3. ИГРЫ И ПОГРЕБАЛЬНАЯ ОБРЯДНОСТЬ

То же касается и погребальной обрядности, где фарн перерас­пределяется между живыми и мертвыми членами одной и той же (как правило, кровнородственной) группы. Значимый живой, пе­реходящий в загробный мир, должен покинуть соответствующую позицию в мире живых и обрести подобающий ему статус в мире мертвых — и оба эти действия сопряжены с «передачей счастья», при которой ни группа в целом, ни какая-либо из ее частей (жи­вые, мертвые) не должны претерпеть ущерба.

Исследователями неоднократно поднимался вопрос о генети­ческой близости спортивных состязаний к погребальной обрядно­сти, благо древние тексты дают нам к тому достаточно веские ос­нования (стоит вспомнить хотя бы об устроенных Ахиллом после погребения Патрокла играх или об этиологических мифах практи­чески всех известных нам древнегреческих атлетических игр, кото­рые, как правило, учреждались в память о той или иной смерти¹).

¹ В Олимпии особо почитался Пелопс, убийца Эномая и Миртила, по другому варианту их «возобновил» Геракл после убийства Авгия и Молиони-дов; Пифийские были основаны в ознаменование убийства Аполлоном Пифо­на; Истмийские — в память о бросившейся в море с младенцем Меликертом на руках Ино либо же в память об истреблении Тесеем здешних разбойников; Немейские — в память о гибели Офельта от укуса змеи. То же касается и мел­ких местных игр, в том числе и проводившихся на окраинах эллинизирован­ного мира. Так, жители этрусского города Атилла, которые забили в середине VI века камнями группу фокейцев, вынуждены были — по совету дельфийского оракула — учредить в память об убитых атлетические состязания, чтобы изба­виться от совершенно демонических по описанию напастей Также и жители

314

В. MuxaiuiiH. Тропа звериных с.юв

В качестве основной мотивации этой бли зости выдвигалось струк­турное сходство атлетических состязаний¹ с человеческим жертво­приношением и с известными в погребальной обрядности некото­рых культур дивинационными практиками, целью которых было стремление выявить и наказать «виновного в смерти», даже если эта смерть наступила от естественных причин.

Впрочем, все противоречия снимаются легко и гладко, если мы перестанем видеть в атлетических состязаниях «в честь» усопшего какие бы то ни было рефлексы кровной мести или кровавого же

италийского городка Темеса, забившие камнями одного из спутников Одиссея, который изнасиловал местную девушку, страдали от набегов не похороненно­го должным образом мертвеца (коего римляне назвали бы лярвой) до тех пор, пока проезжающий мимо Евгим Локрийский, только что одержавший в Олим­пии свою третью по счету победу (речь идет о 472 г. до н.э.), не победил залож-ного мертвеца в честном, один на один, кулачном бою и не загнал его в море (Paus., VI 6, 3).

¹ В особенности это касается тех видов античного «спорта», которые лег­ ко заподозрить в близости к боевым искусствам: кулачного боя, борьбы, пан- кратия; вооруженного поединка «до первой крови», описанного у Гомера и близкого к италийским гладиаторским боям на похоронах.

² Полякофф не причисляет к таковым гладиаторские бои. Спорт и атле­ тику он определяет как «вид деятельности, при которой индивид физически соревнуется с другим индивидом в состязании, основанном на принятых пра­ вилах и процедурах, с непосредственной целью достичь успеха в этом состя­ зании, причем критерии, по которым определяется победитель, отличны от по­ вседневных», и тут же особо оговаривает, что война — применительно к античности — естественным образом попадает в число повседневных практик.

Греки__________________________ 3 1 5

приношения душе умершего, а попытаемся разглядеть в них эле­мент праздничного перераспределения фарна¹. Смерть, как и было сказано выше, есть явное нарушение социального баланса, требу­ющее пересмотра всей сложившейся системы отношений. Если же покойный занимал значимую социальную позицию и аккумулиро­вал значительное «количество счастья», то и пересмотр этот должен быть обставлен как событие значимое. Однако смерть статусного человека, наступившая от естественных причин в пределах статус­ной территории, влияет на распределение фарна исключительно в рамках той общины (родовой и соседской), к которой он принад­лежал при жизни. Здесь претенденты на долю покойного и меха­низмы передачи очевидны, и после «улаживания отношений» со «своими мертвыми» и демонстративного выделения части фарна соседской общине (погребальные обряды, поминальные трапезы и т.д.) основная его доля перераспределяется внутри семьи. Другое дело — гибель внестатусная, происшедшая на маргинальной терри­тории в условиях, не позволяющих «прямой передачи счастья» по инстанции, в особенности в тех случаях, когда покойный умер не от естественных причин.

В этом случае устроители похорон оказываются в сложной ма­гнетической ситуации, причем сразу по нескольким обстоятель­ствам. Во-первых, возникает проблема «принадлежности счастья» покойного. Конечно, по крови он принадлежит к определенному роду, но в маргинальном магнетическом контексте его удача являет­ся частью удачи той группы, чаще всего не связанной узами кровно­го родства (дружины, ватаги и т.д.), в составе которой он покинул «культурную территорию».

Архаические культуры с их дотошным вниманием к каждой мелочи, регулирующей и регламентирующей человеческое поведе­ние в каждой конкретной ситуации, естественно, не могли пройти мимо всех этих проблем, и всякий раз, встречаясь с архаическим погребением или погребальным обрядом, мы должны учитывать не

На что, кстати, отчасти указывает и сама формулировка «в честь», если вспомнить о традиционных рефлексах «чести» и «части».

316

В. Muxai/jiuH. Тропа звериных слов

только личность погребенного, но и те обстоятельства, в которых совершалось погребение, поскольку именно они могут определять конкретное содержание ритуала¹.

Впрочем, в данном случае меня интересует механизм распре­деления фарна покойного. Напомню, что практически все смерти, давшие основание для учреждения тех или иных античных игр, — это еще более сложные случаи: перед нами, по большей части, ситуации, в которых фарн покойного фактически остается бесхоз­ным. Так, фарн забитых камнями, то есть подвергнутых унизитель­ной, нарочито внестатусной, скотской казни греков, остался невос­требованным — именно по этой причине они и превратились в лярв, заложных покойников. В подобном случае учреждение игр или вмешательство олимпионика, играющего по правилам, есть не что иное, как восстановление справедливости и очищение места, опас­ного в силу оставшегося в нем «неприкаянного» чужого фарна, — и перераспределение этого фарна по правилам же.

То же касается и истории с Пелопсом. Разбившийся о камни во время колесничного бега Эномай не мог должным образом пе­редать свой фарн убийце Пелопсу, поскольку не давал согласия на передачу ему дочери, Гипподамии. Если бы Пелопс выполнил хотя бы условия сделки с возницей Эномая Миртилом, отдав ему в об­мен на предательство первую ночь с Гипподамией, то именно Мир-тил мог бы выступить в роли своеобразного «передаточного меха­низма». Но и его Пелопс убивает, сбросив со скалы на камни. В результате Пелопс выиграл девушку и землю, но «наследство» ему досталось проклятым. Учреждение игр с периодическим «перерас­пределением фарна по правилам» представляется в данном случае вполне логическим выходом. Напомню, что именно колесничное состязание между Эномаем и Пелопсом стало сюжетом переднего (восточного) фронтона храма Зевса в Олимпии, а Пелопеон (кено­таф, пустая культовая могила Пелопса) является там же одним из старейших зданий.

Самоубийца и детоубийца Ино, бросившаяся с беотийских скал в море, также унесла с собой фарн целого царского рода, по­скольку стала причиной смерти Меликерта, своего младшего сына, а старшего, Леарха, к этому времени уже успел убить обезумевший

¹ Вероятно, нередко встречаемое в рамках одной и той же культуры сосу­ществование различных похоронных обрядов (ингумация и трупосожжение у греков, германцев, славян, скифов и т.д.) можно трактовать и в этом ключе. «Правильных» мертвецов закапывают в «свою» землю. «Чужая» земля — не­подходящее место для статусных похорон, и духи-посредники, отвечающие за «доставку» мертвого к «своим мертвым», призываются специфическими погре­бальными ритуалами, отличными от статусных — трупосожжением, возведе­нием курганов и т.д.

Греки

317

отец, Афамант. Нашедший и похоронивший выброшенное на ис-тмийский берег тело царевича Меликерта Сисиф никак не мог пре­тендовать на оставшийся бесхозным фарн беотийского царского рода и во избежание осквернения собственной земли чужим фар­ном учредил на месте похорон Истмийские игры.

И еще одно обстоятельство может оказаться немаловажным для нашего анализа. Практически все известные игры¹ учреждались и проводились и местах, пограничных между двумя или нескольки­ми территориями, зачастую враждебными. Олимпия расположена на границе между Элидой и Аркадией и представляла собой арену затяжных боевых действий между элейцами, аркадянами и лакон-скими дорийцами даже и в классическую эпоху. После разгрома и уничтожения элейцами аркадской Писы, вероятнее всего, и были учреждены исторические Олимпийские игры².

Немейская долина с городком Клеоны долгое время была пред­метом раздора между Аргосом и Сикионом, и исторические игры были «восстановлены» только после решительной победы аргосцев.

Исторические Истмийские игры были учреждены в начале VI века до н.э. коринфским тираном Периандром после затяжных войн на Истме, в которые были вовлечены Коринф, Мегара, Эги-на и Афины. Проводились эти игры чуть к югу от самого узкого места перешейка, на границе между землями Коринфа и Мегары.

Пифийские игры также стали результатом шаткого равновесия, наступившего в результате долгих войн за долину Пифона и за Дельфийское святилище, которые завершились созданием Дель­фийской амфиктионии и фактическим признанием «ничейного» статуса спорной территории¹.