Известный представитель отечественной теоретической географии Борис Родоман однажды удачно заметил, что «современная наука наступает на область неведения в основном двумя фронтами: макромир нам открывает исследования космоса; микромир — атомная физика, химия, молекулярная биология. В тылу остается мир вещей среднего размера — мезомир» (19). Автором имелось в виду не общее строение земного шара и его поверхности, а «повторяющиеся пространственные структуры», воплощенные в многочисленных естественных и искусственных образованиях на поверхности Земли. Земное пространство представлено множеством разнообразных вещественных и невещественных субстанций, которые в каждое отдельно взятое мгновение можно сравнить со «стоп-кадром», запечатлевшим сложные процессы пространственной дифференциации. «Это процессы неживой природы, которые описываются так называемыми законами физики и химии; это биотические процессы, которые характеризуются в терминах биологических понятий; это также процессы, вызванные к жизни человеческой культурой. ...Перекрещивающиеся взаимосвязи вещей и событий разного происхождения на поверхности Земли образуют системы функционально связанных элементов» (7, с. 516). Именно эти функциональные связи элементов составляют «фокус» географической науки. Для географа географическое пространство есть форма, теснейшим образом связанная с поверхностью Земли. При характеристике последней обычно оперируют такими общепринятыми (часто «неделимити- рованными») элементами как территория, акватория, аэротория и геотория. Территория — ограниченная часть земной поверхности, ее сегмент, обладающий определенными природными и антропогенными свойствами и ресурсами. Обычно она не отождествляется со всей поверхностью Земли, но в то же время сумма всех территорий планеты, идентифицированных на базе единого критерия, будет соответствовать поверхности земной суши. (Если же территория выделяется как результат сложившейся в ее пределах ассоциации явлений, взаимосвязанных друг с другом, то она носит название региона). Акватория — часть водной поверхности Земли с присущими ей природными и антропогенными свойствами и ресурсами и характеризующаяся такими качествами как глубина, протяженность и т. д. Что же касается аэротории (на наш взгляд, удачного термина, предложенного Энридом Алаевым) — то это еще мало употребляющийся, но перспективный термин, обозначающий часть воздушной оболочки геосферы, соотнесенной с определенной территорией или акваторией (в сравнении с ныне использующимся в юридической литературе термином «воздушная территория» выражение аэротория не только лаконичнее, но и семантически более строгое). Ясно, что геотория — родовое понятие, в котором одновременно синтезируются территория, акватория и аэротория. Что касается конкретных таксонов геопространства, то их выделение — необходимый методологический инструмент и неизбежный методический прием как при осуществлении теоретических и прикладных географических исследований, так и в проведении обыкновенной краеведческой работы в общеобразовательной школе. Трудность здесь состоит, в частности, в совместном рассмотрении вопросов естественных и общественных наук, выделении и изучении ареалов самого различного происхождения — физико-географических, экономических, этнических, конфессиональных, геополитических, культурно-цивилизационных и др. Одним из наиболее широко употребляемых универсальных понятий в мировой географической науке является ареал (лат. area — «площадь», «пространство»). Возникшее вначале в биогеографии и использовавшееся применительно к областям распространения какого-либо вида, рода и т. д. растений и животных, впоследствии ареал стал трактоваться как область распространения каких-либо явлений вообще, экономических, в частности. Особенно конструктивную роль данное понятие играет в картографии, где так называемый «способ ареалов» применяется для обозначения пределов распространения объектов или явлений. Зона (греч. zone — «пояс») — такое же распространенное, но гораздо более многозначное понятие, имеющее иногда весьма косвенное отношению к геопространству. (Абстрагируясь от «гулаговской» лексики, где есть своя «зона», напомним, что в акустике «зона молчания» — область, в которой звук удаленных мощных источников не слышен, в то время как на больших расстояниях он появляется снова; аналогичный феномен наблюдается в радиофизике; в кристаллографии под зоной понимается совокупность граней кристалла, пересекающихся в параллельных ребрах; существует также зона энергетическая — как основное понятие зонной теории твердых тел, в военном деле — зона артиллерийского огня и т. д.) В социально-экономической географии зона представляет собой территорию (геоторию), в пределах которой имеет место однозначность показателей по их интенсивности (иногда эта интенсивность может варьироваться в пределах определенного интервала). Отсюда вытекает, что для выделения ареала достаточно установить наличие в пределах данной территории (геотории) соответствующего явления (признака), в то время как для идентификации зоны дополнительно требуется определить интенсивность явления (признака). Этот же принцип положен в основу выделения природных зон в физической географии — обширных ареалов на поверхности Земли, обладающих сходными природными условиями (климатом, растительностью, почвами И Т. II.). Провинция (от лат. provincia) — многозначный термин, который использовался еще в Древнем Риме для обозначения завоеванных территорий, управлявшихся римским наместником. В настоящее время в десятках стран (Италия, Канада, Аргентина и др.) применяется в качестве административно-территориальной единицы; в этом же значении имел хождение в России в XVIII в. Со временем был взят на вооружение в биологии, физической географии, геологии и др. (например, нефтегазоносная провинция). Область в русском языке ассоциируется, прежде всего, с административно-территориальным делением государства. Вместе с тем, это понятие широко используется в физической географии, где им обозначается одна из ступеней районирования, выделяемая с учетом палеогеографии четвертичного периода и последующих событий. В свою очередь область здесь — часть физико-географической страны, т. е. обширной территории, объединяемой общностью истории развития, в частности геологического строения. Но не следует забывать о том, что страна (государство) — это одновременно геополитический, экономический и социальный таксон. Полигон (от греч. polygonos: poly — «много» + gonia — «угол») — в геометрии обыкновенный многоугольник, ломаная на плоскости. В географии под ним подразумевается любая исследуемая территория, независимо от ее таксономического уровня. (Не менее широко термин эксплуатируется в военном деле, где под полигоном понимается участок суши или моря, оборудованный специальными сооружениями и устройствами для проведения испытаний различных видов оружия и боевой техники, а также для учебных занятий войск.) Анклав (от фр. enclave) — термин, иногда использующийся в политической географии, геополитике, региональной экономике. Обозначает территорию или часть территории государства, окруженную со всех сторон территорией другого государства (других государств) или нейтральными водами. При этом речь идет об ареале по отношению к окружающим его странам. По отношению к «материнскому» таксону такой участок называется уже эксклавом. (Так, Калининградская область РФ в системе с Литвой и Польшей образует анклав, а с Россией — эксклав.) Имеется множество разновидностей единиц геопространства. «Ячейки» — мельчайшие, неделимые объекты пространственного анализа, из которых затем будут складываться ареалы, зоны, регионы и т. д. «Место» — любой участок территории, характеризующийся географическим положением и противопоставляемый всей остальной поверхности Земли. Имеется немало других единиц геопространства, использующихся в тех или иных областях географии, например, термины «хартленд», «римленд», «дуга нестабильности» — в геополитике, «очаг эпидемии», «очаг эпизоотии» — в медицинской географии и т. д.) Любой выделенный ареал, отвечающий избранному критерию так- сонирования, состоит из качественно либо однородных элементов (например, растений или животных одного вида, промышленных предприятий одного профиля и т. д.), либо из элементов, принадлежащих к различным классам, видам и т. д. (таковы, например, в физической географии ландшафты, выделяемые, как известно, по совокупности признаков). С учетом количества комбинированных между собой качественно различных системообразующих отношений (а объективно существующий регион — это система!) выделяют моноструктурные и полиструк- турные ареалы. В первом случае речь идет о системах, элементы которых связаны посредством только одного вида отношений (например, только почвенных или геоморфологических, или биотических, или демографических, или экономических, или транспортных и т. д.). Во втором случае имеются в виду системы, элементы которых одновременно связаны между собой отношениями различных типов: например, и почвенными, и геоморфологическими, и биотическими и т. д. На основе этих тесно связанных между собой классификаций в географической науке Уно Мересте и Сальма Ныммик (1984 г.) выделили специальные типы территориальных систем: 1) моноструктурные моносистемы, состоящие из качественно однородных элементов и одной сети качественно однородных отношений; 2) полиструктурные моносистемы, состоящие из качественно однородных элементов, но включающие качественно различные типы межэлементных отношений (такое образование может возникнуть, например, вследствие объединения двух элементарных моносистем); 3) моноструктурные полисистемы, включающие в свой состав качественно различные типы элементов, связанных между собой единственной сетью качественно однородных отношений; 4) полиструктурные полисистемы — гетерогенные системы, характеризующиеся качественно неоднородными составными элементами и разнотипными связями (пример: природно-территориальный комплекс, территориально-производственный комплекс). С одной стороны, все эти территориальные системы (за исключением № 4) — результат абстрагирования от реальной действительности, поскольку и в природе, и обществе существуют лишь полиструктурные образования, связанные множеством разнокачественных отношений. С другой — на практике и, тем более — в теории, при изучении (особенно при моделировании) часто приходится умышленно изолироваться от некоторых сторон фактически существующих региональных систем. Например, при исследовании природных ландшафтов или социально- экономических систем приходится оперировать многочисленными частными, отраслевыми подсистемами, вполне «укладывающимися» в рамки вышеупомянутой классификации пространственных образований. Метрические и топологические свойства геопространства. Термин «метрики геопространства» впору брать в кавычки, поскольку, как отмечалось выше, геопространство остается достаточно абстрактным феноменом географической науки, не поддающимся непосредственному наблюдению, в отличие от его отдельных сегментов. Именно последние обладают реальными количественными свойствами — расстоянием, удаленностью, близостью, площадью, объемом, однородностью, изотропностью и т. д, (Относительность метрик пространства [и времени] отмечал в свое время и Дэвид Харвей, имея в виду, что свойства геопространства варьируются в зависимости от слагающих его материальных элементов.) И в семантическом отношении термин «метрики» не вполне удачно согласуется с предметом анализа, хотя в его греческом эквиваленте и содержатся существительное «мера» и глагол «мерить». Однако благодаря «стараниям» ряда авторов, в том числе отечественных (например, Юлия Липеца, см.: 13), он укоренился в географической литературе. По идее, речь идет о количественных аспектах или о метризации географического пространства на основе Эвклидовой геометрии. Увлечение отдельных авторов (начиная с Виктора Сочавы) исчислением конкретных размеров иерархических хорологических понятий географической оболочки (нанохор, микрохор, мезохор, макрохор, мегахор, гигахор, терахор, петахор, экзахор и т. п.) является, в каком-то смысле, схоластическим занятием: с точки зрения дальнейшего развития теоретических основ географической науки эти поиски вряд ли окажутся плодотворными. Другое дело — развитие представлений об организации конкретной структуры геопространства, для которого недостаточно выделение лишь планетарного, регионального и топологического уровней. Кроме метрических иногда выделяют так называемые топологические свойства географического пространства. По мнению Александра Топчиева, эти свойства (если иметь в виду математическое содержание термина «топология», а не иные) «характеризуют его с наиболее общей, качественной стороны, в плане упорядоченности и структуры. Они проявляются в сохранении некоторых характеристик пространства при любых взаимно-однозначных и взаимно-непрерывных преобразованиях. Основными топологическими свойствами выступают непрерывность, связность, трехмерность и упорядоченность географического пространства. В общем случае оно обладает Эвклидовой топологией. Топологические свойства географического пространства реализуются в понятиях пространственной целостности, компактности, ориентированности, симметрии, смежности, соседства» (25, с. 48). С подобной точкой зрения можно согласиться, разве что дополнив перечень основных топологических свойств такими категориями как стратификация, концентрация и т. д. Стратификации — это расслоение концентрированных структур (агломератов) на зоны, слои и т. д. Под концентрацией подразумевается «собирание» однородных объектов в целостные массивы или группы. Можно сформулировать явление иначе — это отношение между таксоном (участком таксона) с наивысшей плотностью явления и остальными таксонами полигона (остальными участками таксона), измеренное показателями отношений плотности. При этом концентрация — отнюдь не абстрактное понятие. Она достаточно отчетливо выражена в природе, экономике, социуме. Живое вещество сосредоточено в особях, популяциях, биоценозах, людях; предметы труда, средства производства, основные фонды и т. д. — на предприятиях, в промышленных и сельскохозяйственных центрах. Расположение объектов обычно отличается иерархичностью (позволяющей осуществлять многочисленные географические классификации). Известны два основных вида иерархии: нормальная иерархия, при которой таксоны одного порядка, входящие в таксон более высокого порядка, однородны и подчинены закону кратности (т. е. когда геопространство делится на таксоны разных таксономических сеток без «остатка», а отношения между количеством таксонов целочисленны); и иерархия расслоения, наблюдающаяся в тех случаях, когда системы низового порядка неоднородны и простое их арифметическое сложение необязательно дает в сумме систему высшего порядка (так, суммирование природных, промышленных, сельскохозяйственных и рас- селенческих структур вовсе необязательно приведет в результате к территориальному совмещению, при котором внешние границы сопоставляемых структур полностью совпадут). (В экономической географии в качестве антипода понятия «концентрация» широко используется термин «диверсификация». Чем выше степень концентрации, тем ниже уровень диверсификации экономического пространства и больше неравномерность в размещении [распределении] исследуемой характеристики.) Специфической особенностью геопространства является одновременное наличие качества прерывности и непрерывности. Обладая своим собственным физическим пространством, каждый географический объект выполняет определенные функции в формировании географического «поля» (или ландшафта) и воздействует на окружающие его географические объекты. В этом отчасти проявляется «географизм» материально-вещественных объектов и явлений. Системная концепция в гуманитарной географии. Апеллирование к теории систем при освещении теоретических и методологических вопросов географической науки давно уже стало «общим местом» в литературе и нередко является даже «избыточным». Это замечание относится, прежде всего, к эмпирическим рассуждениям об актуальности общей теории систем, вместо серьезных исследований присущих им свойств и связей с помощью конкретных методов и средств (в т. ч. математических), уже не говоря о том, что синтез не является единственной целью гео- графии, а системная концепция — «методологической панацеей». И все-таки, в географии совершенно по-особому интерпретируются слова «отца» общей теории систем, австрийского биолога Людвига Берталанфи о том, что «наши знания о самых разнообразных явлениях экономно организовать с помощью немногих системных концепций» (31, р. 9). «Особость» вытекает из самой интеграционной природы корреляционных связей как специфических объектов географии и многомерного характера большинства решаемых в ней задач. Системный подход ориентирован на соединение всех ветвей географической науки и, прежде всего, на поиск «перекидных мостов» в очеловеченной географии, «Системные идеи в качестве общенаучного метода играют важную роль в теоретизации географии и одновременно обеспечивают эмпирический уровень исследования географических проблем. Обладая многоаспектностью, системный подход тем самым ориентирован на формирование выводных географических знаний» (22, с. 18). Иногда утверждается, что главным преимуществом системного подхода в географии является возможность рассмотрения геосреды как иерархии систем (34), что вызывает сомнение, поскольку при этом остается открытым вопрос о природе этой самой иерархии (по той самой причине, что бессмысленно «иерархизировать» слона и бактерию). Более убедительными, на наш взгляд, являются тезисы о более широкой возможности формализации географической информации и использования математических методов; об усилении абстрактного подхода в изучении природных и общественных систем и отражении их в виде моделей; о внедрении в географию понятий, взятых из общей теории систем, логики, физики, теории информации и т. п. Однако до тех пор, пока теорию систем будут рассматривать с общетеоретических позиций, выводы с неизбежностью будут относиться к «формальным теоретическим утверждениям, касающимся свойств различных типов систем, с большим акцентом... на теории систем, нежели на сами системы» (цит. по: 14, с. 4). При этом ни Берталанфи (30, 31), ни другие его последователи (см., в частности: 33) не несут ответственности за несколько «странный» вклад географов в эту теорию. Использование некоторыми авторитетными физико-географами понятия «геосистема» (кстати, не нашедшего широкого применения в западной научной мысли) в качестве общеметодологического средства и решающего преимущества (?) в дискуссиях с географами-гума- нитариями о судьбе своей науки обнаруживает немало уязвимых моментов. Так, несмотря на попытки широкого применения геосистемного подхода в географии, строгого, разделяемого всем сообществом географов определения понятия «геосистема» до сих пор не существует. «Иногда геосистему представляют как совокупность ареалов, объединенных взаимосвязями. Но какие-то взаимосвязи можно установить между любыми ареалами. Кроме того, это представление предполагает существование элементарных ареалов, достаточно универсальных, чтобы их комбинацией получить всевозможные геосистемы, и в то же время достаточно специфичны, чтобы их совокупность не образовала не-геосистему» (18, с. 21). Те или иные пространственные отношения существуют между элементами любой материальной системы, и это обстоятельство, на наш взгляд, не способствует прояснения сущности анализируемого понятия. Вероятно, справедливо утверждение о том, что лишь упорядоченную совокупность элементов, находящихся во взаимодействии и взаимозависимости и ограниченных той или иной степенью принадлежности к Земле, могут считаться геосистемами. Однако среди авторов нет общего мнения о характере системообразующих отношений, а некоторые из них вообще не предполагают категорию связи и исходят из того, что в их качестве может выступать совокупность таких отношений, как отношение взаимного размещения, территориальной смежности, соседства, компактности, упорядочения в пространстве (26, с. 8). Не вполне ясна линия размежевания между геосистемой и просто средой, в состав которой входят элементы, не инкорпорированные в понятие система. Если «под средой достаточно понимать совокупность элементов, изменение свойств которых влияет на систему и наоборот, чьи свойства меняются в результате функционирования системы» (там же), то возникает трудная проблема «членения» связей между значениями системных параметров. Наконец, нет согласия в научном сообществе по поводу природы «рубежных» систем, интегрирующих, как принято говорить, различные формы движения материи. В целях «перестраховки» термин «геосистема» иногда отождествляется лишь с понятиями «природно-территориальный комплекс» и «производственно-территориальный комплекс», что же касается социальных отношений и, тем более, отношений духовного порядка, то применять к ним данный термин решается мало кто из географов. В свое время Виктор Сочава определил геосистему как природное единство всех возможных категорий от планетарной геосистемы до элементарной геосистемы. Увы, эту позицию считают до сих пор «незыблемой» многие представители естественной географии, трактующие себе «в угоду» категории «очеловеченной географии» и «культурного ландшафта», допуская присутствие в геосистемах (равно как и в ландшафтах) человека лишь в специфической «культурно-психологической» роли, роли наблюдателя, где человеческая функция — созерцание и познание (12, с. 37). (Наверное, они не допускают мысли, что при известных обстоятельствах, такой «созерзатель» в состоянии «устроить» настоящий апокалипсис «природному единству всех возможных категорий от планетарной геосистемы до элементарной геосистемы».) Известно, что географы описывали природные и общественные явления, понимая их как «системы» задолго до канонизации этого термина (4, с. 8), то есть фактически речь шла не об открытии географического феномена, а лишь о терминировании. Комплексный и системный подходы к изучению явлений был характерен для физико- географической школы Берга и Борзова, географо-геохимической школы Вернадского и Полынова, географо-гидрологической школы Глушкова-Муравейского, экономико-географической школы Баранского-Колосовского, биогеохимической школы Сукачева. Задолго до «торжества» системной парадигмы содержательное, системное толкование явлениям природы давал Андрей Григорьев и другие авторитетные географы СССР. Как точно отметил еще в 1976 г. в своей курсовой работе студент III курса географического факультета Симферопольского государственного университета (впоследствии — доктор наук) Дмитрий Николаенко, новизна системного анализа в географии середины XX в. состояла в том, что «произошел переход от интуитивно-эмпирического использования системного анализа, которое не отличалось логической стройностью и непротиворечивостью, к хорошо обоснованному теоретическому, логически непротиворечивому применению» (17). (Если учесть расхожее мнение о том, что дипломная работа среднего выпускника университета есть не что иное, как «кости, перенесенные из одной могилы в другую», то лишь одна эта рефлексия говорит о незаурядности студента провинциального университета). Он же осуществил небезынтересный анализ соотношения в советской литературе понятий система и геосистема, подчеркнув при этом акценты на абстрактный характер многих идентифицируемых систем, на «необязательность» фиксации всех черт и свойств объекта, поскольку система не будет являться адекватным его отражением — она является лишь моделью. Он же привел весьма показательный «реестр» мнений советских географов о сущности геосистем (с указанием соответствующих ссылок (3,4, 5,11,21,23,24), отметив существенный разброс во взглядах авторов: ? геосистема — это целое, состоящее из взаимосвязанных компонентов природы, подчиняющихся закономерностям, действующим в ландшафтной сфере (Виктор Сочава); ? геосистема — это территориальный природный комплекс, ограниченный только принадлежностью к Земле и имеющий относительно тесные связи внутри себя (Давид Арманд); ? геосистема — это физико-географическая система, которая составлена из частей литосферы, гидросферы, педосферы, атмосферы и биосферы (Алексей Арманд); ? геосистема — это территориальная совокупность взаимосвязанных природных процессов, включающих в себя и технические системы (В. Н. Солнцев, Юрий Ермаков); ? геосистема — не реальный объект, а совокупность переменных, отражающих ту или иную сторону объекта (Юрий Михайлов); ? геосистема — это объект, природное единство, имеющее черты целостных образований, в основе существования которых лежит однонаправленный физический поток вещества (Кирилл Дьяконов); ? геосистема — это абстрагированное от конкретного объекта отражение геокомплекса (Адольф Крауклис). Если одни авторы пытаются дать определение геосистемы путем экспликации дефиниции системы из общей теории систем, в которой система рассматривается как материальное или идеальное образование, свойства которого приобретают новое качество, то другие указывают на природную составляющую геосистемы. Со временем появилось естественное стремление вложить в анализируемое понятие некий тотальный общегеографический смысл и перенести термин «геосистема» в социально-экономическую географию. Так, по мнению Александра Асланикашвили и Юлиана Саушкина, геосистема — это универсальная пространственно-временная система природно-общественного образования, и при необходимости можно говорить о геосистеме природного или общественного происхождения (5). Подобный «крен» в трактовке вызвал нескрываемое и, на наш взгляд, «странное» раздражение у некоторых уважаемых физико-географов. Суть «неудовольствия» состояла том, что термин «геосистема», дескать, начал трактоваться по-новому, а принцип приоритета и первоначальный смысл, который Сочава вложил в этот термин, стал игнорироваться (8). Насколько правы те физико-географы, которые ратуют за принцип «приоритета» и «ясный первоначальный смысл», который вложил в понятие «геосистема» Сочава? Выше нами отмечалось, что «монополизация» термина «геосистема», равно как и понятия, с научной точки зрения вряд ли является корректной: во-первых, сам термин не является неологизмом (он — сумма двух широко распространенных общенаучных междисциплинарных терминов, которые никому не дано «приватизировать», даже их суммировав); во-вторых, природные системы анализировались (хотя и не так глубоко) задолго до «патентования» самого термина. Но главное состоит в другом: упорствовать в отстаивании лишь физико-географического смысла геосистем, значит, допускать дискриминацию в отношении других ветвей географической науки (не говоря уже о геологии), бесцеремонно и априори лишающихся в этом случае свойства «геосистемности». Отметим и то обстоятельство, что фактическое противопоставление Сочавой и его последователями понятий «геосистема» и «географическая система» вряд ли можно оправдать с семантической точки зрения, поскольку, с одной стороны, речь у них идет явно не о геологии и не о геофизике, с другой — междисциплинарное сочетание «гео» в понятии «геосистема» не допускает дискриминации других наук о Земле. Думается, в этом состоит одна из причин, по которой термин в данной трактовке фактически не «прижился» в западной географической науке. Идеализация узко трактуемого геосистемного подхода в географии, на наш взгляд, способствует скорее дезинтеграционным тенденциям, чем знаменует некий методологический «прорыв»; она разрезает единую ткань географической науки, изолируя ее гуманитарную ветвь, и уводит проблему в ту сферу, где использование системного подхода является не столь плодотворным, как хотелось бы. «Пока география преимущественно занимается изучением “ландшафтов”, которые представляют собой совокупность артефактов, то есть застывших форм, — а этот предмет остается, например, преобладающим содержанием исторической географии, — для системного подхода трудно найти какую-либо реальную область применения», — отмечал в этой связи Джон Лэнгтон (14, с. 9). Авторитетный российский географ Анатолий Исаченко полагает, что «геосистемы и их компоненты относятся к природным объектам и изучаются физико-географическими науками. В настоящее время преобладающим остается взгляд на геосистему как на природное образование. Из этого не следует, что в сфере общественных явлений системный подход к определению объектов или предметов географического исследования неприменим, однако, в этом случае географические системы не объединяют различные формы движения материи, а вычленяются рамках одной, но самой сложной, высшей формы движения — общественной, материальным носителем которой является человек. Общественная форма движения не может быть охвачена какой-либо одной наукой» (8, с. 32). Здесь вызывают возражения два положения. Во-первых, не ясно, почему геосистемы и особенно их компоненты не могут успешно изучаться другими науками о Земле (кроме физической географии). Во-вторых, удивляет аргумент, связанный с тем обстоятельством, что в гуманитарной географии (в отличие от физической) «системы не объединяют различные формы движения материи». Известно, что формы движения материи лишь неорганической природы охватывают движение элементарных частиц и полей — электромагнитные, гравитационные, ядерные взаимодействия, движение и превращение атомов и молекул и т. д., к которым физико-географические науки имеют, как известно, косвенное отношение, и полноценный геосистемный анализ без учета упомянутых форм движения вряд ли возможен. Это обстоятельство лишний раз свидетельствует о некорректности «приватизации» геосистемного анализа. Что же касается общественных форм движения материи, то они, действительно, включают многообразные проявления деятельности людей, которые «охватываются» той или иной наукой. Но кто же вправе запретить представителям гуманитарной географии исследовать разнообразные связи и взаимодействия, существующие между неорганической природой, живой природой и обществом? Выше отмечалось, что понятие «очеловеченная природа» не только включает предметы первозданной природы, но и может рассматриваться в качестве «человеческого естествознания» со своими закономерностями и аксиоматическими нормами и положениями. В отличие от некоторых авторов (15) мы далеки от мысли, что все территориальные (пространственные) образования в пределах географической оболочки могут иметь статус «геосистем», по той простой причине, что территориальность, как принцип единения географии со времен Риттера, все меньше находит сторонников среди научного сообщества. Когда речь идет о так называемых «территориальных группировках» (выражение Вадима Покшишевского), то системность и географичность некоторых из них отнюдь не очевидна, уже не говоря о том, что они имеют чисто символическое отношение к географии. Истинная географичность во многом определяется реальной связью (подчас «сильно» опосредованной ресурсными, антропологическими и другими детерминантами) объектов экономической, политической, социальной, культурной географии с объектами физической географии, непрерывным вещественно-энергетическим обменом в рамках механизма взаимодейстия между природными и общественными системами. Предписывать общественной географии наличие лишь «территориальных систем» — значит насильственно «изгонять» ее представителей в «лоно» социологии, экономики, политики и т. д. Отстаивая сугубо естественную природу геосистем, Анатолий Исаченко отмечает: «Человечество не способно существовать вне природной среды, ибо само является частью природы и не может не подчиняться ее законам. Существование же природных систем отнюдь не предполагает обязательного участия человека. Приходя в геосистему извне, человек воздействует на нее, в сущности, в качестве внешнего фактора: он способен лишь видоизменить геосистему, но не воссоздать ее» (9, с. 8, 9). Заметим, человечество, как утверждает автор, «само является частью природы», но при этом он оставляет его за рамками геосистемы, наверное, потому, что «существование... природных систем отнюдь не предполагает обязательного участия человека». Но, следуя столь странной логике, геосистемы могут вполне функционировать и с изъятием некоторых других, чисто природных ингредиентов. Наконец, фраза о том, что «человек воздействует на нее, в сущности, в качестве внешнего фактора: он способен лишь видоизменить геосистему, но не воссоздать ее», вызывает и такой вопрос: а разве другие элементы геосистемы способны воссоздать геосистему? «Природоцентрический крен» нашего авторитетного географа обнаруживается и при анализе характера системообразующих связей и соотношения естественного и общественного начал при географическом анализе. Так, вполне «безобидное» высказывание Всеволода Анучина: «Уже можно говорить о ведущем значении общественного фактора внутри той части природы, которая связана непосредственно с человеческой деятельностью» (2, с. 33), — он расценивает не иначе «как проявление концепции социоморфизма в естествознании» (9, с. 10), хотя речь в данном случае вовсе не идет о законах функционирования и развития геосистем. Получается, что даже устроенный человеком «Армагеддон» (например, сдвиг Земли с орбиты) не в состоянии существенно повлиять на ход природных процессов. Подобную позицию трудно назвать убедительной. Никто не возражает против того, чтобы не смешивались понятия причинности и закономерности при включении природных явлений в сферу общественной деятельности — речь идет о другом: о серьезной опасности недооценки теоретиками физической географии результатов антропогенной деятельности на планете. Так, вышецитированный автор утверждает: «Причиной образования оврагов, заболачивания, опустынивания и многих других природных процессов может быть человеческая деятельность, связанная с удовлетворением тех или иных потребностей общества. Однако вызванные таким путем процессы далее продолжают развиваться по природным законам. Общественные закономерности в таких случаях играют лишь косвенную роль и не влияют на естественный механизм процесса» (там же). В этой связи хотелось бы привести несколько нетривиальное сравнение геосистемы с человеческим организмом (здесь и целостность, и генетическое совершенство, и облигатные связи), пораженным тяжелым недугом, имеющим внешнее (антропогенное) происхождение. Пораженные клетки, являясь бесспорной частью условной «геосистемы», не только вносят существенные коррективы в ее функционирование, но и представляют реальную опасность для ее существования. Этот нетривиальный пример, на наш взгляд, хорошо демонстрирует бесперспективность теоретических изысканий в области геосистемного анализа при постоянном ущемлении интересов гуманитарной географии, без учета человеческого фактора. Мы допускаем, что наряду с геосистемами природного субстрата объективно могут существовать геосистемы не только экономического, но и социального субстрата, однако чаще — «синтетические» геосистемы различного иерархического уровня, в которых наблюдаются причинные, функциональные или нормативные взаимосвязи. (Так, человеческая популяция тихоокеанского атолла вместе с ее присваивающим хозяйством, биотой имеет вполне достаточные основания для рассмотрения ее в рамках местной геосистемы.) Однако использование системного (геосистемного) подхода в гуманитарной географии (равно как и физической) не порождает неких мистических качеств, без которых установление причинно-следственных изменений вообще невозможно. Во всяком случае, проблемы, возникающие при использовании геосистемного метода, не более сложны, чем те, которые возникают при попытках проанализировать изменения с помощью иных методов. Вместе с тем, возможности применения геосистемного подхода в гуманитарной географии, действительно, более ограничены по сравнению с естественной, в том числе из-за деструктивных (диссоциативных) действий людей, часто не осознающих феномена своего системного единства. Отрицая возможность формирования геосистем в рамках гуманитарной географии, физико-географы знают о том, что реальность их собственных объектов нередко также подвергается сомнению. Известны толкования геосистем как систем, формируемых однонаправленным потоком субстанции, или как нуклеарные системы Алексея Ретеюма и т. д. Можно привести мнения известных исследователей, которые «покушаются на святое» — понятие ландшафт: «каждый субъект может найти ландшафты в любом количестве» (20) или «ландшафт — это фикция, гипотеза, которую надо отбросить..., поскольку не может существовать данного природой, охватывающего все сферы земной оболочки подразделения, то не может быть и ландшафтов в смысле пространственных организмов как изолированных объектов» (33, S. 114). Мы, разумеется, ни в коем случае не приемлем этих острокритических выпадов в адрес своих коллег, хотя наличие огромных по площади маргинальных межландшафтных зон в природе нередко подрывает доверие к научным результатам авторов, исследующих ландшафты и геосистемы (кстати, проблемы рубежной коммуникативности доставляют немало «хлопот» и в гуманитарной географии). К тому же геосистемная концепция отвечает далеко не на все вопросы, возникающие в естественной географии. Но главное состоит в том, что пока геоморфологи, ландшафтоведы и другие представители естественной географии будут ограничиваться неживыми артефактами, возможности геосистемного подхода в географии будут близки к нулю. Необходимо анализировать такие артефакты в тесной связи с элементами очеловеченной природы и с самим человеком, в противном случае использование системного подхода в географии, скорее, усугубляет, нежели облегчает решение проблемы идентификации географической науки. Уже поэтому географы-гуманитарии вправе рассчитывать на большее понимание со стороны фи- зико-географов. В заключение данного сюжета заметим, что географы, на наш взгляд, должны избегать распространенного отождествления геосистемы с объектом своего исследования. Далеко не все существующие в наземной оболочке Земли корреляционные отношения укладываются в рамки четко выраженных геосистем. Но что более важно — вряд ли корректно считать природные комплексы или производственно-территориальные единства всех рангов одновременно объектами и геосистемами. Трудно что-либо возразить, например, против следующего соображения: «...слияние понятий объекта и системы... противоречит принципам системного подхода в том смысле, что последняя стремится, как методология, иметь дело не с вещами и явлениями во всех их многообразии, а с отдельными их сторонами, отдельными срезами этих вещей. Таким образом, система по отношению к объекту представляет известную абстракцию...» (16, с. 36). При системном подходе исследователь оперирует не столько объектами во всех их метрических измерениях, сколько их свойствами, отдельными переменными. Именно совокупности последних, отражающих предметную сущность исследуемых объектов, и могут идентифицироваться в качестве «классических» геосистем (в отличие от материальных) как в физической, так и в гуманитарной географии. Литература 1. Алаев Э. Б. Социально-экономическая география. Понятийно-терминологический словарь. М., 1983. 2. Анучин В. А. О проблемах географии и задачах пропаганды географических знаний. М., 1968. 3. Арманд А. Д. Информационные модели природных комплексов. М., 1975. 4. Арманд Д. Я, Наука о ландшафте. М., 1975. 5. Асланикашвили А. Ф., Саушкин Ю. Г. Новые подходы к решению методологических проблем современной географической науки // География в Грузии. Тбилиси, 1975. 6. Гохман В. М„ Гуревич Ю. Г., Саушкин Ю. Г. Проблемы метагеографии // Вопросы географии. № 77. М., 1968. 7. Джеймс П„ Мартин Дж. Все возможные миры. История географических идей. М., 1988. 8. Исаченко А. Г. Проблемы взаимоотношения природных и общественных территориальных систем // Известия Русского географического общества. Т. 136, вып. 1, 2004. 9. Исаченко А. Г. Теория и методология географической науки. М., 2004 10. Кобылянский В. А. Философия социоэкологии. Новосибирск, 2004. 11. Количественные методы изучения природы // Вопросы географии. № 98. М., 1975. 12. Костинский Г.Д. Идея пространства в географии // Известия РАН. Сер. геогр. 1992. № 6. 13. Липец Ю. М., Матлин И. С. Метрики географического пространства // III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 14. Лэнгтон Дж. Возможности и проблемы применения системного подхода к изучению изменений в географии человека // Новые идеи в географии. М., 1976. 15. Макуха А. А. Методологический анализ проблемы единства географии // Методологические проблемы науки. Новосибирск, 1979. 16. Михайлов Ю. П. О системном подходе в географии и термине «геосистема» // Теоретические проблемы географии. Материалы симпозиума по теоретическим проблемам географии. Рига, 1973. Рига, 1976. 17. Николаенко Д. В. Природные геосистемы. (Курсовая работа студента Ш курса географического факультета СГУ). Симферополь, 1976. 18. Праги У. Р. К более строгому определению геосистем в связи с возможной интерпретацией геопространства // III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 19. Родоман Б. Б. Пространственная дифференциация и районирование. Автореф. дисс. на соиск. ученой ст. докт. географ, наук. М., 1973. 20. Савва-Ковач Э. Современное состояние ландшафтной теории и ее основные философские проблемы // Известия АН СССР. Сер. географическая. № 2. 1966. 21. Сочава В. Б. Учение о геосистемах. М., 1975. 22. Сухоруков В. Д. Теория геопространственных систем. Смоленск, 2000. 23. Теоретические проблемы географии. Рига, 1973. 24. Топологические аспекты учения о геосистемах. Новосибирск, 1974. 25. Топчиев А. Г. Географическое пространство и его свойства // III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 26. III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 27. Трофимов А. Четыре лекции из цикла «Пространственная география». Казань, 1979. 28. Шарыгин М. Д. Современные проблемы экономической и социальной геогроафии. Пермь, 2008. 29. Шупер В. А. Устойчивость пространственной структуры систем городского расселения. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. геогр. наук. М., 1990. 30. Bertalanffy L. Problems of Life: an Evaluation of Modern Biological Thought, London: Watts and Co, 1952. 31. Bertalanffy L. “General system theory — a critical review”, General Systems Year-book, 1962, No. 7. 32. Bertalanffy L. General System Theory. Foundations, Development, Applications. New York: Braziller, 1969. 33. Carol H. “Zur Diskussion an Landschaft und Geographie”, Geogr. helv., 1956, Nr. 26. 34. Hall A. D., Fagen R. E. “Definition of Systems”, General Systems Yearbook, 1956, N 1. 35. Progress in Geography. London, 1970.