Лекция 2. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ПРЕДЕЛЬНОЙ ОНТОЛОГИИ

Ответы на вопросы по материалу лекции 1: X.X.: Что может служить в деятельности материалом? Громыко Ю.В.: Материал может быть природным и натуральным, и обработанным человеком, материалом могут быть схемы, знаки, смыслы.

X.X.: На прошлой лекции при работе со схемой мышления вы сопоставляли форму и содержание. Хотелось бы обсудить это подробнее. Ю.В.: Я утверждал, что на этой схеме, поскольку там выделяются два или несколько уровней и множество планов работы со знаковыми формами, сама идея формы (в оппозицию идее содержания) имеет два разных понимания, два разных представления. Первое: знаковая форма есть переход от объективного содержания к знакам, с которыми человек дальше работает. Чтобы в этом разобраться, возьмем в качестве примера химию. С одной стороны, есть различные вещества: природные или полученные в результате специальных действий человека по организации химических реакций. Собственно научный подход в химии начинается с работ Кондильяка, когда он вводит идею о необходимости составления операционального алфавита и начинает конструировать этот алфавит, сопоставляя результаты своего конструирования с результатами преобразований природного материала. То есть возникает ряд знаковых форм, противостоящих преобразуемому материалу — либо природному, либо полученному в результате предшествующей деятельности человека. Получается, что объективное содержание, которым служит природный материал (независимый от человека, он с ним работает), противопоставлено химическим знаковым формулам, которые человек специально конструирует, а затем соотносит и ставит в соответствие с преобразуемым материалом природы. Это первый момент, когда форма и содержание начинают расходиться. В чем тут расхождение? Чтобы это понять, надо ответить на основной вопрос: за счет чего человек прорывается в структуру вещества? Ответ на этот вопрос рассматривался всей философией.

Идея кантовской «вещи в себе» заключается отнюдь не в том (как нам рассказывали в институтах, связывая это с идеализмом), что в соответствии с точкой зрения Ленина, есть мы и есть не познаваемая и не схватываемая анализом «вещь в себе» (сидит в себе, и никак, мол, в нее не заберешься). стр. 44 Кант-то, фактически, вопрос ставил по-другому. Физик может сколько угодно смотреть на качение тел по наклонной плоскости, но пока не введет, не придумает знаковую модель, в которой это движение тем или иным способом может быть представлено и разложено на совокупность каких-либо параметров, и не начнет работать с этими параметрами, он никуда не прорвется. Получается, что природные тела как бы для человека закрыты. Так Кант и фиксирует существование «вещи в себе», которую не поймешь и рукой не достанешь. Рост химического знания потому и начался с Кондильяка, что он ввел семиотический подход в химии, то есть предложил такой конструктивный алфавит, который позволил описывать и схватывать работу с материалом природы и его преобразование. А дальше что? Сплошной волюнтаризм, субъективизм? Как хотим, так и тасуем эти знаки любым произвольным образом? Конечно, нет! С введением знаков появляется возможность движения в двух параллельных плоскостях. На схеме мышления в нижней плоскости задается слой действий по преобразованию исходного материала. Если я начинаю осуществлять эти преобразования, материал меня держит: если слить вместе, например, два совершенно определенных химических реактива, то произойдет химическая реакция и получится определенный продукт. Следовательно, материал природы постоянно держит и ограничивает мою деятельность по его преобразованию. И если я в своем знаковом конструировании улечу в некие фантастические выси, то предсказываемый мной вследствие работы со знаковыми формами результат никогда не совпадет с реальным, будет несоответствие, рассогласование, расхождение. Работая в верхней плоскости, в слое знаков, человек, вообще говоря, волен творить какие угодно знаковые формы, но поскольку он должен затем соотносить их с реальностью, постоянно совершать обратные переходы к ней, тем самым его работа с реальным природным материалом всё время проблематизирует, опровергает, показывает бессмысленность или неточность тех знаковых конструкций, которые он создал.

Вот это движение в двух параллельных слоях с постоянными переходами из одного слоя в другой и есть, начиная с Галилея, классическая схема научного эксперимента. В чем ее суть? Нужно, с одной стороны, жестко разделить, а с другой — противопоставить преобразовательную работу с материальными элементами некоторому ряду знаковых образований и форм. И в результате впервые возникает необыкновенная мощь научного инженерно-конструкторского мышления. А в чем был не прав Кант? Это проанализировал Фихте, который в своих первых работах называет Канта «человеком в 3/4 головы», считая его философом только на 3/4 головы. Вроде бы человечество может прорваться к «вещи в себе» только одним способом: сконструировать, выдумать, что она собой представляет, а потом действовать в соответствии с введенной фикцией и получить в лоб, потому что невозможно до конца отгадать, как устроена природа. С точки зрения Фихте, Кант не понимает, что «вещь в себе» есть такая же конструкция разума, как и всё остальное. Человечество выдумывает эту кон стр. 45 струкцию, чтобы делать остановки. Но это конструкция нашего разума, а не то, что существует в каких-то непонятных испарениях и эманациях вдалеке от нас. «Вещь в себе» — специальная организация моего разума, при помощи которой я себе говорю: не всё является результатом моего конструктивного сумасшествия, поскольку знание всегда ограничено. Этот тезис об ограниченности знания, кстати, очень хорошо знаком европейской цивилизации, в этом пафос схоластики, начиная с Николая Кузанского, его «знания о незнании». Человек — не Бог, его возможности ограничены. Забегая вперед, скажу, что против только что изложенной мною точки зрения в XX веке существует достаточно много возражений. Получается, действительно, очень мощная идея: человек придумывает, как устроена природа, потом в соответствии со своей мысленной конструкцией начинает действовать — сначала в экспериментальных масштабах, потом — в экспериментально-практических, а дальше — просто в практических.

Но, с другой стороны, оказывается, что ряд следствий, которые человек невольно заложил в свою конструкцию, начинают работать лет через двести-триста. Например, наша техника, где все машины построены на мономеханизмическом принципе. Типичный пример: двигатель внутреннего сгорания работает на одном принципе — поедает атмосферу. Почему человечество не двигалось по пути создания синтетических машин, гомеостата, замкнутых, экологически чистых систем? Потому что такова структура нашей науки. Какую бы науку мы ни взяли, внутри каждой из них — моноидеализация. Эта моноидеализация бесконечно наращивается, пока этот принцип не сломается, тогда, по определению Куна в его интересной книге «Структура научных революций», происходит научная революция. Сломалась идеализация — происходит научная революция. Но ничего не поделаешь, всякая наука построена на моноидеализа- ционном принципе, и поэтому эффективно движение к «вещи в себе» только то, про которое я рассказывал (предлагать ту или иную идею, как она устроена, и дальше работать с материалом природы, сталкивая с ним свои гипотезы). И для того, чтобы замечать свои ошибки, быстро фиксировать другие, альтернативные ходы, необходимо делать то, что сейчас я и делаю. А я-то всё это описываю не из действительности науки, а из действительности методологии, которая позволяет выявлять сам способ работы. Вы не найдете ни у Гегеля, ни у Кондильяка описание той идеи, с помощью которой они сами работали. Здесь проходит принципиальная грань, и я открою ее несколько с другой стороны. Галилей создал экспериментальную машину, дальше она была оттранслирована через систему образования. Человек всё время через систему внешнего образования попадает как бы внутрь этой машины и в ней живет. А машина устроена так, что когда ты внутри, вопросов нет, она движется очень жестко, и отсюда проистекает пафос Нового времени и XIX века, что наука может всё. стр. 46 Критика сциентизма впервые началась в России, и по-другому быть не могло, потому что первой, что стала уничтожать наука, была религия, ей был нанесен колоссальный удар.

А потом у нас была вырезана гуманитарная составляющая, и пароход с русскими философами уехал из России. Но критическая позиция, хороша она или плоха (Маркс прав — она слабая), должна завершаться новым конструктивным ходом. А новый конструктивный ход может заключаться только в одном: осознавать, в чем заключается данный тип мышления и деятельности и противопоставлять ему другой, то есть надо понимать, как именно строится сам тип научного эксперимента. А про то, как он строится, я уже говорил: с одной стороны, происходит движение по логике объективного содержания, преобразуя материал природы, а с другой — мы создаем знаковые формы, выдвигаем гипотезы и сталкиваем их затем с материалом природы. Схема очень простая — всего две плоскости. А теперь я подхожу к ответу на ваш вопрос. Вторая идея формы и заключается в самом этом движении по двум плоскостям. Первая форма — сами знаки, знаковые образования. Например, вводимое представление о том, как устроено химическое вещество, противостоит самому химическому веществу. А вторая идея формы — деятельностная, то есть сам характер, форма мыслительной работы. Когда мы спрашиваем: «Какова форма нашей работы?» — в этой фразе уже заложено то, о чем я говорю, то есть понимание и вйдение того, в «машине» какого типа мышления мы движемся. И это не случайно, язык-то умнее нас, потому что его создавали многие поколения людей. Если посмотреть на схему двухплоскостного знания (я выделил всего две плоскости, но их может быть много больше), мы видим, что форма научного экспериментирования строится на противопоставлении действия с материалом природы, движения в мышлении и освобождении их друг от друга. Это невероятно удобно: в мышлении можешь давать волю фантазии, но при этом она должна быть строго ограниченной и культурно сформированной. Обязательно культурно сформированной (если помните, на прошлой лекции я упоминал изобретателя, сказавшего, что в России проблем с творчеством нет, а есть проблема только с культурой творчества). Машина эта — невероятно мощная: в одной плоскости я двигаюсь в мышлении, ввожу все новые и новые схемы и функции, а в другой — работаю с материалом природы.

А так как я не сумасшедший, то не могу выдумать, например, материал природы, выдумать и заместить своей мыслью человеческое тело и т.д. Таким образом, форма и содержание на схеме различаются двояко. С одной стороны, в качестве формы выступают знаковые образования, существующие в мышлении, которые противостоят объективному содержанию, осуществляемому в действиях. А с другой стороны, формой оказывается вся система этой деятельности в целом, само движение в двух плоскостях. стр. 47 Х.Х.: Вопрос по схеме «предмет-объект». Каким образом при объединении предметных знаний обеспечивается сохранение предметных идеализаций? Ю.В.: Этот вопрос тоже занятный и интересный. Всё определяется тем, какова ваша задача. Допустим, что это задача построить новое представление об объекте. Скажем, надо выстроить представление о том, что такое город, где нужно завязать в клубок самые разные представления о том, что такое город как пространство жизни человека. Тогда нужно учитывать и психологию, и физиологию, и социальную психологию и т.д. Существует гигантский опыт, издано множество работ на эту тему. Например, эксперименты архитектора Корбюзье. Он по заказу строил дома в разных городах и странах, в том числе в Москве. В Бразилии он построил дом с узкими коридорами, хотел создать из его жильцов общину. А в результате люди (это были бразильские негры) взрывали этот дом, разрисовывали его стены разными словами и убегали оттуда. И в Бразилии долго изучали, почему так получилось: хотели общину создать, а людям жить там стало невыносимо. Этот дом, по существу, был целым городом. Если вдуматься, подобное происходит и в малых городах: растет число самоубийств, всё ломают, возникают ссоры, вспышки недовольства. Вроде бы уважаемые люди, а выпьют — всё разносят и громят. А это потому, что пространство организовано таким образом, что человеку там нормально жить невозможно, все режимы нарушаются. Это предмет изучения психологии и психофизиологии. Кроме того, есть целый ряд вопросов, связанных со структурой размещения или неразмещения в городе промышленности, различных бытовых систем обслуживания и т.д. И есть, наконец, чисто градостроительные вопросы. Возникает проблема, как построить общую концепцию города, как всё это соединить. Совершенно понятно, что в этой ситуации придется основные идеализации, стоящие за разными науками, как-то преобразовывать, то есть решать конструктивную задачу. Возьмем, например, психологию. Мне в данном случае надо составить не представление о человеке вообще, а что-то другое. Открываю учебник по психологии. Что там написано? Со времен Вундта идут всякие описания, как работает восприятие, как работает мышление, какие у него законы. Возникает вопрос: как это связать с контекстом городской жизни? Вообще-то, никак. По идее, надо просто всё это выбросить. И это действительно похоже на правду. Есть очень тонкие работы, в которых показано, как возникали все эти психологические представления, например у Вундта. Вундт был физиком. Психология тогда развивалась в виде экспериментальных работ профессуры. Профессора физики германских университетов собирались на кафедре и проводили психологические эксперименты. Давали стимул какой- то, например, черное пятно, и рефлектирующий профессор описывал всю гамму своих переживаний. А другой, который заполнял протокол, разбирал, к чему всё это относится — к памяти или к чему-то другому, постоянно спрашивал: «Ты это помнишь, или ты это видишь?» Если стр. 48 взять такой тип идеализации и начать с этой точки зрения обсуждать проблемы города, то ничего не получится. Второй момент. Какой категориальный язык здесь заложен? Скажем, проведена колоссальная работа, прежде всего немецкой философией, где Хайдеггер, например, черным по белому пишет, что психология всегда занимается проблемами сознания, и поэтому там всегда есть способ тем или иным образом категоризировать работу сознания, то есть категориальный язык. Третий момент, наконец. Сам тип идеализации, сама схема — это что? Например, представление о психике, как о чем-то таком, что находится внутри мозга, занимает какое-то пространство, и что-то там бегает? (Никогда не забуду, как один физик, он потом переучивался на психолога, объяснял мне: психика — это всё просто, там атомы бегают, а между ними еще что-то, какая-то сеточка возникает.) Приблизительно в таких вариантах или каких-то других типах подобной идеализации заложено само видение объекта. При решении задачи конструирования нового объекта, когда приходится работать по схеме «предмет-объект», основная мысль заключается в том, что непосредственно выйти на объект невозможно. Мы всегда вынуждены «схватывать» объект через ту или другую предметную проекцию. Вот надо, например, схватить проблему города. Вот команда психологов. (Ситуация совершенно ясная, можно сказать, бытовая, тысячи раз так было на организационно-деятельностных играх.) Их спрашивают: что вы можете сказать про город? Что это означает для всех остальных, когда психологи начнут говорить про город? Что сейчас к объекту будут прорываться через данный предметный фокус, восстанавливая идеализацию. X.X: А как все-таки схема сохраняет эти идеализации? Ю.В.: Схема сохраняет эти идеализации точно так же, как во втором представлении о форме. Просто я должен понять, как вы, как психолог или какой-то другой профессионал, видите объект, и должен это ваше видение нарисовать. Я прежде всего сохраняю вашу идеализацию, потому что беру ваше представление об объекте и превращаю его в нечто внешнее, что можно как бы выложить на стол. Но сплошь и рядом происходит совсем другое. Как, например, строится деятельность комплексного полидисциплинарного коллектива? Садятся люди за стол, и один из них говорит: «Я психолог. Я считаю, что человеку в городе должно быть хорошо, у него должны быть рекреационные пространства, но это все банальные вещи. А более важная вещь, что его сознание должно быть организовано восприятием той среды, в которой он находится. Есть такие работы, в которых показано, что само движение человека по городу организует план его представлений вообще, создает некоторый ментальный образ того пространства, в котором он живет. Возьмем античный город, в этом смысле, или тем более, средневековый. Есть работы, в которых показано, что если ребенок живет в черных бараках, то у него складывается определенный тип отношения к другим людям и понимания себя. 39 Его слушает социолог и затем говорит: «Это очень глубокая мысль, я над этим тоже очень много думал. А мне кажется, что город — это, прежде всего, социальные группы. Каковы социальные группы — таковы и города. Возникает вопрос: поняли они друг друга или нет? Сразу ответить на этот вопрос невозможно. А когда они потом начнут создавать целостную концепцию, где все это будет замешано, станет ясно, что они друг друга не поняли, потому что социолог не пробовал воспроизвести ту идеализацию, то представление о человеке, которое туда закладывал психолог, и не пытался сопоставить его со своим взглядом на проблему, противопоставить их. Первый шаг в решении нашей задачи и заключается в том, что каждое представление о человеке, с точки зрения проблемы города, должно быть выделено, зарисовано, восстановлено. А дальнейшая работа при построении объекта из разных предметных представлений заключается в том, что эти выделенные мысли надо будет соотносить, сопоставлять друг с другом и противопоставлять. Х.Х.: То есть объединение строится на сопоставлении? Ю.В.: Да, но там много самых разных процедур. Иногда оказывается, что представление надо будет преобразовывать. Потому что психолог, например, говорит о пространстве, о том, как сознание надо организовывать, а ситуация в конкретном городе более страшная: там просто вообще нет рекреационных зон, люди себя чувствуют как загнанные лошади, находясь в более сумасшедшем состоянии, чем японцы. Японцы-то добровольно в таком режиме живут, а мы по незнанию все невротики. Вот о чем речь. Теперь переходим к лекции 2 (до этого я отвечал на вопросы). В прошлый раз я показал, что фактически введение в схему деятельности, в деятельностную онтологию привело к тому, что появилось утверждение: деятельность является предельной онтологией. В каком смысле это предельная онтология? Мы говорим «предельная онтология», когда нужно ответить на вопрос: где то или иное вещное образование существует? Что является предельным основанием существования той или иной вещи? Когда мы говорим «деятельность», «всё существует в деятельности», то мы на этот вопрос отвечаем. Но у данного утверждения есть еще ряд других, очень важных следствий. В частности, представление о деятельности как предельной онтологии предполагает такое рассмотрение всей истории развития человечества, когда всё, что происходило в плане развития наук, религиозной формы мышления в совершенно разные ее периоды, может быть представлено и описано как разно-устроенная и сложноорганизованная деятельность. В оппозицию этой точке зрения сразу была сформулирована другая, что вообще онтологий много, по крайней мере исторически, потому что наряду с деятельностной онтологией существует онтология природы, и на ней развиваются все естественные науки. Причем я говорю не о том, что люди это просто декларируют, хотя они могут декларировать всё, что угодно. Мы в этом смысле уникальные существа, потому что декларируем часто то, что прямо расходится с тем, как стр. 50 на самом деле мы действуем и мыслим. А я говорю, обсуждая онтологию, про некоторые основания того, как строится вообще человеческая мысль. И основное направление, на котором формируются до сих пор все естественные науки (исключением являются небольшой ряд инженерных наук, экологических подходов и новые подходы в географии), именно таково: в силу того, что люди работают в «машинах» своей науки, они считают природу объективной данностью (почти по Спинозе), изменяющуюся во времени и в пространстве, но существующую вечно. То есть для них предельным основанием является природа. Точка зрения, предполагающая существование только одной предельной онтологии, называется онтологическим монизмом. Его сторонники считают, что есть только одна предельная идея, определяющая устройство мира, человека и форм его материальной жизни. Противостоит ему онтологический плюрализм, где считается, что таких систем много. В частности, один из вариантов онтологического плюрализма проповедует очень интересный методолог Виталий Яковлевич Дубровский, который занимался деятельностным подходом в инженерно-психологическом проектировании. В книге, написанной им совместно со Львом Щедровицким, утверждается, что существует, по крайней мере, три онтологии, не связанные друг с другом (то есть непонятно, как их связать): онтология природы, онтология деятельности и онтология духовной субъективности, куда включались и религиозные формы мышления. Там же он еще раз подчеркнул, что в естественных науках заложен такой онтологический взгляд: единственное, что существует, — это природа. На этом построена вся идеология инженерных наук и определены формы работы с природным материалом. Обратная точка зрения заключается в том, что человечество в рамках своей деятельности уже так захватило материал природы, что вернуться назад к равновесным состояниям, изъяв из нее человеческую деятельность, невозможно по двум причинам. Во-первых, невозможно социально, потому что это приведет к массовой нищете, голоду, войнам и бунтам. Мне один человек рассказывал: «Мы обследовали город Электросталь и выяснили, что в наших телах и у наших детей около 20% тяжелых металлов, мы их в себе носим, город так заражен, что дальше некуда». Но с тех пор за три года ничего не изменилось. Единственное, что придумало городское начальство, — пригласить большую группу социологов и психологов для разработки концепции города. Оказалось, единственное, что можно сделать, — это расселить людей за городом, построить коттеджи. Но эта констатация — только начало. Дальше выявилось самое трудное: 1) что- то нужно делать с лидирующими производствами, которые дают валюту, кормят город и людей. Если их остановить, будет бунт; 2) специальная группа приглашенных биологов посчитала, что если даже производство на 50 лет остановить полностью и производить специальные очистительно-восстановительные работы, город за эти 50 лет в равновесное состояние не вернется. Таким образом, мы попадаем здесь в область анализа систем, выведенных человеческой деятельностью из равновесного состояния. стр. 51 С точки зрения системного подхода, природная система уже никогда не вернется в то же самое состояние, из которого она была выведена. Следовательно, надо решать конструктивно-инженерную задачу, в какое другое, более или менее равновесное состояние, эту систему можно привести. Меня поразил один случай, потому что он показывает воочию различие структур мышления. Японцы предложили в Иркутске продавать им байкальскую воду в бутылках. Им отказали: байкальская вода — наше достояние. — Если она достояние, зачем вы строите целлюлозный комбинат? — При чем тут комбинат, мы же там заложим потрясающую систему очистки! — А вы разве не понимаете, что вода, которая получится в результате деятельности комбината, и вода, которую миллионы лет фильтровала природа, несопоставимы, у них химическая структура разная. Если вам всё равно, какую воду пить — байкальскую или ту, которая капает из ваших «самогонных» аппаратов (очистительных), давайте мы всё организуем: байкальскую воду у вас будем покупать, очистительную аппаратуру вам построим, и вы будете туда заливать воду из болот или из луж собирать: какая разница, загаженную целлюлозную воду перерабатывать или из луж ее возвращать в такое же состояние? За всем этим стоит радикальное понимание, что никакой природы в чистом виде на самом деле нет (если исходить из первой позиции, считающей предельной онтологией деятельность). И точно так же получается, что никакой вещи самой по себе нет, что всегда мы к «вещи в себе», к объекту выходим через тот или иной предмет. И с природой — каждый раз, когда мы хотим до самой что ни на есть чистой природы дотянуться, сталкиваемся с той или иной социальной организацией деятельности. Это первый план. Второй план заключается в том, что все наши представления — тоже определенный продукт человеческой деятельности. Начиная даже с самого слова «природа», потому что русское слово «природа» (это очень интересная калька от древнегреческого «фюзис») специально создавали наши монахи, очень хорошо зная латынь и греческий. Итак, получается два плана. С одной стороны, то, через что мы смотрим, — наши глаза и наше сознание — организовано исторической деятельностью. (Мы просто этого не понимаем, понять это очень сложно, для этого надо совершить чудовищную работу — возвращаться к истокам того, что тобой было получено естественным образом от семьи или в результате образования.) С другой стороны — сама так называемая природа есть природный материал, охваченный уже деятельностными системами, в том числе и оестествленной, то есть превращенной в некоторую культурную привычку и стереотип отношения. Х.Х.: А вращение Земли? Ю.В.: Вы о чем говорите? О вращении Земли, которое вы представляете? Очень хороший вопрос. Я на него отвечаю так. Меня в свое время поразило, что в Английской королевской академии до сих пор есть общество, причем очень развитое, которое стоит стр. 52 на точке зрения, что Земля плоская. Они утверждают, что Земля неподвижна и плоская. У них написана масса томов, там лучшие математики работают. Это что показывает? Земля как урфеномен (uhr- phenomen) неподвижна, говорит Гуссерль. Ребенок рождается с переживанием, что Земля неподвижна. Для него это очевидный факт. Самое интересное, как человек доходит до понимания того, что Земля вращается. Я при этом не отрицаю и йогические системы, которые постепенно приходят к знанию того, как ощущается вращение Земли. Но это надо конкретно с йогом разговаривать, потому что за этим стоит очень сложная духовная работа, деятельность, в результате которой он стал это чувствовать. Ваш пример показывает, что все мы так устроены, что говорим: «Но Земля-то движется!», а ответить на вопрос, за счет чего мы получили это знание и как его используем, не можем. Дальше возникает еще более серьезный вопрос: «А для какого типа работы, для решения какой задачи нам нужно знание, что Земля движется?» Например, если осуществлять военную операцию в определенном месте и в определенное время, надо исходить из прямо противоположного представления. Оказывается, всякое знание необходимо в определенной ситуации. Нет общих знаний, которые были бы аксиомой по типу 2+2=4. Этот пример блестяще разбирает Лебек: — Давайте обсудим разные аксиомы. — А что такое аксиома? — Ну вот, пожалуйста, как вы можете опровергнуть 2+2=4? — Очень просто. Всё зависит от того, что с чем складывается. Например, если сложить двух лисичек с двумя зайчиками, то останутся две лисички. Это означает, что на самом деле всё это тоже скультивировано Новым временем. Двумя идеями. Во-первых, существует природа, которая независима от нас и вечна. Наша мысль, какой бы она ни была, всегда субъективна, а природа объективна. И во-вторых — массовая система образования. Нас прогоняют по одинаковым учебникам, в ходе обучения мы согласовываемся друг с другом при решении задач. И поэтому такие вещи, как 2+2=4, у нас уже существуют в виде аксиом. Но есть и более сложный план, вы в прошлый раз этот вопрос задавали: «Как быть с Богом, с религией?» Существуют очень интересные книги, например книга Лотце «Бог и природа», где обсуждаются вопросы собственно теологических онтологий. Что здесь важно? Если стоишь на точке зрения деятельностного монизма, то она означает, что деятельность — это отнюдь не технологические системы (заводы, трубы — это технологии). Если брать схоластику, нужно обсуждать, что такое для Фомы Аквинского «actum purum» — чистый акт. (Этот вопрос надо разбирать отдельно, я здесь просто кратко всё изложу, анализируя вопрос об онтологическом монизме.) Оказывается, что люди либо встают на точку зрения примитивных антропологических представлений, считая, что Бог — это человек, только больших размеров, с более ост стр. 53 рым зрением, вечный, а если это не так, то возникает колоссальной сложности проблема: как мыслить Бога? На мой взгляд, схоласты придумали гениальную вещь (поэтому я про нее и говорю), утверждая, что Бог — это чистый акт (actum purum — лат.). Но с этой точки зрения, там уже содержится деятельностный подход. только выраженный совершенно в других структурах и других идеях. Это тот же самый деятельностный подход, потому что это идея акта. Для схоластиков Дух Святый не что иное, как идея энергии, что у Аристотеля — в точном виде деятельность, потому что деятельность мышления он обозначал энергией (у него «энергия» происходит от «еn» и «ergon» — «то, что находится внутри работы, внутри тела»), Я это всё излагаю, чтобы наглядно показать, что такое онтологический монизм, который означает, что запускается программа, требующая пересмотра взглядов вообще на всё, что происходило в истории человечества. Если человек заявил, что предельной онтологией является деятельность, то дальше ему придется забираться в Новое время и убедиться, что онтологию природы придумали три человека — Галилей, Декарт и Бэкон, она у них в работах прописана и отработана. Как только они ее создали, она была запущена сначала в университеты, а потом — в школы, и после этого человечество стало совершенно уверено, что существует природа, а до этого существовало колоссальное расхождение между идеей природы у Аристотеля (?????) и идеей культуры, которая формировалась в соответствии с латинским языком. У Ахутина (очень интересный человек) есть блестящая книга на эту тему. Но, по всей видимости, придется забираться и дальше — выходить к более ранним представлениям и обсуждать, что там являлось деятельностью и как она понималась в самых разных измерениях. Например, существует патристика, которая задает православно-ортодоксальные представления о том, что такое духовная деятельность. Я имею в виду, прежде всего, Максима Исповедника с его представлениями о молитвенной форме жизни человека. Или схоластов, у которых прекрасно отработан достаточно сложный вопрос, как вообще человек понимает Бога, что есть Бог, и как человек Его познает. Здесь нет другого пути, кроме как использовать определенные деятельностные представления. Иначе человек просто будет заниматься очень распространенными, на мой взгляд, в интеллигентской среде фантазиями, то есть будет представлять себе Бога в виде большого толстого доброго дяденьки, который должен ему вот-вот руку протянуть. Либо надо восстанавливать всю эту культуру... Из этого следует, что вводимая предельная онтология всякий раз задает очень сложную программу проработки, которая еще должна быть определенным образом развернута и задана. Утверждение деятельности как предельной онтологии предполагает также показ без искажения. Наоборот, за счет выделения принципиально тонких и неразрешимых до этого вопросов, другие онтологии, в частности, онтология природы и онтология Бога, могут быть включены в деятельностную онтологию и вытекают из нее. стр. 54 Правда, после этого встанет вопрос о том, что там понимать под деятельностью и на какой деятельности ставить акцент. Например, деятельность Средних веков — это иерархическая структура, моделью, сердцевиной которой являлась деятельность монастыря с основной заповедью «молись и работай» (ore et labore), которая задавала определенный режим, в том числе и повседневной жизни А, скажем, деятельность XX века и прежде всего та ее структура, в которую попала наша страна, — это технологический техницизм, где все виды деятельности Замещены социальными и машинными технологиями, а субъективно-духовный момент, который необходим во всякой деятельности, редуцирован, как бы вынесен. То есть когда будет сформировано представление о деятельности, как о предельной онтологии, нужно будет еще двигаться по разным историческим периодам и восстанавливать понимание того, что из себя представляет каждый из данных фрагментов деятельности. Х.Х: 2000 лет назад уже был в основном решен, но до сих пор еще решается вопрос о спасении: спасается человек делами или верой, или, выражаясь вашим языком, предельной онтологией является деятельность или состояние? Ю.В.: А это неправильно. Для меня вера — это... X.X.: Вера — это состояние... Ю.В.: Когда люди говорят: «Вера — это состояние», они делают ошибку психологизма, потому что убирают из веры объективное онтологическое содержание. Тут есть один очень интересный подтекст, причем содержательно и прямо по теме моей лекции. Когда Коллингвуд прочитал «Психологию религии» Джемса, он пришел в ужас и сказал, что психология — величайшее мошенничество XIX века. (Коллингвуд был законченным, типичным, на мой взгляд, представителем Оксфордской научной школы конца XIX века). Его точка зрения: введение утверждения, что вера есть состояние, приводит к тому, что из веры убираются собственно онтологические, сущностные моменты, так как основная проблема веры в том, как человек порождает мир, это обеспечивается верой. Вера — не состояние, а сложнейший духовный акт, следовательно — деятельность. Для меня духовный акт и есть содержание деятельности. Я уже сказал, что для меня деятельность — не машинно-образная технологическая процедура. Это, так сказать, к советской технократии претензия, это в ее понимании деятельность — гигантские пирамиды людей, которые как бы «крутят одну большую мясорубку». Некоторые люди до сих пор хотят продолжать так жить, но это, впрочем, на их совести. Но вернемся к вере, которая есть сложнейший духовный акт и загадка которого в том, как человек вводит в ситуации, отсутствующее для других людей, некоторое объективное содержание, начинает к нему относиться и с ним работать как с реальностью? То есть, грубо говоря, каким образом порождается реальность. Итак, я могу говорить об этом только как о деятельности, потому что, на мой взгляд, никакими психологическими закорючками типа «состояния» или «присутствия» этого не объяснишь. стр. 55 И далее. Вы по поводу Св. Писания ошиблись. А я, как человек, двигающийся между органонами и канонами, этого пропустить не могу. В своей книге владыка Анатолий Блюм (представитель православной ортодоксальной церкви в Англии, умнейший и тончайший человек) обсуждает тезис «Вера без дел мертва есть»: если вера не вплетена в форму той или иной работы, она приводит к бесовскому искушению, ко злу. Х.Х.: Вопрос этот решен еще апостолом Павлом. Вера без дел мертва, но и дела без веры... Ю.В.: Отлично, и обратная процедура... И дела без веры... Х.Х.: Тогда утверждая, что вера — это деятельность, надо просто разделить уровни деятельностей... Ю.В.: Это уже другая проблема... X.X.: Они же принципиально отличаются, есть же деятельность и деятельность. Ю.В.: Естественно! Я же про это и говорю. Если мы, например, начнем обсуждать, что в Средние века представляла собой деятельность данной социально-общественной системы, мы придем к определенному адресу устройства этой деятельностной системы (монастыри и королевства, борьба греков и латинян, походы против мусульман). А если мы передвинемся в советский период или в нынешний, мы увидим совершенно другую структуру. В этом смысле вы правы. Но я обсуждаю всего один тезис, что деятельность является предельной онтологией. А то, как она будет представлена, зависит, конечно, и от эпохи, и от того, где она происходила. Для меня бесспорно, что деятельность в Средние века по своему характеру, ритму и содержанию резко отличается от технологической деятельности на советском заводе. И даже более того, возникает такой парадокс, что функционирование на советских заводах сплошь и рядом деятельностью как таковой не является, поскольку там люди выступают как придатки машин. Мы проводили организационно-деятельностную игру (ОДИ) на КАМАЗе и это увидели. Люди там не осуществляют целеполагания, потому что у них отсутствуют средства анализа того, что они осуществляют. Более того, если человек начнет задумываться: «А что я здесь делаю, на КАМАЗе?» — то он просто не сможет там работать. Парадокс именно в том, что в Средние века, по крайней мере в монастырях, деятельность-то точно была. (Например, сельскохозяйственная революция в Италии XIII-XIV веков была вызвана деятельностью бенедектинских монастырей, поскольку они создавали образцы разведения различных агрокультур и стали их распространять.) Вернемся к нашему основному утверждению. Если деятельность является предельной категорией, то она оказывается своеобразным «шампуром», с помощью которого я могу двигаться в совершенно разные исторические периоды и восстанавливать там самые различные основания, не взрывая и не ломая их. X.X.: Чтобы была деятельность, должен быть субъект. Следовательно, либо субъект — предельная онтология, либо деятельность. Субъект невозможен без деятельности, а деятельность без субъекта, то есть предельной онтологии как таковой, не существует. стр. 56 Ю.В.: Для меня это не так. Для меня предельная онтология существует, потому что у меня есть подозрение, что нет никакого другого способа познать человечество, кроме мышления, только духовного мышления. Мне нужно понимание деятельности как предельной онтологии для того, чтобы уметь втягивать в мое сознание, не разрушая, совершенно разные культурные основания и эпохи, и в них двигаться. Это первое. А теперь второе: на мой взгляд, Вы абсолютно не правы по поводу отношения деятельности и субъекта. Субъект—объект — это старая кантианская категориальная пара. В немецкой классике деятельность появилась не как предельная онтология, то есть видение объекта, а как категория! Для Канта совершенно жестко существовала пара субъект—объект. Она определяла основную психологическую установку, то есть способ познания: есть субъект, то есть тот, кто осуществляет познавательную деятельность, при этом он не эмпирический человек, а определенная идеальная структура, которую конкретный человек сможет реализовать, если захочет, заняв эту позицию. И есть независимый от него объект, что-то из этого объекта человек схватывает за счет того, что у него есть категории, а что-то в рамках этого объекта является «вещью в себе», как утверждал Кант. На этом строится объективность всякого познания. Хотя уже была проблема Коперниковой революции, по поводу которой Кант в начале «Критики чистого разума» утверждает: после того, как не получилось в рамках определенной модели (птолемеевской) объяснить все имеющиеся факты движения планет, пришлось изменить сам тип установки (модель Коперника). Фихте же начинает утверждать: объект является таким же продуктом и конструкцией деятельности, только эти конструкции создаются не конкретным человеком, который там в данный момент стал вглубь смотреть, а процесс познания — это деятельность, распределенная в истории поколений. Рождаясь, мы живем в семье, потом — школа, университет, и в результате прохождения системы образования через нас филиируют идеи. (Филиация — связь, преемственность, — лат.) Эти филиирующие идеи часто определяются тем, что мы получаем определенные конструкции объекта, идеальные видения, то есть с точки зрения Фихте, объект создается в истории. Дальше появляется Шеллинг и вводит очень интересную фигуру, утверждая, что, по всей видимости, в какой-то мере правы оба: и Кант, и Фихте. Но, с точки зрения Шеллинга, Фихте более прав, чем Кант, поскольку действительно существуют такие периоды в истории, когда объект создается, творится. Но надо говорить, считает Шеллинг, о так называемом «субъектообъекте», который, с его точки зрения, и есть деятельность. Таким образом, Шеллинг впервые ввел в философию идеализацию деятельности, считая, что деятельность — такое образование, которое в старом кантовском смысле невозможно разложить на субъект и объект. Почему, спрашивается, нельзя? Я субъект, в руке у меня палка, передо мной бегает стадо баранов, я подгоняю их палкой — почему стр. 57 нельзя? Потому что деятельность, говорит Шеллинг, это такое образование, в котором создается, творится сам объект самим тем или иным духовным существом, то есть субъектом. За категорией «субъектообъект» прежде всего стоят предикабилии «субъективное» и «объективное». А разделить в деятельности субъективное и объективное невозможно, потому что субъективное всегда может объективироваться. Х.Х.: Значит деятельность обезличена, поскольку она существует сама по себе? Ю.В.: Действительно, с одной стороны, приписывается объективное существование деятельности, и она начинает рассматриваться как реальность. Деятельность есть реальность, до этого она существовала как идеальная действительность, а теперь утверждается: реальностью является деятельность. А вот по поводу обезличенности отнюдь не всякий эмпирический человек может осуществлять ту или иную деятельность, которая объективирована и представлена. Вроде бы совершенно понятно, что осуществлять деятельность, например, «Виртуозов Москвы» отнюдь не всякий может, но нас это не возмущает: «Это ясно, это же лучший уровень». Но так же везде! В этом смысле, наоборот, мы стоим на позиции предельной персонализации деятельности, потому что всё определяется тем, какая конкретно деятельностная система описывается. Есть деятельностные системы, которые предельно обезличены, скажем, советский технологизм. А есть, наоборот, деятельностные системы, где уровень развития субъекта является первичным. Но начинать надо все равно с того, что существует та или иная деятельность с ее объективным содержанием. В этом смысле исполнение музыкальных произведений композитора, творящего музыку, — это вполне определенный уровень объективной реальности, которая имеет свои законы и свои принципы построения. Совершенно понятно, что далее предъявляются определенные требования к человеку, который либо способен эту реальность порождать и в ней существовать, либо нет. Я хочу напомнить удивительно красивую мысль В. Гумбольдта, которую перефразировал Г.П. Щедровицкий: «Не человек порождает деятельность, а деятельность овладевает человеком». В русле идеи Фихте о филиации идей существует определенный уровень искусства, которого человек достигает, Требуется колоссальная, тяжелейшая работа, чтобы встать в уровень с самыми высокими творениями: сначала надо для себя еще открыть традицию, потому что часто традиции, в которых передается подлинное искусство, скрыты. Либо я превращаюсь в орудие и инструмент духа, и дух через меня движется, либо там другое происходит... Но с этой точки зрения, объективной реальностью является деятельность. X.X: Вы применили совершенно искусственный прием. Допустим, существуют материя и движение. Нет материи без движения, и нет движения без материи, а существует некоторая «движематерия»? Это же искусственный прием. Вы не ответили на мой вопрос. Ю.В.: Наоборот, я к нему пришел. С движением и материей вообще всё значительно сложнее. Над этим сейчас, собственно и бьются физики. Оказалось, что дело не в материи, а в типах материальности стр. 58 и идеальности движений, и что эту проблему все равно решать надо. В.И. Ленин ее не решил, вы-то берете из произведения Ленина... Х.Х.: При чем здесь Ленин? Ю.В.: Ну как же — нет? Это его формулировка. X.X.: Это Энгельс. Ю.В.: Сначала Энгельс, потом Ленин, это его последний рубеж. Но дальше оказалось, что проблему связи материи и движения и этого категориального отношения надо решать. Над этим сплошь и бьются: каким образом различить всякие типы материализации движения. А когда я говорю о материализации движений, о формах материальности, я фактически и строю этот синтез, тот же самый, который построил Шеллинг... X.X: Материалисты тоже так сделали: ввели понятие организации материи и движения... Ю.В.: Давайте говорить про меня, а не про материалистов. Х.Х.: Это искусственный прием, когда механически соединяют слова. Ю.В.: Чем отличается искусственный прием от неискусственного? Неискусственный определяется только одним: всегда создается новая идеализация. С чем связан софизм? Просто строится склейка из понятий — до этого люди различали субъект и объект, а тут появляется какой-то чудак и говорит: не надо это различать. Это типичный пример софизма. Чем отличается от софизма конструктивно-логический прием? Вводится новая идеализация, в которой снимаются неразрешимые парадоксы, не снимавшиеся при использовании предшествующей пары понятий. Что в этом плане позволяет утверждать, что введение Шеллингом конструкции субъектообъект не является произвольным, искусственным? Особые случаи, которые в деятельности наиболее распространены, когда невозможно ответить на вопрос, что субъективно, а что объективно. Когда философ или теолог создает новую конструкцию за счет веры и она начинает определять его реальные ориентиры в жизни, то возникает неразрешимый парадокс с точки зрения категорий субъект-объект: то, что он создал, — это объективно или субъективный его домысел? Невозможно ответить. Эти парадоксы возникают из необходимости определить, что, как мы считаем, происходит объективно, а что — лишь субъективно, в наших головах. Они были разрешены Шеллингом 200 лет назад. Просто у нас так вся программа движется, какой-то прорыв в категориальных основаниях обычно задерживается лет на 200, не успевает. Разрывы между философией и наукой. А он сформулировал это 200 лет назад, когда дошел до понимания, что есть такие моменты и элементы деятельности, когда возникает парадокс, заключающийся в том, что творит или движется субъектообъект, который невозможно разделить. Нужно считать, что исходной является деятельность, а дальше вводить специальные процедуры: субъективацию, где человек, личность вытягивает себя из слоя деятельности, из этого субъектообъекта, и осознает, определяет, кто есть он, и объективацию, за счет которой выясняется то объективное, что осуществилось. стр. 59 И тогда оказывается, что утверждение по поводу субъектообъекта делается изнутри самой деятельности. Разделение на субъект и объект происходит из внешней позиции: вот я сижу на стуле и говорю: «Ясно, у доски стоит субъект и чертит мелом на доске объект». А если я сам нахожусь внутри структуры деятельности — строю философскую теорию, как Шеллинг, или создаю новые знаковые формы, то, оказывается, в этих случаях разделение на субъект и объект невозможно, мы имеем дело с чем-то иным, с чем надо работать по-другому. Это и осознал Шеллинг. Перейдем на современный уровень. Если мы начинаем работать с некоторой деятельностью и реальностью, в особенности внутри нее, то обнаружение собственной субъектно-объектной точки зрения, которая позволяет мне от других отличаться, оказывается делом колоссальной сложности. И это, например, понятно на той бессмысленной структуре, которой является парламент, — бессмысленной, с точки зрения именно работы, а как институт очень даже осмысленной. Смотрим мы на работу депутатов и спрашиваем: «Почему все так происходит?» А объясняется всё просто: когда возникает коллективная деятельность, очень трудно обозначить свое место в ней и отграничиться по отношению к другому человеку. Отграничение это в рамках данных представлений осуществляется при помощи специального позиционного языка анализа, при помощи значка позиции. Это означает, что человеку, который движется в какой-то своей логике, организует коллективную деятельность, нужно ответить на вопрос: из какой позиции он делает то или иное утверждение, как он в этой деятельности определяется? То есть провести процедуру самоопределения и тем самым задать свое видение, свой используемый тип средств и за счет этого различаться с другими возможными позициями в рамках данной деятельностной структуры. И с этой точки зрения, по-другому быть не может, потому что при попадании в нестандартную деятельностную систему, когда мы начинаем ее планировать, организовывать и осуществлять, самым важным оказывается момент самоопределения и понимания других позиций, их разделения и противопоставления. Поэтому позиционный язык прямо противостоит идее разделения деятельности на субъект и объект, но очень хитрым образом идею субъекта снимает. Если, например, взять русский язык, сформированный под влиянием древнегреческого, и который умнее нас, то откуда здесь появился термин «субъект»? В переводе с латинского буквально он означает «подверженный», тот, кто чему-то подвержен. Это интереснейший момент. Это слово произошло, в свою очередь, от аристотелевского upodeikmenon, в переводе с греческого означающего «подлежащее», «то, что подлежит» какому-то преобразованию. Потом всё это перекочевывает в латынь и оттуда через формальную логику и немецкую классику (как идея субъекта) доходит до нас через школьную философию. И мы все страшно радуемся тому, что мы — субъекты. А стоит-то за этим, во-первых, разделенность субъекта и объекта, а во-вторых, в этом вообще отсутствует личность. Чтобы обсуж стр. 60 дать идею личности, надо анализировать, каким образом человек определяется в деятельности, как он вводит, задает свою позицию. Если обсуждать эту традицию, то откуда, например, появляется значок позиции? Из патристики, из идеи «upostasiV» (ипостаси). Именно здесь лежат все корни персонализма. Что предполагает значок позиции, когда мы организуем деятельность? Не членение на изолированные субъект и объект, а обозначение своего необходимого места, которое я должен сопоставить с другими идеальными местами и противопоставить им. Вводя новое представление, я продолжаю отвечать на ваш вопрос. Когда Шеллинг утверждал, что существует деятельность как субъектообъект, он тем самым зачеркнул членение Канта на субъект и объект. И это потребовало создания новых средств для выявления субъекта, для самовыявления того, что у Канта называлось субъектом, и для введения новых принципов работы с объектом. И в качестве нового средства выявления личности, персональной формы деятельности был создан позиционный язык. Чем этот язык невероятно удобен и силен с прагматической точки зрения? Дело в том, что все типы современной деятельности принципиально полипозиционны. Когда я лет десять назад был на Международном кинофестивале документальных фильмов, я впервые обратил внимание на то, сколько длится заключительная часть зарубежных фильмов, где перечислены все, принимавшие участие в их создании, то есть сколько существует профессиональных рубрик, определяющих современную киноиндустрию. Я насчитал у них до 160 типов такой профессиональной работы (у нас — полтора-два десятка. Причем два десятка — это уже что-то грандиозное, типа Бондарчука на Бородинском поле). Это иллюстрирует очень серьезную вещь — полипрофессиональное, мультиколлективное устройство организации деятельности, где существует масса дополняющих друг друга позиций. И мощность деятельностной системы определяется позиционными структурами, которые обеспечивают осуществление этой деятельности. Казалось бы, это старое положение о разделении труда (чем более качественный продукт создается, тем более дробным должно быть разделение труда). Но в XX веке всё это переменилось, поскольку создается синтетический продукт, например, в области искусства, а это ведь не мануфактура, где всё разбито на отдельные процедуры и операции, а творческая ситуация, где каждый решает сложную творческую задачу по осуществлению сложно прогнозируемого воздействия данного произведения на сознание людей. Для решения подобных задач такое средство, как субъектообъект, не годится, поэтому и вводится совершенно новый подход к анализу деятельностных систем, элементом которого является позиционный язык. Он очень важен, по крайней мере, с трех точек зрения. Во-первых, позиционный язык задает включение личности в деятельность, поскольку каждый человек с самого начала эту деятельность прогнозирует и программирует. Так как система деятельности — коллектив стр. 61 ная, там присутствует много личностей, значит очень важно каждому определить свой творческий ракурс ее осуществления. Занимая определенную позицию, каждый определяет свой способ понимания деятельностной ситуации, какого типа задачи он здесь как профессионал будет решать и какие средства использовать. Во-вторых, данная система позиций позволяет организовывать коллективную коммуникацию. Основная трудность работы полипрофессиональных коллективов (и это подсчитано американцами) в том, что 80% времени уходит на говорение. Люди собираются, и начинается старая бессмысленная процедура определения понятий. И вот определяют, определяют, а после этого какой-нибудь ехидный человек говорит: «Ну ладно, понятия определили, а что делать-то будем?» Понятия отодвигают и начинают всё заново. С чем это связано? Дело в том, что определение понятий строится по процедуре формальной логики (и в этом ее сила), а составление тезауруса (словаря) понятий не позволяет организовать полидисциплинарный коллектив, потому что эта задача гораздо сложнее. В таком коллективе люди должны осуществлять функционализацию, то есть определять свою функцию в этой деятельности относительно других людей и объекта деятельности в целом. Это то, с чем столкнулись американцы при проектировании тактики рассыпного боя. Такая была очень интересная разработка, которую они создавали 20 лет, и пришли к выводу, что в тактике рассыпного боя принципиальным является понимание каждым боевой задачи в целом и нахождение в этом целом своего собственного места. Работа в этом случае осуществляется, по крайней мере, в двух, а то и в трех уровнях. Боец должен четко определять и видеть свою функцию и одновременно имитировать и восстанавливать видение боя в целом, так как в случае поражения напарника или возникновения другой непредсказуемой ситуации ему придется менять свою функцию. Таким образом, позиционный язык позволяет обнаруживать функциональные отношения в поликоллективной структуре. Обычная форма организации военного дела предполагала превращение человека в винтик и закрепление за ним одной функции. Новая военная доктрина и идеология Пентагона потребовала психологии и всего остального. Оказалось, что часть людей научить этому просто невозможно, не способны, они очень хорошие исполнители, хорошие винтики, а учить другому мастерству надо было очень давно: в детском саду, школе и т.д. Здесь требуется виртуозная коллективная работа, человек должен прекрасно видеть свою функцию в любых меняющихся контекстах, а тактика рассыпного боя характерна тем, что контексты все время меняются, поэтому плывет и функция. И нельзя сказать заранее, что тебе нужно делать, то есть невозможно действовать по способу согласования понятий, когда все собрались, и один солдат говорит: — Я буду всякого упавшего колоть штыком. — О, прекрасно! — записали, — всегда коли! Так действовать невозможно. А приходится делать совсем другое: постоянно анализировать целое, в нем определять свою функцию и, если целое ломается, осуществлять перефункционализацию. стр. 62 Позиционный язык как раз и позволяет сразу начинать работать с функционализацией. Человек со своей позиции четко определяет, как он видит деятельностное целое, и кто он сам в этом. Здесь ставится традиционный вопрос: «а кто это говорит?», — требующий очень четкого ответа. За этим стоят очень сильная философия и этика: каждая несет в себе момент истины, обязательно несет, но все глупости возникают, когда люди не указывают другим, из какой позиции они эту истину принесли. Если кто-то на весь земной шар сообщает, что вот это всё вообще именно так, это означает, что у него нет ключа к пониманию проблемы. Здесь требуется сложная работа, которая называется техникой позиционного самоопределения. И это уже практический аспект того, как, исходя из деятельности как предельной онтологии, работать с деятельностными системами, например, с помощью позиционного языка самоопределения. Работа строится так, чтобы каждый человек указывал свой ракурс выделения и схватывания целого. Исходя из этого, находясь вне деятельностной системы, снаружи, в принципе невозможно дать, так сказать, объективное описание этой системы в том смысле, в каком можно, скажем, описать столы и стулья в аудитории. То есть попытка описывать, как на самом деле, — это запрещенный прием, так как приводит к позиции Господа Бога. Только Он знает, как на самом деле, это Его прерогатива. А человек, характеризуя ту или иную конкретную ситуацию, тот или иной контекст работы, то или иное знание, всегда говорит из определенной позиции и, следовательно (опять возвращаемся к шеллинговскому субъектообъекту), его понимание деятельностного контекста определяется профессиональной подготовкой, используемыми им средствами и целевой направляющей. Это исходный момент, самый важный. С этой точки зрения, объективного, натурального, которое можно взять и пощупать: «А, всё ясно, что это такое!» — не существует. Если работает много профессионалов, то каждый — профессионал в своем деле, и, вследствие этого, каждый понимает что-то. Об этом еще Маркс сказал, что в силу своего высокого профессионализма каждый человек обладает профессиональным кретинизмом. Каждый профессионал, участвуя в построении коллективной работы, должен определить свой собственный аспект, который обязательно должен пониматься и приниматься другими участниками. Это не значит, что при этом исключена критика, наоборот — критика обязательно происходит как раз за счет столкновения разных точек зрения. При этом запрет «Как на самом деле — знает только Господь Бог» срабатывает очень сильно, то есть приводит к тому, что деятельностная система выстраивается каждый раз как живая, в результате живой неповторимой координации разных пониманий и разных отношений. Иначе и невозможно. То есть люди координируют свое мышление, понимание и видение в ходе организации совместной работы точно так же, как в тактике рассыпного боя, только там есть особый, очень сложный момент, что вся эта координация осуществляется в ходе самого действия. стр. 63 Здесь возникает ряд очень занятных и невероятно содержательных моментов. Например, находясь в позиции со звездочкой, я понимаю, что всякое деятельностное целое (тактика рассыпного боя, создание кинофильма, сложная научная работа, программа изучения проблем города, создание концепции по выходу республики из кризиса и т.д.) создается подобным образом. Одновременно обыгрывается та же проблема, которую мы обсуждали, о двух идеях формы в оппозиции к содержанию: сам этот вариативный, сложно составленный позиционный язык является универсальным для задавания и схватывания деятельностных форм. То есть я могу работать в двух планах. Первое: когда я прихожу в сложный коллектив, для меня самое важное — определиться там по поводу собственной функции, чтобы меня «не затоптали», и продемонстрировать ее как важную и необходимую. В ходе такой демонстрации происходит складывание сложного контекста коллективной работы. Но можно работать в другом плане: прикидывая содержание дела, намечать, какой набор позиций в целом здесь необходим. Первый случай всем хорош за исключением того, что он всякий раз строится эмпирически и зависит от того, какие конкретно люди собрались. (Например, в коллективе может оказаться 99% дураков, и хотя они будут выходить к доске, рисовать звездочки, но при этом ровным счетом ничего не произойдет, или — все 20 человек в коллективе занимают всего одну позицию в разных видах и т.п.) Во втором случае (находясь в позиции организатора) нужно заранее прикидывать всю позиционную структуру, а субъективным моментом деятельности в этом смысле будет занятие той или иной определенной позиции: я все могу, творю, мне никто не мешает, и таким образом я осуществляю свою определенную функцию. Объективным моментом деятельности, сказывается, служит сам тип позиционной структуры. Получается, что деятельность объективируется по другим законам, нежели природа. Природу вроде бы до сих пор стр. 64 объективируют в виде материала и движения, только вот энергия сильно мешает. Х.Х.: А информация? Ю.В.: Информацию выдумал очень умный человек — Н. Винер, но с ней-то как раз всё понятно — это процессы коммуникации определенного типа, но не природный материал, с природой всё значительно сложнее. А деятельность объективируется по-другому. Она оказывается позиционной решеткой личностных структур. И субъективные моменты становятся здесь центральными — очень четко начинают расходиться человеческий материал, то есть конкретные люди, и те позиционно субъективно-личностные требования к деятельности, которые должны быть выполнены. Здесь опять можно провести аналогию с рассыпным боем — работа в спецназовских частях этого типа очень высоко оплачивается, и поэтому в Америке очень много желающих там работать. Но попасть туда не просто, потому что задается очень жесткий субъективно-личностный уровень характера осуществляемой деятельности. Обратите внимание, что когда я обсуждаю разные позиции в деятельности, вам необходимо удерживать такое разделение: с одной стороны, есть я, имитирующий те или иные позиции, а с другой — сама идеальная полипозиционная структура. Так же, как со схемой мышления. С одной стороны, я осуществляю разные ходы и способы движения мысли, а с другой — движущийся план знаковых форм. И когда я в этом втором смысле говорю о схеме мышления, то пытаюсь описывать саму деятельность. Так же и в позиционном языке есть определенные идеальные знаковые конструкции — решетки, определяющие саму форму деятельности, и есть способ захождения в эти позиционные места конкретных людей. Деятельность так всё время и строится: с одной стороны, есть ее форма — идеальная полипозиционная структура, а с другой — люди, занимающие места в этой структуре. Таким образом, деятельность объективируется за счет создания подобных позиционных решеток. Допустим, я схватываю и восстанавливаю позиционные решетки, начинаю их видеть. И это значит, что у меня выработалась определенная сверхспособность. Это еще древние египтяне обсуждали. Они понимали, что возникновение иероглифического письма — сложнейшая оккультная революция. Одно дело — смотреть на березу и видеть березу, а другое дело — видеть березу, когда смотришь на иероглиф, ее обозначающий. Мы над этими вещами не задумываемся, потому что письменность нам вменена с детства: я учу своего ребенка читать с полутора лет, и меня так же учили, то есть для нас это существует натурально, естественно. А для египтян иероглифы стали формой борьбы со смертью, в египетской «Книге мертвых» всё это описано. Они понимали, что научить письму — это значит вывернуть наизнанку субъективную способность, то есть заместить непосредственный план восприятия тренируемым, создаваемым искусственно планом. стр. 65 Точно так же вырабатывается способность видеть деятельность (монастыря или рассыпной бой), то есть нужно научиться видеть структуру позиционных разделений Многие профессионалы, организующие коллективы, прекрасно знают, что все люди разные, каждый из них имеет не только уникальные способности, но и капризы. Чтобы уметь ими руководить, надо научиться видеть работу коллектива в целом, где каждый выполняет определенный аспект деятельности. Тот, кто начинает видеть идеальную структуру деятельности, может присваивать себе всё ее объективное содержание несмотря на наличие разных профессиональных предметных позиций за счет вхождения в саму деятельность. Разные позиции в структуре деятельности взаимно друг друга дополняют, то есть люди не просто сталкиваются характерами, а взаимно дополняют друг друга своими способностями. А способность — сложнейший продукт культуры, в который нельзя вмешиваться. Человек приходит к нам или с натренированной способностью или, что называется, с даром, который всегда загадочен. Выстраивание ограничений наших функциональных возможностей — это живой процесс, его невозможно свести ни к мертвому определению, ни к какой-то жесткой конструкции Итак, деятельность объективируется при помощи подобной позиционной структуры. И если я начинаю схватывать эту живую движущуюся форму, то тем самым дальше по законам формы и содержания я получаю ключ к освоению этого разнопрофессионального и разнокультурного содержания, к вхождению в него. X.X.: Что такое рассыпной бой? Ю.В.: Это жесткая структура коммандос, которые в процессе боя не имеют иерархической структуры подчинения, а имеют только целевую программу. Им предписывается только то, что надо сделать, и не регламентируется, как это делать, — расчет на то, что при попадании в нестандартную ситуацию бойцы сориентируются сами. После выхода из боя иерархия подчиненности (чины и должности) возобновляется. Таким образом разделяется социальное пространство и пространство выполнения деятельностной задачи. Что-то подобное рассыпному бою пытались делать наши в Афганистане, но я не знаю результатов. X.Х: А шабашники? Ю.В.: Бригады шабашников — это был наш золотой фонд, наш потенциал «рассыпного боя» в области науки и техники. Всё вышеизложенное дает ключ к освоению всевозможных сложных форм деятельности. А мышление и деятельность — продукты сложной работы коллективно организованных мегамашин. Я придерживаюсь позиции, что индивид не мыслит. Чтобы началось мышление, надо собрать достаточно сложную структуру организованных профессионалов. Меня в свое время поразило, что Эрнст Неизвестный, будучи в Москве, собрал вокруг себя супермозговой штаб (логик Зиновьев, философ Мамардашвили, оккультист Шифферс, философ Ильенков, психолог Давыдов и др.), развиваясь за счет этого и как художник. стр. 66 Когда он попал за океан, то вокруг него опять собрался такой же по силе мозговой центр. Чтобы начать мыслить, видеть пути решения сверхзадач, которые стоят на грани наших предельных возможностей (создание научных концепций, разработка новых технологий, лечение людей, создание новых форм обучения и т.д.), нужно собирать сложно организованный коллективный штаб. Но ведь собрать подобный штаб — дело нелегкое. Мы ведь не люди Возрождения, которые якобы владели десятью разными способами деятельности, в чем лично я очень сильно сомневаюсь (но это неважно, так написано в исторической литературе и тем интереснее). Мы в лучшем случае к 40 годам начинаем только немного что-то понимать в одной области деятельности, где возможен прорыв. Для организации и осуществления прорывов в какой-то области деятельности нам очень важно изучать историю возникновения и традицию работы «Invisible colleges of United States» — американских «невидимых» колледжей. Они с этими проблемами прекрасно разобрались и даже построили на основе этой традиции парадигму управленческой деятельности Если где-то возникает такая «мозговая» группа, социально нерегистрируемая, значит через несколько лет будет захвачен какой- то университет, и господам из этого университета надо побеспокоиться о том, чтобы их не уволили, заменив новыми, более продвинутыми сотрудниками. X.X.: Что такое позиция? Чем позиция отличается от непозиции? Ю.В.: Позиция это или нет — определяется видением деятельностного целого, которое, и это самое важное, связано с определенным типом профессиональных средств. Если при анализе того, что человек говорит и как он планирует свою предстоящую работу, удается выявить его видение целого, которое задается типом средств его профессиональной работы (мышления или деятельности), то это — позиция, и ее тогда можно продемонстрировать другому человеку и самому себе. Далее. Параллельно с позиционной идеей отрабатывается и ряд других идей, в частности, об отношениях между позициями. Сама решетка идеальных деятельностных позиций понятна. А каковы могут быть отношения между ними? Разрабатываемый деятельностный подход позволяет анализировать прежде всего связи кооперации — простейшие связи, когда продукт одной деятельности попадает в другую деятельность и там начинает использоваться. Прослеживание связей кооперации, конечно, случай значительно более простой, чем позиционная координация, обсуждаемая нами раньше, требующая и коммуникации, и еще каких-то отношений (про это я скажу дальше). Кооперация — наиболее простой вариант способов связи в системах деятельности. Но чтобы реально выделять и прорисовывать эти связи, нужно разобраться, что, откуда и куда передается, как это передаваемое можно выделять и анализировать, какие при этом возникают новые связи. Средством анализа связей кооперации выступила специально разработанная идея акта деятельности. стр. 67 X.X: Правомерно ли вводить понятие «продукт деятельности» или можно говорить только о продукте действия? И может ли быть продуктом деятельности сама деятельность? Ю.В.: Этот вопрос я буду дальше обсуждать наряду с другими. Так вот, была разработана специальная схема акта деятельности. Она представляет собой следующее: есть, во-первых, актор, то есть та позиция, из которой осуществляется акт деятельности. Есть процедура преобразования, обеспечивающая перевод исходного материала (ИМ) в продукт. В этом смысле действительно выделяется продукт деятельности, а тот случай, когда продуктом деятельности является сама деятельность, тоже возможен, но тогда надо различать разные типы деятельности: науку, проектирование, инженерию, управление. Та деятельность, например, предметом которой является создание новых систем деятельности, — это управление, но об этом дальше. Итак, есть, с одной стороны, акт преобразования ИМ в продукт (это изображается вертикальной стрелкой). Но, кроме того, есть еще процесс перехода ИМ в продукт. Одно дело, когда я строгаю табуретку, что-то с ней сам делаю. А другое дело — превращение чурбака в ножку от табуретки, процесс перехода ИМ в некоторую продуктивную форму, когда что-то происходит с самим материалом. И в акте деятельности это как-то соединено: то, что я делаю, и как оно преобразуется. Кроме того, всякий акт деятельности связан с наличием в нем целей и определенных знаний, обеспечивающих его осуществление. В акте деятельности существуют задачи, на которые раскладываются цели, там есть специальная процедура под названием «декомпозиция целей». Принадлежностью акта деятельности являются и способности, которые изображаются в виде этаких «штанов» (П). Если человек не имеет соответствующих способностей, то не сможет осуществить данную деятельность. Еще в акте деятельности необходимы орудия. А также в акте деятельности изображают табло сознания с интенциями сознания. стр. 68 Интенция сознания — это такой луч сознания, направленный на разные элементы (изображается усеченной, ополовиненной стрелкой). Интенция сознания может быть направлена, например, на цель и продукт. Наличие в этой схеме табло сознания позволяет уяснить, что в этом акте осознается, а что — нет. Всё это в целом и есть акт деятельности. Выделенные на схеме образования находятся в сложных, группирующихся отношениях. Например, цель противостоит продукту. При обсуждении деятельности эта оппозиция очень важна. Она тоже происходит из немецкой классики — гегелевские йенские лекции по реальной философии этим пронизаны, там всё время обсуждается расхождение целей и продукта. Цель — это идеальный план, намеченный в мышлении или в сознании человека, а продукт — реально преобразованное вещество природы. Цели всегда связаны с орудиями и противостоят им. Орудия всегда приходится противопоставлять целям, различать с ними, потому что постановка тех или иных целей предполагает выбор определенного орудия, которое обеспечивало бы достижение именно этих целей. Но цели не только противопоставляются продукту, но и соотносятся с ним, потому что всякий продукт строится в соответствии с некоторыми определенными жесткими требованиями. Процесс разделения труда по-другому проходить и не может, без этого просто невозможны связи кооперации, которые предполагают включение результата труда одного актора в деятельность другого актора. Есть даже специальное слово — кодифицированный, то есть подпадающий под код определенных требований, продукт. Он изготавливается при помощи вполне определенных орудий. Таким образом, существует цепочка «цель — орудия — продукт», где три эти элемента различены и противопоставлены друг другу. Если разбираться в акте деятельности с точки зрения категорий «субъект—объект» или в другом варианте — субъективное-объективное, окажется, что деятельность имеет субъективные и объективирующие составляющие. Если мы рассматриваем материальную деятельность, то ИМ, орудия, продукт всегда могут быть представлены объективно. А способности, знания, цели и задачи образуют субъективную сторону. Следующий момент. Сам акт деятельности сложно устроен. С одной стороны, он может быть представлен в виде набора операций от дельты первой до дельты икс. Из любого акта деятельности могут выделяться определенные операции, которые дальше могут быть материализованы и представлены в виде процедур. Отсюда начинаются технологизация и автоматизация деятельности. Именно за счет разложения каждой деятельности на набор операций (эти операции могут быть выделены, описаны и представлены), появляется возможность строить новые технологии и создавать автоматы. С другой стороны, в любом акте деятельности всегда есть какие-то составляющие, неразложимые на операции, есть какая-то единая целостная структура самого этого акта. В принципе можно произвести стр. 69 методическую работу, где всё будет выстроено в виде алгоритма, но в общем-то само живое, осуществляемое действие часто строится либо в нарушение алгоритма, либо в нем кроме выделенных операций есть еще определенная форма протекания и связи этих операций, какие-то моменты, связанные с пластикой и динамикой самого действия. Очень интересен вопрос о генезисе, то есть происхождении актов деятельности. Вот на схеме выделен мною набор констелляций. Как этот эклектический набор определяет, что такое акт деятельности, как он возникает? Я уже говорил раньше, что идея акта деятельности достаточно старая, идет, по крайней мере, из схоластики, поскольку определение действия Святого Духа как акта в чистом виде — основная идея схоластов. На самом деле, идея акта деятельности появилась значительно раньше, еще в Древней Греции у Плотина. Выход на идею акта — это попытка деятельностной интерпретации достаточно древней традиции. После схоластики эта проблема возникает сначала у Брентано в его идее понимающей психологии, а потом переходит к Гуссерлю, который обсуждает акт как основной механизм работы сознания. Определяющей характеристикой акта деятельности является то, что он не выполняется по частям, а осуществляется сразу весь, целиком. Этот механизм одновременного возникновения акта называется «эмерджентностъ». Есть даже специальная теория эмерджентности, в которой утверждается о существовании ряда образований, в том числе и деятельности, которые осуществляются сразу, как бы скачком за счет актуализации всей структуры в целом. С категориальной точки зрения, такое утверждение не тривиально, поскольку приводит к вопросу: как быть с категориями процесс— структура? Ведь если мы говорим о процессе, то должны быть последовательность этапов и подведение итогов. Во всяком случае так происходит анализ процесса в физике: в процессе выделяют ряд фаз и этапов и дальше обсуждают их связи. По-другому, вроде бы, нельзя. Если речь идет о движении, то его фазы и этапы отождествляются с определенной траекторией (следом процесса), эта траектория начинает каким-то образом разделяться, части ее сопоставляются друг с другом и т.д. А в акте деятельности этого не происходит, потому что актуализируется сразу вся структура, акт как бы «выстреливает» весь, целиком. Если осуществляется некоторый акт деятельности, то в возможность получить некоторый кодифицированный продукт одновременно должны быть втянуты сразу все блоки с их содержанием (цели, задачи, знания, способности и орудия в определенной констелляции). Когда они стягиваются в определенную констелляцию, то и «выстреливает» этот самый механизм акта. И получается, что акт — это не процесс, потому что нет этапов, а есть как бы некоторая точка, которая делает скачок. Но это и не структура в чистом виде. Можно было бы сказать, конечно, что это структура, и в ее рамках между разными блоками существуют разные функциональные отношения. А каждый из этих блоков определяет содержание другого блока: орудия, например, стр. 70 определенным образом противопоставлены целям и соотносятся с ними; определение цели требует для ее достижения подбора определенного орудия; орудие связано с производством определенного продукта; цель декомпозируется в последовательность задач, в соответствии с которыми можно совершенно четко переводить ИМ в продукт, и т.д. И сами эти переходы обслуживаются техническими знаниями в деятельности: существуют определенные функциональные зависимости, взаимные определения содержания каждого из этих блоков, они друг друга определяют. То есть нужно иметь вполне определенные знания для осуществления этого перехода. И это основная характеристика структуры, что каждый элемент стоит в определенном отношении к другим элементам. Но ведь весь этот набор элементов срабатывает сразу, вдруг, одновременно! И с точки зрения категории, это уже не структура в чистом виде, так как она характеризуется только наличием функциональных связей выделенных внутри нее элементов. И, следовательно, когда мы обсуждаем акт, возникает представление о совершенно особом виде процесса, при котором сразу актуализируется вся структура. С одной стороны, есть категориальная пара «процесс—структура», а с другой стороны, разделить это образование на процесс и структуру невозможно. Это и есть особый случай процессуальности структурного типа, когда структура актуализируется сразу вся, целиком. Всё это показывает, что деятельность не является исключительно технологическим образованием. Те, кто занимается творческой деятельностью, знают, что поисковая деятельность и любые акты творчества строятся каким-то непонятным образом: что-то должно собраться в констелляцию, и пока не соберется, ничего вообще не построится и не возникнет. Рутинная квази-технологизированная работа по алгоритму возможна, а творческий акт невозможен, поскольку там просто должно что-то собраться. И в момент этого собирания как бы «выскакивает» вся структура целиком. Подобного рода схема может выступать элементом описания связей кооперации в деятельности, потому что в самом простом случае дея- стр. 71 тельностные цепочки строятся так: продукт первой деятельности является ИМ второй и т.д. Таким образом могут формироваться достаточно длинные цепочки. Но могут возникать более сложные случаи, когда речь идет о связи между деятельностями мыслительного типа, например, исследованиями или проектированием для обеспечения ими других деятельностей. Если продуктом одной деятельности являются цели другой деятельности, возникают другие цепочки: продукт первой деятельности попадает на функциональное место цели второй деятельности. Здесь морфологическое и функциональное описание деятельности начинает различаться: цель деятельности — это определенное место в самом акте, которое обязательно должно быть заполнено, а что попадает на это место, что реально определяет мой целевой вектор, — это другое дело. При наличии достаточно сложных кооперативных цепочек каждый из этих блоков может обеспечиваться и задаваться другими актами деятельности. Тогда так же, как продукт определенной деятельности попадает на место целей другой, могут создаваться орудия для материальной деятельности или средства для интеллектуальной. Методология, например — это такая деятельность, которая обеспечивает создание средств, или методов. Создание знаний — в основном прерогатива науки. Выделением операций и задач занимаются методические системы, обеспечивая дробную организацию деятельности на наборы задач и операций. Это достаточно мощная организация деятельности, она обеспечивает превращение деятельности в сложно- организованную задачную систему. Формированием способностей должна заниматься педагогика. В чем смысл языка данного типа? Для меня это продолжение линии, связанной с позиционным анализом, потому что после выделения позиций возникает вопрос о связи между ними, и появляется ответ, что простейшие связи — это связи кооперации. Но даже при использовании этого простого типа связей может получиться ряд самых нетривиальных результатов. стр. 72 Язык позиционного анализа был использован в 1968 году Г.П. Щедровицким для описания педагогических систем в книге «Педагогика и логика». Там ставилась задача проанализировать, как устроена позиционная машина в педагогике. На мой взгляд, такая же точно задача должна быть выполнена для всех сфер: науки, здравоохранения, дизайна и т.д. Оказывается, что никто толком не представляет формы организации разделения труда в так называемых, духовных сферах деятельности. С точки зрения истмата, педагогика всегда относилась к надстройке, и дальше этого утверждения никто не шел. А здесь существует принципиальнейшая проблема связи результатов научного продвижения (в философии, науках, инженерии, практике) с процессами подготовки следующих поколений. Другими словами, это вопрос об основных механизмах научно-технического прогресса. Как показывает опыт Японии, опережающие рывки в образовании приводят к колоссальному ускорению во всех сферах деятельности. Поэтому вопрос о логически простроенных деятельностных связях и формах взаимосвязи между различными типами деятельности, которые обеспечивают, например, педагогику, является принципиальным. Щедровицкий построил несколько любопытных объектов. Во-первых, он задал деятельностное представление о том, как устроена вообще педагогическая машина. Важно понимать при этом, что он описывал советскую систему образования, которая, с моей точки зрения, до сих пор является самой мощной, хотя и начала разрушаться. Не случайно, несмотря на всю критику, методические разработки у нас покупаются и китайцами, и шведами (я знаю это от тех людей, которые их продают). Описывая нашу педагогическую машину, Г.П. Щедровицкий ввел идею трубы инкубатора, через которую как бы протаскивают ребенка. Продвигаясь как бы сквозь эту трубу в актах деятельности различных педагогов, ребенок оказывается исходным материалом, по отношению к которому осуществляется воздействие. стр. 73 Я понимаю, что многих здесь покоробит усиленный технологизм этих идей, но здесь важно учитывать, что работа Щедровицкого (1968 г.) называлась «Система педагогических исследований», то есть задаваемый объект создавался не для того, чтобы бежать осуществлять это на практике и из детских домов делать инкубационные трубы, а для того, чтобы поставить ряд проблем, на которые нет ответов. Из таких вводимых представлений следует, что деятельность разных педагогов должна быть как-то друг с другом связана. Как связана деятельность преподавателя физики с деятельностью преподавателя физкультуры? Оказывается, никак. Хотя по идее системы, сталкивающиеся на одном материале, должны быть связаны. Я просто здесь показываю, что это была форма программирования исследований, для которой главное — фиксация дырок, то есть отсутствия знаний, которые надо заполнять. Это первый момент. Поскольку мы тоже занимаемся образовательными программами (много чего удалось развить и ввести всяких новых представлений), мне важно подчеркнуть, что тогда это была первая попытка прорисовать педагогическую систему как объект. Есть такая тонкая вещь, как воспитание детей — мол, «лучше не дышать и стоять на цыпочках». А что за этим стоит? С точки зрения деятельностного подхода, была задана первая идея инкубатора, через трубу которого ребенка протаскивают как человеческий материал. Второй важный момент, для которого очень пригодились эти акторные схемы: был поднят вопрос об организации всего массива педагогической работы. Щедровицкий выделил некоторую позиционную педагогическую машину, определяющую работу любой педагогической системы (капиталистической, советской, китайской, тайваньской — любой) и имеющую, по крайней мере, три уровня (вообще их намного больше). Первое — уровень телеотехнической деятельности, то есть связанной с постановкой целей. В 1968 году Щедровицкий жестко фиксировал, что у нас никто не ставит целей образования, а все разговоры о гармонически развитой личности с бесконечным количеством сторон ее гармонического существования абсолютно не являются техническими, а просто болтовня. Он даже показал, почему люди этого не делают и что они там прячут. Дело в том, что вопрос о целях образования — это вопрос о том, что такое человек как продукт образования. Чтобы задать цели образования, нужно задать представления о человеке, включенном в социум, в общество. Цели всегда существуют, без этого система работать не может. Если целей нет, как сейчас, то всё будет расползаться, люди будут разделяться, расходиться «по куреням», а дальше будет выполняться старый принцип — «держать и не пущать». Цели, конечно, были — воспитание человека в рамках жесткой коммунистической морали, где «коммунистическую» надо опустить, а оставить «мораль», то есть человека жестко готовили, чтобы он был идеологически послушен и подконтролен тому обществу, которое мы имели. (Я пока не обсуждаю, хорошо это или плохо. С некоторой точки зрения, может быть, и хо стр. 74 рошо. По крайней мере, тот всплеск преступности, который мы получим еще через 5 лет, его очень трудно будет оценить в этом плане. Те, кто уцелеют на отдельных островках, защищенные спецназом, будут говорить через газеты — а у них будут средства массовой информации — что это было хорошо. А что будут говорить другие, будет зависеть от них.) Когда я был в 1990 году на заседании Национальной академии образования в США, меня поразил доклад одной сотрудницы ЦРУ, она же была и член академии. Она очень четко сформулировала две жесткие цели американского образования. Первая — создание системы образования, обеспечивающей натурализацию эмигрантов. Сюда, по ее словам, входят традиционно отработанные формы образования, построенные на меморайзе. Вторая — новый тип образования, формирующий творческую личность, где основной задачей является передача детям способов и техник мышления. С моей точки зрения, это предельно жесткие цели. Я был просто восхищен, потому что, находясь в нашей аморфной среде, где никому не объяснишь необходимость целей, всегда очень приятно встретиться с жесткой профессиональной мыслью. Дальше можно задавать вопросы: а почему у вас именно эти цели? А как вы избегаете того, чтобы творчески образованные личности не лупили простых натурализованных эмигрантов? И массу других хитрых вопросов. В том числе о целях. Например, мне очень нравится утверждение, заданное там рамками национальной федеральной программы: уровень образования и медицинского обслуживания абсолютно не должен зависеть от уровня доходов. В США реализовывали эту программу лет пять, потом работала большая экспертно-аналитическая группа, и оказалось, что, несмотря на большие гранты, здравоохранение стало еще больше зависеть от уровня доходов, то есть общество продолжает расслаиваться, но они понимают, что это негативно. Для реализации этой программы в области образования они создают, например, «магнит-школы». Я знаю такую школу в Нью-Джерси. Школы такого типа создаются в бедных районах, где живут всякие «охлос», советские эмигранты, например (в Нью-Джерси их, правда, пока мало). За счет очень богатого спонсора туда ставится лучшее оборудование по электронике и запускается самая современная методика. Поэтому школа, как магнит, начинает притягивать детей из других школ, из большого ареала. Тем самым они специально создают такую среду в школе, где дети богатых родителей учатся вместе с детьми менее преуспевающих людей, специально всё это замешивают. Потому что все основные карьерные связи формируются именно в школе — люди начинают помогать друг другу со школьной скамьи. Если возникает в школе какая-то духовная связь, то она и дальше продолжается. То есть за всем этим стоит вполне продуманная система целей. У нас, на мой взгляд, первая попытка постановки целей образования была сделана Г.П. Щедровицким. Он считает, что цели появляются из специальных исследований: кем будет человек в XXI веке, к каким моделям человека надо стремиться, а каких избегать. стр. 75 При этом осознается, что человеческая личность — это такое существо, которое всегда идет поперек волны, то есть против структуры институтов. Поэтому организовать образование можно лишь как нетривиальную систему игры-борьбы личности с институтом, а не исходить из тупой идеи, что, мол, какие цели заложишь, такой продукт и получишь, и что на лекциях гонишь, то люди и усвоят. Это абсурд. Как утверждает Щедровицкий, учащиеся всегда усваивают не то, что исходно замышляет педагог, — это основной парадокс всякой образовательной системы. Кроме существования целей, которые должны передаваться на все уровни создаваемой педагогической мегамашины, существует еще сложнейшая деятельность конструкторов содержания образования. Это вообще темное место и в советской, и в мировой педагогике. Работ, где обсуждались бы методы отбора содержания, практически нет, их очень мало, а это сложнейший вопрос. И здесь масса непонятного и очень много допущений. Например, почему-то считается, что учебные предметы должны быть кальками с наук: есть наука «физика» — должен быть учебный предмет «физика» и т.д. Идея перетранслирования в структуру школы разделения на науки существует неявно еще со времен Я А. Коменского, и совершенно не подтверждено практикой, что именно так должно быть. Уже сейчас понятно, что, например, существуют такие образования, как знаки, которыми ребенок пользуется и в языке, и в химии, и в физике, и в физкультуре. И есть такие виды образования, которые вообще строятся не по предметному принципу. Деятельность по конструированию содержания образования обеспечивается специальной позицией, за которой, естественно, должен стоять определенный акт деятельности, обеспеченный, в свою очередь, другими актами. Эта позиция называется «конструктор содержания. Кроме того, существует такая позиция, как разработчик учебных программ и методов. Этот позиционер отвечает за то, чтобы некоторое выделенное содержание представить в определенной связной последовательности и сконструировать методические пакеты, обеспечивающие усвоение этого содержания. стр. 76 Дальше Щедровицкий говорит, что эта система должна быть сложной и дробной, можно до 20 позиций выделить. Но для использования этих идей, прежде всего в программировании исследований, выделяются наиболее узкие места, которые отсутствуют. Сегодня никто не знает, каковы принципы телеотехники, то есть как ставить цели, откуда они вообще берутся. Непонятно, как конструировать содержание и как проектировать и программировать его развертывание. Поэтому мы рассмотрели именно три эти позиции. В третьем, последнем блоке своей работы Щедровицкий обсуждает разные типы, разные системы знаний, которые обеспечивают работу педагогов. Например, у методиста средствами его работы оказываются тоже знания, которые были выработаны в другой системе деятельности. Чем более интеллектуальную систему деятельности мы рассматриваем, тем больше разных функциональных назначений у знаний там обнаруживается. Чтобы у педагога были цели его педагогической работы, кто-то должен выработать эти знания о целях его работы, а это вполне определенная научная деятельность. Я продемонстрировал, каким образом данный акторный позиционный язык может использоваться для программирования исследований в области педагогики. Итак, мы проделали следующие ходы: 1) обсудили вопрос о позиционном языке и идеальных позиционных: структурах как деятельностных решетках, задающих форму деятельности; 2) обсудили, что одним из типов конкретизации устройства этих решеток являются кооперативные связи между позициями. Для того, чтобы простраивать кооперативные связи, нужно анализировать, как они задаются. Средством их введения является акторная схема, с помощью которой можно анализировать, какие фрагменты, или элементы из каких актов, куда передаются и как тем самым конституируется и задается связь; 3) в качестве прикладного момента я показал, как эта идея была использована для программирования исследований в педагогике, обеспечивающих развитие этой области. Кроме данного типа связей, то есть связей чисто кооперативных, в деятельности могут возникать и совершенно другие связи и отношения. Обсуждая позиционную деятельностную решетку, я говорил, что к ней возможны разные подходы. Один подход заключается в том, что люди просто задают свои позиции и, координируя их, складывают сам этот деятельностный контекст. Но возможен и другой ход: человек, рефлектируя, начинает выделять принципы построения некоторой позиционной структуры в целом для данной системы деятельности. И начинает он не с того, что ситуативно встраивается в тот или иной контекст, кого-то отпихивая, или наоборот, сам притираясь, а с того, что разбирается, как должна быть устроена данная форма деятельности. Начинает конструировать и выделять форму организации данной сложной полидеятельностной системы. стр. 77 И это тот самый случай, про который вы спрашивали: может ли продуктом деятельности являться сама деятельность (не вещь, и даже не знание, а определенная форма организации деятельности)? Такого типа системы было предложено рассматривать как деятельность над деятельностью, совершенно особый класс полидеятельностных систем. С одной стороны, есть деятельность нижнего уровня, например, деятельностный контекст работы разнопрофессионального разнодисциплинарного коллектива. Или тот случай, который обсуждает Щедровицкий: деятельностная мегамашина педагогики, которая должна соотносить цели, конструирование единиц содержания, принципы его развертывания, программы и методики. Но плюс к этому должна быть позиция деятельности над деятельностью. Либо это возникает эволюционно, стихийно, само по себе, либо в результате специальных действий по формированию такого типа стр. 78 позиционных структур и созданию таких форм деятельности. Все современные типы производства построены на гигантском использовании деятельности над деятельностью, известной как деятельность по организации, руководству и управлению (ОРУ). Деятельность над деятельностью и есть управление по понятию. Ее изображают на специальной, оргтехнической схеме. Из верхней части схемы человек осуществляет оргтехническое отношение, направленное на нижележащую деятельность. С одной стороны, оно техническое, так как состоит в том или ином преобразовании, а с другой — организационное, потому что нацелено на схватывание и работу с самой организационной формой (в данном случае с позиционной структурой), которую надо увидеть и сделать предметом преобразования. Это и есть тот класс типов деятельности, который называется управлением. Некоторые любопытные пояснения. При создании этой схемы велись любопытные споры, аналогичные полемике Н.А. Бердяева с К Марксом в книге «О работе и свободе человека». Бердяев там пишет, что у Маркса получается какая-то ерунда. С одной стороны, Маркс фиксирует зависимость человеческого сознания от социальной организации общества в своем основном тезисе: бытие определяет сознание. Это всё понятно за исключением одного: а где при этом находится сознание самого Маркса? Возникает парадокс: либо сознание Маркса тоже определяется социальным бытием, которое, по его же словам, пронизывает сознание всех людей как проклятие, а значит — и его собственное сознание, которое, следовательно, не является чем-то предзаданным бытию. Либо совершенно другой случай — Маркс вообще не из этой системы. Тогда хочется спросить: а как ему удалось выбраться и удрать из той системы, в которой завязаны все люди и которая полностью определяется социальным бытием? Интересно же именно это, это самое главное: как не быть пронизанным бытием, не стать рабом бытия? Тут можно вспомнить еще одну старую полемику в немецкой философской литературе. В «Феноменологии духа» Гегель выделяет две структуры сознания, одну он называет господством (Herrschaft), а другую — рабством (Knehtschaft). Он пишет, что любое несвободное сознание стянуто этими двумя структурами. Структура рабства дополнительна к структуре господства. Если человек выходит в позицию господства, ему кажется, что он — господин, то оказывается, что, в определенном смысле, Он является и рабом, таким же, как и Kneht, который ему служит. Потому что господин зависим от своего раба, без него не может обойтись, как говорится, и шагу ступить. То есть это двойная структура. Заслуга Гегеля в том, что он не связывает всё это с каким-то конкретным слугой Гришкой или немецким бароном, а считает, что так устроено наше сознание: если мы по отношению к чему- то занимаем позицию господства, структура обязательно перевертывается и порождает обратный эффект. Бердяев, хорошо зная немецкую классику, использует это в полемике с Марксом. Тезис его интересный, что социальная форма орга стр. 79 низации людей определяет их сознание, но непонятно, из какой позиции Маркс это говорит. И поэтому сложно к этому как-то отнестись. У Маркса есть претензия на универсальное объективное знание везде и во все времена. А Бердяеву очевидно, что люди могут идти против социальной системы. И более того, у самого Маркса висело в кабинете изречение Данте, которое он очень любил: «Иди своей дорогой, и пусть люди говорят всё, что им угодно. Идея деятельности над деятельностью дает ответ, решение этого парадокса, но очень хитрое и системное. Пусть я вхожу в некоторую систему деятельности, занимая там определенную позицию и будучи там включенным в определенные функциональные отношения с другими людьми. Оказывается, одновременно я могу выходить в уровень преобразования этой деятельностной системы, то есть деятельности над деятельностью. Как с этой точки зрения можно интерпретировать Маркса? Известно, что Маркс голодал, жил на деньги фабриканта Энгельса и т.д., то есть, являясь элементом той социальной системы, в которую был включен, он был подвержен всем экономическим отношениям этой системы. Но, описывая ее, пытаясь определить ее границы и условия ее существования, он одновременно занимал по отношению к ней другую позицию, выходя за ее пределы. То есть одновременно находился в двух уровнях. Находясь во втором, который в теории не был описан, он задавал и описывал устройство первого уровня, в который он же был встроен как элемент. С точки зрения этой схемы и с точки зрения Бердяева (хотя это два разных языка), у Маркса был пропущен один рефлексивный уровень, который определяет, из какой позиции получено данное знание. Итак, оргтехническая схема позволяет разрешить парадокс, выявленный Бердяевым при анализе известного тезиса Маркса: либо сам Маркс принадлежит данному социальному бытию, и тогда его сознание, как и у всех, является рабским, не свободным, искаженным; либо его сознание является свободным, то есть чистым сознанием познающего субъекта, которое не принадлежит описываемому им бытию. Но тогда что это за бытие, в которое прорвался Маркс и которого нет в структуре его теории? Разрешение парадокса при помощи оргтехнической схемы заключается в том, что теоретик (тот или иной позиционер) может одновременно находиться в двух совершенно разных параллельных структурах: быть встроенным внутрь определенной деятельностной системы, а с другой стороны, выходить в оргтехническое отношение, направленное на преобразование данной деятельностной системы, намечая те или иные ходы, связанные с ее изменением. Один из разработчиков данного варианта деятельностного подхода В.А. Лефевр обратил внимание на следующее: возможна такая ситуация, когда человек становится сопоставим по мощности с коллективом в целом или даже с общественной системой. Это происходит, когда он может выйти в оргтехническое отношение, сделав его предметом всю систему коллективных взаимодействий и деятельности, в которую он встроен. По мнению Лефевра, для осуществления такого выхода этот человек должен обладать определенным рангом рефлексии. Только тог стр. 80 да это для него достижимо. То есть Лефевр вводил понятие рефлексивных рангов. Тогда встает вопрос: является ли оргтехническое отношение чисто рефлексивным, то есть продуктом рефлексии, или это нечто другое, несводимое только к ней? Надо заметить, что подобного типа системы на самом деле состоят из двух, трех или больше деятельностных систем и называются полисистемами (на этой схеме есть, по крайней мере, две системы: одна из них является предметом оргтехнического отношения, из второй оно осуществляется). И такого типа множественных деятельностных систем достаточно много и, по всей видимости, основное развитие их происходит, когда над исходной системой нарастает и начинает действовать по отношению к ней новая система, как своеобразное тесто, которое растет и вылезает из своей бочки. Исходная деятельностная система превращается в предмет преобразования. Надстроенная над ней новая деятельностная система превращает исходную в продукт своей работы и преобразования. Так как идет речь о преобразовании, значит, данный тип отношения не является чисто рефлексивным, хотя рефлексия, связанная с выделением позиций устройства из той деятельности, которая становится предметом преобразования, конечно, присутствует. Когда Лефевр говорит о рефлексивном механизме, он имеет в виду технику заимствования позиции. Если некоторый человек выходит в оргтехническое отношение, сделав его предметом коллектив, то он может заимствовать разные позиции, понимать место каждой и соотношение между ними и превращать их в предмет собственной работы. Но к чисто рефлексивным отношениям, к рангам рефлексии данная работа не сводится и сведена быть не может. С точки зрения идеи деятельности над деятельностью, можно посмотреть на исторические или на современные ситуации. Например, при образовании Священной Римской империи под руководством Оттона на территории германцев происходило заимствование римского права. В подобных случаях обязательно существует момент своеобразного оргтехнического отношения, потому что конструкцию римского права нужно обязательно соотнести с естественным правом германцев. И поэтому возникает такой сложный контекст: должна быть выделена исходная деятельность вокруг первичных правовых гнезд, сформированных самим традиционным бытом германцев и других племен. Дальше нужно соотносить эти первичные гнезда со структурой римского права, которая накладывается на естественный правовой контекст, превращая ее в предмет преобразований. На мой взгляд, то же должно происходить сейчас в России при заимствовании нами рынка и рыночных отношений. Западная экономика — это система, надстроенная над первичными товарными обменами, и там существует денежная форма и масса инвестиционных и других финансово-денежных механизмов. А у нас отсутствует исходная часть, то есть даже рыночных обменов не существует. Получается, что сама идея введения рыночных отношений, по крайней мере, двух-, если не трех- или четырехуровневая. стр. 81 Реальная организационно-управленческая проблема, связанная с осуществлением социальных реформ, всегда по своей исходной структуре оргтехническая, то есть многоуровневая, и необходимо выделять некоторый первичный контекст, заложенный в качестве естественного. Например, признать, что в нашем обществе существуют сейчас в качестве естественных отношения, как их Зиновьев называет, реального коммунизма, в которых нет рыночных товарных (или продуктовых) обменов. Это можно достаточно своеобразно описывать. Самый типичный пример отношений, где формируется первичный коллектив и где всё это четко видно, — наша очередь. Особенно, если за один раз ее не пройдешь и надо несколько раз записываться. Это типичный пример советского коллектива. Выбирают ответственного, кто-то начинает выполнять осведомительные функции, кто-то ведет учет (чуть ли не личные дела составляет), кто-то становится лидером, отвечающим за то, чтобы все соблюдали правила, вовремя приходили и т.д. Что может по этому поводу дать нам идея многоуровневых структур? В случае заимствования западной экономической модели нельзя не учитывать нижней составляющей, которая должна стать предметом преобразования, и если мы не выходим в оргтехническое отношение, то мы просто структуру второго уровня, которая должна бы преобразовывать первый, опускаем в нижний уровень. Что при этом получается? Тут уже надо изобретать слова, так как это все сугубо наши образования, нигде в мире такого нет. У нас тогда получается смесь капитализма с «реальным коммунизмом». Форма вроде бы товарная, а содержание строится по типу своеобразных трудовых коллективов. Когда академик В.В. Давыдов говорил, что социализм — это строй личных отношений, он имел в виду, что у нас работает только один механизм — личных отношений. Поэтому то, что у нас возникает, наверное, надо назвать строем личных отношений, сдобренным рублем, чтобы что-то смазывало, подталкивало кого-то. Если не вносить сюда коммунальные моменты и фиксации, а смотреть теоретически — это сплющивание многоуровневых деятельностных структур вместо их развертывания. Как должен был бы решать задачу перехода к рынку инженер- теоретик? Сначала работать над точным описанием сложившейся социальной системы, причем по многим уровням: каковы базовый тип ценностей, тип социальных форм взаимодействий — кооперации и коммуникации, тип производственных технических систем и т.д., точно так же, как в случае применения римского права на территории Германии в Священной Римской империи. Дальше надо обсуждать, к каким результатам приведет введение новой формы, которая будет воздействовать на выделенный и рефлексируемый исходный квази-естественный момент. Здесь возникает ряд интересных моментов, связанных с категориально-теоретическим пониманием устройства данной схемы. Утверждение, что эта схема не что иное, как изображение деятельности над деятельностью, означает: чтобы это оргтехническое отношение могло быть реализовано, исходная деятельность в качестве пред стр. 82 мета преобразования должна быть выделена как нечто естественное, которое не убежит от меня, границы чего я фиксирую относительно планируемого и программируемого мною действия. Следовательно, для выхода в оргтехническое отношение нужно произвести своеобразное расслаивание самой деятельностной системы. Но я не могу, например, данную систему из двух частей просто разорвать, разделить на эти две части: не может быть просто часть один и часть два. Потому что эти две подсистемы захвачены оргтехническим отношением. Теперь самый важный момент. То, что я выделяю в качестве объекта, в качестве существующего (например, советские коммунальные коллективы, которые пронизывают все области нашей жизни), действует не вообще как некоторый закон или объективный факт, а каждый раз выделяется с точки зрения той или иной целевой программы. Я выделяю из нижней структуры входящие в нее составляющие, некое наполнение, но я обязан одновременно фиксировать, относительно каких целевых программ, проектов я это делаю. Этот момент кажется банальным, но он наиболее трудно восстановим. Когда вводится некоторое утверждение относительно устройства определенной общественной системы, задающие и определяющие его законы, с одной стороны, эти утверждения являются объективным описанием естественного хода жизни, социального процесса, а с другой — выделение этого естественного процесса есть не что иное, как подбор специального материала для определенных программ и целей, обращенных в будущее. Это самое интересное, потому что оказывается, что у всякого претендующего на полную объективность и бесконечную позитивную значимость оценки социологического, общественного факта, может быть выделена целевая составляющая, которая этот факт конституирует и определяет. Вроде бы, социологи и обществоведы, утверждающие, что общество таково, — абсолютно объективны, никаких программ не реализуют и целей у них никаких нет, кроме единственной — досконально изучить общество, являющееся предметом их анализа. А оказывается, что это не так, люди лгут — либо неосознанно, либо сознательно. Оестествление при описании общественной системы всегда определяется той или другой задачей в отношении к нему. Это можно изобразить на оргтехнической схеме. Полагание некоторой структуры деятельности как предмета преобразований возникает за счет того, что есть некоторая объемлющая деятельностная структура, в рамках которой ставятся цели относительно того, что именно будет рассматриваться как исходная деятельность, как она будет выделена в качестве предмета отношения и преобразования. То есть намечается определенная структура расслоения: выделяется один определенный слой и всё время фиксируются отношения, исходя из которых этот слой был выделен и схвачен. Здесь приходится пользоваться категориями «естественного—искусственного». Сама деятельность, за счет которой осуществляется преобразование, является искусственной системой (здесь ставятся цели, стр. 83 намечается тот тип искусственных преобразований, которые затем будут осуществляться), а система, являющаяся предметом преобразований, — искусственно-естественная. То есть здесь приходится использовать категориальную дробь: с одной стороны, система — естественная, оестествленная, так как существует независимо от меня, как предмет (например, советское общество как предмет реформ), а с другой стороны — искусственная, так как знание, вырабатываемое в данной общественной системе, формируется людьми, находящимися в определенной позиции, под углом зрения, заданным этой позицией (советское общество как предмет реформ рассматривается с позиции конкретных предполагаемых реформ). Это очень важно понимать. Рассмотрим с этой точки зрения два текста. Первый текст — программа Григория Явлинского «Нижегородский пролог», уже запущенная в Нижнем Новгороде. Явлинский утверждает, что у нас в обществе растет разнообразие, выделяются разные направления человеческой деятельности, заявляют о себе разные потребности, возникает особая задача создания новых структур государственности, прежде всего региональных, которые обеспечивали бы консолидацию людей в этих регионах и позволяли бы вводить элементы рынка. Второй текст — интервью Зиновьева Большакову в Париже, опубликованное 30 сентября 1992 г. С точки зрения Зиновьева, у нас происходит очень хитрая форма переноса отношений реального коммунизма в псевдокапиталистическую форму. И в любой момент нынешний строй может мимикрировать назад в брежневизм или сталинизм, так как весь набор отношений реального коммунизма в нем представлен и растворен. Но в то же время общество может двинуться и в сторону стихийного «дикого» капитализма. По мнению Зиновьева, главное содержание происходящего — изничтожение системы ценностей, сложившихся в советское время. Обсуждение вопроса о смысле жизни в общей формулировке — самое бессмысленное, что может быть стр. 84 и к чему всегда была склонна болтливая русская интеллигенция. Вместо этого надо сопоставлять уничтожаемую сейчас систему ценностей, сложившуюся до перестройки, и ту систему ценностей, которая предлагается взамен, уточнить, в чем смысл обеих систем. При сравнении взглядов Явлинского и Зиновьева возникает понимание, что в этих двух текстах дается принципиально разная картина происходящего в нашем обществе. Причем основания разного понимания авторами этого происходящего определяются их базовыми ориентирами и набором концептуальных идей, задающих цели. Зиновьев рассматривает попытку включить нас в новый экономический порядок, который заведомо не будет элитарным и превратит нас в страну третьего или четвертого сорта, с точки зрения разрушения некоторого базового набора ценностей, то есть задает одну целевую установку. Явлинский в своей программе говорит о необходимости понимания естественного исторического процесса и, описывая введение рыночных форм, задает совершенно другую целевую установку и приводит к другому выделению естественного. В обоих случаях они выделяют естественное (независимую от нас реальность), но основания этого выделения определяются и жестко задаются набором целевых ориентаций каждого из авторов. Человек не может выйти в оргтехническую позицию, просто заявив: вот, передо мной вся страна, она предмет оргтехнического отношения, я выхожу в оргтехническую позицию. Это абсурд. Для того, чтобы выйти в оргтехническую позицию, нужно иметь определенное знание о той системе, которая станет предметом преобразования, но это знание всякий раз получают исходя из целевых установок и определенного самоопределения коллектива, выделяющего это знание. Я при этом не обсуждаю коллектив, который не создает никакого знания, а просто приспосабливается. Это совершенно особый случай. Есть у нас и такая наука: как надо написать, так они и пишут. Я поэтому и выбрал для примера Явлинского и Зиновьева как случаи чистые, непредвзятые. Явлинский четко знает, в какую игру играет и какое направление задает. Зиновьев тоже свою непредвзятость продемонстрировал всем набором своих работ, начиная с «Зияющих высот» и кончая «Смутой» и «Царьградом», вышедшими в Италии, описывающих сегодняшнюю нашу ситуацию. Этим они и интересны, оба являются не ангажированными учеными и демонстрируют, что получить обществоведческое знание невозможно по типу натурального знания о независимо существующем объекте (будто бы жужжит перед нами, как электрон, такая большая, независимая от нас, данная нам в ощущениях страна). Всякий раз восстанавливаются вполне определенная целевая установка и программа, которая характеризует и задает данный тип получаемого знания. Возьмем, к примеру, систему реформ: связана или не связана она с той структурой реформируемого общества, которую имеет в качестве объекта. То есть надо, фактически, задать механизм связи самой управляющей системы и системы управляемой. В принципе это предпо стр. 85 лагает достаточно развернутую и жестко описываемую структуру государства, имеющегося сегодня (или его отсутствие, мне это неважно. Многие говорят, что сейчас нет государства, это тоже, наверное, правильно). Для того, чтобы в данном случае осуществить этот шаг, мы будем вынуждены превратить исходную систему, где реализуется оргтехническое отношение, в некоторый единый объект (то есть ее, фактически, сплющить), который является предметом оргтехнического отношения следующего уровня. В применении к российским реформам оргтехническим отношением следующего уровня должна быть система, в которой показывается согласование (или, наоборот, его отсутствие) или рассогласование системы реформаторства и реформируемого общества. Например, полное несовпадение тоже будет определенным знанием, которое позволит выйти в оргтехническое отношение следующего уровня. Сколько же таких оргтехнических уровней можно осуществлять? Ответов -— два. Первый, формальный — этих уровней может быть бесконечное множество. Второй ответ: количество уровней ограничивается тем, что каждый раз, выходя в новый уровень, мы должны получать качественно новую прорисовку объекта. А это очень сложно. Это уже достаточно сложно, например, в случае с Явлинским: как его описание жизни Нижегородской губернии связано с направлением тех действий, которые осуществляют его друзья на постах губернатора, депутатов Нижегородского совета и т.д.? Может быть, вообще не связано, и это просто новая утка, подброшенная для того, чтобы Явлинский перебрался к Собчаку, потому что Санкт-Петербург — не Нижний Новгород, а потом, глядишь, оттуда и в Москву? Или это чисто идеологическая форма? Это важно знать, потому что идеологическое знание тоже позволяет выделить и задать определенный объект оргтехнического преобразования: оно тоже формирует действительность, пусть даже и кривую. стр. 86 Такая запускаемая действительность производит ориентацию определенного типа общественного сознания. В случае с программой Явлинского нужно провести достаточно сложное исследование, чтобы понять, связана ли, и как именно, выделяемая и прорисовываемая им система, являющаяся предметом оргтехнического воздействия, с формами работы самих реформаторов. По поводу Зиновьева тоже нужно проделать аналогичное исследование. Например, искать ответ на вопрос: почему вводимые им параметры вообще не принимаются в рассмотрение всеми системами нашей власти, начиная с брежневской, несмотря на то, что его прогнозы в чем-то всегда оправдывались? В каких случаях задаваемое представление о системе, являющейся предметом преобразования, вообще не может быть ассимилировано существующими структурами организационно-управленческой власти? На какую же глубину должен быть взрыхлен объект, что техническое воздействие никогда его не захватывает? Там же тогда всё переворачивается (можно показать на этой матрешечной схеме, только исследователь работает у нас здесь и получает представление об объекте). Получается, что прежде всего система управления оестествляется через вводимое представление об объекте, то есть задается такой масштаб и такая глубина рассмотрения, что все попытки и все усилия правительства оказываются просто частными механизмами, которые не захватывают этой системы вообще, ее глубины На этом, на мой взгляд, строится идея Маркса о естественно-историческом процессе. Сделана была такая глубина проходки, которая вообще извлекала данный рассматриваемый процесс из-под существующих систем управления. Именно это позволило ему вообще не принимать их во внимание. И на этом же были построены последующие попытки использования марксистской теории для переделки капитализма — несколько очень умных экономинженеров придумали, как эту теорию запустить через инженерно-технический ход. Чем это закончилось? Вместо ответа приведу случай, который произошел у нас в 1974 году, еще до перестройки. Зам. главного редактора «Правды», у которого было несколько монографий про пролетариат в Австрии, поехал в Австрию и после того, как вернулся оттуда, вообще ушел из «Правды», сказав, что в Австрии нет пролетариата, и вообще таких людей нет по всем классическим определениям. Данное направление деятельностного анализа, рассматривающего оргтехнические системы разной мощности, до сих пор является открытым. Реформаторство — это только одно из направлений развертывания данного принципа. С помощью оргтехнического подхода должны быть просмотрены самые разные образования. Например, автоматизация и компьютеризация — тоже создание определенных оргтехнических систем. Для того, чтобы создать машины и автоматы, определенная деятельность, организуемая на их основе, должна стать предметом работы. То есть идея оргтехнических систем задает гигантское поле рассмотрения и проблема тизации и является в этом плане открытой, то есть требует дальнейших новых идей. стр. 87 Еще один план оргдеятельностного анализа связан с представлением о сфере деятельности, под которой понимаются образования, в своем устройстве обеспечивающие связь таких процессов, как функционирование—развитие, производство—воспроизводство и ОРУ (организация, руководство, управление). Эта идея связи и соорганизации этих процессов позволяет описывать достаточно сложные деятельностные образования такого типа, например, как отрасли, хотя отрасли не являются сферами. Данный язык позволяет относиться к разным социальным образованиям и ставить вопрос о том, как они организованы. Что, например, представляет собой отрасль образования: в какой мере там представлены процессы развития (на мой взгляд, не представлены), как соотносятся процессы производства-воспроизводства, где производство — сам педагогический процесс, воспроизводство — подготовка всего набора педагогических кадров, что собой представляет в этой сфере ОРУ? Почему этот язык важен для анализа разных сфер деятельности? Потому что, применяя его, можно достаточно быстро и точно определять положение дел в той или иной отрасли, выяснять, каких механизмов там нет. Но с другой стороны, достаточно рано стали понимать, что если в чистом виде реализовывать идею сферы как единство этих сложных процессов, то мы получим идею советской отрасли, правда, с определенными огрехами и отсутствием тех или иных процессов. На самом деле мегадеятельностное социальное поле, в котором существуют разные области деятельности, устроено значительно более сложно. Например, есть сфера науки, а с другой стороны, есть педагогическая наука, включенная в сферу педагогики, и есть науки, включенные в другие области и поля общественной практики. Но тогда науку приходится фиксировать многократно: с одной стороны, анализировать сферу науки, организованную на основе этих процессов, а с другой стороны, обсуждать, в какой форме наука вживлена в сферы другого типа, например, в проектирование, педагогику, право и т.д. Точно так же можно выделить сферу образования в качестве самостоятельного общественного поля, а можно анализировать, как представлено образование в других сферах, в том же дизайне, науке, инженерии. То есть сложные мегадеятельностные образования приходится рассматривать одновременно как сферу и как полисферу, в которой данная сфера переплетена и сложно завязана с другими сферами. При этом понятно, что если сфера — искусственное образование, по поводу которой выясняется, как в ней разные процессы взаимосвязаны и соорганизованы друг с другом, то полисфера выступает по отношению к сфере образованием естественным, потому что она является переплетением разных подструктур, группируемых и выделяемых в одну сферу на значительно более сложном деятельностной массиве из других сфер. Это как бы задача, метазадача для просматривания и организации деятельностного поля. Когда Г.П. Щедровицкий и ММК разрабатывали деятельностные представления о сфере (1970-1979 гг.), никаким рынком еще не пахло, было абсолютно непонятно, куда метнется на этот раз наше партий стр. 88 ное руководство, а идеи сферы и полисферы создавались как язык, используя который можно обсуждать проектные ходы и сложные мегапроекты переорганизации разных систем и сфер деятельности. При этом ставилась жесткая задача разработать язык, при помощи которого разные эти деятельностные образования можно было бы анализировать. На мой взгляд, в этом плане мало что изменилось (в США, например, или в Финляндии): сложные деятельностные образования нужно описывать при помощи того же языка, они всё равно являются структурами сферы или полисферы. Единственно, что нужно сейчас обсуждать дополнительно, каким образом эти процессы оказываются пронизанными самыми разнообразными системами сетевых рыночных отношений, то есть микропопуляционный уровень реализации этих структур и форм оказывается другой (его надо рассматривать), но все эти формы сохраняются. Была введена следующая схема сферы, которая называется сферно-фокусной, поскольку она, с одной стороны, изображает сферу деятельности, а с другой — некоторые принципы ее анализа. Исходная идея этой схемы — перенос опыта. Утверждается, что все образования такого типа, как наука, методика, проектирование, то есть деятельности духовного типа, всегда были связаны с переносом некоторого деятельностного опыта из прошлого в будущее. В чем смысл данной идеи? Задается такое онтологическое видение, что мы постоянно имеем дело с разными деятельностными процессами, ситуациями, которые какое-то время осуществлялись, а потом заканчивались. Возникает вопрос: как то, что в этой ситуации произошло и осталось, может быть выделено и использовано для построения следующей ситуации? Как на основании анализа происшедшего можно строить ситуацию в будущем? Утверждается, что совершенно разные образования (методика, инженерия, наука) обеспечивают этот процесс переноса опыта из одной ситуации деятельности в другую. На схеме эти образования фиксируются: наука, инженерия, методика, история, которая отличает стр. 89 ся от науки. При этом способе использования деятельностного подхода было изменено понятие «опыт». Это очень существенный момент. Проблема опыта формировалась прежде всего в традиции английского эмпиризма, а начиная с ХVII века — это один из краеугольных камней в том числе и современной философии, где всё время обсуждается, что есть опыт, то есть откуда люди получают некоторые достоверные знания. Начиная с английского эмпиризма, опыт рассматривается в качестве одного из важнейших источников получения знаний. На этом эмпирическая философия и науки Нового времени противопоставляются теологии, потому что опыт, анализ его, размышления о нем противопоставляются Откровению и другим источникам вне- и неопытного знания. На этом построена философия Канта, его разделение апостериорных (существующих «после опыта») форм знания и априорных, существующих «до опыта. Деятельностный подход по поводу опыта дает следующее утверждение: имеет смысл говорить только об опыте коллективно-распределенной сложной общественной деятельности. Индивидуальный опыт, о котором говорит английский эмпиризм, как таковой не существует. Существуют индивидуальные формы присвоения и фиксации опыта, но сам опыт всегда существует в коллективно-распределенной и сложноорганизованной деятельностной форме. И если мы хотим обсуждать тот или иной опыт, то должны восстанавливать ту общественно-коллективную форму деятельности, с которой начинает работать сознание индивида и к которой он начинает относиться. Здесь возникает жесткая оппозиция английскому эмпиризму, считающему опыт отношением сознания к элементам природы и самого сознания. На этом строится ход Беркли, который в своей работе «Сириус» выходит, в том числе, и к платонизму. Для него опыт есть выделение атомов сознания, за которыми стоят идеальные структуры космоса. Он начинает рассуждать как субъективный идеалист, а затем переходит на позиции объективного идеализма. Деятельностный подход утверждает, что в качестве опыта выступают структуры общественно-коллективной деятельности. А дальше ставится Основной вопрос: в каких формах вообще фиксируется опыт и как он переходит из прошлого в будущее? Сначала выделяется самый простой способ такого перехода: переход людей из одной ситуации в другую. Люди работали в одной ситуации, что-то там делали, например, как говорится, шабашили, а потом они этот свой опыт переносят в следующую ситуацию. Это самый эффективный и недорогой способ переноса опыта по принципу «omnia mea mecum porto» («всё свое ношу с собой»). Но у него есть одно серьезное ограничение — такой деятельностный опыт исчезает вместе с исчезновением своих носителей, не рационализируется и не передается никому другому. Следующий способ: предшествующие результаты становятся предметом анализа для того, чтобы наметить следующий шаг выполнения деятельности, исходя из того, что было. Здесь приходится действовать в соответствии с очень красивым принципом интересного русского физиолога Н.А. Бернштейна, который утверждал, что «движение есть стр. 90 повторение без повторений». Чтобы перейти из прошлой ситуации в будущую (когда носители не просто на себе переносят опыт), возникает та же задача: проанализировать предшествующий опыт деятельности, выделить из него какие-то принципы и формы ее организации для использования в последующей деятельности. Это и задается идеей шага переноса опыта, где различаются прошлая ситуация, будущая, в которую с этим опытом надо прийти, и настоящая, которая находится как бы в таком «раструбе». И в этом настоящем должна быть организована работа по выделению из предшествующих ситуаций деятельности некоторых единиц, элементов, при помощи которых можно было бы организовать будущую деятельность. Х.Х.: Можно ли рассматривать опыт как процесс объективного содержания? Ю.В.: Это интересный вопрос. Здесь начинают выступать два разных плана. Первый связан с тем, что стоит за опытом, как за объектом. Что является объектом опыта? Это один грандиозный план и грандиозная проблема. А второй план — феноменальный, связанный с работой сознания, то есть в каких формах сознания нам этот опыт дан. И на этой позиции всё время сталкивались и разделялись английский эмпиризм и немецкая классика. Философ М.В. Захарченко в диссертации, посвященной Локку, показывает: хотя Локк и обсуждает форму данности опыта в индивидуальном сознании и вводит архитектонику разных мыслей, объективно предметом опыта является теологическая традиция. Таким образом, возникает очень сложный парадокс: если восстанавливать исторический план, политические трактаты Локка, оказывается, что он постоянно обсуждает, как быть с теми, кто не исповедует общепринятую английскую религию, принадлежит к каким-то сектам, как организовать их устройство в политической системе. В поздней схоластике, в том числе у Фомы Аквинского, строится модель работы сознания и обсуждается, что такое опыт. Возникает разительное расхождение между самим объективным содержанием традиции, которая является общественно-коллективной, и теми моделями сознания, идеями и представлениями, которые Локк вводит. Здесь всё и начинается: что значит выделить опыт как объект? Как этот опыт нарисовать? С моей точки зрения, никак иначе, кроме как выявляя объективно ту систему деятельности, из которой человек этот опыт принес. Проделывая такую работу, он оказывается в очень сложной ситуации, особенно если речь идет о достаточно сложных искусствах, таких как борьба или целительство. То, как будут восстанавливаться и выделяться объективные структуры деятельности, из которых человек пришел, и то, как они ему даны, как он их переживает, находятся в разных планах. Знания, которые будут люди получать, восстанавливая опыт таким образом, лежат в разных предметах. Одно дело, в каких формах этот опыт дан человеку в сознании, а другое дело — та объективная система, будучи включенным в которую, человек получает этот феноменальный опыт. И еще. Когда мы всё это анализируем, то не обсуждаем, через какую систему анализа человек пропускает этот свой материал, данный стр. 91 ему в виде опыта. Мы разделяем два момента. У нас есть объективная ситуация деятельности. И есть вышедший из этой ситуации человек, который начинает рефлектировать, анализировать, что с ним было и что ему дано. Когда говорят про индивидуальное присвоение опыта, на мой взгляд, выделяется только одно, что обязательно всякий деятельностный опыт пропущен через работу сознания и через индивидуальную рефлексию. Но дальше для выделения объективированных структур, которые можно переносить в следующую деятельностную ситуацию, надо решить, через какие формы этот материал рефлексии и понимания будет пропущен. Что при этом будет выделяться? В какие формы этот опыт будет оформляться? Это вопрос о способах оформления опыта в общезначимой форме. Поэтому всё здесь построено на тройном парадоксе: с одной стороны, опыт дан моему индивидуальному сознанию в некоторой индивидуальной форме, с другой стороны, объектом опыта является коллективно-общественная деятельность, в которую я был включен (уже противостояние). Это я и хотел продемонстрировать, ссылаясь на работу М.В. Захарченко. Здесь уже можно показывать, какая объективная ситуация была у Локка, как он ее преломлял, и тем самым расщеплять объективное содержание опыта и индивидуальную форму его присвоения. И третья сторона: одно дело — как это индивидуально дано и как описывается, а другое дело — какова форма представления этого опыта, поскольку схваченные сознанием те или иные смысловые моменты должны быть затем отчеканены и переработаны в той или другой системе форм по ее законам. На этом и строится основное противоречие в переносе опыта. То есть нужно делать, по крайней мере, три шага: 1) работать с теми пониманиями и представлениями, которые имеют живые носители опыта; 2) восстанавливать объективную деятельностную ситуацию, из которой носитель опыта перенес этот опыт; 3) обсуждать способы оформления этого опыта в тех или других общезначимых структурах. С этого и начинаются противоречия, потому что масса искусств (в том числе, религиозных и целительских) против этого протестуют, считая опыт прерогативой индивида и не считая нужным оформлять его во что-то общезначимое. Х.Х.: В этой связи возникает вопрос о сверхчувственном опыте: как его можно объективировать и учитывать? Ю.В.: Если вы спрашиваете про сверхчувственное (Ubersinnlich), это и есть, в соответствии с идеями неокантианства, весь план идеальных структур — то, чем занимается философия и наука. Вы же говорите про экстрасенсов? Это совсем другое. Сверхчувственное в философии — это выход к идеальным структурам знания. Оно очень жестко противопоставляется чувственному (sinnlich), что является предметом работы чувств. Это один из моментов, обсуждаемых немецкой классикой: нужно четко различать, что является предметом чувственности, что есть стр. 92 сознание как конструкт, перерабатывающий чувственность, а что характеризует некоторые сверхчувственные структуры или формы, связанные с философией. Это набор идеализаций с категориальными мирами, структурами. На этом жестко проводится граница в оппозиции к французскому сенсуализму и английскому эмпиризму. Если вы начинаете обсуждать что-то иное, например, как схватывается экстрасенсорный опыт, то тут момент спорный. Я хочу обратить внимание, что отнюдь не все существующие в объективных коллективных структурах деятельности фиксируются в сознании, и отнюдь не всё, что фиксируется в сознании, объективируется и выражается в деятельности, тем более в таких достаточно ограниченных формах, как методика, инженерия, наука. Поэтому наряду с отработанными каналами трансляции, где этот опыт оказывается предметом переработки и оформления, существуют формы переноса, не связанные с этими каналами. На этом всё и строится, в том числе и сегодняшняя критика науки, обсуждая, как должен оформляться опыт. Критика XX века упрекает немецкую классику именно в том, что она обсуждала индивидуальные формы оформления опыта. А если опыт коллективный, то он предполагает и коллективные формы его закрепления. Это ставит сложный вопрос о том, как должна быть организована наука. И вообще существование, соотношение и расхождение того, что наукой просто не берется, это и есть основной вопрос о развитии практики. Тут примеров масса: например, разные формы целительства, которые занимаются тем, с чем не справляется медицина, ситуация в образовании и педагогике, где научная форма сегодня не может обеспечить тех форм переработки опыта, который есть уже в различных практиках, где обсуждается развитие человека. X.X: Что вы думаете о незнаковых каналах передачи опыта? Ю.В.: А что это такое? Вы поясните, а то я войду в какую-нибудь не ту традицию. X.X: Духовное целительство, постмодернизм. Ю.В.: Я очень плохо отношусь к постмодернизму, не считаю его философской школой. То, что философы болтают за чаем, для меня не означает оформления опыта. Фуко я не отношу к постмодернистам, он для меня структуралист, идет в определенной концепции, его формы мышления ясны. Я не вижу тут момента, связанного с переносом и оформлением опыта. А если возникает где-то настоящая философская работа (бостонский семинар, оксфордская школа, трансцендентальный мюнхенский кружок или ММК), там обязательно есть моменты знаковости и всего остального. Что касается духовных форм сознания и переноса опыта, они действительно ставят вопрос о других способах организации каналов трансляции. Но тогда речь идет не о переносе опыта, а именно о каналах трансляции определенного содержания в четком соответствии с этим латинским термином, где трансляция — предание, то есть пере-дание, передача. Человек, присваивающий культурный образец духовной деятельности, должен дорастить себя до того, чтобы суметь встать стр. 93 в отношение к данному персонализированному деятельностному образцу (высокий уровень духовной деятельности всегда персонализирован). Трансляция культуры и способы передачи опыта — разные веши. Трансляция предполагает не анализ той деятельностной ситуации, из которой вышел индивид (у него что-то содержится в сознании, он что-то впитал и понял), а ставит антропоническую задачу самого себя дорастить до некоторого деятельностного образца. А как его использовать, никто не знает, может быть — никак. Может, просто дальше демонстрировать, так же его осуществлять. А в случае переноса опыта ставится другая задача — восстановить ту деятельностную систему и разложить ее на такие формы, чтобы выявить сущностно образующие ее элементы для того, чтобы следующее ее осуществление было значительно более мощным и эффективным. Парадокс организации устройства этой машины состоит в том, что после появления некоторого субъективного опыта он затем начинает объективироваться и оформляться в методике, инженерии, науке, истории. И организация следующей ситуации должна дать эффект, которого получить до этого было нельзя. Смысл объективации и анализа опыта состоит в том, чтобы в следующей ситуации получить качественно новый эффект, только для этого они и проводятся. То есть это не сама по себе движущаяся, естественно текущая система, а своеобразная машина по анализу и переработке опыта, полученного человеком, с множеством каналов переработки. То, что вы говорите, здесь тоже есть, так как процессы трансляции культуры на сферно-фокусной схеме даны на верхнем уровне. Здесь может быть множество разных надстроек, а кроме того, показан сам процесс трансляции. То, о чем вы говорите, осуществляется на этом уровне, где присвоение некоторого деятельностного образца духовной деятельности строится не через пропускание и не через дробление (это всё формы переработки опыта), а через восстановление целостного отношения к деятельностному образцу (блоки культуры и стрелки связи между ними). стр. 94 И последний элемент этой схемы — это система инкубатора, система учения-обучения, которая как бы подпирает будущую ситуацию справа. Таким образом, задается сама идея организации сферы — система образования, связанная с набором ситуаций учения-обучения (считается, что в будущем люди должны как бы забрасываться в общество через ситуации образования). Данная схема позволяет анализировать довольно сложные системы общественной практики, в которых организован процесс переноса опыта из одних ситуаций в другие. Когда эта схема начинает использоваться, возникает вопрос: она отражает то, что есть, или она проект того, что должно быть? И тогда она требует переоформления и переорганизации всей системы отношений, с которыми мы сталкиваемся, начиная ее анализировать. Ответ каждый раз является двойным. С одной стороны, она позволяет вычленять то, что есть, при анализе опыта той работы, которую люди не могут вербализировать, пересказать. Но с другой стороны, она показывает, какие формы передачи опыта отсутствуют, какие нужно вводить, — тогда она выступает как проект, определяющий методологизацию изменения данной сферы. Скажем, работая с образованием, можно отметить, что в нем сегодня есть методика, есть слабенькая история образования, в основном всё заполнено наукой, а основное, чего нет, — блоков проектирования и инженерии X.X: История состоит не в передаче опыта, а в отказе от него. Ю.В.: Основное, от чего люди не могут отказаться и за отказ от чего будут убивать вас, — это опыт. Вот вы приходите в коллектив, собрали, например, хлеборобов и говорите: «Ребята, вы что время тратите? Хлеб надо растить не так. Выходите в поле, копаете лунки, плюете туда, и назавтра собираете урожай». Завтра что будет? Они вас догонят и разорвут. Этот юмористический пример показывает, что самая консервативная структура, существующая в человеке, это как раз опыт. стр. 95 Вы считаете, что не надо копировать старое, а надо попытаться выскочить за пределы существующего ранее. Но самый интересный вопрос здесь — как выскочить? Я знаю только один способ выскакивания, который всё время и обсуждаю, — нарисовать. Для меня выскочить — это значит осознать, и тем самым отказаться, то есть придумать новый вариант. Отсюда и возникает всё это трепыхание с каналами оформления опыта. Оказывается, что иногда опыт настолько сложен, что его не под силу проанализировать одному человеку. Я в данном случае не обязательно обсуждаю психиатрию, хотя и там есть такие моменты (нововведения, связанные с коллективным пациент-анализом). Почему современный человек сходит с ума? Ему не хватает системы посредования. На этом построена психодрама Морено, которая вызвала шок в современном мире. Откуда она у него появилась? Он начал работу с эмигрантами — австро-венграми, которые оказались в Штатах, не могли адаптироваться. Он получил колоссальный оздоровительный эффект, когда стал публично демонстрировать, что эти люди пережили, и они на это откликались. Оказалось, что человек в своем черепно-мозговом пространстве, в структуре коммуникации с самим собой вытащить из себя, растянуть, что с ним произошло, не может. Точно так же и со сложными формами деятельности: тактикой рассыпного боя, киноискусством, педагогикой. Чтобы растащить содержание по разным пространствам, в каждом из которых содержание требует своих форм фиксации и, следовательно, своих форм преодоления и отказа (тут я с вами согласен), нужны эти свои формы фиксации, по-другому невозможно. Для меня с этим связано и развитие мышления, и цивилизации — выход за грань опыта, который был. Почему говорят: не надо повторять прошлых ошибок, или: надо учиться на ошибках других. В этом и заложена идея, что прошлый опыт должен стать предметом сложнейшей переработки, чтобы при построении новой деятельности можно было контролировать, что осуществляешь, не повторяешь ли глупостей. В определении тенденции я согласен, что основная задача состоит в том, чтобы не повторять того, что было. Но ведь дальше возникает вопрос о понятиях (это мы в начале лекции обсуждали): что означает присвоить опыт? Для меня присвоить опыт — это значит так вторично его пережить, чтобы повторить эту деятельность было невозможно. Когда я вторично проигрываю в рефлексии и на особых знаковых формах то, что уже произошло, и разглядываю это отстраненно от себя (на этом, еще раз подчеркиваю, строится весь эффект мореновской психотерапии — структура двойника, когда вам ставят протагониста, начинающего вас полностью повторять, и у вас возникает странный эффект видения изнутри себя и со стороны — система двух зеркал), я это делаю, чтобы больше не повторять. Это известно и в спорте. Есть особый класс спортсменов, которые по сравнению с другими наращивают мастерство за счет того, что после схватки всё вторично прокручивают в отсроченной рефлексии, по вто стр. 97 рому кругу, расставляя основные смыслообразующие места. А у других — кончился бой — и всё, руки дрожат — ну и хватит, пошли отсюда, а в следующий раз — что будет, то будет. Второе прокручивание позволяет ошибки не повторять, странным образом их преломлять и изживать. X.Х: В снах ситуации тоже проигрываются. Ю.В.: Да, но возникает вопрос: что-то при этом делается или нет? Или просто проигрывается? X.X: Какое отношение к опыту имеет интуиция? Ю.В.: Конечно, все эти формы обязательно имеют отношение к опыту. Но это вопрос о феноменологии опыта, то есть о том, как опыт представлен в сознании. И конечно, там все моменты, связанные с разными типами чувств и предчувствия, обязательны. Этим занималась схоластика. Есть известное выражение, принадлежащее Оккаму: «Не надо множить сущности без причины». На самом деле это выражение более сложное. Он говорит, что не надо умножать сущности, если для этого нет достаточных оснований в Священном Писании, если что-то не дано в Откровении и т.д. То есть феноменальные каналы, за счет которых человек приобретает новый материал для размышления, обязательно учитывались. В этом смысле действительно в XX веке произошла деструкция, то есть человек был оглуплен. Все идеи одномерного человека («one-dimentional man»), одноканального сознания («one-chanel mind») с этим связаны. Даже по сравнению с XIX веком произошло сплющивание каналов работы, по которым человек познает, откуда он берет информацию. Нам ясно, что он это получает из школы, из книг, из ящика. Всё. А для Оккама существовало штук восемь таких различенных каналов. Этот очень важный вопрос, анализируя опыт, обсуждал и Кант, для него это называлось «источники познания», то есть в чем эти источники, каковы они. X.X: Как различаются естественное и искусственное? Ю.В.: Искусственное — это то, что сделано. А естественное — то, что существует само по себе. Это в самом первом приближении. Я в следующий раз с этого и начну. стр. 97

<< | >>

↑

Источник: Громыко Ю.В.. Мыследеятельность: курс лекций. В 3-х кн.: Кн. 2. Введение в методологию.. 2005

Еще по теме Лекция 2. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ПРЕДЕЛЬНОЙ ОНТОЛОГИИ:

- Абитуриентам и школьникам - Бизнес-литература - География - Гуманитарные дисциплины - Для школьников и абитуриентов - Журналистика и СМИ - Исторические науки и археология - Конфликтология - Культурология - Литература по недвижимости - Медицинская литература - Менеджмент и маркетинг - Политология - Право - Психология и педагогика - Публицистика - Студентам и аспирантам - Технические науки - Физика - Физическая культура и спорт - Философские науки - Философы - Экология и природопользование - Экономика - Языки и языкознание -