3. ГНЕВ АЯКСА: ОДИССЕЙ
Софокл открывает свою трагедию весьма любопытной сценой: рано утром к шатру Аякса по его ночным следам приходит Одиссей. За Одиссеем, в свою очередь, следит Афина, которая, оставаясь невидимой, обращается к нему с вопросом, кого и зачем он выслеживает: собственно, этим ее монологом и открывается пьеса.
В ее речи, адресованной Одиссею, поразительно часто мелькает охотничья терминология Одиссей, «желая предупредить врага», забрался на самый край греческого лагеря (£v9a xd|iv foxaxnv, ст.4) и чутьем (e^pivog, 8), как лаконская гончая (etfpivog, 8), идет по следу. Одиссей объясняет свою «охотничью» экспедицию странным ночным происшествием, в результате которого было истреблено войсковое стадо и убиты охранявшие его пастухи: кто-то видел ночью Аякса, совершенно обезумевшего и с мечом в руке, да и кровавые следы с места ночного побоища ведут сюда же, к Аяксову шатру Афина, настойчиво сохраняя собачье-охотничью терминологию1, уверяет его в том, что она пришла помочь ему в охоте, и' xvvaia (37), «псовая охота», да еще и на дорийском диалекте, чго само по себе может служить отсылкой все к ти же «лакоискои юнчеи»
Греки
227
объясняет, что виной всему действительно Аякс, оскорбленный неправедным судом и возжаждавший мести Но при чем тут скот? — спрашивает озадаченный Одиссей И только тут Афина рассказывает ему, что, желая спасти ахейское войско и его предводителей, она помрачила рассудок Аякса и направила обезумевшего героя вместо людей — на скотину, которую она показательней-шим образом называет «неразделенной добычей» (Xeiac,, 54)1.
Аякс безумен до сих пор, уверяет Афина, и терзает в своем шатре животных, принимая их за людей. Далее она призывает Одиссея полюбоваться и насладиться этим зрелищем, подчеркивая при этом, что он будет находиться в полной безопасности, поскольку она отвела Аяксу глаза и тот не сможет увидеть даже «образа» (лрооог|)1У, 70) Одиссея.
Одиссей тем не менее чего-то боится «Безумец, вижу, страх тебе внушает», — с иронией говорит Афина. И Одиссей отвечает' «Перед здоровым страха б я не знал»2.Афина вызывает из шатра Аякса, издевательски называя себя его союзницей. Аякс выходит. Судя по всему, он рад явлению Афины — и, в безумии своем, даже наделен способностью видеть ее самое, в отличие от Одиссея Афина продолжает издеваться над ним, выспрашивая о деталях расправы над ахейскими вождями, притворно вступается за Одиссея, будто бы привязанного к столбу в шатре, но тут же идет на попятный: если сердце требует мести, пусть будет месть. Аякс уходит обратно в шатер крайне довольный собой и просит Афину «и впредь» оставаться «такой же» его союзницей'
Афина вновь обращается к Одиссею с сентенцией о бренности человека и о всесилии богов Одиссей внезапно отвечает, что унижение врага не приносит ему радости. И скорбит он не об одном Аяксе, но обо всем человеческом роде, поскольку каждый человек на поверку оказывается не более чем призраком (eUkoV, 127), легковесной тенью (f| xotNpnv oxiav, 127). Афина с готовностью соглашается с ним, особо оговаривая, что богам угодны «мудрые», то есть те, кто понимает свое истинное место в мире: «К благоразумным милостивы боги, / Но ненавистен сердцу их гордец» (134— 135)4. И своего любимца Одиссея она, судя по всему, относит именно к разряду благоразумных, противопоставляя его в этом смысле Аяксу5.
1 В переводе Ф Ф Зелинского — «не разделенную еще добычу», но ника кого «еще» в греческом оригинале нет
2 Здесь и далее все русскоязычные цитаты даны по изданию Софокл Дра мы / В пер Ф Ф Зелинского М , 1990
' тоюб' 6хС цхи auunaxov napexavai, 117
4 Toiig Ы ooxppovag / 9eoi qnXotiai xai otiyouoi xovq xaxoiig, 133
5 Cm [Guthrie 1947]
8*
228
В. Михайлин. Тропа звериных слов
Итак, в самом начале пьесы перед нами предстает четко выстроенная дихотомия, в которой безумному протагонисту противостоит «разумный» персонаж второго плана: ход для драматургической традиции стандартный.
Вот что писал по этому поводу еще в начале прошлого века Артур Платт, автор небольшой статьи «Погребение Аякса», помещенной в журнале «The Classical Review»:Софокл ... прекрасно отдавал себе отчет не только в том, что в характере центрального героя должен быть некий существенный изъян, но и в том, что именно этот изъян как раз и должен привести его к краху, если уж герою суждено претерпеть крах. И дефект сей выявляется им по методу контраста. Так, Креонт служит прекрасным фоном, на котором становятся виднее слабые стороны Эдипа; в начальных сценах именно он сохраняет спокойствие и способность трезво рассуждать, тогда как Эдип ведет себя подобно безумцу, однако же при этом Софокл каким-то чудом умудряется сохранить наши симпатии на стороне Эдипа. То же самое происходит и с Одиссеем в «Аяксе»; он необходим с точки зрения чисто архитектурной, для поддержания равновесия, и в то же время выступает в качестве контрастного фона для главного героя; впрочем, в данном случае он подчеркивает не только его грехи, но и доблести. В прологе он занимает единственно правильную позицию по отношению к страшным, неодолимым и непостижимым законам, или силам — назовите их как угодно, — которые управляют этим миром и представительный символ которых являет собой Афина.
[Piatt 1911: 102]
Одиссей, конечно же, нужен в пьесе не только для поддержания архитектурного равновесия и создания контрастного фона, однако во многом Артур Платт был прав — в частности, в том, что главным признаком, который отличает человека, «угодного богам», от «плохого», «неугодного», является «правильная позиция» по отношению к силам, которые управляют миром. Человек должен знать свое место или, по крайней мере, демонстрировать готовность смириться с ним, даже в тех случаях, когда сам он — избранник и любимец богов. Тех же, кто откровенно превышает свои полномочия, боги наказывают, и безумие, uavia той 9еой, является вполне законным (и привычным в греческой традиции) способом наказать тЗРрютлд, «хюбриста»: то есть того, чье поведение оскорбляет богов и посягает на их права.
Герой и хюбрист в греческой традиции — понятия не взаимозаменяемые, но вполне (и часто) совместимые. Герой — это тот, кто преступает пределы, положенные человеку: он одновременно и
Греки
229
выше человека, поскольку «ведет себя как бог» и зачастую является сыном или внуком того или иного божества, и ниже его, поскольку не соблюдает положенных человеку поведенческих границ — как зверь или звероподобное существо (кентавры, киклопы и прочая нечисть у греков — стандартный маркер для не-человече-ского поведения)1 Он отделен от остальных людей непреодолимой гранью, которая очерчивает его особую, «героическую» судьбу и сущность2 Он — Другой, со всеми положенными подобному персонажу в греческой традиции коннотациями божественными, «магическими», варварскими и звериными Бернард Нокс приводит в своей статье «"Аякс" Софокла» представительную подборку характеристик центрального действующего лица этой трагедии
Аякс — \xtyaq,, «большой, великий» В первой сцене бич его огромен, таковы же и речи, его сила и храбрость — «величайшие», и для моряков, составляющих хор, он представляет собой одного из тех «великих духом» людей, под чьей защитой живут люди маленькие, такие, как они сами Но то же самое слово может быть использовано и его врагами, и совершенно в ином смысле, для них он «большое тело» — Агамемнон же и вовсе называет его «большим быком» Огромен он сам, огромны и его амбиции и это само по себе делает его одиночкой, uovoc. Это слово употребляется по отношению к нему снова и снова — на войне или в мирное время он равно одинок Он человек дела, еруа, а не слов, а когда он говорит, то делает это с неоспоримым чувством собственного превосходства, его речь — ибижх;, беззастенчивое утверждение собственной значимости Его смелость описывается в терминах, которые вызывают в памяти бойцов «Илиады» он отважный,оЛхщод, неистовый, войрюс,, пылкий, alOov, храбрый, етЗхарбюс,, и ужасный, бсто? Его смелость и отвага, тоХрцп, брсюос;, преследуют сугубо личную цель, он взыскует славы, врйаос,, xWoc,, и награды за воинскую доблесть, tiixXaa, которой он был лишен после того, как Ахиллов доспех присудили Одиссею Все эти качества выдают в нем человека самодостаточного, однако он не чужд и отрицательной их стороны У него нет чувства ответственности ни перед кем и ни перед чем, кроме ответственности перед собственной героической личностью и необходимостью не уронить той великой славы, которую до него
1 «Он (Геракл — В М) отличен от других людей, поскольку по определе нию выше их, будучи сыном Зевса, будучи наделен нечеловеческой силой и особой судьбой, предсказанной ему отцом, но он еще и ниже дру1их людей, он низведен до зверя» [Biggs 1966 228]
2 «Героизм, как и прочие формы гениальности, естественным образом приводит к одиночеству видение великой славы мешает общению с другими людьми » [Biggs 1966 225]
230
В.
Михайлин. Тропа звериных словснискал его отец. Он упрямого нрава, oxepEocppojv, он неразумен, u(ppvct>Q, йфроутСспчстотш^, безрассуден, биоХоуютос,, неприветлив, 6\>сгтрссл£Хо
Еще по теме 3. ГНЕВ АЯКСА: ОДИССЕЙ:
- Тема семинарского занятия №8: Культура Древнего Китая.
- ОЧЕРК ИСТОРИИ КИНИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ
- ИЗ СОЧИНЕНИЙ И БЕСЕД
- ДЕКЛАМАЦИИ6
- Часть вторая1
- ЭПИЧЕСКАЯ ПЛАСТИКА
- ПРАЗДНИКИ И ЗРЕЛИЩА В ГРЕЦИИ
- Глава 7b Дж.-С. Кирк РАЗВИТИЕ ИДЕЙ В ПЕРИОД С 750 ПО 500 Г. ДО И. Э.
- 1. ЭКСПОЗИЦИЯ
- 5. СИТУАЦИЯ СТАТУСНОЙ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ