Среди части географов утвердилось мнение, что «если за две тысячи лет существования географической науки стройная система объективных законов так и не сложилась, значит либо их нет вовсе, либо они настолько сложны, что современного уровня знаний не хватает для их выявления» (12, с. 22). Несмотря на «дипломатичный» стиль этой фразы, разделить ее полностью нельзя. Во-первых, две тысячи лет существует вовсе не географическая наука, а область знаний, именуемая географией; во- вторых, более диверсифицированную отрасль научного знания, чем география, трудно себе представить: она как бы смещает все представления о традиционной классификации наук на естественные и общественные. Не порождает ли последнее обстоятельство упоминавшуюся выше ситуацию теоретико-концептуальной неопределенности, требующей нового понимания природы познавательной деятельности (например, признания дихотомии: междисциплинарный подход — междисциплинарная теория) и пересмотра традиционной эпистемологии? Это же обстоятельство некоторых авторов наводит на мысль, что география, изучающая «сочетания разных видов материи» «имеет дело не с собственными» законами, а с проявлением законов природы и общества в географическом пространстве» (там же). В таком случае география оказывается причастной едва ли не ко всем открытым человечеством законам, но, увы, это слабое утешение для географов. Многие авторитетные географы крайне пессимистически относились к функции географии устанавливать законы и закономерности, мотивируя это тем, что географы изучают слишком сложные совокупности явлений в уникальных местоположениях. Например, Ричард Хартшорн полагал, что научные законы создаются на «детерминистской» основе, а география (понимаемая им как комплексная наука) не в состоянии объяснить многие мотивы человеческого поведения, которые зачастую зависят от различий ландшафтов. Но, с другой стороны, он не сводил номотетизм географии к выявлению одних законов, придерживаясь мнения, что постижение объективной действительности может быть связано с установлением генеральных принципов, научным уяснением взаимоотношений между интеграционными явлениями внутри районов и т. д. (Что касается «обвинений» Хартшорна в его преданности «хорологическому» методу, то правомерно разобраться в том, какой смысл вкладывал этот незаурядный автор в данное понятие. Подчеркнем: у нас нет намерения выступать адвокатом Хартшорна, тем более что он не нуждается ни в защите, ни в снисхождении. Речь идет о традиционном «негативном» имидже в отечественной литературе автора — одного из наиболее талантливых географов всех времен.) Как бы там ни было, географами (прежде всего, физико-географами) идентифицировано несколько «своих» собственных законов, которые в условиях отсутствия строгих общепринятых критериев научного закона не могут быть без надлежащего анализа выброшены в «мусорную корзину», особенно с учетом точки зрения Энрида Алаева, полагавшего, что из невероятно большого числа закономерностей можно выделить некоторые наиболее существенные для науки и именовать их законами (1, с. 87). Если исходить из того, что «ни одно равноценное закону утверждение не может быть верифицировано до конца, ибо оно не может быть проверено на всех уровнях, во все времена и во всех местах» (4, с. 109), то подобная точка зрения выглядит не столь уж нелогичной. Широко распространено мнение, что без установления законов, отражающих реальность, без выражения их в системе понятий нет науки вообще. «Болея» за судьбу социальной географии А. Мартин (Великобритания) в свое время высказывал мысль о том, что до тех пор, пока мы не признаем наличия таких законов, равных по строгости таковым в физической науке, не может быть ни социальной географии, ни вообще социальной науки, и законы эти ничем не могут отличаться от законов физики, за исключением большей сложности. К сожалению, ни Мартин, ни кто-либо другой при этом пока не сформулировали закона, в соответствии с которым закон является «законным», равно как и нет строгих критериев, позволяющих отличить научный закон от иных видов утверждений. Даже закон тяготения, несмотря на то что он неоднократно подтверждался самыми широкими индукциями, многими естествоиспытателями не относится к числу абсолютно истинных законов. «Научным законом, — по мнению Харвея, — можно считать обобщение, которое эмпирически является универсально истинным и при этом входит составной частью в определенную теоретическую систему, к которой мы питаем величайшее доверие (!?. — Ю. Г.). При столь жестком подходе, вероятно, оказалось бы, что ни в одной науке еще не создано ни одного научного закона. Поэтому на практике несколько ослабляют эти требования к научному закону. Степень такого послабления является в основном делом личного суждения» (33, р. 105). (Разумеется, речь не может идти о популистских эрзац-законах, содержащихся, например, в известной книге Брайана Трейси «100 железных законов успешного бизнеса», где в свод законов продажи входят закон нужности (каждое решение о покупке товара или услуги — это попытка избавиться от чувства смутной неудовлетворенности), закон решения проблем (всякий товар или услугу можно рассматривать как решение проблемы), закон дружбы (человек не купит у вас, пока не убедится, что вы действуете в его интересах), закон ложной мотивации (никто не любит, чтобы ему продавали) и т. п. (23). Иначе говоря, суровость в целом справедливого вердикта — «без законов нет науки» — следует воспринимать не механически и с многочисленными оговорками. Во-первых, каждый конкретный закон «узок, неполон, приблизителен» (Гегель), как правило, ограничен определенной сферой действия (формой движения материи, эволюционной стадией развития и т. д.). Вышеупомянутый Р. Фейнман в своей работе, посвященной характеру физических законов, отмечал, что даже закон всемирного тяготения не точен — «то же относится и к другим нашим законам — они не точны. Где-то на краю их всегда лежит тайна, всегда есть, над чем поломать голову» (26, с. 29). Во-вторых, любой закон никогда не проявляется в чистом, «стерильном» виде, а всегда во взаимосвязи с другими законами разных уровней и порядков, часто имеющих отношение к родственным наукам. В этой связи тот же закон зональности или законы циркуляции атмосферы с некоторым основанием можно воспринимать как законы, относящиеся к более общим и целостным системам научного знания, чем география. В-третьих, одни законы действуют постоянно, таким образом, что вытекающие из них следствия реализуются на протяжении долгого отрезка времени, в то время как другие в хронологическом плане проявляются дифференциально, в рамках достаточно коротких отрезков времени. В-четвертых, действие многих законов часто видоизменяется сопутствующим действием других законов, что важно учитывать при познании всех без исключения законов. Наконец, в-пятых, открытие и формулирование закона — важнейшая, но не последняя задача науки, которая может пройти достаточно длинный и «тернистый» путь развития, прежде чем обретет имманентно присущие ей законы развития, но это вовсе не означает, что та или иная область научного знания (та же гуманитарная география) «не причастна» к фундаментальным исследованиям. Наука допускает существование нескольких типов законов. Философия выделяет: 1) законы специфические или частные, выражающие отношения между конкретными специфическими явлениями или частными свойствами материи; считается, что такого рода законы объективно обладают количественной и качественной определенностью и могут быть выражены функционально в определенной математической форме; 2) общие законы для больших групп явлений, характеризующиеся большим диапазоном условий проявления и отражающих отношения между общими свойствами больших совокупностей объектов и явлений; 3) наиболее универсальные диалектические законы мира, выражающие отношения между всеобщими свойствами и тенденциями развития материи и не «стесненные» какими-либо константами, параметрами и т. д., поскольку ассоциируются с универсальными принципами бытия. Применительно к гуманитарной географии Р. Гол- лидж и Д. Амедео допускали использование следующих типов законов: сквозных (акцентирующих внимание на функциональные отношения, но не показывающих причинных связей); динамических (включающих элемент изменчивости) и статистических (являющихся вероятностными утверждениями) (см.: 4). Опережая анализ истинного состояния законотворчества в географической науке, заметим, что реальный шанс на «успех» здесь имеют специфические законы, отражающие отношения между конкретными специфическими явлениями, учитывая высокую степень диверсификации географического знания и его ярко выраженный дуалистический характер. Не случайно основная и весьма трудная задача научного познания географической действительности в отраслевых субдисциплинах сводится к обнаружению объективных законов, к ориентации исследований на выявление наиболее общих существенных свойств предмета и их выражение в системе абстракции, в форме идеализированных объектов. Критическому анализу законотворческих усилий в области естественной географии посвящено немало работ, однако, особенно «незавидная» ситуация в этом отношении сложилась в гуманитарной географии (вероятно, неслучайно в изданной сравнительно недавно методологической работе Анатолия Трофимова и Михаила Шарыгина (24) оценке роли законов в географической науке места не нашлось). Многое обусловлено тем, что естественные науки действительно имеют неоспоримое преимущество перед гуманитарными, поскольку их законы обычно нуждаются в меньшем числе допущений, при которых их можно использовать. Здесь мы целиком солидаризируемся с Анатолием Исаченко, отмечающим принципиально иной, более сложный характер законов общественной жизни, которые гораздо в большей мере подвержены случайности и непредсказуемости (6). Кстати, касаясь вопроса о географических законах, этот автор проявляет известную осторожность в своих суждениях, разделяя позицию, судя по всему, жесткого истолкования термина «закон», хотя и придерживаясь мнения о том, что в каждой сфере научных исследований действует одновременно множество законов. Во всяком случае, к общепринятым законам он относит лишь закон зональности Докучаева (признавая при этом «право на жизнь» так называемых «более частных законов или скорее правил, типа небезызвестного закона Бэра об отклонении русловых потоков под влиянием силы Кориолиса) (там же). Если не касаться совсем уж «экзотических» законов размещения производительных сил в период «строительства коммунизма» Федора Кирина (8) и близких ему по духу «законотворцев» Бориса Семевского, Моисея Альбрута, etc. и более «уравновешенных» принципов размеще ния Якова Фейгина (25) и Петра Степанова (19), закономерностей Бориса Тутыхина (30) и Алексея Лаврищева (10) (из марксистско-ленинской философии следовало, что понятие закономерности по объему шире понятия закона!), то наиболее «вменяемые» идеи в «социоморфную» законотворческую «копилку» советской экономической географии пытались внести Абрам Пробст, Юлиан Саушкин, Борис Родоман, Николай Агафонов, Николай Пистун, Олег Шаблий, Сальма Ныммик. Так, Пробстом, первым поднявшим вопрос о закономерностях размещения общественного производства, была обоснована такая методологически важная зависимость, как «вторичность размещения производства от его развития» (15), другими теоретиками изложена сущность законов территориального разделения труда, пространственной дифференциации, пространственной концентрации (или агломерации), «самосохранения человечества» и др. Научным кумиром автора в годы юности стала Сальма Ныммик — блистательный теоретик географии, профессор Тартуского университета, исследовавшая формирование социально- экономических пространственных систем (13). Сегодня эти наукотворческие инициативы представляются несколько «наивными». С нашей стороны было бы неискренне преувеличивать методологическую универсальность известных законов в общественной географии, равно как и в географии вообще (если даже некоторые из вышеупомянутых их творцов были нашими мудрыми учителями). Во-первых, установление законов всегда зависит от создания соответствующей теории, чего, как правило, недоставало декларировавшимся законам; во-вторых, некоторые законы появились на свет благодаря допущению о «наличии порядка за видимым хаосом», и как следствие этого их корректность оставалась трудно проверяемой; в-третьих, в условиях специфических производственных отношений СССР устанавливавшиеся законы отличались скудным количеством подтверждающих эмпирических данных и сравнительно низким уровнем обобщения, что ставило под сомнение их универсальную истинность; в-четвертых, некоторые авторы при «открытии» законов исходили из принципа всеобщего изоморфизма — внешнего морфологического сходства предметов и явлений (Родоманом в свое время изложен закон, в соответствии с которым объединялись «питание озера впадающими в него реками и рост городов путем строительства и монтажа зданий» (17) и т. д. Главное — резкое расширение фронта теоретических, поисковых исследований в целях постижения сложной и многогранной системы пространственно аранжированных отношений и связей, а не на поиск единых географических законов развития. Обилие закономерностей как восполнение дефицита законов. Для отечественной (марксистской) методологической традиции свойственно увлечение достаточно маловразумительной философской категорией «закономерность», в то время как для западной закономерность (regularity, normality или conformity with a law) — термин, в целом, второстепенный. Чаще всего под ним подразумевается логически обоснованная последовательность или регулярность чего-то, однако избегание в серьезных работах западных авторов данной категории стало общим правилом. По нашему российскому обыкновению мы весьма склоны «бесконечно рассуждать» о законах и закономерностях, о трудноуловимых нюансах, разделяющих эти понятия, хотя совсем не очевидно, что география может быть «постигнута лишь в этих наклонениях». Можно привести немало примеров, когда в нашей литературе оба понятия используются как синонимичные, при этом широтная зональность именуется то законом, то закономерностью. Кирилл Дьяконов полагает, что закономерность ассоциируется с эмпирическим этапом познания, а закон — теоретическим (5, с. 28-40). Если и можно согласиться с этим суждением, то только с оговоркой, что в обоих случаях речь идет об одном и том же: о выявлении универсальных свойств объективной действительности, вначале в системе эмпирических категорий, а затем в форме идеализированных объектов, в системе абстракции. Даже в знаменитом отечественном понятийно-терминологическом словаре Алаева закон едва ли отличим от закономерности: многое зависит, как он считает, от субъективного взгляда исследователя. Все это, как минимум, подтверждает неустоявшийся статус категории «закономерность». По мнению Давида Арманда, закономерность — это место пересечения действия разных законов (2, с. 38), причем не географических, а, в идеальном случае — физических. В связи с этим предлагается без особого ущерба для географии свести географические закономерности к геофизическим (похоже, социальная география автора интересует мало!). Обращаясь к феномену широтной зональности, Арманд, с одной стороны, резонно замечает, что она является следствием шарообразности Земли, солнечной радиации, существования атмосферы и т. д.; с другой — вступает в противоречие с формальной логикой, поскольку эволюционная теория Дарвина немыслима без видов, биосферы и т. д., равно как и классическая механика Ньютона не может существовать без своих объектов. В этой связи мы разделяем критическую позицию Анатолия Исаченко: «Законы, по Арманду, допускают идеализацию, закономерности всегда конкретны. В связи с этим следует заметить, что объяснение зональности не только допускает идеализацию, но и не может без нее обойтись: в основе реальной зональности лежит теоретическая модель зон на идеальном земном шаре... Так что нет никаких оснований исключать зональность из категории законов, даже в самом жестком толковании этого понятия» (6, с. 140). По поводу того, что географических законов попросту нет, с Армандом (как и с его сторонниками) можно было бы согласиться, если бы им были представлены убедительные и общепринятые «нормы», предъявляемые к их идентификации (см. выше). Алексей Ретеюм предлагает считать, что «географические закономерности — суть устойчивые повторяющиеся, необходимые, синхронные и диахронные связи между разнородными природными и общественными объектами» (16, с. 84). Подобная трактовка общих географических закономерностей, по крайне мере, позволяет составить более четкое представление о природе географической (не философской!) закономерности как формы теоретического познания действительности и отличить ее от суждения, умозаключения, постулата и т. п. (синхронные связи отражают «современность», а диахронные — эволюционные аспекты процесса). Академик Калесник в свое время сформулировал целых 35 общих географических закономерностей Земли, из которых девяти он решился придать характер реальных географических законов (7, с. 257-260). К сожалению, некоторые из идентифицированных этим авторитетным автором законов и закономерностей представляют собой тривиальные истины, не отражающие универсальные синхронные и диахронные связи и не связанные с соответствующей научной теорией. Неясно, почему были возведены в ранг закономерностей такие неглубокие по содержанию постулаты как «на суше преобладают высоты менее 1000 м, в море — глубины более 3000 м», «поверхность гидросферы разобщена выступами материков», в то время как проигнорированы, например, закон Пенка об отступании склона, закон Крумбейна, закон числа протоков Хортона, а также более сложные законы эволюции ландшафта, регистрируемые западными коллегами (см.: 28). В любом случае идентифицированные Калесником закономерности носят преимущественно физико-географический характер. В гуманитарной географии закономерностям в количественном отношении «повезло» еще в большей степени, чем в естественной географии, несмотря на то, что общественные закономерности носят, как правило, вероятностный характер. Специально исследовавшая закономерности в области общественной географии Лариса Мажар иерархию географических закономерностей представляет следующим образом: 1-й уровень — закономерности развития интегральных геосистем в пределах единого геопространства (следствие воздействия внешних условий); 2-й уровень — закономерности взаимодействия природных и общественных геосистем; 3-й уровень — закономерности развития общественных (или природных) геосистем; 4-й уровень — закономерности развития территориальных систем определенного вида. По ее мнению, «предложенная иерархия закономерностей отражает сущность анизотропного географического пространства, что проявляется в формировании географических систем разного уровня организации: от интегральных, включающих как природную, так и общественную составляющие, до территориальных систем определенного вида, включающих объекты, относящиеся к конкретной сфере или виду деятельности. Иерархия закономерностей... предполагает, что закономерности более высокого уровня проявляются на всех ниже стоящих уровнях. Следовательно, закономерности развития интегральных геосистем сказываются на развитии общественных и природных геосистем, а также влияют на развитие территориальных систем определенно вида» (12, с. 24). С подобным видением таксономии географических закономерностей можно согласиться лишь в том случае, если в основе гносеологии и онтологии географии будет лежать геосистемный подход. Закономерности «территориальной организации общества» вышеупомянутый Александр Ткаченко сводит к семи положениям, которые автор благоразумно именует «началами» (следуя словарю Даля и, возможно, выдающемуся математику А. Пуанкаре, утверждавшему, что законы есть как раз основные начала, отражающие отношения между вещами): 1) взаимодополнение мест (в его основе лежат территориальное разделение труда и специализация как основа пространственных взаимодействий); 2) гравитационная закономерность (сила взаимодействия географических объектов пропорциональна их социально-экономическим массам); 3) пространственная концентрация; 4) концентрическое строение географического пространства; 5) иерархическое строение географического пространства; 6) стадиальность территориального (регионального) развития; 7) принцип местного соответствия (наличие природных и историко-культурных ограничений развития любой территории (21, с. 20-23). Большинство отмеченных положений, действительно, логичнее пока именовать «началами», поскольку их статус «закономерностей» в ряде случаев нуждается в дополнительной аргументации. Так, тезис о том, что сила взаимодействии географических объектов пропорциональна их социально-экономическим массам (гравитационная закономерность) должен быть дополнен разъяснением сущности понятия «социально- экономическая масса»; требует уточнения» тезис о пространственной концентрации (особенно, в условиях депопуляции населения и де- прессионных тенденций в экономике) и т. д., а ведь закономерности призваны выполнять функции определенных элементов теории «территориальной организации общества». Не меняет сути дела и то обстоятельство, что, как подчеркивает автор, именно эти семь «начал» в своем совокупном проявлении лежат в основе практически всех известных концепций и, «усложненные бесчисленным множеством случайных обстоятельств, определяют реальную географическую картину любой территории какого угодно масштаба» (там же, с. 23). Сложнее всего с выявлением общих географических закономерностей. По мнению Ретеюма, преодолеть препятствия на пути познания сложнейших связей между разнородными объектами можно, «если рассматривать все природные и общественные объекты как формы единой материи, представляющей собой как бы бесконечный поток, который состоит из множества то делящихся, то сливающихся рукавов, В потоке, естественно, выделяются системы, образованные однородными частями рукавов и отходящими от них ветвями. Графически такие системы можно изобразить в виде дерева или куста. Ствол дерева или основание куста служат общей причиной следствий — ветвей, самые крупные ветви — это следствия первой очереди, они делятся на более мелкие ветви — следствия второй очереди, те в свою очередь несут еще более мелкие ветви — следствия третьей очереди и т. д.» (16, с. 83, 84). Конечно, рассматривать все природные и общественные объекты как формы единой материи можно — труднее конституировать общие географические закономерности, которые не должны содержать в себе противоречий (запрещенных законами формальной логики), не имели бы «расхождений» со всеми имеющимися достоверными фактами и т. д. В опубликованной в 2002 г. достаточно «дерзкой» книге санкт-петербургского автора Александра Ласточкина «Системно-морфологическое основание наук о Земле (геотопология, структурная география и общая теория геосистем)» в качестве «средоточия» законов и закономерностей географической науки называется геоэкологическая (а не географическая) оболочка, которая, по его мнению, является интегративным объектом как для естественной, так и гуманитарной географии, равно как и для отдельных геологических дисциплин. Он констатирует наличие «общих форм пространственной организации», «одинаковую специфичность в строении и развитии человеческого общества и окружающей его природной среды на Земле». «Эта одинаковость обеспечивается их совместным пребыванием в одном и том же месте — в геоэкологическом пространстве (и времени) и в рамках одного и того же габаритного уровня, выявленного в иерархической организации материи» (11, с. 45). В данном случае существенный интерес представляет суждение автора о том, что «все естественные, антропогенные и смешанные по происхождению, естественно-антропогенные образования подчиняются как собственным, так и общим законам развития не только этого пространства, но и включающей его планеты в целом, Солнечной системы и Галактики» (там же). И далее — главное: «В настоящее время едиными можно считать закономерности, проявляющиеся во многих формах пространственной самоорганизации человеческого общества и окружающей среды. Они, прежде всего, выражаются в сходных по морфологии структурах, рисунках структурных линий антропогенного и природного происхождения... и выступают в качестве частного случая всеобщего изоморфизма. Кроме этого давно уже исследуются общие хронологические законы ритмичного развития (астрономического времени) как сугубо природных явлений и процессов на Земле (обусловленных воздействием на нее ближайшего космического окружения), так и синхронных им, связанных с ними событий в истории человеческого общества...» (11, с. 46). И хотя конкретных «единых» законов и закономерностей цитируемый автор не формулирует, равно как и не «расшифровывает» содержание «общих форм пространственной организации» и «одинаковой специфичности в строении и развитии человеческого общества и окружающей его природной среды на Земле», его мысль о возможности поиска аксиоматических положений в обозначенном им направлении заслуживает уважения. (Что же касается нашего эпитета «дерзкая» по отношению к упомянутой книге, то он отражает наше отношение ко многим «нестандартным» рефлексиям автора, таким как попытки поставить в центр методологических исканий в географии геотополо- гический подход, заменить термины «географическое пространство» и «географическая оболочка» соответственно на «геоэкологическое пространство» и «геоэкологическая оболочка» и т. д.). Конечно, можно исправно (иногда — с маниакальным упорством) предъявлять географическому сообществу все новые и новые парадигмы, обобщающие теоретические концепции, географические законы (начиная с приснопамятных «законов размещения производительных сил в период строительства коммунизма» Федора Кирина и кончая вполне «безобидным» законом «питания озер и роста городов» Родо- мана). Однако географических законов придумать нельзя, можно лишь расширить или ограничить сферу их действия в соответствии с потребностями социума. Итак, несмотря на солидный «возраст» географической науки, она по-прежнему нуждается в серьезных, сообразных началу XXI столетия, усилиях по разработке приемов упорядочения имеющихся научных знаний, по сведению воедино, по крайней мере, «близкородственных», но разобщенных субдисциплин. Особенно необходимы новые усилия по поиску синтезирующих принципов в гуманитарной географии, как и прежде отстающей в развитии приемов аксиоматизации и «корректных» законотворческих инициатив. Литература 1. Алаев Э. Б. Социально-экономическая география: Понятийно-термино- логический словарь. М„ 1983. 2. Арманд Д. Л. Наука о ландшафте. М., 1975. 3. Василевский Л. И., Полян П. М., Трейвиш А. И. Контуры теории территориальных структур // III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 4. Джонстон Р. Дж. География и географы / Пер. с англ. М., 1987. 5. Дьяконов К. И, Географические законы и их физическая сущность. М., 1981. 6. Исаченко А. Г. Теория и методология географической науки. М., 2004. 7. Калесник С. В. Общие географические закономерности Земли. М., 1970. 8. Кирин Ф. Я. О законах размещения производительных сил в период строительства коммунизма. Челябинск, 1968. 9. Княгинин В., Щедровицкий П, Промышленная политика России. М., 2005. 10. Лаврищев А. И. Экономическая география СССР. М., 1964. 11. Ласточкин А. Н. Системно-морфологическое основание наук о Земле (геотопология, структурная география и общая теория геосистем). СПб., 2002. 12. Мажар Л. Ю. К вопросу о закономерностях формирования территориальных общественных систем // Изв. РГО. Т. 140. Вып. 2. 2008. 13. Ныммик С. Я. Пространственные законы общества и социально-экономическая география // Методология и методы изучения социально-экономических территориальных систем. Тарту: Изд-во ун-та, 1981. 14. Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002 15. Пробст А. Е. Эффективность территориальной организации производства. Методологические очерки. М., 1965. 16. Ретеюм А. Географические закономерности и их поиск // III Всесоюзный симпозиум по теоретическим вопросам географии. Киев, 1977. 17. Родоман Б. Б. Пространственная концентрация антропогенных явлений (поиски географических законов) // Ученые записки Тартуского университета. Т. 578. Тарту, 1981. 18. Саушкин Ю. Г. Основные законы диалектического взаимодействия различных форм движения метерии, времени, земного пространства И Изв. ВГО. Т. 112. Вып. 6. 1980. 19. Степанов П. И. География промышленности СССР. М., 1965 20. Ткаченко Л. А. О «началах» территориальной организации общества // СмРоРленскИ2002НаЯ ДиффереНЦИация и Регионализация в современном мире. 21. Ткаченко А. А. О процессе социологизации и элементах общей теории социально-экономической географии // Региональные исследования № 1 2002 22. Ткаченко А. А. Подходы к созданию общей теории территориальной организации общества // Вестник МГУ Серия 5: География. Вып I. 2008. 15. Греиси Б. 100 железных законов успешного бизнеса. М., 2008 24. Трофимов А. М„ Шарыгин М. Д. Общая география (вопросы теории и методологии). Пермь, 2007. v и м,ХейШНЯ- Г' Ра3мещение производства при капитализме и социализме. 26. Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1987. 27. Философия науки. Москва; Ростов-на-Дону, 2006. 28. Харвей Д. Научное объяснение в географии. М., 1974. 29. Эйнштейн А, Физика и реальность. М., 1965. 30. Экономическая география СССР. М„ 1966. 31. Bridgman Р. W. 7Ье Nature of Physical Theory. N.Y., 1964. 32. Geography. Englewood Cliffs. N.J., Prentice-Hall, 1970. IT 3 3tfHDa77 7 ,Mo,deis of tfle evolution of spatial patterns in geography”, Chorley R I Haggett P. (eds.). Models in Geography. L., 1967. ^ ' ”