сторонам физической, биологической или социальной среды и определяемых на основе множества конституирующих признаков. Последние варьируют в весьма широких пределах и различаются в зависимости от использования одного или нескольких признаков (однокритериальный или многокритериальный способы) регионализации, характера структуры и внутренних связей и т. п. В западной литературе при классификации регионов чаще других используются следующие три градации (которые и были положены в основу вышеупомянутым Уиттлси): 1) регионы, выделяемые по единичным признакам. В этом случае речь идет об учете какого-то индивидуального явления, как правило, не нуждающегося в дальнейшей дифференциации (например, участок с определенной крутизной склона или зона свеклосеяния в экономической географии). Такие регионы иногда называют простыми; 2) регионы, выделяемые по нескольким признакам. Они отражают сочетание или симбиоз различных явлений. Их типичным примером могут служить ландшафтные регионы в физической географии, выделяемые с учетом климатического, гидрографического, почвенного, биотического и других факторов. Эти регионы получили название сложных; 3) регионы, охватывающие почти всю совокупность проявлений человеческой деятельности в пределах рассматриваемой территории (см. выше о компажах). Обычно в них находит отражение тесная взаимосвязь между естественными (природными) и общественными индикаторами территории. Примером подобных регионов могут служить культурно-исторические регионы. Как отмечалось выше, часть географов настроена критически по отношению к исследованию регионов, выделяемых с учетом целого комплекса факторов, полагая что при обобщении множества элементов может теряться достоверность выводов. Вне зависимости от критерия, на основании которого выделяются регионы, каждый из них может являться либо однородным (гомогенным), либо узловым (функциональным). Однородные регионы выделяются по принципу единственной присущей им особенности (или ассоциации нескольких особенностей), причем отличительные признаки внутри их проявляются повсеместно. Наглядным примером однородного региона является климатический регион. Узловые регионы представляют собой ареалы, характеризующиеся сходящимися или расходящимися из одной точки потоками вещества, энергии или информации. Примером элементарного природного узлового региона может служить речной бассейн вместе с подземными водосборами. В социально-экономической географии узловыми регионами являются административные области, сферы влияния поселений, зоны сбыта и сырьевые зоны промышленных предприятий, участки почтовых отделений, поликлиник, школ и т. п. О «вольных» интерпретациях в других науках. В различных науках понятие «региона» варьируется в очень широких пределах (см. 7). Так, административно-территориальная (политико-административная или юридическая) трактовка региона как субнациональной единицы вовсе не соответствует его распространенному теоретическому толкованию, поскольку административная сетка нередко носит произвольный, субъективный характер. Юридическая природа такой трактовки объясняется тем, что права и обязанности административно-территориальных образований обычно прописаны в Конституции или определены специальными законами. Философская трактовка региона, по мнению Фернана Броделя — крупнейшего представителя французской исторической школы «Анналов», ассоциируется с особым «миром», которому присущи свой менталитет, образ мышления, традиции, мировоззрение, мироощущение. С этим же «миром» ассоциируется и социологическое содержание термина. Несмотря на разворачивающиеся в современном мире процессы экономической интеграции, общество, как считают многие, больно индивидуализмом и сепаратизмом. Это качество было замечено еще Ницше — выразителем волюнтаризма, создавшим в своих работах яркий образ свободы индивидуальной воли. Заклеймившие учение Ницше — «предшественника фашистской идеологии» — Маркс, Ульянов-Ленин и их последователи призвали на историческую авансцену «коллективную волю класса пролетариев», которая при ближайшем рассмотрении оказалась ничем иным, как живым воплощением идей Ницше о «борьбе за существование», перерастающей в «волю к власти». «В результате действия свободных воль в XX в. произошли две мировые войны. Теперь мир переживает эпоху постмодернистской раздробленности, следами которой можно считать охватившие его локальные конфликты и напряжения. Э. Дюркгейм определил крайнюю форму такой раздробленности общества понятием «аномия», которое по своему глубинному смыслу перекликается с древним «апейрон» Анаксимена (9, с. 209, 210). Действительно, вопреки ожиданиям многих процессы социального и политического регионализма в мире не ослабевают, а усиливаются. Текущие изменения в политической и этнической географии мира становятся столь важными, что их иногда сравнивают с процессом, начавшимся после Вестфальского мирного договора 1648 г., который явился поворотным пунктом в формировании современных государств. Так, только шестьдесят из нынешних примерно двухсот государств существовали в канун XX в. С другой стороны, лишь на рубеже XX- XXI вв. ООН приняла в свои члены около тридцати новых государств. «Пройдет 25-30 лет, и число государств мира увеличится процентов на пятьдесят. Более трехсот независимых государств окажется на глобусе», — предсказывает известный американский геополитик Самюэль Коэн. Многие известные ученые полагают, что ныне существующие государственные границы все больше будут терять свое значение, если не соответствуют языковому и территориальному тождеству проживающих там наций. Как бы не относиться к масштабам предсказываемого «дробления» политической карты мира, обещающего стать одним из самых впечатляющих феноменов в Новейшей истории, ясно одно: в глобальном смысле национально-этническая проблема может стать и уже становится одной из самых болезненных. Некоторые авторитетные ученые говорят о реальном глобальном этническом кризисе, уже охватившем планету. Неконтролируемые национальные эмоции, которые в зависимости от конкретных обстоятельств приобретают формы обоснованного национального самоутверждения или агрессивного национализма, приводят к драматическим коллизиям практически на всех континентах, но особенно на периферии мировой цивилизации. Особенно сильно пронизано конфликтностью (явной, латентной или потенциальной) восточное патриархальное общество. Причем национально-этническая напряженность здесь часто усиливается распрями на религиозной, клановой, патронажно-клиентельной основе. (В первую очередь это относится к странам Тропической Африки, где внутриплеменные и межплеменные отношения, как капилляры в человеческом теле, пронизывают всю общественную жизнь). Сформулировать специальные законы, в соответствии с которыми в мире происходит то усиление, то ослабление процессов «социальнорегиональной» стратификации, трудно. Возможно, прав крупнейший социолог Макс Вебер, отвергший дихотомию «симметричных» социальных законов и законов естествознания. Реальная действительность часто опровергает подобные социальные законы, поэтому они, может быть, и вовсе бессмысленны. Все это говорит о том, что как философская, так и социологическая трактовка термина «регион» дает слишком мало «пищи» для установления региональных закономерностей. Историческая интерпретация региона обычно указывает либо на утраченную со временем идентичность (Галиция, Трансильвания, Буковина, Банат и др.), либо на какие-то генетические признаки («привязку» в прошлом к определенным церковным приходам, епархиям, муниципалитетам и т. д.). Геополитическое понимание региона исходит из пространственной дифференциации различных политических сил и движений, центров «мощи» и «слабости». По мнению Карла Дейча, здесь обычно «регион представляет собой группу стран, которые по многим очевидным параметрам больше взаимозависимы друг с другом, чем с иными странами» (23). Экономический регион — это в большинстве случаев территория, обладающая четко выраженной специализацией производства и определенной хозяйственной целостностью (хотя плановые, программные экономические регионы, как субъективные конструкции, подчас не имеют ярко выраженной хозяйственной специализации и, тем более, не отличаются целостностью). Постановка вопроса о принадлежности термина «экономический регион» регионоведению, экономической географии, то ли региональной экономике в какой-то мере лишена рационального смысла — настолько тесно «срослись», по крайней мере, экономическая география (экономическое регионоведение) и региональная экономика. Многолетние споры представителей этих дисциплин о «приоритетах» и «заслугах» в исследовании пространственной организации экономики оказались бесплодными. (В середине прошлого века создавалось впечатление, что обе стороны запамятовали об условности всех граней в природе, обществе и, разумеется, в науке; что географы и экономисты- регионалисты исследуют одни и те же проблемы с различных методических и методологических позиций, двигаясь друг другу навстречу. Недопонимание возникло потому, что экономическая география вы- членилась из географии, а региональная экономика (которую с полным основанием можно назвать «географической экономикой») — из экономики. Первая — результат «экономизации» географии, вторая — следствие «географизации» экономики. Мы не приемлем приводимое в литературе Энридом Алаевым различие между двумя научными направлениями. По его мнению, «региональная экономика “работает” на трех уровнях: локальном, региональном и межрегионально-национальном, а социально-экономической географии есть уровни и межнациональный, и глобальный. Первая, дескать, нацелена на прикладные результаты исследования, вторая больше занимается фундаментальными вопросами. Поэтому самое практичное — считать региональную экономику частью социально-экономической географии» (1). Условная «межа» между ними на самом деле проходит прежде всего там, где географами более профессионально используется природная среда как мощнейший фактор регионализации современного мира (подробнее см. вторую часть книги). Как бы там ни было, поиски более глубоких, принципиальных различий между экономической географией (экономическим регио- новедением) и региональной экономикой вряд ли могут увенчаться успехом. В биологии — свое представление о регионах. Каждый вид растения или животного имеет свои границы распространения. (Существует понятие о так называемых «растениях-космополитах», распространенных чуть ли не по всему земному шару. Их не более нескольких десятков видов — преимущественно низшие представители растительного мира: грибы, некоторые виды мхов и лишайников, планктонные водоросли и т. д.). В ряде случаев эти границы носят как бы механический характер, поскольку совпадают с мощными орографическими системами, проливами или более обширными акваториями. Однако чаще границы распространения обусловливаются не механическими, а естественными факторами: изменением климатического режима, сменой в характере распределения и в количестве осадков, изменением почвенного покрова. (Разумеется, иногда «механическая» граница совмещается с климатическим воздействием горных конструкций, лесных массивов, морских просторов.) Регион распространения растения или животного обычно носит название «ареала» (отсюда возникает выражение: «ареаловедение биологическое»). Каждое растение, как правило, не занимает своего ареала сплошным покровом, а распределяется по нему дискретно. В этой связи существуют понятия о «сплошных» и «прерывистых ареалах». Наличие или отсутствие какого-то растения в пределах определенной территории вовсе не означает, что для его произрастания здесь нет подходящих условий. Нередко бывает так, что растение в силу каких-то исторических причин исчезает со «своей» территории, а затем возвращается вновь. Ясно, что ареалы распространения растений и животных — разные по величине (у гинкго, вельвичии, кергеленской капусты и некоторых других представителей флоры ареалы очень малы, а у пшеницы или картофеля, напротив, обширны). Растения или животные с крайне узким ареалом, ограниченные в своем распространении какой-нибудь одной областью, страной или островом, называются, как известно, «эндемики». Эндемичность флоры и фауны наиболее часто ассоциируется с австралийским континентом. Из более чем 12 тыс. видов местных растений свыше 9 тыс. видов эндемичны (половина всех видов рода акация обитает только здесь, почти все виды эвкалиптов свойственны только Австралии и т. д.). Хотя животные имеют перед растениями существенное преимущество (они могут активно передвигаться, и среди них более развиты пассивные формы расселения: животные переносят на себе паразитов, птицы на лапках икру, яйца, молодых особей, морские течения переносят планктон и т. п.), ареалы животных, как правило, также хорошо очерчены. Они формируются под совокупным влиянием множества причин исторического, биологического и экологического характера. Среди животных также немало эндемиков. Исследования ареалов растений и животных представляют собой наглядный пример теснейшей связи регионоведения («ареаловедения») с биологией. Эта связь привела к возникновению маргинальных отраслей научного знания — биогеографии и зоогеографии. Понятие «регион» не чуждо и медицине. Организация медицинского обслуживания населения должна создаваться с учетом не только административно-территориального деления государства, которое далеко не всегда отражает медико-географическую картину заболеваний. Важно иметь в виду другие типы регионализации. Так, геоботаническая и зоогеографическая дифференциация территории с выделением характерных местных особенностей биосферы (ресурсов полезных и вредных растений, природных предпосылок болезней, природноочаговых заболеваний и т. д.) способно существенно помочь в медицинской профилактике. Нозоареалы (от греч. nosos — «болезнь») некоторых болезней и территориальная приуроченность ряда эндемий обнаруживают прямую связь с почвенной, климатической или биохимической регионализацией. В литературе наиболее часто встречаются попытки ландшафтноэпидемиологической регионализации некоторых территорий бывшего СССР, а также попытки использовать методы ландшафтов едения для оценки курортных ресурсов. Это свидетельствует об особой важности комплексного физико-географического (ландшафтного) районирования при изучении ландшафтной эпидемиологиии и профилактике природно-очаговых болезней. Разумеется, и оно не в состоянии предоставить полную медико-географическую картину региона (области, страны и т. д.), хотя бы потому, что в формировании последней ведущую роль играют социально-экономические факторы. Суть геологической (или тектонической) регионализации обычно сводится к оконтуриванию (выделению) естественных вещественноструктурных тел Земли. Однако регионализацию проводят и абстрагируясь от вещественного состава пород, например, основываясь только на форме геологических тел и границ. Тектонические регионы (участки или блоки земной коры любой величины, представляющие собой сложные тектонические тела) конструируются также в зависимости от динамических (интенсивность современных движений, сейсмичность) или реконструированных ретроспективных характеристик. Б результате тектонической регионализации по вещественно-структурным признакам выделяют составные элементы осадочной оболочки Земли (в отдельных случаях — земной коры). В качестве таких элементов могут выступать области складчатости (докембрийской, герцинской, каледонской и др.); платформенные и геосинклинальные области и их подразделения; океанические и промежуточные типы коры и т. п. Ясно, что в процессе регионализации могут проявляться как субъективные, так и объективные факторы. Если первые обусловлены особенностями авторского решения, то вторые — изученностью объекта, качеством фактического материала, типом составляемой геологической карты, ее масштабом. К весьма распространенному типу тектонической регионализации относится картирование современных движений земной коры — вековых, сейсмогенных, вулканогенных, техногенных. Подобные карты являются, как правило, векторными и отражают скорость движений и их направления. При этом на основании распределения значений интенсивности и знака тектонических движений проводятся изолинии, дифференцирующие геологическое пространство. (Эта процедура отличается особой сложностью, поскольку изолинии могут строиться с учетом величины вертикальной компоненты, скорости и знаку, величины горизонтальной компоненты или даже по величинам долготной и широтной компоненты.) Сюда же относится регионализация быстрых сейсмогенных явлений (составление карт балльности или смещенных точек поверхности Земли в результате землетрясения). Мир геологических явлений сложен и многообразен. Среди его объектов и субстанций фигурируют: вещество (например, горные породы), геологические тела (слои), геологические процессы прошлого, настоящего и будущего. Геологи, как и географы, выделяют свои специализированные пространства: петрографическое (его элемента- ризация основана на классификации горных пород), биостратиграфи- ческое (универсальное или специализированное до какому-либо семейству, роду или виду ископаемой фауны) и др. Совершенствование методики выделения и анализа геологических границ, тел и структур служит основой разработки принципов тектонической регионализации и создания тектонических карт. Последние, как известно, могут оказать реальную помощь в выяснении закономерностей размещения полезных ископаемых. (Частным примером геологической регионализации может служить выделение нефтегазоносных провинций.) Специфично представление о регионе у представителей технологических отраслей. Природные условия различных территорий предъявляют подчас весьма серьезные требования к технике и технологии. Так, широкому внедрению плужного земледелия и различных почвообрабатывающих машин в Тропической Африке препятствуют специфические почвенные условия. Без почвоохранительных мероприятий они делают применение тракторов и даже тяжелых лемешных плугов с отвалом зачастую нерентабельным, ибо ведет к утрате плодородия почв и к эрозии. Причины кроются в особом механическом составе почв, в концентрации почвенной микрофлоры в самом поверхностном горизонте. (Именно это обстоятельство объясняет живучесть у суданских народов первобытной мотыги и «палки-копалки».) Вместе с тем, опыт земледелия в отдельных странах региона показывает, что с применением тщательно подобранных сельскохозяйственных орудий (в региональном, а не европеизированнном или американизированном исполнении) при соблюдении правильных севооборотов и других агротехнических приемов можно добиться неплохих результатов. Реальность так называемого «технологического регионов едения» хорошо иллюстрируется и на примере Российской Федерации. Необыкновенно суровые климатические условия Сибири и Дальнего Востока приводят к беспрецедентному росту себестоимости продукции практически всех отраслей материального производства* Эффективная замена живого труда машинами возможна только при широчайшем использовании техники, выполненной именно в морозоустойчивом варианте и максимально приспособленной к работе в условиях Севера. «Технологическое регионоведение» непосредственно связано со «строительным регионоведением». Так, технология сооружения сухопутных дорог в условиях России столетиями оказывалась бессильной перед замерзавшими грунтовыми водами, быстро приводившими в негодное состояние даже те дороги, которые строились в соответствии с западноевропейскими стандартами. Таким образом, возникает очевидная необходимость регионального подхода как в конструировании техники, так и в создании технологических систем и методов промышленного и транспортного строительства. Можно говорить о регионах в юриспруденции (где выделяются, например, территории действия законодательных актов и постановлений, криминогенные зоны и т. п.); в военной науке (зоны боевых действий, военные округа, зоны тактических учений, фортификационные зоны и др.) и т. д. Владимир Вернадский писал о физико-химическом пространстве планеты, которое стало впоследствии именоваться геохимическим. Таким образом, есть основания говорить о существовании своеобразных физико-химических или геохимических регионов и т. п. Подобный разброс трактовок, увы, оставляет мало надежд на поиск такого определения региона, которое устроило бы абсолютно всех. В этой связи напомним часто цитируемое мнение известного американского региона листа Уолтера Айзарда: «По мере углубления в чисто пространственное теоретизирование, регион как дефиниция исчезает вообще и появляется лишь в связи с конкретизацией задачи» (24, с. 137). Иначе говоря, «иерархию регионов определяет только научная проблема... Регион детерминирован тем вопросом, изучением которого мы занимаемся» (цит. по: 17, с. 100). О забытом, но мощном факторе регионализации. Поразительным является тот факт, что открывшиеся в стране кафедры регионоведения на факультетах географии, равно как и УМО по регионоведению, в своей деятельности фактически игнорируют природную среду как мощный фактор регионализации мира (о чем со всей очевидностью свидетельствует содержание учебных программ), как будто физическая среда обитания людей вовсе не играет никакой роли в регионализации экономической, социальной и других сред. Вряд ли стоит убеждать кого-либо в том, что природные условия оказывают колоссальное воздействие не только на дифференциацию природной среды, но и на многие стороны общественной жизни и, прежде всего, — на хозяйственную деятельность человека. Более того, естественная среда влияла и влияет на региональные типы политического устройства государств, на складывающиеся формы собственности и т. д. В свою очередь процессы регионализма в общественно-экономической сфере оказывают воздействие на дифференциацию физико- географической среды. Иначе говоря, существует диалектическая связь (часто в латентных формах) всех факторов регионализма — природных, экономических, социальных, политических, культурных и иных, и не учитывать ее — значит допускать просчеты в интерпретации всего регионов едения. На процессы пространственной дифференциации природной среды огромное влияние оказывают такие структурные особенности географической (ландшафтной) оболочки Земли как зональность и азональ- ность, Причем, природа, по словам В. В. Докучаева, — не математика, поэтому природные (ландшафтные) зоны — это не идеально правильные ареалы, совпадающие с определенными параллелями. Они не покрывают сплошными полосами нашу планету и нередко разомкнуты, что лишний раз свидетельствует о необычайной сложности механизма географической зональности, а следовательно, природной регионализации. В географической литературе широко используется понятие «секторной (или меридиональной) зональности», отражающее закономерную смену растительных сообществ, животного мира и почвенных типов в зависимости от удаления от океанических берегов в глубь материков. Основные причины зональности ясны и понятны — это форма Земли и ее положение относительно Солнца. Зональное распределение лучистой энергии определяет зональность температур, испарения и облачности, барического рельефа, системы ветров, солености поверхностных слоев морской воды, уровня насыщенности ее газами, климатов, процессов выветривания и почвообразования, растительного и животного мира, гидросети и т. д. Специалисты отмечают также зональность геохимических особенностей ландшафтов: железо характерно для тундры и тайги, кальций — для степей и пустынь, натрий — для пустынь, кремний и алюминий — для влажных тропиков и т. д. Если бы земная поверхность была бы идеально ровной, однородной по слагающему ее материалу и не состояла из чередующихся материковых выступов и океанических впадин, то тогда природные зоны, вытянутые с запада на восток, сменяли бы друг друга «концентрическими шлейфами». Из-за больших различий физических свойств воды и твердых веществ (интенсивный теплообмен морских толщ, различная теплоемкость и отражающая способность и т. п.) происходит формирование различных воздушных масс — континентальных и морских. Образуются различные типы воздушных потоков, одним из которых являются, например, муссоны, устремляющиеся летом с океана на более прогретую сушу, а зимой — в обратном направлении. Если «официальное регионоведение» хоть как-то «реагирует» на роль зональности и азональности (интегральная и комплексная регионализация), то о регионализации отдельных элементов и свойств природной среды речь идет совсем редко. Как известно, в основе такой регионализации лежит бесчисленное множество критериев. Так, при изучении теплового режима Земли пространственную дифференциацию можно осуществлять в зависимости от распределения солнечной радиации и температуры по параллелям, распределения температуры в июле, январе (или любом другом месяце), теплового баланса отдельных участков планеты и т. п.; при изучении режима и распределения атмосферной влаги — в зависимости от условий конденсации водяного пара, количества атмосферных осадков, баланса влаги отдельных участков земной поверхности и т. п,; при изучении почвообразовательного процесса — в зависимости от общей характеристики факторов почвообразования, скорости образования органической массы почвы, особенностей перемещения и удержания веществ в почве, характеристики типов почв ИТ. д. В каждом из таких случаев речь идет об однородных регионах, территориальные участки которых насыщены признаками одного рода (хотя не обязательно равными мерами). Прикладная полезность изучения таких регионов (например, в географии сельского хозяйства России) очевидна, она не требует приведения каких-то доводов. (Кстати, этим российские географы практически не занимаются — в «почете» ментальная география, а также направления, шутливо ассоциируемые нами с «имиджеводством» и «смысловодством».) К сожалению, у физико-географов фактически отсутствует общепринятая таксономическая градация ландшафтных единиц, что сильно затрудняет установление закономерностей пространственной дифференциации природных регионов: зон, областей, округов, провинций, царств и т. п. Ясно, что зональные и азональные рубежи имеют различную природу и пересекаются в самых различных направлениях, а соответствующие ландшафтные регионы очень часто не отличаются соподчиненностью. Но, по словам крупнейшего российского физико- географа Анатолия Исаченко, из этого вовсе не следует, «что зональное и азональное районирование нельзя соединить в одну систему. Напротив, это даже необходимо сделать, ибо каждое из них в отдельности не дает полного и комплексного представления о региональных физико- географических особенностях и различиях» (15, с. 34). Хуже исследованы методологические и методические аспекты регионализации Мирового океана. Несмотря на относительную схожесть физико-химического состава океанических толщ, имеется множество иных структурных составляющих (как природных, так и экономических), делающих Океан весьма мозаичным в региональном отношении. Этому в значительной степени способствуют как его вертикальная ярусность, так и горизонтальная «нересполосица». Существует немало попыток комплексной регионализации (в т. ч. зонирования) Мирового океана с выделением специальных зон, провинций, областей. Ее осуществление сопряжено с гораздо большими трудностями хотя бы из-за фактического отсутствия «водных форм» рельефа и несравненно меньших различий в физико-химических свойствах воды различных акваторий по сравнению с контрастностью почв отдельных территорий. Природное зонирование Мирового океана обычно осуществляется с учетом таких «широтных» показателей, как суммарная радиация, радиационный баланс, затраты на испарение, турбулентный (т. е. вихревой) обмен, внутренний теплообмен, средняя температура воды на поверхности, соленость, осадки, испарение, баланс влаги и др. В литературе имеются многочисленные попытки природно-ресурсной и экономической дифференциации Мирового океана с выделением рыбохозяйственных, транспортных, нефтегазоносных, экономико-экологических и других регионов. Рыбохозяйственные регионы логично выделять, исходя из величины улова рыбы и морепродуктов. Основными критериями при выделении транспортных регионов Мирового океана служат густота сети морских и воздушных путей сообщения, объемы грузовых и пассажирских перевозок по ним, концентрация транспортной инфраструктуры на прилегающих побережьях. Разумеется, такая регионализация океана, хотя и сохраняет тесную генетическую связь с природной средой, базируется на учете производственных факторов. В связи с природным фактором регионализации находятся чрезвычайно важные аспекты природно-ресурсной регионализации мира, одновременно имеющие отношение к географии, геологии, биологии, ко всем сторонам жизнедеятельности людей. Географические границы обитания человека расширялись, как известно, в строгом соответствии с размещением природных ресурсов и характером природных условий. В очень древние времена районы с теплым и влажным климатом, изобиловавшие биологическими ресурсами, служили важнейшими центрами притяжения для первобытных людей. И сегодня территориальная дифференциация природных ресурсов и условий самым непосредственным образом сказывается на расселении людей, на укладах их жизни и культуре, на эффективности экономики и т. д. Каждый классификационный вид природных ресурсов имеет давно разработанные собственные критерии и схемы регионализации. Например, почвенные ресурсы в зависимости от результата взаимодействия организмов и продуктов их жизнедеятельности с горными породами и продуктами их выветривания принято дифференцировать на множество типов: тундровые глеевые, подзолистые, дерново-подзолистые, бурые и серые лесные, черноземы, торфяно-болотные, аллювиальные, горно-тундровые почвы и др. Естественно, что идентификация достаточно обширных почвенных регионов предполагает определенную степень генерализации местных почвенных разностей, потому что в пределах таких ареалов обязательно имеются «посторонние» включения. (Заметим, что почвенные регионы могут определяться и по другим критериям: крутизне склона, дренажу, направлению сельскохозяйственного использования и т. п.) Аналогичным образом осуществляется регионализация минеральных, лесных и других видов ресурсов. Весьма распространены и попытки комплексной (синтетической) природно-ресурсной регионализации стран и территорий (иногда — с экономической оценкой общего природно-ресурсного потенциала в балльной, индексной или стоимостной формах). Регион и регионализм. Недостаточная четкость термина «регион», его «лавирование» между различными отраслями знания и научными школами естественным образом переносится и на широко распространенное понятие «регионализм», расшифровка которого, к сожалению, отсутствует как в географическом энциклопедическом словаре, так и в понятийно-терминологическом словаре Энрида Алаева. Возможно, это отсутствие не случайно, поскольку существует мнение, что это понятие вносит «сумбур» в теоретические рефлексии географов: «Термин “регионализм”, хотя он и в большом ходу, не пригоден для географических исследований, потому что он имеет чрезмерно много специальных значений и чаще всего служит интересам, чуждым географии», — констатирует вышеупоминавшийся Деруэнт Уиттлси, один из авторов «Американской географии» (2, с. 65). Однако часть географов придерживается иного мнения. Видный российский автор Яков Машбиц полагал, что «регионализм — это факт существования в стране районов со значительными природными, хозяйственными, социальными и этнокультурными различиями (курсив наш. — авт.). Но, пожалуй, самое важное в регионализме заключается в том, что население того или иного района осознает, что он — их родина. При этом жители того или иного района тесными узами экономического и, прежде всего, духовного, культурного свойства неразрывно связаны с ним (даже если выходцы из этого района или их потомки живут в других районах страны или за ее пределами)» (19, с. 26). То есть, регионализм предполагает чувство любви к «малой родине», которое занимает приоритетное место в ценностной системе граждан. Б свою очередь, это ведет к их сплочению вокруг идеи процветания данного региона. Иногда регионализм трактуется как подход к рассмотрению и решению экономических, социальных, политических и других проблем под углом зрения интересов и потребностей того или иного региона. В соответствии с нормами русского языка окончание «изм» может означать свойство, тенденцию, стремление к чему-нибудь, интеллектуальное течение или доктрину. В нашем случае мы имеем дело не только со своеобразным «плавильным котлом», «тиглем», где аккумулируются всевозможные знания о регионах, почерпнутые из разных дисциплин. Окончание «изм» косвенно указывает на динамичность, мобильность, связанные, например, с региональной политикой государства, идеологией его вмешательства в жизнь отдельных территорий и т. д. (Это обстоятельство, кстати, отличает регионализм от родственного понятия — «регионалистика», характеризующегося статичностью и ассоциирующегося с обыкновенным «сводом знаний» о регионах, как правило, не претендующим на научность.) По сложившейся традиции, термин «регионализм» используется преимущественно по отношению к разнородным общественным процессам (экономической дифференциации пространства, движению за этнические права, децентрализации государственного устройства, межгосударственному сотрудничеству соседних регионов и т. д. (2, 5, 7, 8, 17, 19, 24-26 и др.)), в то время как регионалистика всегда включает в себя и физико-географические аспекты. Вместе с тем, нет достаточных оснований возводить «стену» между физической географией и процессами регионализма; причем последние могут рассматриваться как под углом зрения дифференциации самой природной среды, так и в связи с влиянием естественных условий на регионализацию социально-экономического пространства. В то же время в литературе «физико-географический регионализм» привычно дискриминируется. Так, имеющиеся попытки провести различие между двумя основными «измерениями» термина «регионализм» свидетельствуют о том, что физико-географическое толкование регионализма вообще оставляется за скобками (17). Первое различие связывается с естественным принципом территориальной организации социальных, экономических, политических и культурных сторон жизнедеятельности людей и отражает: разносторонние контакты расовых, этнических и языковых общностей, проживающих в рамках единой территории; экономическую взаимодополняемость производственных объектов; совместимость культурно-исторических и религиозных ценностей; политическую сплоченность. Второе — ассоциируется с обозначением различного рода интеллектуальных движений и доктрин, имеющих отношение к пространственной дифференциации общества. Причем, в этом случае различаются так называемая «активная регионализация», связывающаяся с целенаправленной деятельностью по формированию региональных политических институтов, и «пассивная», определяемая общей идентичностью, историей, культурой, географией {там же). В этой связи заметим, активные и пассивные формы регионализации отнюдь не являются «новым словом» в регионоведении они давно и успешно исследуются географами. Первые традиционно относятся к процессу районоформирования (регионоформирования), вторые районообразования (регионообразования). Следует согласиться, что «семантика» этих устоявшихся в отечественной экономической географии «хромает», но в данном случае важен сам факт давно идентифицированных в географии активных и пассивных форм регионализации. Синтез научных знаний и эмпирики. За долгие годы своего развития география пережила несколько серьезных научных «увлечений», с известной условностью — даже парадигм. (С известной условностью потому, что механистическое перенесение концепции научных революций Куна на другие науки — биологию, геологию, географию и т. д. вызывает сожаление. По остроумному выражению Р. С. Карпинской, «"сумасшедшие идеи”, как правило, не приживаются в биологии, где существуют сквозные линии, разработка которых представляет непреходящий интерес» (16, с. 142), Конечно, география не биология, но смена парадигм и в географии — не «частая» революция. Одной из них была «региональная парадигма», доминировавшая среди западных (в первую очередь американских и британских) географов большую часть первой половины XX столетия. Многие из них отстаивали точку зрения, в соответствии с которой предмет географии — это изучение регионов. Наиболее яркий представитель американской региональной географии Ричард Хартшорн утверждал, что главный фокус географии — мозаика отдельных ландшафтов на земной поверхности. Нетрудно видеть, что в подобной трактовке понятия «география» и «регионоведение» практически совпадали, что значительно сужало возможности географии с учетом иногда высказываемого мнения о сомнительной «научности» регио- новедения. Начиная примерно с середины XX в. региональная доктрина, оставаясь на переднем крае географических разработок, уже не стала возноситься так высоко, как прежде. В каждой из отраслевых дисциплин (физической, экономической, социальной, исторической, политической, культурной и т. д.) географы старались осуществить собственную регионализацию, особенно не заботясь о взаимной увязке своих выводов. Собственно говоря, региональные концепции, не претендующие на роль «предмета всей географии», стали возникать достаточно давно, и их авторы хорошо известны читателю. Автором первой классической региональной теории был Иоганн Тюнен, книга которого «Изолированное государство в его отношении к сельскому хозяйству и национальной экономии» вышла в Берлине еще в 1836 г. Именно он впервые использовал метод абстрагирования от реальной действительности (т. е. региональное моделирование). Прямое или косвенное отношение к развитию региональных идей имели также труды Альфреда Вебера — основоположника теории размещения промышленности; Вальтера Кристаллера — основателя (вместе с Л. Лаланном) теории расселения; Августа Лёша, создавшего теорию экономического ландшафта; Уильяма Изарда — основоположника так называемой «региональной науки»; Питера Хаггета — крупного представителя «региональной науки»; Франсуа Перру, разработавшего теорию «полюсов роста»; Торстена Хегерстранда, создавшего теорию распространения (диффузии) нововведений и многих других. Даже несмотря на широкое употребление в англоязычной литературе (с «легкого пера» Изарда) термина regional science («региональная наука»), который, по идее, мог бы дать импульс для развития научного регионоведения, именовать последнее, как это нередко делается, полностью самостоятельной наукой было бы опрометчиво. Часто регионоведение выступает как «организационная форма», интегрирующая данные разных наук и сфер знания в различных информационно-справочных бюллетенях, отчетах, специальных «паспортах» и т. п. Регионоведение может быть как сугубо географическим (физико-, экономико- , социально-, культурно-, политико-географическим), так и выходить далеко за рамки географии, служа, например, средством интерпретации идей в философии, социологии и т. д. И в границах самой географии регионоведение направлено на адаптацию знаний из смежных ветвей науки, на их синтез. Изучение, например, культурно-исторических, природно-ресурсных, экономических, медико-географических, экологических и других регионов невозможно без привлечения не только знаний соответственно из истории и культурологии, естествознания и экономики, медицины и экологии, но и из физической, экономической, социальной, культурной политической, медицинской географии. Дело в том, что обе ветви географии (условно: систематическая и региональная) «находятся в слитном единстве и имеют нерасторжимую теоретическую базу, которую нельзя “развести” по двум квартирам» (20). Сравнивая регионоведение с «плавильным котлом», аккумулирующим знания, почерпнутые из различных дисциплин, не следует упускать из виду, что комбинации и соотношения таких знаний могут быть самыми разнообразными, но неотъемлемой частью любых «регионовед- ческих конгломератов» всегда остается география. Обычно она служит аналитическим инструментарием для пространственной дифференциации регионов, определения их рубежей, конструирования искусственных регионов и т. п. Следует с большой долей осторожности относиться к иногда раздающимся утверждениям лишь о «хорологической ценности» регионо- ведения. Мало кто из серьезных ученых ставит под сомнение научность таких объектов исследования как «ландшафтный регион», «природноресурсный регион» или «экономический регион», а жизнеспособность многих первоклассных теорий регионального развития подтверждена экономической практикой самых различных государств. Есть много оснований утверждать, что по своему характеру регионоведение тяготеет, прежде всего, к географии и его mainstream может условно рассматриваться в качестве субдисциплины последней (т. е. вспомогательной дисциплины), находящейся в «зазоре» между географией и целым веером других наук. При этом внутри ее можно выделить, во-первых, теоретическое регионоведение, занимающееся анализом пространственной дифференциации объективно существующих регионов, но не конкретных, а на примере их типов и моделей; во-вторых, конструктивное регионоведение, применяющее теоретические положения к проектированию искусственных территориальных систем, имеющих четкие границы; и, наконец, познавательное регионоведение (учебное регионоведение), изучающее регионализацию пространства как инструмент познания, как средство обыкновенной географической характеристики. Таким образом, «выхолащивать» научное содержание из «всего» регионоведения — значит дискредитировать сущность самой географии, которая в свою очередь в защите не нуждается. Растущее в мире внимание к регионоведению вытекает из самого принципа территориальной дифференциации природных, людских и материальных ресурсов, учет и тщательное изучение которой создает условия для рационального «упорядочения» этих ресурсов, т. е. для торжества идей территориальной справедливости, экономического федерализма и, в конечном счете, демократии. И, напротив, игнорирование на государственном уровне региональных особенностей страны способно «загнать» региональные процессы в подавленные (пассивные) формы, что грозит региональными перекосами в социально-экономическом развитии, децентрализацией и ослаблением власти. (Последнее убедительно иллюстрируется событиями, последовавшими вслед за распадом СССР.) Децентрализация государственной власти, развитие центробежных тенденций и опасность фрагментации единого экономического пространства наряду с усилением амбиций региональных элит вызвали в российском обществе небывалый всплеск интереса к региональной проблематике, к вопросам поиска путей и средств «регионального выживания». Появились многочисленные публикации, авторы которых обратились к анализу тех трудностей и проблем, которые несет в себе слабо контролируемая регионализация российского социума. Речь идет о попытках региональных элит политического дистанцирования от официальной Москвы, нарушении на местах принципа разделения властей, затруднении принятия решений на федеральном уровне и увеличении вероятности дублирования полномочий, возможности паразитирования на регионализации организованной преступности и т. д. Все это свидетельствует о том, что регионализация общества не может трактоваться как некое универсальное средство, гарантирующее свободу и демократию и предостерегающее от «региональных» злоупотреблений и издержек. «Все есть яд и все есть лекарство, — справедливо утверждал Парацельс, — все зависит от дозы!» И от конкретной ситуации — добавим. История дает немало примеров, когда при одном режиме желаемое достигалось при помощи централизации, при другом — обеспечивалось посредством регионализации. Регионоведение — страноведение — краеведение: между наукой и фактологией. Достаточной ясности в разграничении этих понятий не существует. Особенно много «копий» сломано в дискуссиях о соотношении регионоведения (как региональной географии) и страноведения. Одни ученые вообще отождествляют эти понятия; другие полагают, что страноведение обладает гораздо более богатым содержанием, чем регионов едение; третьи рассматривают страноведение как специфическую часть региональной географии. Попробуем сами разобраться в хитросплетении этих понятий, начав с анализа имеющихся определений и мнений. 1. Согласно определению в «Географическом энциклопедическом словаре», страноведение — это «географическая дисциплина, занимающаяся комплексным изучением стран, систематизирующая и обобщающая разнородные данные об их природе, населении, хозяйстве, культуре и социальной организации» (6). 2. «Страноведение — комплексная научная дисциплина, занимающаяся изучением разных стран (и районов — внутригосударственных и межгосударственных) земного шара» (14). 3. Обязательным условием «страноведческой литературы» является «равномерное освещение природных и социально-экономических особенностей рассматриваемой территории и тем самым доказывается приверженность принципам единой географии» (21). 4. «Главная задача комплексного страноведения состоит в создании целостных и по возможности более широких по своему содержанию характеристик различных территорий, и, прежде всего, стран и районов» (19). 5. Страноведение «в узком смысле слова» представляет собой область географии, занимающуюся комплексным изучением стран «как основных единиц политической, экономической и социально-культурной дифференциации земного шара», их комплексными характеристиками, имеющими общественно-естественную направленность (Бениамин Гохман, 1981) и т. д. Таким образом, страноведение занимается преимущественно комплексным изучением географических стран и регионов (в т. ч. природных). Но, исходя из широко признанной трактовки региона как территории, обладающей определенным признаком, любая страна (физико-географическая или страна-государство) является регионом, но далеко не каждый регион является страной. Такие единицы географического пространства как, например, Тибет, Альпы, Атакама, Русская равнина, Западная Европа, Северная Африка, Вест-Индия, Омская область, Кипр, бассейн р. Волга, зона свеклосеяния или криминальная зона, безусловно, являются регионами, но лишь некоторые из них можно идентифицировать в качестве самостоятельных стран. Следовательно, ставить знак равенства между страноведением и регионоведением (как региональной географией) нельзя. И то обстоятельство, что при сопоставлении этих категорий трудно опереться на размерные критерии (регионы могут как включать в себя несколько стран, так и являться структурными единицами одной страны), не может служить оправданием для отождествления терминов. Регионов едение (как региональная география) — понятие более емкое, чем страноведение (несмотря на противоположное мнение такого корифея отечественной географии, как Яков Машбиц). Это факт, с которым следует считаться. Регионоведение рассматривается нами как область научного и образовательного знания, имеющая своей целью изучение специфики социально-экономического, политического, культурного, природного, экологического развития относительно целостных территориальных образований, именуемых регионами. Таким образом, страноведение логично рассматривать как очень важную и специфическую часть региональной географии. Его задача — создание страноведческих (в т. ч. высоконаучных) «образов» отдельных стран с учетом множества позиций. Что же касается краеведения, то разброс мнений о его месте и функциях в системе географических дисциплин сравнительно невелик. Оно традиционно ассоциируется с изучением «родного края». Комплексное краеведение объединяет знания таких дисциплин, как география и экология, история и археология, топонимика и топография, генеалогия и геральдика, этнография, литературоведение, искусствознание и т. п. Известно сравнение страноведения с «куполом» над всей географией (Николай Баранский), которое отражает его функции синтеза («вторичного синтеза», по Калеснику) частных географических характеристик конкретной страны. Это обстоятельство, с одной стороны, снискало признание важной миссии географии в создании ярких и глубоких страноведческих «образов», с другой — вызвало резкие нападки на страноведение в связи с тем, что оно якобы постепенно «изживает себя», поскольку функция описания территории, дескать, давно исчерпала себя. Показательно, что «стрелы критики» при этом щадят региональную географию. С ней «противникам страноведения бороться, бесспорно, труднее, ибо, если исключить ее из сферы большой науки, то вся география резко сузит поле своей деятельности и явно “захромает” при движении к главной цели — научному осмыслению лика Земли как территориально дифференцированного целого» (20, с. 46). Но, учитывая тот факт, что страноведение — органическая часть региональной географии, попытки его дискредитации вряд ли принесут успех когда- либо. Б то же время в литературе справедливо поднимается вопрос о действительном кризисе современного страноведения, которое оказалось не в состоянии конкурировать с другими родственными дисциплинами сточки зрения выполнения социальных заказов общества. Среди причин, обусловивших снижение роли страноведения (не только в России, но и за рубежом) нередко называют углубление и расширение научных знаний в отраслевых географических дисциплинах (вследствие чего, мол, стало тяжелее осуществлять синтез этих знаний при страноведческих характеристиках). По словам Баранского, страноведение вовсе не претендует на роль особой науки, а представляет собой лишь «форму объединения разнородных знаний о той или иной стране». Это часто порицаемое высказывание авторитетного в свое время ученого (которого трудно заподозрить в отсутствии «географического патриотизма») можно понимать таким образом, что не следует преувеличивать научный потенциал комплексного страноведения — типичной учебно-познавательной отрасли знания, предназначенной не только для географов. «Внешние потребители продукции страноведения столь разнообразны, что тяжело сформулировать единый социальный заказ, в расчете на выполнение которого страноведческие исследования могли бы однозначно развиваться» (20, с. 46). Новые идеи аккумулируются преимущественно в частных отраслях географической науки, а «купол» географии «монтируется» обычно из уже готовых конструкционных форм. Высказывание Баранского ни в коем случае не следует расценивать как отрицание научных начал в страноведении. Во-первых, многие другие мысли маститого ученого свидетельствуют как раз в пользу развертывания научно-синтетических исследований стран и районов. Во-вторых, страноведческие монографии классического типа (т. е. написанные в доходчивых формах и ярким языком) традиционно публиковались в расчете на массового потребителя, в то время как фундаментальные комплексные работы с изложением методологических и методических основ, моделей, постулатов, аксиом, гипотез и т. д. не находят должного спроса даже в среде специалистов из-за неимоверно углубившейся дифференциации географической науки. В-третьих, снижению интереса к «высокорафинированному» страноведению способствовали также смена ориентиров в социально-экономической географии, появление более приоритетных направлений, связанных с экологией, природопользованием, региональным планированием и т. д. Как известно, в качестве своеобразного противовеса учебно-познавательному, «элементарному» страноведению Яков Машбиц рассматривал так называемое «проблемное страноведение». Суть концепции такого страноведения состоит в «отходе от всеохватных, разделенных по отдельным сюжетам характеристик территорий по жестко заданной схеме», а ключевыми проблемами территории при этом становятся «ресурсообеспеченность, характер использования территории, природопользование, "количество” и “качество” населения, специализация и сочетания различных структур хозяйства (с упором на территориальную структуру), инфраструктурное оснащение территории, территориальная организация общества, развитие и роль районов» (19, с. 72). Все перечисленные и неупомянутые проблемы в первом приближении можно объединить в три больших группы: 1) проблемы, имеющие универсальный характер и присущие практически всем странам мира; 2) проблемы, представляющие интерес прежде всего для стран определенного типа (развитых стран с традиционно рыночной экономикой, новых индустриальных стран, государств с переходной экономикой, развивающихся стран и т. д.); 3) проблемы уникальные или индивидуальные, характерные скорее для конкретных территорий, чем государств (там же). Соглашаясь с этими программными мыслями видного российского географа относительно содержания проблемного комплексного страноведения, отметим явно недостаточное внимание к ключевым вопросам физико-географического страноведения, в частности, к закономерностям физико-географической дифференциации, выделению региональных геосистем с учетом зональных и азональных факторов и т. д. Время от времени проявляющаяся взаимная дискриминация друг друга — географами-гуманитариями и физико-географами — не способствует установлению истины. В составе комплексного страноведения со временем «выкристаллизовался» целый ряд частных, отраслевых «страноведений», как-то: 1) физико-географическое страноведение; 2) этноконфессиональное; 3) историко-культурное; 4) политическое; 5) социально-экономическое; 6) экологическое; 7) медицинское; 8) военное. Однако существует опасение, что интенсивное развитие отраслевых видов страноведения способно изменить географическую природу страноведения. Высказывается мнение, что «при всей широте отправных позиций страноведе- ние — не попурри из разных сфер знания, и оно прежде всего должно быть нацелено на раскрытие географической специфики и синтез территориальных проблем» (21, с. 78). Однако подобная «цеховая» точка зрения географа отнюдь не бесспорна, потому что профессиональный эгоизм еще никогда не способствовал междисциплинарной интеграции и восприятию новых научных идей и методов. Но дело не только в этом. Главный критерий страноведческой литературы — более или менее равномерное освещение природных, экономических, социальных, политических и иных особенностей рассматриваемой территории. Когда же характеристики приобретают сугубо отраслевой уклон, «тускнеет» страноведческий образ и может возникнуть вопрос об истинности жанра вообще. В отличие от регионов едения и страноведения, понятие «краеведение» имеет более «размытые» параметры. Территориальные очертания «родного края» иногда существенным образом разнятся даже у жителей одного и того же селения (особенно если его жители меняли место жительства). Краеведение еще в больше мере, чем страноведение связано с учебно-познавательной географией, с образовательными программами, отражающими интересы региона. (Особую остроту проблема организации краеведческой деятельности в России приобрела в «постперестроечные» годы, когда после крушения прежней коммунистической системы и разрушения пионерской и комсомольской ученических организаций встал вопрос, на каких ценностях воспитывать юных граждан. Высказывается мнение, что именно школьное краеведение в значительной мере способно заполнить образовавшийся идеологический и духовный вакуум.) Подобно страноведению, краеведение обычно носит комплексный характер, хотя в учебных программах приоритетное значение имеет «географический компонент». Так, при изучении родного города юные краеведы знакомятся с рельефом местности, на котором возникло селение, почвой и геологическим строением, реками, каналами, протоками, климатом, растительным покровом, типами кристаллизирующих ядер, населением и промышленностью, проблемами экологии и т. д. Уже на географическую канву наносятся сведения из этнографии, искусствознания, культуры, топонимики, генеалогии, геральдики и т. п. Границы регионов. Автору древней «Географии» в 17 книгах Страбону (I век н. э.) принадлежат следующие слова: «Рассечение по суставам отличается от разрезания на части...подобно этому и в географии, когда нам необходимо делить на части, постепенно переходя от одной к другой в подробном их описании, мы должны больше подражать сечению по суставам, чем случайному на какие бы то ни было части, потому что только первым способом можно получить определенные формы и точные границы, в чем именно и нуждается географ». Коллегам, скептически относящимся к творчеству древних (дескать, «законченных хорологов»), следовало бы более внимательно отнестись к историческому достоянию, потому как в нем, как и в приведенной цитате Страбона, содержатся многие методологические посылы, памятью о которых они себя не утруждают. ... При нанесении на географическую карту любых различающихся участков земной поверхности (т. е. регионов) возникает необходимость их разделения при помощи тех или иных ограничительных знаков. Сделать это не всегда легко, особенно когда регионы объединяют явления прерывистого или «кучного» распространения. В этом случае затруднения возникают при определении периферийных участков, которые носят переходный характер. И, напротив, если регионы отражают различия в интенсивности сплошного распространения, то оконтурить их границы не составляет труда. Характер линий границ зависит от того, о каких территориях идет речь — обособленных или территориях сплошного или прерывистого распространения. Рубежи регионов, обязанных своим происхождением деятельности людей, обычно более четки в сравнении с природными. Классическим примером здесь могут служить политические и административные границы, имеющие линейный характер. Более или менее четки границы культурных ландшафтов, в то время как границы, например, естественных геоботанических регионов отнюдь не отличаются ясностью. Так, тайга переходит в тундру настолько «плавно», что появляется необходимость выделения лесотундры. В свою очередь, степь нередко «стыкуется» с лесом посредством лесостепи и т. д. Однако могут быть и исключения. Например, край рудного тела, когда он обнажен сбросом, проступает резко и легко наблюдается в полевых условиях, хотя речь идет о естественном рубеже и человек здесь «ни при чем». С другой стороны, границы социокультурных регионов тоже во многих случаях носят переходный, ярко выраженный «маргинальный» характер. Это явление можно проиллюстрировать не только зонами влияния поликлиник, средних школ, детских садов и т. д., но и границами культурно-исторических регионов. Так, Лангедок во Франции или Пьемонт в Италии представляются четко очерченными только на далеком расстоянии, но при близком рассмотрении распадаются на ряд еще более мелких «типичных ареалов». Можно приводить бесчисленные примеры споров вокруг понятий «Центральная Европа», «Средний Восток», «Центральная Азия» и т. д. Никогда не прекращались споры вокруг идентификации таких регионов, как Средняя Европа и Европа Восточная (8). Представления о Средней Европе начали создаваться в бисмарковской Германии вскоре после того, как «кровью и железом» ею были объединены в единый рейх северные части некогда могущественной Священной Римской империи. Появились реальные возможности для более тесного сближения Германии с другой германской империей — Австро-Венгрией и устранения антагонизма между политическим протестантством и католицизмом. Обе империи — Гогенцоллернов и Габсбургов — традиционно обособлялись как от Западной, так и Восточной Европы, поэтому родившееся в «окопном обществе» разделенных государств понятие «Средняя Европа» (Mitteleuropa) было «обречено» на популярность. По замыслам архитекторов Средней Европы, она должна была простираться от берегов Атлантики до России, сохранить колониальные владения от Гренландии до Индонезии, а также в Центральной Африке и Тихом океане, и играть роль пятой великой державы (наряду с Великобританией и Россией в Европе, с США и с Японией или Китаем в Азии). Участие же в строительстве третьей в Европе мировой державы кроме немцев (и, естественно, австрийцев) должны были принять венгерская и еврейская буржуазия, а частично — и западные славяне. (Распространение идей формирования среднеевропейского региона при этом вовсе не «упразднило» понятия Восточной Европы. К ней в начале XX в. наряду с Россией относились Прибалтика, Польша, Чехословакия и освобожденная от османского владычества Юго-Восточная Европа.) Разрушению германских мечтаний о сильной Средней Европе способствовали как версальское мирное урегулирование, так и сокрушительное поражение гитлеровского рейха во Второй мировой войне. Что же касается «среднеевропейского регионализма» без Германии, то общие интересы небольших государств перед лицом великих соседей — Германии и СССР — оказались слабее, чем национальные противоречия между самими народами этих стран. Разделение Европы в 1945 г. между англосаксонскими державами и СССР как в силовом, так и в общественно-политическом смысле привело к пространственному оформлению восточноевропейского региона с установлением четких границ. Однако сам термин «Восточная Европа» использовался почти исключительно на Западе, что было связано с евразийским характером СССР и глобальными претензиями «мировой системы социализма». Необходимость идентификации новой «социально-системной общности» привело к тому, что новое понимание Восточной Европы почти на полвека вытеснило все прежние понятия Восточной Европы, Восточно-Центральной Европы, Средне- Восточной Европы, Юго-Восточной Европы, Промежуточной Европы, Средней Европы и Центральной Европы. Долгое время Восточная Европа рассматривалась под углом зрения противостояния Восток — Запад как буферное и маргинальное пространство. С учетом того обстоятельства, что конфликт Восток — Запад носил многоаспектный характер (гегемониальное, военно-блоковое, системно-политическое и общественно-политическое противостояние), восточноевропейский регион как бы менял свои очертания. Исходя, например, из противоборства военных союзов — НАТО и Организации Варшавского договора — Восточная Европа до недавнего времени подразумевала семь государств; а если рассматривать прошлый конфликт Восток-Запад как гегемониальное соперничество США и СССР, то Восточная Европа включала лишь шесть (с точки зрения блоковой политики) или восемь (с точки зрения системнополитической) государств между Эльбой и Северным Бугом (и соответственно Прутом). Попытки установления границ существующих ныне цивилизаций наталкиваются на хорошо известную трудность: их наиболее характерные признаки отчетливо проявляются лишь в фокусных зонах (ядрах), в то время как периферийные участки отличаются от ядер увеличением чуждых им особенностей. Так, если Франция, Великобритания или страны Бенилюкса отражают идеальное сочетание признаков, характерных для западноевропейской цивилизации, то в странах Восточной Европы эти признаки несколько «тускнеют» — здесь наблюдается своеобразное смешение или переплетение «трансцивилизационных» элементов. Не отражают внезапных межцивилизационных переходов также многие регионы Российской Федерации (например, территории преобладания мусульманской и буддистской идентичностей), Тибет в Китае и т. д. Следует четко различать для себя два обстоятельства, связанные с границами регионов: одно дело — характер границ, представляющих собой четкую линию или «расплывчатую переходную полосу», другое — это способ их делимитации, изображения на карте. При незначительном масштабе толщина проводимой картографом линии может оказаться шире реальной границы-зоны, что исказит действительность. При этом ясно, что граница региона, выделенного по единственному признаку, наиболее точно соответствует изображению на карте (при условии совпадения толщины линии на карте с шириной переходной зоны), в отличие от границы региона, идентифицируемого по совокупности признаков, В последнем случае граница региона будет точной только при условии, если образующие ее «частные» линии совпадут. Определенный интерес для географа представляет проблема соотношения государственных и экономических границ. Роль государственных границ при анализе глубинных вопросов глобальной экономики сегодня отнюдь не очевидна. Многое здесь зависит от интереса самого исследователя, делающего акцент на совокупности национальных хозяйств, участвующих в интернациональном экономическом общении, или на международные экономические отношения, составляющие основу, на которой зиждется мировая экономика. (Часть ученых полагает, что мировое хозяйство вообще исчерпывается лишь мировыми экономическими отношениями, а материально-вещественные элементы — это атрибуты национальных экономик.) Если иметь в виду международные экономические отношения, то государственные (географические) границы прежнего самодовлеющего значения уже не имеют. (Данный тезис звучит особенно убедительно применительно к конкретике западноевропейского рынка, где границы приобрели статус полной «открытости, отменены все таможенные пошлины и ограничения, введена общая валюта и т. д.».) Роль государственных рубежей была бы более оправдана при анализе международных экономических отношений, выносимых не просто за границы государства, а за пределы территориальной среды определенного способа производства в прошлом веке, однако, с учетом распада мировой социалистической системы формационная составляющая регионализации мира утратила прежнюю актуальность. Таким образом, в мире имеет место, с одной стороны, несовпадение государственных и экономических границ, с другой — постепенное «стирание» экономических рубежей по мере количественного сокращения социально-экономических укладов. Именно последние (а не государственные рубежи) служили в прошлом разграничительными барьерами в мировой экономике. Есть еще одна разновидность границ, привлекшая повышенное внимание отечественных географов уже в постсоветскую эпоху — это границы территорий, расположенных непосредственно по обе стороны государств (4). Здесь речь идет не только об экономической составляющей. Широко известно, что в пограничных регионах постепенно формируется так называемый «охранительный психологический комплекс» (разумеется, при условии лояльности местного населения федеральному центру). Это явление хорошо иллюстрируется феноменом казачества, психология которого полностью укладывается в рамки упомянутого комплекса. Население регионов, где отсутствует казачье сословие, проявляет повышенную заинтересованность в мощном центре и «сильной руке». Здесь более всего результативна апелляция к национальным символам, к установлению жесткого порядка, вплоть до введения «особого положения». Анализ неоднократных выборов в Госдуму четко продемонстрировал эффект приграничных регионов («триумф» г. Жириновского» в субъектах, примыкающих к границам России). Речь идет о Псковской, Белгородской, Сахалинской областях и Ставропольском крае, которые дали максимальную поддержку. Нетрудно видеть, что все эти субъекты РФ представляют собой «невралгические точки» с геополитической точки зрения. (Напомним, что Эстония неоднократно выдвигала территориальные претензии к соседней Псковской области; Белгородчина оказалась в зоне наплыва мелкооптовых торговцев из Украины, и у местного населения немедленно стал формироваться «охранительный психологический комплекс» приграничных жителей, хотя ранее об этом не могло быть и речи. Сахалинская область формально находится в конфликте с Японией из-за того, что Южно-Курильские острова [предмет территориального спора] находятся под управлением этого субъекта РФ. Наконец, Ставропольский край, хотя официально и не имеет статуса «пограничного региона», но примыкает к неспокойной Чечне.) Рубежная коммуникативность и рубежная энергетика. Одной из чрезвычайно слабо изученных сфер регионоведения остается область границ (или рубежей) между различными типами регионов в географическом, историческом, социокультурном, экономическом, информационном и других пространствах (10-13). Возросшее в последние годы внимание регионалистов к осмыслению рубежной коммуникативности показало несомненную перспективность этого научного направления. Эти результаты могли бы быть еще значительнее, если бы разработчики чаще и основательнее обращались к естественным наукам и не ограничивали поиск стыком философии и морфологии культуры, этнологии, экономики, гуманитарной географии. Философские основы пограничных состояний были впервые изложены Иммануилом Кантом, соединившим в себе, таким образом, философа и географа. («Кантовская проблема, — писал в свое время Мераб Мамардашвили, — это проблема пограничных состояний, которые в принципе только на границах и существуют, проблема полей, напряжений, создаваемых существованием самих этих границ» [18, с. 9]. «Только великий ученый, ...изучавший духовные и земные горизонты, мог сформулировать представления об имманентном и трансцендентном мире, в котором географические понятия органично сливаются с философскими» [11]. Мысли Канта о многомерном коммуникационном пространстве были подхвачены в первую очередь представителями социологического крыла в науке — Михаилом Бахтиным, Александром Дергачевым). Латинский термин «коммуникация» (communicatio) означает форму связи, путь сообщения, процесс передачи информации и т. д. Это понятие «имеет универсальный смысл, раскрывающийся в конкретном географическом, историческом, социокультурном, экономическом, информационном и других пространствах. ...Б социокультурном пространстве коммуникация обычно определяется как “передача информации” от человека к человеку в процессе любой деятельности. Традиция как коммуникация во времени осуществляет трансляцию от поколения к поколению социокультурных ценностей и письменности. Разновидностями трансграничной коммуникации в социокультурном пространстве являются комплиментарные этнические отношения, а в экономическом пространстве — коммуникационные коридоры ускорения оборачиваемости торгового, промышленного и финансового капитала (свободные экономические зоны и др.)» (11). Существует мнение, что на рубеже II и III тысячелетий, по мере исчезновения прежних возможностей для территориальной колонизации и духовной экспансии, пришла эра пограничных, маргинальных состояний, обещающая значительно расширить горизонты человеческого познания. Речь идет о маргинальных (лат. marginalis — «находящийся на краю») состояниях не только вещества, но и людей (маргинальные территории, сословия, общества; контактные зоны между океаном и континентами, биосферой, литосферой и атмосферой; рубежные бинарные отношения в системах Запад — Восток, Север — Юг, атлан- тизм — евразийство, ислам — христианство, западные и восточные цивилизации, город и деревня и т. д. С рубежной коммуникативностью тесно ассоциируется понятие «рубежной энергетики» (9-13). Принято считать, что именно маргинальные зоны несовпадающих природных, экономических, этнокультурных, информационных и других полей служат источником энергетических импульсов. Нетрудно видеть, что рубежная энергетика имеет непосредственное отношение к эмоционально-чувственной сфере и таким образом может являться не только стратегическим ресурсом материального развития, но и ресурсом духовного возрождения социума, этноса, государства. Среди наиболее часто упоминаемых в литературе объектов исследования рубежной коммуникативности — политические (буферное, транзитное государство), экономические (свободная экономическая зона, маргинальная экономика), социокультурные (маргинальная культура, бикультура, диаспора), природные (атмосферные фронты, контактные зоны суша-океан). Появились даже специальные термины для идентификации соответствующих явлений и структур: геостраты — т. е. стратифицированные, наложенные друг на друга разнотипные пространства; геомары — энергоизбыточные граничные поля и др. (II). Линии раздела между цивилизациями, как очаги рубежной энергетики, по мнению крупного американского политолога Самюэля Хантингтона, заменят в XXI в. политические и идеологические рубежи времен «холодной войны» и станут источником кризисов и даже войн. Автор выступил с утверждением, что в будущем основные конфликты будут происходить между народами, принадлежащими к разным цивилизациям* Столкновение цивилизаций будет доминировать в мировой политике. Противоборство цивилизаций по Хантингтону имеет место на двух уровнях: локальном и глобальном. На микроуровне население соседних межцивилизационных регионов, «заряженное рубежной энергетикой», оспаривает территории и демонстрирует превосходство своих куль- турных традиций. На глобальном уровне страны, принадлежащие к различным цивилизациям, соперничают в военной и экономической сферах, всеми силами утверждают свои духовные и религиозные ценности. Наибольший энергетический потенциал якобы сосредоточен на границе между западной (христианско-иудейской) и исламской цивилизациями, борьба которых, по утверждению автора, продолжается около 1300 лет и не обнаруживает никаких признаков угасания. Он, как и многие его единомышленники, полагает, что христиане и мусульмане в будущем будут вести бой именно во имя цивилизационных уз и приверженностей. Вместе с тем теоретическая схема Хантингтона кажется нам слишком простой, хотя бы по той причине, что до сих пор самые страшные и кровавые драмы имели место в рамках одних и тех же цивилизаций. Гитлеровцы истребляли европейцев-христиан и иудеев, большевики, маоисты и полпотовцы осуществляли геноцид в собственных странах. Конфессиональное и культурное родство Японии с Китаем и Кореей не мешало ей неоднократно воевать с этими странами и т. д. К тому же известно, что именно гражданские войны обычно отличаются наибольшей жестокостью. Но, как же быть в таком случае с концепцией «рубежной энергетики»? Не колеблется ли ее истинность из-за отрицания конфликта цивилизаций? Различия между цивилизациями, действительно, реальны и значимы, и многие люди готовы сражаться и умирать за свои убеждения, свой род, самобытность, свою землю, священную землю предков. Но в глобальном плане модель Хантингтона вряд ли «сработает»: во- первых, глобальный конфликт равносилен самоубийству человечества; во-вторых, государства, принадлежащие к разным цивилизациям и заинтересованные в успешном социально-экономическом развитии, будут все больше интегрироваться в мировом рынке, тем более, что закон стоимости един для всех формаций и цивилизаций; в-третьих, высказываются сомнения относительно отождествления мира с цивилизациями — последний слишком гетерогенен. То есть, представление о цивилизациях как «единицах» не плодотворно с точки зрения мироцелостности. Литература 1. Алаев Э. Б. Социально-экономическая география. Понятийно-терминологический словарь. М., 1983. 2. Американская география. Современное состояние и перспективы / пер. с анг. М., 1957. 3. Бакланов П. Я. Географические контактные структуры и их функции в Северо-Восточной Азии // Изв. РАН. Сер. геогр. № 1. 2001. 4. Бакланов П. Я., Ганзей С. С. Понятия и типы приграничных и трансграничных территорий // Изв. РАН. Сер. геогр. 2004. № 4. 5. Геттнер А. География, ее история, сущность и методы. Л.-М., 1930. 6. Географический энциклопедический словарь. М„ 1988. 7. Гладкий Ю. Н„ Чистобаев А. И. Основы региональной политки. СПб., 1998. 8. Гладкий Ю. Н., Чистобаев А. И. Регионоведение. М., 2002. 9. Дахин А. В. Региональная стратификация и территориальная целостность: поиск формулы нового мирового порядка // Сравнительный регионализм: Россия — СНГ — Запад. Нижний Новгород, 1997. 10. Дергачёв В. А. География маргинальной комплиментарности // Известия РГО.Т. 127. в. 3. 1995. 11. Дергачёв В. А. Поиски комплиментарного пути развития государства- цивилизации // Известия РГО. 1996. Т. 128, в. 2. 12 .Дергачев В. А. Введение в теорию маргинальной комплиментарности. Одесса, 1996. 13. Джеймс П., Мпртин Дж. Все возможные миры. История географических идей. М., 1988. 14. Дмитревский Ю. Д. Роль проблемного страноведения в изучении и организации современного туризма // Проблемное страноведение и мировое развитие. Москва — Смоленск, 1998. 15. Исаченко А. Г. Оптимизация природной среды. М., 1980. 16. Карпинская Р. С. Биология, идеалы научности и судьбы человечества // Вопросы философии. № 11. 1992. 17. Макарычев А. С. Влияние зарубежных концепций на развитие российского регионализма: возможности и пределы заимствования // Сравнительный регионализм: Россия — СНГ — Запад. Нижний Новгород, 1997. 18. Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984. 19. МашбицЯ. Г. Комплексное страноведение. Смоленск, 1998. 20. Пуляркин В. А. Дискуссионные проблемы современного научного страноведения // Проблемное страноведение и мировое развитие. Москва — Смоленск, 1998. 21. Серебрянный Л. Р. Кризис современного страноведения и необходимость его преодоления // Проблемное страноведение и мировое развитие. Москва — Смоленск, 1998. 22. Шарыгин М. Современные проблемы экономической и социальной географии. Пермь, 2008. 22. Deutcsh К. “On Nationalism, World Regions, and the Nature of the West”, Mobilization, Center — Periphery Structures and Nation-Building. A Volume in Commememoration of Stein Rokkan, Bergen — Oslo — Tromso, 1981. 23. Isard W. “Regional science, the concept of region, and regional structure”, Papers and Proceedings, Regional Science Association 2. 1956. 24. Isard W. Methods of Regional Analysis: an Introduction in Regional Science, New York, 1960. 25. Isard W. An Introduction to Regional Science. Englewood Cliffs, NJ, 1975. 26. Markusen A. Regions: Economics and Politics of Territory. Rowman and Littlefield Publishers. 1987. 27. Wright J. Geography in the Making: The American Geographical Society, 1851- 1951. New York, 1952.

<< | >>

↑

Источник: Гладкий Ю. Н.. Гуманитарная география: научная экспликация. 2010

Еще по теме Гл а в а 12 РЕГИОН: РЕАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТ ИЛИ «МУСОРНЫЙ ящик»?:

- Астрономия - Гуманитарная география - Диссертации по географическим наукам - Общая география - Палеогеография - Топонимика - Физическая география - Экономическая и социальная география -

- Абитуриентам и школьникам - Бизнес-литература - География - Гуманитарные дисциплины - Для школьников и абитуриентов - Журналистика и СМИ - Исторические науки и археология - Конфликтология - Культурология - Литература по недвижимости - Медицинская литература - Менеджмент и маркетинг - Политология - Право - Психология и педагогика - Публицистика - Студентам и аспирантам - Технические науки - Физика - Физическая культура и спорт - Философские науки - Философы - Экология и природопользование - Экономика - Языки и языкознание -